Лето в Любимовке
В нынешнем году вышла в свет очередная книга, листая которую, мы можем увидеть знакомые названия. Те самые, что встречаем на дорожных указателях: Пушкино, Клязьма, Любимовка. Для жителей других местностей они лишены реального наполнения, а всякий пушкинец сразу ориентируется: «Любимовка? Это на Ярославке! За Тарасовским рынком повернуть налево и пройти минут десять. Усадьба на берегу Клязьмы».
Все правильно! Только летом 1902 года, когда в Любимовке, в имении одного из создателей и режиссеров Московского Художественного театра К.С. Станиславского (настоящая фамилия Алексеев) гостил писатель Чехов со своей женой, актрисой того же театра О.Л. Книппер, ни асфальтового шоссе, ни рынка, ни моста у поворота на Клязьму еще не было. Была проезжая дорога из Москвы в Троице-Сергиеву лавру, по обеим сторонам которой разворачивались еще нетронутые цивилизацией подмосковные пейзажи: лес, поля, речка, колокольня небольшой домашней церковки, расположившейся на краю большого парка с несколькими деревянными зданиями, составлявшими, собственно, имение Станиславского. Церковка цела по сей день. Сохранился и павильон, где играли домашние спектакли. Остальные здания перестроены.
Книга, о которой идет речь, называется «Чехов», вышла в серии «ЖЗЛ», автор - А. Кузичева. Том внушительный - 846 страниц. Кажется, не так много нового можно сказать о Чехове, со дня рождения которого прошло целых 150 лет, и кто только за это время не исследовал его биографию!
Но, несмотря на то, что полуторавековой юбилей писателя отмечался в январе текущего года, можно сказать, что настоящая, идеологически не приглаженная биография Чехова еще впереди. И это ясно, в том числе благодаря новой книжке, которая обозначает подступы к такой биографии, открывает дотоле неизвестные подробности быта, характера писателя, но не исчерпывает их.
Глава, посвященная пребыванию Чехова в Любимовке, называется «Весна и странное лето». Потому что события, приведшие чету Чехов-Книппер (они обвенчались 25 мая 1901 года в Москве), действительно, были нетривиальными, драматическими.
Уехавший за границу вместе с женой и детьми Станиславский не зря предложил писателю и актрисе свое имение в качестве убежища. Оба - и Чехов, и Книппер - были в то время нездоровы. Оба нуждались в покое и свежем воздухе для того, чтобы восстановить силы.
Книппер недавно перенесла полостную операцию - «два доктора подтвердили, что это был зародыш 1,5 месяца...» (строчки из ее апрельского письма к мужу). Хирургическое вмешательство осложнилось воспалением. Нездоровье сопровождалось температурой, сильными болями. Туберкулез самого Чехова к этому времени набрал силу, писателю оставалось жить два года. Тем не менее почти полтора месяца, проведенные в Любимовке (с 5 июля по 14 августа), оказали на супругов благотворное действие.
Чехов был занят обдумыванием пьесы, которую жадно ждал театр, мечтавший включить ее в репертуар в новом сезоне. МХТ поставил к тому времени три пьесы Чехова - «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры». Они шли с огромным успехом. Четвертая пьеса, по мнению «заказчиков», тоже была обречена на успех. А это новые выигрышные роли для актеров, финансовое благополучие и, главное, - поддержание творческой марки МХТ как театра передового, идущего в ногу с современностью.
Руководство театра было готово сделать что угодно, только бы засадить Чехова за письменный стол и не выпускать, пока пьеса не будет готова! В ход шло всё - бесконечные напоминания жены, которая, как ведущая актриса того же театра, в не меньшей степени, чем его руководство, была заинтересована в создании пьесы, где непременно будет роль, написанная специально для нее, повышенное внимание обоих главных режиссеров - К. Станиславского и В. Немировича-Данченко.
Нужен покой, уединение? Вот вам, Антон Павлович, целое имение с приказом всем слугам ублажать гостей «по полной программе». «Даже... благовестить запретили громко, - живописала принятые меры Ольга Леонардовна в письме к сестре Чехова. - А церковь здесь же, рядом, летняя, славненькая, и слышно пение, когда сидишь в саду или на террасе».
