“Deathertainment: The modern media on its way to the Coliseum" - так называлась работа, которую я написал полгода назад по курсу профессора Стивена Ливингстона. В ней я рассматривал СМИ в контексте утверждения Аристотеля, что человеческая природа склонна наслаждаться имитацией, которая как можно ближе к реальности. Однако, как объяснить тогда римский коллизей и толпу которая наслаждается не имитацией, а реальной смертью на сцене. В работе я утверждаю, что с точки зрения зрителя смерть может быть имитацией даже если она настоящая.
Имитация создается разделением зрительного зала и сцены. До тех пор, пока то что происходит не угрожает зрителю и имеет место в пространстве сцены - это будет имитацией, даже если смерть реальна. В работе я утверждаю, что информационные технологии приводят сегодня к эволюции понятия имитации как социальной конструкции. Телевидение и Интернет создают тоже самое разделение которое имело когда то мество в римском коллизее между зрителем и сценой реальной смерти. Поскольку реальная смерть наиболее близка к реальному, но при этом находится в пространстве имитации - она является оптимальной точкой с точки зрения человеческой природы, так как она была описана Аристотетелем.
Как показывает последние иранские события - социальные медиа позволяю нам сделать еще один шаг навстречу Коллизею. Как и любительская порнография (рост популярности которой отмечают многие исследования) социальные медиа - дают нам войну, не как в кино, или даже не в новостях где она снята профессиональна и отредактирована, а по настоящему, глазами участника. Новости в стиле Ларс Фон Триеровской догмы, то есть дрожащая камера и плохое качество это еще один шаг навстречу аутеничности, а значит навстречу удовлетворения нашей страсти к реальному.
На этот раз, безусловно пиком торжества порнографии смерти стали кадры смерти 16-летней Неды. Вернее она уже не Неда. Ее превратили в #Неду. Хештаг это эпитафия новой вирутальной эры. Сведение человеческое личности до общего знаменателя 140-знакового дискурса. Раньше когда умирали становились ангелами. Теперь хештагами... Был человек, а стал хештаг.
В нынешние времена любой революции нужны кадры смерти перед камерой. В конце сентября 2000 для палестинцев это был Мухамед Адура. Смерть мальчика перед объективом камеры франзуского оператора стала символом Второй Интифады. В эпоху социальных медиа, когда камер намного больше, смерть перед камерой становится все более вероятной, и традиционные медиа для этого уже не нужны.
Смерть Неды это уже не смерть иранской девушки, так же как и смерть Мухамеда Адуры не смерть палестинского мальчика. В этих случаях смерть выходит из берегов частного, и становится коллективным имиджем, символом которые одевают на флаги и скандирую толпы... Однако, суть феномена порнография смерти заключется в деталях. Смерть Неды драматичнее смерти Мухамед Адура. Она более персонализирована. В случае Мухамада Адуры мы наблюдаем за смертью относительно издалека. Это long shot. В случае Неды мы видим момент ее падения, беспомощно откинутые назад руки, поток крови которые неожиданно вырывается из ее рта, и главное.... широко открытые глаза, смотрящие в некуда. Разница в глазах. #Neda died with her eyes open, shame on the ones who live with their eyes closed повторяет Твиттер-эхо на #iranelection. Древние клали монеты на глаза, чтобы подкупить Харона, а Иосиф Александрович писал «Смерть придет, у нее - будут твои глаза». Глаза это ключ к персонификации... И они же в данном случае главный фактор того что смерть перестает быть частной.
Порнография смерти обладает огромной виральной силой... Она передается от одного к другому через электронные рассылки, репостится в Твитере и блогах, выкладывается снова и снова на видео сайтах. Даже в древнем Риме, толпа не могла заглянуть в лицо умирающему гладиатору... А тут не просто в лицо, и к тому же «герой» - это девушка. Порнография смерти любит девушек и детей. Мужчины с этой точки зрения намного скучнее.
