(no subject)
Злая сдается зима, сменялся вешней лаской ветра;
Влекут на блоках высохшие днища;
Хлевы не радуют скот, а пахарю стал огонь не нужен;
Луга седой не убеляет иней,
И при сияньи луны Венера уж водит хороводы,
И Граций нежных среди Нимф фигуры
Такт отбивают ногой, пока еще не успел Циклопам
Вулкан, пылая, разогреть все кузни.
Надо теперь украшать нам головы свежим миртом, или
Цветам теми, что одели землю.
В роще тенистой теперь вновь надо нам принести в дар Фавну
Ягненка или козлика - на выбор.
Бледная ломится смерть одной все и тою же ногою
В лачуги бедных и в царей чертоги.
Сестий счастливый! Нам жизнь короткая возбраняет планы.
К тебе уж близки Ночь и теней царство,
Как и Плутона жилье унылое, где лишь водворишься,
Не будешь больше возглавлять пирушки,
Ни любоваться красой Ликида, что ныне восхищает
Всю юность, - вскоре ж дев зазнобой станет.
(Автора сами вспомните)
Cоциально-политические феномены, подобные ДПНИ не являются результатом централизации, ещё одним этапом становления тоталитарного политического режима. Вопреки условно именуемому «общественным» мнением: это предварительный итог Децентрализации, наступления кратковременной эпохи провинциализма в особо скоро распространяющихся на все регионы форме. Если в крупной метрополии дифференциация происходит, как правило, по социально-классовому и экономическому критерию, то уже в тех же замкнутых социальных категориях, общностях, сообществах, «племенах» дробление происходит уже на ином «качественном» уровне, дробление иного рода, иного характера. Ныне моден протест, и вот уже большинство, подавляющая численность, количество, определяет степень протеста, варьирующуюся от фанатического экстремизма до свойственной интеллигенции «центристской» позиции, умеренности во всём, кроме той же самой сдержанности. «Мы готовы расстреливать каждого, кто не толерантен в той же степени, что и мы!». Рассмотрю этот аспект чуть подробнее:
Мне никогда не встречался человек, искренне желающий «взаимно выгодного» и бескровного разрешения военного конфликта. Многочисленные «солдатские матери» втайне жаждут немедленного восстановления исторической справедливости (последние три слова следовало бы закавычить, но - лень); кровожадность русских происходит из того же метафизического и психического «корня», что и неудержимая свирепость балканских народов - исторический опыт сразу отбил у русских манеру подставлять левую щёку после пощёчины по правой. Типичный русофоб, интеллигент постсоветской России (тип не реликтовый, но, скорее - полиморфный, как и всё продуцируемое буржуазной, капиталистической Реальностью), желает с «некоторой степенью умеренности» геноцида, истребления русского народа, потому что иного метода избавиться от «русского фашизма» изобрести не может. Что может быть ещё тривиальнее, чем его симпатии к национальным меньшинствам Российской Федерации, квази-государства, цепляющегося за республиканский коллективизм, унаследованный от Советов. Де, мы Вместе, единый народ, россияне, национальное ассорти, нам приходится терпеть присутствие в нашем тесном сообществе вредительские элементы (пространный перечень внутренних и внешний паразитов с аннотациями самого нелицеприятного содержания). В сети, и, тем более, в «кухонно-великосветских» дискуссиях каждому желающему воспроизвести свою беззастенчивую агрессию и ненависть вакантную трибуну: подыми руку, постучи по клавишам. Разнообразные сообщества, будь то анти-Москва.ру в Живых Журналах - это беспрестанно обновляемые декларации провинциализма: из ста пятидесяти миллионов «номинально русских» оставить несколько сот тысяч «подлинных», разумеется, сконцентрированных в какой-нибудь менее крупной метрополии: Петербурге, Ярославле, Твери, Екатеринбурге, Новосибирске, Омске, Владивостоке. Дисперсионные системы социума, разделённые на множество регистров, одним неосторожным суждением, ситуативной слабостью, личной симпатией. «А вот у меня в Москве много хороших знакомых, и все русские!» - этого заявления вполне достаточно, что бы высказавшего его публично «изметелили» нетерпимые к жителям «златоглавой» адепты провинциализма, вытравили неосмотрительно произнёсшего всуе крамолу из своего сообщества, с «наставительными» плевками в спину.
