Смерть ей к лицу
"О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить!
Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще
немного,и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем...
Если бы знать, если бы знать!"
А. П. Чехов "Три сестры"
Если у кого-то из жителей нашей планеты и можно поучиться поступательной настойчивости, умению не отчаиваться и продолжать следовать избранному пути, то одними из первых в списке обязательно будут муравьи. Куда-то все время упорно бредут, что-то всегда несоразмерно тяжелое и масштабное куда-то за собой тянут, спотыкаются и падают с отвесных препятствий, а потом снова и снова на них взбираются, отчаянно стремятся навстречу каким-то своим зачастую коллективным целям.
Иногда в жизни сваливается откуда-то свыше на голову столько трудного и весомого, что по ощущениям сравнить себя можно именно с муравьем. Который бежит, например, от стремительно разливающейся из опрокинутой бутылки воды. Не осознает в силу масштабов, что вот этот немыслимый обрушившийся откуда-то сверху сверкающий исполин - это просто чей-то резервуар для жидкости, помогающий кому-то просто утолить жажду, а ему, маленькому муравью, способный и несущий прямо сейчас неминуемую гибель. Или события жизни могут принимать такой головокружительный в самых худших смыслах оборот, что можно, вдруг, почувствовать себя бумажным змеем, попавшим в самое сердце урагана. Жизнь в своих событиях стремительная и порывистая, но грозящая быть очень короткой.
И еще вдобавок никуда не деться от какого-то такого ощущения, с которым к финалу остается героиня "Унесенных ветром":
" - Ретт, что же мне теперь делать?! Как же мне теперь жить?!!
- Честно говоря, моя дорогая, мне на это на-пле-вать... "
И, вот, и миру, такое ощущение, тоже абсолютно наплевать, он глух и безразличен к чьему-то отдельному и глубоко личному страданию, к чьему-то тревожному пробуждению посреди ночи и мыслям полуночным, к чьей-то горькой слезе на подушке, к чьему-то страху поднять глаза на грядущий день и увидеть там что-то смутно и размыто ужасающее. Что-то неопределенно тревожное, тень мелькнувшую за закрытой дверью.
"Что же будет дальше?" - вопрос, рождаемый чистым разумом, который так долго зрел и развивался в эволюционировавших тысячелетиями структурах мозга. Разумом, который, вроде бы, призван делать жизнь лучше и яснее. Вопрос, который, вроде бы, задается в надежде что-то понять и прояснить, к чему-то подготовиться. Но в результате вызывающий один лишь леденящий и сковывающий паралич воли. В одной книге о потерпевших всевозможные крушения в необитаемых местностях людях автор заключает, что умирают они, главным образом, не от непосредственного и неизбежного голода или жажды. А от того, что продолжают снова и снова задавать себе сокрушительные вопросы, вроде: "Почему это случилось именно со мной?", "Что я сделал не так?", "За что мне все это?". Продолжают задавать себе эти вопросы и не делают почти ничего, чтобы выбраться оттуда, куда их забросил случай.
В книге Апокалипсис Иоанн Богослов пророчествует среди прочего о том, что люди будут издыхать от ожидания грядущих бедствий из-за отсутствия веры и любви. От ожидания. Из-за отсутствия любви. И веры. Жизнь в страхе. Способная кастрировать любые начинания и порывы души не хуже самой, как это теперь модно говорить, "токсичной" "кастрирующей матери, описанной как характерологический тип в мудрых психоаналитических трудах. Жизнь в страхе, где главный и самый неумолимый, беспощадный и всепроникающий вирус - это сам страх. Страх - это вирус, а уже потом все остальное.
