читая Ремарка
Если все равно
ничего нельзя сделать, незачем доводить себя до безумия.
Она откинула голову и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и
казалось, в этот миг для нее ничего, кроме кальвадоса, не существует. Равик
уже раньше заметил - она всецело отдавалась тому, что делала в данную
минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя
прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама
любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение,
когда забывала.
Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях.
Иначе так ничего и не сделаешь.
Она посмотрела на него.
- Когда дело касается мелочей, можно и спросить, а ежели речь идет о
важном - никогда.
- И это верно.
Счастье начинается тобой и тобой же кончится, - сказала Жоан. - Это
же так просто.
Равик ничего не ответил. Что она такое говорит? - подумал он.
- Чего доброго, ты еще скажешь, что любишь меня.
- Я тебя люблю.
Он сделал неопределенный жест.
- Ты же почти не знаешь меня.
- А какое это имеет отношение к любви?
- Очень большое. Любить - это когда хочешь с кем-то состариться.
- Об этом я ничего не знаю. А вот когда без человека нельзя жить - это
я знаю.
Тебя когда-нибудь бросал человек, которого ты любила?
- Да. - Она взглянула на него. - Один из двух всегда бросает другого.
Весь вопрос в том, кто кого опередит.
- И что же ты делала?
- Все! - Она взяла у него рюмку и допила остаток. - Все! Но ничто не
помогало. Я была невероятно несчастна.
- И долго?
- С неделю.
- Не так уж долго.
- Это целая вечность, если ты по-настоящему несчастен. Я была настолько
несчастна - вся, полностью, что через неделю мое горе иссякло. Несчастны
были мои волосы, мое тело, моя кровать, даже мои платья. Я была до того
полна горя, что весь мир перестал для меня существовать. А когда ничего
больше не существует, несчастье перестает быть несчастьем. Ведь нет ничего,
с чем можно его сравнить. И остается одна опустошенность. А потом все
проходит и постепенно оживаешь.
Странная ночь, подумал он. Где-то сейчас стреляют, где-то преследуют
людей, бросают в тюрьмы, мучают, убивают, где-то растаптывают кусок мирной
жизни, а ты сидишь здесь, знаешь обо всем и не в силах что-либо сделать... В
ярко освещенных бистро бурлит жизнь, и никому ни до чего нет дела... Люди
спокойно ложатся спать, а ты сидишь в этой комнате с женщиной, между
бледными хризантемами и бутылкой кальвадоса... И встает тень любви,
дрожащей, чужой, печальной, одинокой, изгнанной из садов беззаботного
прошлого... И она, эта любовь, пуглива, дика и тороплива, будто ее объявили
вне закона...
ничего нельзя сделать, незачем доводить себя до безумия.
Она откинула голову и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и
казалось, в этот миг для нее ничего, кроме кальвадоса, не существует. Равик
уже раньше заметил - она всецело отдавалась тому, что делала в данную
минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя
прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама
любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение,
когда забывала.
Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях.
Иначе так ничего и не сделаешь.
Она посмотрела на него.
- Когда дело касается мелочей, можно и спросить, а ежели речь идет о
важном - никогда.
- И это верно.
Счастье начинается тобой и тобой же кончится, - сказала Жоан. - Это
же так просто.
Равик ничего не ответил. Что она такое говорит? - подумал он.
- Чего доброго, ты еще скажешь, что любишь меня.
- Я тебя люблю.
Он сделал неопределенный жест.
- Ты же почти не знаешь меня.
- А какое это имеет отношение к любви?
- Очень большое. Любить - это когда хочешь с кем-то состариться.
- Об этом я ничего не знаю. А вот когда без человека нельзя жить - это
я знаю.
Тебя когда-нибудь бросал человек, которого ты любила?
- Да. - Она взглянула на него. - Один из двух всегда бросает другого.
Весь вопрос в том, кто кого опередит.
- И что же ты делала?
- Все! - Она взяла у него рюмку и допила остаток. - Все! Но ничто не
помогало. Я была невероятно несчастна.
- И долго?
- С неделю.
- Не так уж долго.
- Это целая вечность, если ты по-настоящему несчастен. Я была настолько
несчастна - вся, полностью, что через неделю мое горе иссякло. Несчастны
были мои волосы, мое тело, моя кровать, даже мои платья. Я была до того
полна горя, что весь мир перестал для меня существовать. А когда ничего
больше не существует, несчастье перестает быть несчастьем. Ведь нет ничего,
с чем можно его сравнить. И остается одна опустошенность. А потом все
проходит и постепенно оживаешь.
Странная ночь, подумал он. Где-то сейчас стреляют, где-то преследуют
людей, бросают в тюрьмы, мучают, убивают, где-то растаптывают кусок мирной
жизни, а ты сидишь здесь, знаешь обо всем и не в силах что-либо сделать... В
ярко освещенных бистро бурлит жизнь, и никому ни до чего нет дела... Люди
спокойно ложатся спать, а ты сидишь в этой комнате с женщиной, между
бледными хризантемами и бутылкой кальвадоса... И встает тень любви,
дрожащей, чужой, печальной, одинокой, изгнанной из садов беззаботного
прошлого... И она, эта любовь, пуглива, дика и тороплива, будто ее объявили
вне закона...