«Мелочное паскудство» подобных «организаций» не в том, что они транслируют, репрезентуют свою теорию и практику далеко за пределы своих провинциальных ареалов: для подавляющего, опять-таки, большинства, чтение, комментарии и записи в сообществах с обязательным префиксом «анти» не более, чем хобби. Угрожающие и агрессивные воззвания - пустопорожний голосовой гул, раздающийся «где-то там», с краешка Абсолютной Родины; для провинциала нет большего удовольствия, чем на безопасной дистанции проклинать Центр, зная, что у громоздкого и неповоротливого репрессивного аппарата нет времени сдавить ему голову стальным манипулятором, под давлением которого черепная коробка лопнет с лёгкостью яичной скорлупы. «Провинциальный экстремизм» плох даже не тем, что эстетический вкус его деятелей - отрицательная величина, он «глубоко пошл», интеллектуально ущербен, безобразен, как и любая кустарная поделка. Нет, всё это можно реабилитировать одним аккордом на клавиатуре: плод регресса, политического, социального и культурного. Провинциализм дурен потому, что упрям, прямолинеен, притом, что ограничен и в средствах и целях - бестолково амбициозен. Европейская государственность, по известному недоразумению, воспринятая как эталон большинством российских провинциалов, не знакома с феноменом «провинциализма» - сами европейские государства, в сравнении с Русским миром - миниатюрны, их структура сложна в силу интенсивного освоения малых пространств, малых форм. Бытие провинциала замкнуто «Средой обитания», искусственным ареалом в над-национальной цивилизации: в германском княжестве, во французском герцогстве, в нидерландской республике - аналогов которым в России не существовало никогда. Провинциал ситуативно осознаёт, что геополитическое положение России не располагает к такой организации масс, количеств, поэтому сразу же предлагает раздробить эти пространства на множество изолированных территорий. «А давайте как в Америке, по штатам!» и возражение: «-_Не-а, только как в Голландии, по свободным автономным регионам!». На отсечённом, изолированном регионе проще паразитировать, с локальной авторитарной Властью проще договаривать, и гораздо проще таковой регион подвергнуть «не особо кровопролитному аншлюсу»; ликвидация московского диктата попросту будет передана по эстафете, другим регионам, по мере дробления. И новый Центр будет вести ту же политику, тот же экономический курс, что и недавние владельцы прав паразитировать, контролируя, управляя, и подавляя несогласных. И аргументирует это - исторический же опыт, повторявшийся неоднократно. Шестнадцать лет торжества политического бастарда, «одичавшего» после интеграции Западной Идеи в Россию, капитализма, и одним из немногочисленных жизнеспособных (потому как принявшегося размножаться и плодиться) детищ его воспитано более, чем перспективно - провинциализм. Тот ажиотаж, который рождает каждая новая запись в русофобском, анти-московском, аналогичным им сообществам на сетевых ресурсах, свидетельствует о естественном невысоком интеллектуальном и культурном уровне ВСЕЙ пишущей, комментирующей и читающей массы пользователей сети: возмущённые и взбудораженные москвичи, как правило, постулируют ответной агрессией тот же самый провинциализм, слегка задрапированный идеей централизации.
Я не случайно вспомнил тему провинциализма, в процессе написания этих текстов. О Сибири, той, что норовит отвергнуть Россию, которая уже и не Россия вовсе. Сибиряка подлинного ни в коем разе не идентифицируют как провинциала, уже потому, что его бытие отличается от привычного, дурно темперированного, сбивчиво пульсирующего существования москвича, следящего за миром в режиме ирреального времени Средств Массовой Дезинформации. Сам сибиряк, если он - не потомок недавних мигрантов, едва ли будет агрессивен по отношению к москвичу, пример тому, мои не-сетевые друзья в Омске, а теперь уже и сетевые, из Новосибирска и Кемерово. Давно замечено, что громче и пронзительнее всех визжит «Понаехали тут!» именно недавний мигрант, или же потомок мигрантов: их часто «били» рублём и тривиально - ногами, обутыми в китайские кроссовки, по почкам, те же самые мигранты, конкурирующие с ними за право быть жителями крупной метрополии. Мигранта всегда бьют. Это аксиоматическое суждение. За то, что хочет остаться, за то, что останется, каждый москвич знает, что недавняя бестолочь со спортивной сумкой и в нелепых нечищеных туфлях врастает каблуками этих туфель в московский асфальт. Или закладывает этот асфальт сам.
