продолжение дыбра
начало тут
Вечер обещал быть тяжелым: еще со вчерашнего дня оставались полтора литра водки. Хитрожопый Пушкин затихарил их с утра, предвкушая, как ночью все озаботятся догоном, и вот тут-то он - нате вам, подавитесь! - и выставит две бутылки на стол, наслаждаясь произведенным эффектом.
Конечно же, ничего не вышло: уже к девяти часам все перепились так, что Пушкин и имя-то свое с трудом помнил, чего уж говорить о заначке. Что не помешало ему сопровождать Йоси за догоном в летней ночной тиши, напоенной запахом гниющего моря и стрекотом тараканьих крыл, напоминающим о фильме "Апокалипсис сегодня". Поход в злачный мир круглосуточных арабских магазинов всегда представлялся Пушкину неким трансцендентальным путешествием в потусторонний мир, где роль Вергилия играли чужеземные напевы, чья громкость росла по мере приближения к очагу инородной цивилизации, а в качестве Беатриче, дарящей свет надежды, выступала мысль о вожделенном сосуде, в коем заключена не то мудрость поколений, не то Божье откровение, а возможно, и сама Квинтэссенция.
Пушкин попытался поделиться этой мыслью с Йоси, но на какой-то стадии коммуникации произошел сбой: то ли пушкинская речь потеряла свою обычную четкость и плавность, то ли йосино восприятие было напрочь отвлечено какими-то одному ему известными мыслями. В ответ на пространное словоизлияние Йоси ответил "Аэ, о ыуа" и снова затих, сосредоточенно глядя на свои ноги, с тихим шорохом отмеряющие пройденные метры. Шел он довольно бодро и почти не качался, что, казалось, изумляло его самого до икоты. Впрочем, у икоты могли быть и другие причины.
Дальнейший путь пролегал в тишине, нарушаемой лишь не на шутку разгулявшейся икотой Йоси. Добравшись до магазина и даже умудрившись купить там литр "Александрова", друзья так восхитились своими успехами, что путь назад проделали в рекордные сроки. В до боли знакомом родном подъезде их встретил до колик знакомый родной лифт, приветливо распахнувший свое чрево и в мгновение ока вознесший их на до тошноты знакомый родной двенадцатый этаж. Дверь квартиры по обыкновению была распахнута, из нее лилось журчание негромкой, но чрезвычайно экспрессивной речи. Кажется, Огромный снова объяснял собравшимся (в количестве одного человека) свою теорию о том, что все бабы суки.
Вооруженный до зубов теоретическими знаниями, почерпнутыми из бескрайних авгиевых конюшен интернета, и неординарным практическим опытом, Огромный мог переубедить любого сколь угодно подкованного оппонента. На самом деле переубедить оппонента могли одни лишь габариты этого сына белорусской глубинки вкупе с его знаменитым взглядом исподлобья. Хотя, если честно, Здуз (нынешний собеседник) в переубеждении не нуждался. Во-первых, он в подробностях был ознакомлен с постулатами мировоззрения Огромного уже не один десяток раз, а во-вторых, неоднократно выражал свою полную с ними солидарность. Это обстоятельство нисколько не останавливало все более распалявшегося женоненавистника, тем более что Здуз был единственным из его соседей, кто не посылал оратора нахуй после первой же фразы на эту животрепещущую тему.
Вернувшиеся с победой Йоси и Пушкин, еще с порога услышав слово "суки", громогласно послали Огромного нахуй. Помогло: он заткнулся и начал проверять на них свой знаменитый взгляд исподлобья. На этот раз взгляд не был угрожающим, скорее, в нем светился немой вопрос. Вопрос звучал так: "Мне блять кто-нибудь наконец нальет, ебаный ты по голове?" Его молчаливый призыв был услышан, и вскоре водка уже плескалась в разномастных стопках, которые стояли на липком журнальном столике в гостиной. Тоста не было, фантазия пьющих иссякла уже довольно давно. В качестве закуски использовался чудный газированный напиток "Буратино", недавно появившийся в продаже в местном "русском" супермаркете и своим появлением приведший жителей квартиры в восторг. Для полной аутентичности не хватало только лишь плавленого сырка "Дружба".
