до этого
Я до этого никогда не жила. Как будто все время был забит нос, например. Или будто бы у меня месячные проступили на светлых брюках, и приходится так все время быть в обществе - задом ко всем важным людям. Вот так я до этого жила.
А до чего -до этого?
Январская ночь была дождливой специально. Так, чтобы в мокром асфальте отражались цветные огни мигающих светофоров. Так, чтобы люди прятали свои лица под зонтами. Так, чтобы машина, мчась через лужу, обдала меня грязной водой, и я, наконец, выглядела тем ничтожеством, каким я по-настоящему являлась. И намерение мое было в масть - я шла мочить. Так говорят про убийство, да? Мокруха? И пальто мое было мокрым, оттого тяжелым. Все, что мокрое - оно тяжелое. Так мочить тяжелее, чем убивать. А я не боялась. Любую тяжесть я готова была вынести.
Она не убегала, но и умирать не собиралась. Крашеная, истошная, глупая. Цокала каблуками по пустой улице, болтала по телефону. Мне хотелось догнать ее, окликнуть, остановить, дернуть за рукав ее безвкусного тряпья: «Ну что ты ржешь, что же ты ржешь, дура! Мочить я тебя иду! Крестись хотя бы…»
Но я только тихо шла сзади, ненавидела ее, сходила с ума от злости, скрипела зубами, но терпела. Еще чуть-чуть надо было потерпеть. Здесь нельзя. Может, за следующим поворотом? Куда она меня ведет? Куда вообще она может идти? Такими петлями, под дождем.
- Эй, девушка! Подвести? Мокнешь же. Давай, садись к нам, красавица!
Куда, какое поехали?! Нет, пусть она не сядет. Если не сегодня, то уже никогда. Так что, проваливайте. Ну же…. Уехали. Продолжаю идти за ней. Хочется курить, но нельзя. Да и сигарет нет. В кармане пальто нащупала кусок шоколадки, завернутый в фольгу. Но и ее нельзя.
Вот он, самый правильный переулок. Самый мокрый. Я подхожу к ней близко, чувствую ее запах, слышу дыхание. Каждый раз, когда я подходила к ней так близко, она без труда поглощала меня. Жрала и не давилась. Вряд ли сегодня я сильнее, чем вчера. Но дождь в январе, меня обрызгала машина, и мне совершенно нечего терять. Кроме сигареты, которую я, возможно, закурю, когда убью ее. Я убью ее сейчас, и закурю сигарету.
Отчего появилось такое выражение «хладнокровное убийство»? Разве оно может быть другим? Только хладнокровным. Как рептилия. Так я ее и замочила. Январской дождливой ночью. Скользкими, замерзшими руками.
А потом я стала абсолютно счастлива. Точна в движениях, ровна дыханием, спокойна лицом. Легкие наполнялись свежим воздухом, было свободно, и хотелось кого-нибудь обнять. Все стало понятным и простым. Таким, каким никогда не было раньше. Я сразу же узнала, кто я, и что я. Уверенность в том, что ты на своем месте, дает опасную свободу. Справиться с ней может не каждый.
И все это обрушилось на меня моментально, в тот же миг, как только я убила последнюю мысль в своей голове.
А до чего -до этого?
Январская ночь была дождливой специально. Так, чтобы в мокром асфальте отражались цветные огни мигающих светофоров. Так, чтобы люди прятали свои лица под зонтами. Так, чтобы машина, мчась через лужу, обдала меня грязной водой, и я, наконец, выглядела тем ничтожеством, каким я по-настоящему являлась. И намерение мое было в масть - я шла мочить. Так говорят про убийство, да? Мокруха? И пальто мое было мокрым, оттого тяжелым. Все, что мокрое - оно тяжелое. Так мочить тяжелее, чем убивать. А я не боялась. Любую тяжесть я готова была вынести.
Она не убегала, но и умирать не собиралась. Крашеная, истошная, глупая. Цокала каблуками по пустой улице, болтала по телефону. Мне хотелось догнать ее, окликнуть, остановить, дернуть за рукав ее безвкусного тряпья: «Ну что ты ржешь, что же ты ржешь, дура! Мочить я тебя иду! Крестись хотя бы…»
Но я только тихо шла сзади, ненавидела ее, сходила с ума от злости, скрипела зубами, но терпела. Еще чуть-чуть надо было потерпеть. Здесь нельзя. Может, за следующим поворотом? Куда она меня ведет? Куда вообще она может идти? Такими петлями, под дождем.
- Эй, девушка! Подвести? Мокнешь же. Давай, садись к нам, красавица!
Куда, какое поехали?! Нет, пусть она не сядет. Если не сегодня, то уже никогда. Так что, проваливайте. Ну же…. Уехали. Продолжаю идти за ней. Хочется курить, но нельзя. Да и сигарет нет. В кармане пальто нащупала кусок шоколадки, завернутый в фольгу. Но и ее нельзя.
Вот он, самый правильный переулок. Самый мокрый. Я подхожу к ней близко, чувствую ее запах, слышу дыхание. Каждый раз, когда я подходила к ней так близко, она без труда поглощала меня. Жрала и не давилась. Вряд ли сегодня я сильнее, чем вчера. Но дождь в январе, меня обрызгала машина, и мне совершенно нечего терять. Кроме сигареты, которую я, возможно, закурю, когда убью ее. Я убью ее сейчас, и закурю сигарету.
Отчего появилось такое выражение «хладнокровное убийство»? Разве оно может быть другим? Только хладнокровным. Как рептилия. Так я ее и замочила. Январской дождливой ночью. Скользкими, замерзшими руками.
А потом я стала абсолютно счастлива. Точна в движениях, ровна дыханием, спокойна лицом. Легкие наполнялись свежим воздухом, было свободно, и хотелось кого-нибудь обнять. Все стало понятным и простым. Таким, каким никогда не было раньше. Я сразу же узнала, кто я, и что я. Уверенность в том, что ты на своем месте, дает опасную свободу. Справиться с ней может не каждый.
И все это обрушилось на меня моментально, в тот же миг, как только я убила последнюю мысль в своей голове.