Накануне, приглашая супругов к себе, Станиславский писал Книппер: «Пусть Любимовка восстановит Вас поскорее, и тогда на стенах дачи мы поместим две мемориальные доски. Одна из них будет гласить: «В сем доме жил и писал пьесу знаменитый русский писатель А.П. Чехов (муж О.Л. Книппер). В лето от Р.Х. 1902». На другой доске будет написано: «В сем доме получила исцеление знаменитая артистка русской сцены (добавим для рекламы: она служила в труппе Художественного театра, в коем Станиславский был актером и режиссером) О.Л. Книппер (жена А.П. Чехова). Потом в саду появятся «березка Чехова», «скамейка Книппер», и все эти реликвии будут огорожены решеткой».
Заметьте, в письме ни слова о «вишневом саде». Потому что ни такого сада, ни самого названия пьесы в то время не существовало!
Свежий воздух, покой, здоровая деревенская пища (речная рыба, грибы, парное молоко) способствовали тому, что оба больных приободрились. Позже, в сентябре, в письме жене Чехов даже написал, по обыкновению приуменьшая тяжесть своего состояния: «Он (Альтшуллер, врач) нашел, что здравие мое значительно поправилось... Говорит, что помог мне креозот, а я говорю, что помог мне отдых в Любимовке!»
Книппер, в свою очередь, через некоторое время смогла сменить постельный режим на прогулки в лесу, купание в реке.
Но Чехов все равно никак не мог засесть за пьесу. «В Любимовке мне очень нравится, - писал он 18 июля Станиславскому. - Апрель и май достались мне недешево, и вот мне сразу привалило, точно в награду за прошлое, так много покоя, здоровья, тепла, удовольствия, что я только руками развожу. И погода хороша, и река хороша, а в доме питаемся и спим, как архиереи. Шлю Вам тысячи благодарностей, прямо из глубины сердца. Давно я уже не проводил так лета. Рыбу ловлю каждый день, по пяти раз в день, ловится недурно (вчера была уха из ершей), и сидеть на берегу так приятно, что и выразить не могу. Одним словом, все хорошо. Только одно плохо: ленюсь и ничего не делаю. Пьесы еще не начинал, только обдумываю. Начну, вероятно, не раньше конца августа».
И дальше: «Ольга живет внизу, я и Вишневский (однокашник Чехова и коллега Книппер, артист МХТ) наверху, встаем в 8 часов, ложимся в 10 с половиной - 11 ч., обедаем в час, ужинаем в 7 часов. Егор и Дуняша очень заботливы и радушны. Из соседей чаще всего наведывается Мика (Ваш племянник) и Н. Смирнова, художница, которая пишет с меня портрет».
В ответном письме Станиславский радовался: «Мы счастливы, дорогой Антон Павлович, что Любимовка Вам нравится, что Вы нашли в ней ту реку, которую искали, и покой, который Вам так необходим».
Вторила настроению мужа и Книппер в своем письме Станиславскому:
«Писатель наш (не сглазить бы) выглядит отлично, прибавил в весе и аппетит прекрасный, и настроение отличное. Пьесу он, по-видимому, крепко обдумал, и на днях, вероятно, засядет писать. Очень ему здесь нравится шум поезда, и все думает, как бы это воспроизвести на сцене. Он здесь совершенно другой человек. Так ему здешняя природа по вкусу».
В середине августа Чехов покинул Любимовку и уехал в Ялту, оставив жену одну, долечиваться. И уже из дома в письме к ней подтвердил предыдущие намерения: «Немирович требует пьесы, но я писать ее не стану в этом году, хотя сюжет великолепный».
Поскольку желание руководства МХТ получить от Чехова пьесу еще к нынешнему сезону осталось неосуществленным, В.И. Немирович-Данченко писал ему уже после отъезда, приглашая обратно:
«В Любимовке тебе никто мешать не будет. Дачники здесь тают, да и все равно тебя не тронут, и ходить к вам будут реже, чем летом. Приезжай скорей писать пьесу. Без твоей пьесы сезон будет отчаянный!».
Сохранилось также несколько писем Чехова к Горькому из Любимовки с небольшими штрихами подробностей его тамошней жизни:
«Я живу ничего себе, ловлю рыбу (на реке Клязьме, дача Алексеева), здоров...» (17 июля). «Я живу в Любимовке, на даче у Алексеева, и с утра до вечера ужу рыбу. Речка здесь прекрасная, глубокая, рыбы много. И я так обленился, что самому даже противно становится» (29 июля).
Забыть о рыбной ловле Чехов был не в силах даже после того, как вернулся в Ялту. Оттуда спрашивал жену: «Напиши о своем здоровье два слова, милая старушка. Удишь рыбу? Умница». И дальше: «У нас обеды хуже, чем были в Любимовке, осетрина только хорошая. Я ем гораздо меньше, но молоко пью».