- В общем, есть у меня на базе одна... - неожиданно сказал Пушкин и задумался. Соседи насторожились: среди девок, служивших на его базе, попадались как совершенно сказочные экземпляры, так и наоборот.
- Дает? - задал Йоси единственный интересующий его вопрос.
- Симпатичная? - спросил чуть менее озабоченный Здуз.
Огромный промолчал: в нем все еще клокотали страсти так не вовремя оборванного монолога по поводу мерзости и скверны, коими наполнены до краев все женщины вообще и отдельные представительницы дочерей Евы в частности.
- Ну как сказать... - все так же задумчиво проговорил Пушкин, отвечая непонятно на какой вопрос. Здуз и Йоси решили, что ответ относится к ним обоим и выдохнули. Повисла пауза, все кроме Йоси закурили.
В тишине было отчетливо слышно, как Огромный волевым усилием подавил в себе остатки раздражения и сосредоточился на мысли о возможном приходе в дом бабы.
- Ну так зови, че уж, - в конце концов высказал он мысль, уже довольно давно витавшую в клубах стелющегося под потолком сигаретного дыма, - хоть посмотрим, а если страшная - так поржем.
- Дык позову, хули, - ответил Пушкин, - только Йоси заприте в комнате. Почему, думаете, к нам во второй раз никто не заходит?
Йоси вяло выматерился, после чего между соседями завязалась извечная дискуссия о том, является ли он куском говна. Здуз, Огромный и Пушкин утверждали, что является. Под давлением их авторитетов Йоси сдался и согласился с этим небезосновательным утверждением. Между тем водка подошла к концу, подошел к концу и еще один обычный вечер в просторной квартире на двенадцатом этаже не очень типичной для этого района Хайфы многоэтажки.
Вечер обещал быть тяжелым: еще со вчерашнего дня оставались полтора литра водки. Хитрожопый Пушкин затихарил их с утра, предвкушая, как ночью все озаботятся догоном, и вот тут-то он - нате вам, подавитесь! - и выставит две бутылки на стол, наслаждаясь произведенным эффектом.
Конечно же, ничего не вышло: уже к девяти часам все перепились так, что Пушкин и имя-то свое с трудом помнил, чего уж говорить о заначке. Что не помешало ему сопровождать Йоси за догоном в летней ночной тиши, напоенной запахом гниющего моря и стрекотом тараканьих крыл, напоминающим о фильме "Апокалипсис сегодня". Поход в злачный мир круглосуточных арабских магазинов всегда представлялся Пушкину неким трансцендентальным путешествием в потусторонний мир, где роль Вергилия играли чужеземные напевы, чья громкость росла по мере приближения к очагу инородной цивилизации, а в качестве Беатриче, дарящей свет надежды, выступала мысль о вожделенном сосуде, в коем заключена не то мудрость поколений, не то Божье откровение, а возможно, и сама Квинтэссенция.
Пушкин попытался поделиться этой мыслью с Йоси, но на какой-то стадии коммуникации произошел сбой: то ли пушкинская речь потеряла свою обычную четкость и плавность, то ли йосино восприятие было напрочь отвлечено какими-то одному ему известными мыслями. В ответ на пространное словоизлияние Йоси ответил "Аэ, о ыуа" и снова затих, сосредоточенно глядя на свои ноги, с тихим шорохом отмеряющие пройденные метры. Шел он довольно бодро и почти не качался, что, казалось, изумляло его самого до икоты. Впрочем, у икоты могли быть и другие причины.