CNN и другие каналы, бесконечно крутящие этот ролик, конечно, заретушировали лицо «Неды» аргументируя это «уважением к погибшей». Но этот реверанс в сторону этики, как и предупреждения «сейчас вы увидите нечто graphic» не более чем дань приличию, которого на самом деле нет, да и наверное быть не может (я ни в коем случае не пытаюсь сказать тут что хорошо, а что плохо, просто констатирую факты). Сегодня традиционные медиа это еще один линк на тот же самый контент в Интернете. Традиционные и социальные медиа уже давно не соперничающие пространство, а симбиоз дополняющий друг друга. С этой точки зрения зрители CNN, Твитера и Youtube мало чем отличаются от средневековой толпы собравшейся на главной площади посмотреть на очередную казнь.
То что смерть перед камерой становится символом, расширяет поле легитимности подобных кадров, ломая этические рамки. Если раньше, такие визуальные материалы можно было найти только на скандальных сайтах типа ogrish.com - сегодня они становятся легитимными, как часть новостного контента. Посмотреть в глаза Неды - это уже не нарушение приватности смерти, а провяление солидарности по отношению к борьбе иранского народа. В будущем развитие информационных технологий будет все больше приводить к тому, что порнография смерти станет определяющим фактором в развитие тех или иных восстаний, протестов и возможно более глобальных процессов. Смерть перед камерой обладает огромным эмоциональным и виральном зарядом, а значит переходя из частно в коллективное пространство символов она будет объеденять массы, служить хештагом для спонтанно возникающих групп.
Впрочем, быть связанными одним хештагом еще не значит выйти на улицы под его знаменем. Если нами движет Аристотель, а не идеалы демократии , вряд ли глобальная аудитория поспешит менять статус зрителя на участника событий. «Хештагизация», то есть спонтанное создание информационных потоков на базе выделения ключевого слова в микроблогах и блогах, обостряет инфляцию реального. Благодаря социальным медиа, зритель получает возможность не только созерацать но и быть вовлеченныем в происходяшее. Дискус на Твитере это скорее не новости, а зачастую обмен оперативными сводками и сообщениями: раненных принимают там-то, одевайте маски чтобы вас не узнали, все идите на площадь «Х» и.т.д. Это уже новой уровень потребления информации и аутеничтности (реалистичности) , потому что он создает ощущение причастности к событиям, а не только к их освещению. При этом пользователь Твитера обладает тем же статусом то есть может переопубликовать информацию или написать свое сообщение став часть информационного потока #Iranelection. Это пседо-вовлечение (pseudo-engagement). Оно не имеет никакого отношения к тому что происходит на улицах Тегерана, но при этом ощущения зрителя обостряются тем что он чувствует себя частью события (благодаря тому что речь идет об оперативной информации и она поступает через плафтормы позволяющие интеракции с источником информации) и может также вложить свою лепту (при этом все это остается в пространстве имитации - Интернете). Иными словами, социальные медиа с точки зрения ракурса содержания которые они несут, с точки зрения «оперативного контента», с точки зрения источника информации (просто житель Тегерана, а не журналист) и ощущения\ возможности вовлечения приводят к эскалации имитации реальности.
Вопрос который мы должны задать себе очень прост. Следим ли мы за Твитером и Ютубом , ужасаемся смерти Неды и слушаем страшные ночные вопли на фоне темной картинки во время ночного рейда басидж (кадры которые на CNN крутили десятки раз только из за саундтрека, который был назван ведущими «леденящим кровь») потому что нас беспокоит судьба демократии в Иране или потому, что это просто реалити шоу, круче которого до сих пор нам еще ничего не показывали. В последнем случае, иранская революция это не торжество социальных медиа как носителя либеральных ценностей, а торжество коллизея в наших домах, компьютерах и сердцах. Извечное, Panem et circenses вновь с нами, и так до тех пор пока мир зрителей не становится вдруг сценой для какой нибудь другой аудитории и потеряем свое «я» став невольными актерами очередного Коллизея.
update: CNN уже показывают кадры смерти Неды без цензуры и лупами, делая фриз на ее взгляде.