Таким образом, распространенное представление о том, что «Чехов в Любимовке писал «Вишневый сад», - неверно. Но дыма без огня не бывает, и Любимовка все же имеет прямое отношение к пьесе.
Замечено, что Чехову для того, чтобы начать писать какую-то вещь, нужно было услышать ее звук, уловить тональность, в которой затем будет развиваться действие. Лопнувшая струна, скрип ставни - все «прорастало побегами» в будущем рассказе. Звуки Любимовки - стук колес поезда вдалеке, шум во время переполоха, поднятого по поводу неожиданной телеграммы, стали камертоном пьесы. А вот название - «Вишневый сад» - скорее связано с Мелихово, которое накануне 1902 года было продано, и новый владелец первым делом повалил в саду все вишневые деревья. Зато многие действующие лица пьесы рождены воспоминаниями о Любимовке.
Слуга Егор, старательный, нескладный, причудливо изъясняющийся, воплотился в образе Епиходова. Горничная Дуняша подарила имя своему литературному двойнику. Известно, что Станиславский, прочитав готовую пьесу, легко расшифровал знакомых ему по собственному имению персонажей: Раневскую, Гаева, Аню, Петю Трофимова, Яшу, Дуняшу, Шарлотту Ивановну, Епиходова.
Прообразом Шарлотты стала смешная, коверкавшая русский язык английская гувернантка Лили Глассби. Она обращалась к Чехову на «ты» и называла братом. «Брат Антон! Мороженое для тебе, но хорошо, если ты други тожа буду дать, только не простудес. Будет здоров. Христос с тобой. Твой друг Лили», - писала она в одной из записок.
Жила Лили в семье кузины Станиславского Елены Николаевны Смирновой, у которой было пятеро детей - четыре девочки и десятилетний сын Кока, или Мика, с ним, главным образом, и возилась Лили. Все дети Смирновых так и липли к гостям. То показывали им окрестности, то катали на лодке. Приносили из леса белые грибы и букеты полевых цветов. Наташа Смирнова, 15-летняя гимназистка, талантливая художница, писала портрет Чехова. А он потихоньку наблюдал за ней, что пригодилось впоследствии, когда он придумывал юную Аню Раневскую. Чехов и Лили много смеялись, шутили, «чушь прекрасную несли». Когда Антон Павлович уезжал, они с Лили дали друг другу слово писать письма. Чехов свое обещание не выполнил. А Лили к своему отнеслась всерьез. Вот ее старательные каракули, отправленные из Любимовки в Ялту:
«Брат Антон! Как дольго время показаться как ты уехала от сюба, мне жаль потому я люблю знать что ты блызка. Как твое здоров? Счастлилый ли ты? мне очень жал что твое жена совсем одна, она я думать очень скучно. У нас все здоров кроми Кока он себе нарезала нога, но теперь он тоже здоров. Маня, Наташа и Женя тебе кланиться и желаю тебе счасти и здоров. Пожалуйста поскоры возвращаться или мы тебе не буду видить. Теперь ты писать мне письмо, потому ты мне сказала если я тебе буду писать ты мне тожо буду. Когда ты буду здес? Прощай дорогой брат. Христос с тобой. Люблю тебе Лили».
Когда через два года из Баден-вейлера в Любимовку пришла весть о смерти Чехова, Лили очень плакала. В продолжение ее биографии можно сказать, что через несколько лет Е.Н. Смирнова умерла, и Лили вышла замуж за бывшего хозяина. Теперь ее стали звать Еленой Романовной Смирновой. Из гувернантки она превратилась в мачеху четырех дочерей и сына Смирновых. В 1920 году, уже после революции, Лили овдовела и жила одна в коммунальной квартире на Старой Басманной. Еще через несколько лет ей удалось вернуться на родину, в Англию.
Снабженная такими подробными комментариями, выдержками из писем, оживает биография писателя, делается ближе и понятнее его жизнь в Любимовке, обретают плоть персонажи пьесы.
Т. ЭФФИ.
На снимке вверху: А. Чехов и О. Книппер в Любимовке, 1902 г.
Источник:
Газета "Маяк", №91 от 26.11.2010 г.
Фото:
http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000020/pic/000045.jpg
http://img-fotki.yandex.ru/get/5805/kingofobilvion.57/0_58a6a_382807e2_XL
http://s3.images.drive2.ru/car.journal.photos/x3/4400/000/000/117/d9b/88cd5cff79d3886a-large.jpg