Дальнейший путь пролегал в тишине, нарушаемой лишь не на шутку разгулявшейся икотой Йоси. Добравшись до магазина и даже умудрившись купить там литр "Александрова", друзья так восхитились своими успехами, что путь назад проделали в рекордные сроки. В до боли знакомом родном подъезде их встретил до колик знакомый родной лифт, приветливо распахнувший свое чрево и в мгновение ока вознесший их на до тошноты знакомый родной двенадцатый этаж. Дверь квартиры по обыкновению была распахнута, из нее лилось журчание негромкой, но чрезвычайно экспрессивной речи. Кажется, Огромный снова объяснял собравшимся (в количестве одного человека) свою теорию о том, что все бабы суки.
Вооруженный до зубов теоретическими знаниями, почерпнутыми из бескрайних авгиевых конюшен интернета, и неординарным практическим опытом, Огромный мог переубедить любого сколь угодно подкованного оппонента. На самом деле переубедить оппонента могли одни лишь габариты этого сына белорусской глубинки вкупе с его знаменитым взглядом исподлобья. Хотя, если честно, Здуз (нынешний собеседник) в переубеждении не нуждался. Во-первых, он в подробностях был ознакомлен с постулатами мировоззрения Огромного уже не один десяток раз, а во-вторых, неоднократно выражал свою полную с ними солидарность. Это обстоятельство нисколько не останавливало все более распалявшегося женоненавистника, тем более что Здуз был единственным из его соседей, кто не посылал оратора нахуй после первой же фразы на эту животрепещущую тему.
Вернувшиеся с победой Йоси и Пушкин, еще с порога услышав слово "суки", громогласно послали Огромного нахуй. Помогло: он заткнулся и начал проверять на них свой знаменитый взгляд исподлобья. На этот раз взгляд не был угрожающим, скорее, в нем светился немой вопрос. Вопрос звучал так: "Мне блять кто-нибудь наконец нальет, ебаный ты по голове?" Его молчаливый призыв был услышан, и вскоре водка уже плескалась в разномастных стопках, которые стояли на липком журнальном столике в гостиной. Тоста не было, фантазия пьющих иссякла уже довольно давно. В качестве закуски использовался чудный газированный напиток "Буратино", недавно появившийся в продаже в местном "русском" супермаркете и своим появлением приведший жителей квартиры в восторг. Для полной аутентичности не хватало только лишь плавленого сырка "Дружба".
- В общем, есть у меня на базе одна... - неожиданно сказал Пушкин и задумался. Соседи насторожились: среди девок, служивших на его базе, попадались как совершенно сказочные экземпляры, так и наоборот.
- Дает? - задал Йоси единственный интересующий его вопрос.
- Симпатичная? - спросил чуть менее озабоченный Здуз.
Огромный промолчал: в нем все еще клокотали страсти так не вовремя оборванного монолога по поводу мерзости и скверны, коими наполнены до краев все женщины вообще и отдельные представительницы дочерей Евы в частности.
- Ну как сказать... - все так же задумчиво проговорил Пушкин, отвечая непонятно на какой вопрос. Здуз и Йоси решили, что ответ относится к ним обоим и выдохнули. Повисла пауза, все кроме Йоси закурили.
В тишине было отчетливо слышно, как Огромный волевым усилием подавил в себе остатки раздражения и сосредоточился на мысли о возможном приходе в дом бабы.
- Ну так зови, че уж, - в конце концов высказал он мысль, уже довольно давно витавшую в клубах стелющегося под потолком сигаретного дыма, - хоть посмотрим, а если страшная - так поржем.
- Дык позову, хули, - ответил Пушкин, - только Йоси заприте в комнате. Почему, думаете, к нам во второй раз никто не заходит?
Йоси вяло выматерился, после чего между соседями завязалась извечная дискуссия о том, является ли он куском говна. Здуз, Огромный и Пушкин утверждали, что является. Под давлением их авторитетов Йоси сдался и согласился с этим небезосновательным утверждением. Между тем водка подошла к концу, подошел к концу и еще один обычный вечер в просторной квартире на двенадцатом этаже не очень типичной для этого района Хайфы многоэтажки.