Всегда в таких ситуациях вспоминается один очень давний пациент, который пришел на прием чему-то такому в плане самообладания учиться, а на деле сам очень многому своей открытостью научил. Когда говорил о своем способе быть в бизнесе примерно следующее: "Ну, страшно, конечно, что поставщики так разбегаются и подводят все больше и больше. Но раньше же как-то у меня получалось, значит, и сейчас тоже что-то получится". Или: "Страшно от того, что начинаю делать, не имея какого-то четкого плана, но обычно раньше всегда план рождался уже в процессе действий. Значит и сейчас, когда начну, тоже что-то более определенное появится".
Человек живет в страхе потерять работу, здоровье, близких. Жизнь, наконец. Но от жизни в страхе самой этой жизни и становится меньше. Или воспринимает падение на несколько ступенек социальной лестницы вниз от порыва ветра неопределенности и непредсказуемости, присущей жизни, именно как унижение. Потерю "лица", сплошь состоящего из одной фасадной штукатурки. Русский аристократ, из числа людей, объявленных после 1917 года буквально "бывшими", работавший до конца жизни таксистом в Париже. Для кого-то даже мысль о таком вызывает содрогания - полный крах. Но что в действительности в этом унизительного? Как может быть унизительным преодоление? Как может быть унизительным стремление человека совладать с вызовами жизни любыми доступными способами? Мыть полы в подъездах с кучей дипломов за плечами в ненастный период жизни, чтобы дети жили прямо сейчас. Не может, ничего унизительного для личности в этом нет. А вот для раздутого шара великой гордости, конечно, есть.
Был такой американский фильм - "Смерть ей к лицу", вспомнился он для заглавия не из-за самой его сути, а только из-за названия. Что если проживать падение, лишения, ненастья так, чтобы они становились себе к лицу? Так, чтобы кризис тебе был к лицу? Преображал, вдохновлял, являлся поводом для большего доверия себе - что бы ни случилось, я буду как-то справляться и в итоге справлюсь. Есть даже должность такая - кризисный управляющий. Наверное, это кто-то, кто более всего может "приходить в себя", когда все вокруг из себя выходят, и все вокруг идет не так. Трудности могут и оживлять. И быть к лицу. Если не бояться его потерять.
Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще
немного,и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем...
Если бы знать, если бы знать!"
А. П. Чехов "Три сестры"
Если у кого-то из жителей нашей планеты и можно поучиться поступательной настойчивости, умению не отчаиваться и продолжать следовать избранному пути, то одними из первых в списке обязательно будут муравьи. Куда-то все время упорно бредут, что-то всегда несоразмерно тяжелое и масштабное куда-то за собой тянут, спотыкаются и падают с отвесных препятствий, а потом снова и снова на них взбираются, отчаянно стремятся навстречу каким-то своим зачастую коллективным целям.
Иногда в жизни сваливается откуда-то свыше на голову столько трудного и весомого, что по ощущениям сравнить себя можно именно с муравьем. Который бежит, например, от стремительно разливающейся из опрокинутой бутылки воды. Не осознает в силу масштабов, что вот этот немыслимый обрушившийся откуда-то сверху сверкающий исполин - это просто чей-то резервуар для жидкости, помогающий кому-то просто утолить жажду, а ему, маленькому муравью, способный и несущий прямо сейчас неминуемую гибель. Или события жизни могут принимать такой головокружительный в самых худших смыслах оборот, что можно, вдруг, почувствовать себя бумажным змеем, попавшим в самое сердце урагана. Жизнь в своих событиях стремительная и порывистая, но грозящая быть очень короткой.
И еще вдобавок никуда не деться от какого-то такого ощущения, с которым к финалу остается героиня "Унесенных ветром":
" - Ретт, что же мне теперь делать?! Как же мне теперь жить?!!
- Честно говоря, моя дорогая, мне на это на-пле-вать... "
И, вот, и миру, такое ощущение, тоже абсолютно наплевать, он глух и безразличен к чьему-то отдельному и глубоко личному страданию, к чьему-то тревожному пробуждению посреди ночи и мыслям полуночным, к чьей-то горькой слезе на подушке, к чьему-то страху поднять глаза на грядущий день и увидеть там что-то смутно и размыто ужасающее. Что-то неопределенно тревожное, тень мелькнувшую за закрытой дверью.