Континуум следует.
Влекут на блоках высохшие днища;
Хлевы не радуют скот, а пахарю стал огонь не нужен;
Луга седой не убеляет иней,
И при сияньи луны Венера уж водит хороводы,
И Граций нежных среди Нимф фигуры
Такт отбивают ногой, пока еще не успел Циклопам
Вулкан, пылая, разогреть все кузни.
Надо теперь украшать нам головы свежим миртом, или
Цветам теми, что одели землю.
В роще тенистой теперь вновь надо нам принести в дар Фавну
Ягненка или козлика - на выбор.
Бледная ломится смерть одной все и тою же ногою
В лачуги бедных и в царей чертоги.
Сестий счастливый! Нам жизнь короткая возбраняет планы.
К тебе уж близки Ночь и теней царство,
Как и Плутона жилье унылое, где лишь водворишься,
Не будешь больше возглавлять пирушки,
Ни любоваться красой Ликида, что ныне восхищает
Всю юность, - вскоре ж дев зазнобой станет.
(Автора сами вспомните)
Cоциально-политические феномены, подобные ДПНИ не являются результатом централизации, ещё одним этапом становления тоталитарного политического режима. Вопреки условно именуемому «общественным» мнением: это предварительный итог Децентрализации, наступления кратковременной эпохи провинциализма в особо скоро распространяющихся на все регионы форме. Если в крупной метрополии дифференциация происходит, как правило, по социально-классовому и экономическому критерию, то уже в тех же замкнутых социальных категориях, общностях, сообществах, «племенах» дробление происходит уже на ином «качественном» уровне, дробление иного рода, иного характера. Ныне моден протест, и вот уже большинство, подавляющая численность, количество, определяет степень протеста, варьирующуюся от фанатического экстремизма до свойственной интеллигенции «центристской» позиции, умеренности во всём, кроме той же самой сдержанности. «Мы готовы расстреливать каждого, кто не толерантен в той же степени, что и мы!». Рассмотрю этот аспект чуть подробнее:
Мне никогда не встречался человек, искренне желающий «взаимно выгодного» и бескровного разрешения военного конфликта. Многочисленные «солдатские матери» втайне жаждут немедленного восстановления исторической справедливости (последние три слова следовало бы закавычить, но - лень); кровожадность русских происходит из того же метафизического и психического «корня», что и неудержимая свирепость балканских народов - исторический опыт сразу отбил у русских манеру подставлять левую щёку после пощёчины по правой. Типичный русофоб, интеллигент постсоветской России (тип не реликтовый, но, скорее - полиморфный, как и всё продуцируемое буржуазной, капиталистической Реальностью), желает с «некоторой степенью умеренности» геноцида, истребления русского народа, потому что иного метода избавиться от «русского фашизма» изобрести не может. Что может быть ещё тривиальнее, чем его симпатии к национальным меньшинствам Российской Федерации, квази-государства, цепляющегося за республиканский коллективизм, унаследованный от Советов. Де, мы Вместе, единый народ, россияне, национальное ассорти, нам приходится терпеть присутствие в нашем тесном сообществе вредительские элементы (пространный перечень внутренних и внешний паразитов с аннотациями самого нелицеприятного содержания). В сети, и, тем более, в «кухонно-великосветских» дискуссиях каждому желающему воспроизвести свою беззастенчивую агрессию и ненависть вакантную трибуну: подыми руку, постучи по клавишам. Разнообразные сообщества, будь то анти-Москва.ру в Живых Журналах - это беспрестанно обновляемые декларации провинциализма: из ста пятидесяти миллионов «номинально русских» оставить несколько сот тысяч «подлинных», разумеется, сконцентрированных в какой-нибудь менее крупной метрополии: Петербурге, Ярославле, Твери, Екатеринбурге, Новосибирске, Омске, Владивостоке. Дисперсионные системы социума, разделённые на множество регистров, одним неосторожным суждением, ситуативной слабостью, личной симпатией. «А вот у меня в Москве много хороших знакомых, и все русские!» - этого заявления вполне достаточно, что бы высказавшего его публично «изметелили» нетерпимые к жителям «златоглавой» адепты провинциализма, вытравили неосмотрительно произнёсшего всуе крамолу из своего сообщества, с «наставительными» плевками в спину.
«Мелочное паскудство» подобных «организаций» не в том, что они транслируют, репрезентуют свою теорию и практику далеко за пределы своих провинциальных ареалов: для подавляющего, опять-таки, большинства, чтение, комментарии и записи в сообществах с обязательным префиксом «анти» не более, чем хобби. Угрожающие и агрессивные воззвания - пустопорожний голосовой гул, раздающийся «где-то там», с краешка Абсолютной Родины; для провинциала нет большего удовольствия, чем на безопасной дистанции проклинать Центр, зная, что у громоздкого и неповоротливого репрессивного аппарата нет времени сдавить ему голову стальным манипулятором, под давлением которого черепная коробка лопнет с лёгкостью яичной скорлупы. «Провинциальный экстремизм» плох даже не тем, что эстетический вкус его деятелей - отрицательная величина, он «глубоко пошл», интеллектуально ущербен, безобразен, как и любая кустарная поделка. Нет, всё это можно реабилитировать одним аккордом на клавиатуре: плод регресса, политического, социального и культурного. Провинциализм дурен потому, что упрям, прямолинеен, притом, что ограничен и в средствах и целях - бестолково амбициозен. Европейская государственность, по известному недоразумению, воспринятая как эталон большинством российских провинциалов, не знакома с феноменом «провинциализма» - сами европейские государства, в сравнении с Русским миром - миниатюрны, их структура сложна в силу интенсивного освоения малых пространств, малых форм. Бытие провинциала замкнуто «Средой обитания», искусственным ареалом в над-национальной цивилизации: в германском княжестве, во французском герцогстве, в нидерландской республике - аналогов которым в России не существовало никогда. Провинциал ситуативно осознаёт, что геополитическое положение России не располагает к такой организации масс, количеств, поэтому сразу же предлагает раздробить эти пространства на множество изолированных территорий. «А давайте как в Америке, по штатам!» и возражение: «-_Не-а, только как в Голландии, по свободным автономным регионам!». На отсечённом, изолированном регионе проще паразитировать, с локальной авторитарной Властью проще договаривать, и гораздо проще таковой регион подвергнуть «не особо кровопролитному аншлюсу»; ликвидация московского диктата попросту будет передана по эстафете, другим регионам, по мере дробления. И новый Центр будет вести ту же политику, тот же экономический курс, что и недавние владельцы прав паразитировать, контролируя, управляя, и подавляя несогласных. И аргументирует это - исторический же опыт, повторявшийся неоднократно. Шестнадцать лет торжества политического бастарда, «одичавшего» после интеграции Западной Идеи в Россию, капитализма, и одним из немногочисленных жизнеспособных (потому как принявшегося размножаться и плодиться) детищ его воспитано более, чем перспективно - провинциализм. Тот ажиотаж, который рождает каждая новая запись в русофобском, анти-московском, аналогичным им сообществам на сетевых ресурсах, свидетельствует о естественном невысоком интеллектуальном и культурном уровне ВСЕЙ пишущей, комментирующей и читающей массы пользователей сети: возмущённые и взбудораженные москвичи, как правило, постулируют ответной агрессией тот же самый провинциализм, слегка задрапированный идеей централизации.
Я не случайно вспомнил тему провинциализма, в процессе написания этих текстов. О Сибири, той, что норовит отвергнуть Россию, которая уже и не Россия вовсе. Сибиряка подлинного ни в коем разе не идентифицируют как провинциала, уже потому, что его бытие отличается от привычного, дурно темперированного, сбивчиво пульсирующего существования москвича, следящего за миром в режиме ирреального времени Средств Массовой Дезинформации. Сам сибиряк, если он - не потомок недавних мигрантов, едва ли будет агрессивен по отношению к москвичу, пример тому, мои не-сетевые друзья в Омске, а теперь уже и сетевые, из Новосибирска и Кемерово. Давно замечено, что громче и пронзительнее всех визжит «Понаехали тут!» именно недавний мигрант, или же потомок мигрантов: их часто «били» рублём и тривиально - ногами, обутыми в китайские кроссовки, по почкам, те же самые мигранты, конкурирующие с ними за право быть жителями крупной метрополии. Мигранта всегда бьют. Это аксиоматическое суждение. За то, что хочет остаться, за то, что останется, каждый москвич знает, что недавняя бестолочь со спортивной сумкой и в нелепых нечищеных туфлях врастает каблуками этих туфель в московский асфальт. Или закладывает этот асфальт сам.
Континуум следует.