"Что же будет дальше?" - вопрос, рождаемый чистым разумом, который так долго зрел и развивался в эволюционировавших тысячелетиями структурах мозга. Разумом, который, вроде бы, призван делать жизнь лучше и яснее. Вопрос, который, вроде бы, задается в надежде что-то понять и прояснить, к чему-то подготовиться. Но в результате вызывающий один лишь леденящий и сковывающий паралич воли. В одной книге о потерпевших всевозможные крушения в необитаемых местностях людях автор заключает, что умирают они, главным образом, не от непосредственного и неизбежного голода или жажды. А от того, что продолжают снова и снова задавать себе сокрушительные вопросы, вроде: "Почему это случилось именно со мной?", "Что я сделал не так?", "За что мне все это?". Продолжают задавать себе эти вопросы и не делают почти ничего, чтобы выбраться оттуда, куда их забросил случай.
В книге Апокалипсис Иоанн Богослов пророчествует среди прочего о том, что люди будут издыхать от ожидания грядущих бедствий из-за отсутствия веры и любви. От ожидания. Из-за отсутствия любви. И веры. Жизнь в страхе. Способная кастрировать любые начинания и порывы души не хуже самой, как это теперь модно говорить, "токсичной" "кастрирующей матери, описанной как характерологический тип в мудрых психоаналитических трудах. Жизнь в страхе, где главный и самый неумолимый, беспощадный и всепроникающий вирус - это сам страх. Страх - это вирус, а уже потом все остальное.
Всегда в таких ситуациях вспоминается один очень давний пациент, который пришел на прием чему-то такому в плане самообладания учиться, а на деле сам очень многому своей открытостью научил. Когда говорил о своем способе быть в бизнесе примерно следующее: "Ну, страшно, конечно, что поставщики так разбегаются и подводят все больше и больше. Но раньше же как-то у меня получалось, значит, и сейчас тоже что-то получится". Или: "Страшно от того, что начинаю делать, не имея какого-то четкого плана, но обычно раньше всегда план рождался уже в процессе действий. Значит и сейчас, когда начну, тоже что-то более определенное появится".
Человек живет в страхе потерять работу, здоровье, близких. Жизнь, наконец. Но от жизни в страхе самой этой жизни и становится меньше. Или воспринимает падение на несколько ступенек социальной лестницы вниз от порыва ветра неопределенности и непредсказуемости, присущей жизни, именно как унижение. Потерю "лица", сплошь состоящего из одной фасадной штукатурки. Русский аристократ, из числа людей, объявленных после 1917 года буквально "бывшими", работавший до конца жизни таксистом в Париже. Для кого-то даже мысль о таком вызывает содрогания - полный крах. Но что в действительности в этом унизительного? Как может быть унизительным преодоление? Как может быть унизительным стремление человека совладать с вызовами жизни любыми доступными способами? Мыть полы в подъездах с кучей дипломов за плечами в ненастный период жизни, чтобы дети жили прямо сейчас. Не может, ничего унизительного для личности в этом нет. А вот для раздутого шара великой гордости, конечно, есть.
Был такой американский фильм - "Смерть ей к лицу", вспомнился он для заглавия не из-за самой его сути, а только из-за названия. Что если проживать падение, лишения, ненастья так, чтобы они становились себе к лицу? Так, чтобы кризис тебе был к лицу? Преображал, вдохновлял, являлся поводом для большего доверия себе - что бы ни случилось, я буду как-то справляться и в итоге справлюсь. Есть даже должность такая - кризисный управляющий. Наверное, это кто-то, кто более всего может "приходить в себя", когда все вокруг из себя выходят, и все вокруг идет не так. Трудности могут и оживлять. И быть к лицу. Если не бояться его потерять.