Сердце пармы
Князю Уроса Мичкину было двадцать четыре года, а сыну его Ерику --
четыре. Дом Мичкина стоял на окраине Уроса, на сваях, по колено в водах
разлившейся майской Камы. Мичкин и Ерик сидели на пороге, свесив ноги вниз,
и смотрели на закат. Ерик прижимался к отцу, а Мичкин, задумчиво улыбаясь,
ерошил ладонью его светлые волосы.
-- Ай-Мичкин, расскажи про Ай-Тайменя,-- попросил мальчик.
-- Я ведь много раз тебе рассказывал,-- ответил Мичкин, но сын молчал,
лишь теснее прижимаясь к его боку.-- Ну, ладно... Мы с тобой, и твоя мама
Ротэ, и дедушка Хурхог, и дядя Оста, и дядя Пэрта, и старик Выртылунве, и
многие другие у нас в Уросе -- все они происходят из рода Великого Тайменя
Самоцветное Перо...
Давно-давно, когда еще не было никого из живущих ныне, и даже когда еще
не родились те, кого помнят идолы Модгорта, Великий Таймень Самоцветное
Перо, князь Камы, полюбил девушку-рыбачку, которую звали Талавей, и Талавей
родила ему сына Кирика. Но демон Куль тоже полюбил прекрасную Талавей и
ночью украл ее у Тайменя и спрятал на небе. Маленького Кирика он бросил в
парму, а Каму закрыл льдом, чтобы Таймень не мог увидеть даже лица своей
возлюбленной. Парма сжалилась над маленьким Кириком. Ош дал ему свою шкуру,
чтобы греться зимой. Береза Кэдз дала бересту, а елка Кез -- ветви, чтобы
построить лодку. Богатырь Пеля принес зуб Гондыра, чтобы Кирик имел огонь. А
звездный конь Вел, что вечно везет по Звездной Ворге повозку Торума, дал
Кирику волос для тетивы.
Прошли годы, и Кирик вырос. Он пошел к святому деду Ялпынгу и рассказал
ему о своих страданиях, которые претерпел, пока парма не послала ему на
помощь своих добрых жителей. Ялпынг заплакал от жалости и направился к
великому богу Ену. Он упросил равнодушного бога поделить на земле добро и
зло пополам. И с тех пор зима стала длиться только полгода, а полгода --
тепло. Когда же началась первая весна, Таймень наконец-то вновь увидел на
небе лицо своей возлюбленной Талавей -- луны. Но горе и разлука иссушили ее.
Она не захотела старухой вернуться к вечно молодому и прекрасному Тайменю.
Но она завещала ему: если уж судьба была так зла к ней и к сыну их Кирику,
если уж жизнь детей, и внуков, и правнуков Кирика на земле, где полгода
лежат снега, будет полна трудов, невзгод и печалей, дай, о Великий Таймень,
им в утешение свой волшебный самоцвет -- любовь. И Таймень обещал это своей
несчастной жене. И теперь каждую весну, когда сходит лед, он разыскивает
своих потомков, вошедших в пору мужания, всплывает, держа во рту самоцвет, и
отдает его. И самоцвет этот приносит счастье, потому что человек, имеющий в
сердце любовь, способен радоваться своей горькой и трудной жизни, с
благодарностью нести на своих плечах ее тяготы, выстоять в схватке с любой
бедой и все преодолеть. Поэтому мы, потомки Тайменя, всегда живем на Каме и
ловим рыбу -- ведь где же еще нам встретить своего предка, как не на этой
великой реке?
-- А к тебе приплывал Ай-Таймень?-- с горящими глазами спросил Ерик.
-- Приплывал,-- улыбнулся Мичкин.
-- И он принес тебе во рту самоцвет?
-- Принес. Это твоя мама -- Ротэ.
Замерев, Ерик как на чудо глядел на камский плес, пылавший на закате
между частоколами пармы. И от теплого майского ветерка тысячи мелких волн
сияли в зареве всеми самоцветными огнями: алыми, малиновыми, лазурными,
янтарными, изумрудными, пламенными.
четыре. Дом Мичкина стоял на окраине Уроса, на сваях, по колено в водах
разлившейся майской Камы. Мичкин и Ерик сидели на пороге, свесив ноги вниз,
и смотрели на закат. Ерик прижимался к отцу, а Мичкин, задумчиво улыбаясь,
ерошил ладонью его светлые волосы.
-- Ай-Мичкин, расскажи про Ай-Тайменя,-- попросил мальчик.
-- Я ведь много раз тебе рассказывал,-- ответил Мичкин, но сын молчал,
лишь теснее прижимаясь к его боку.-- Ну, ладно... Мы с тобой, и твоя мама
Ротэ, и дедушка Хурхог, и дядя Оста, и дядя Пэрта, и старик Выртылунве, и
многие другие у нас в Уросе -- все они происходят из рода Великого Тайменя
Самоцветное Перо...
Давно-давно, когда еще не было никого из живущих ныне, и даже когда еще
не родились те, кого помнят идолы Модгорта, Великий Таймень Самоцветное
Перо, князь Камы, полюбил девушку-рыбачку, которую звали Талавей, и Талавей
родила ему сына Кирика. Но демон Куль тоже полюбил прекрасную Талавей и
ночью украл ее у Тайменя и спрятал на небе. Маленького Кирика он бросил в
парму, а Каму закрыл льдом, чтобы Таймень не мог увидеть даже лица своей
возлюбленной. Парма сжалилась над маленьким Кириком. Ош дал ему свою шкуру,
чтобы греться зимой. Береза Кэдз дала бересту, а елка Кез -- ветви, чтобы
построить лодку. Богатырь Пеля принес зуб Гондыра, чтобы Кирик имел огонь. А
звездный конь Вел, что вечно везет по Звездной Ворге повозку Торума, дал
Кирику волос для тетивы.
Прошли годы, и Кирик вырос. Он пошел к святому деду Ялпынгу и рассказал
ему о своих страданиях, которые претерпел, пока парма не послала ему на
помощь своих добрых жителей. Ялпынг заплакал от жалости и направился к
великому богу Ену. Он упросил равнодушного бога поделить на земле добро и
зло пополам. И с тех пор зима стала длиться только полгода, а полгода --
тепло. Когда же началась первая весна, Таймень наконец-то вновь увидел на
небе лицо своей возлюбленной Талавей -- луны. Но горе и разлука иссушили ее.
Она не захотела старухой вернуться к вечно молодому и прекрасному Тайменю.
Но она завещала ему: если уж судьба была так зла к ней и к сыну их Кирику,
если уж жизнь детей, и внуков, и правнуков Кирика на земле, где полгода
лежат снега, будет полна трудов, невзгод и печалей, дай, о Великий Таймень,
им в утешение свой волшебный самоцвет -- любовь. И Таймень обещал это своей
несчастной жене. И теперь каждую весну, когда сходит лед, он разыскивает
своих потомков, вошедших в пору мужания, всплывает, держа во рту самоцвет, и
отдает его. И самоцвет этот приносит счастье, потому что человек, имеющий в
сердце любовь, способен радоваться своей горькой и трудной жизни, с
благодарностью нести на своих плечах ее тяготы, выстоять в схватке с любой
бедой и все преодолеть. Поэтому мы, потомки Тайменя, всегда живем на Каме и
ловим рыбу -- ведь где же еще нам встретить своего предка, как не на этой
великой реке?
-- А к тебе приплывал Ай-Таймень?-- с горящими глазами спросил Ерик.
-- Приплывал,-- улыбнулся Мичкин.
-- И он принес тебе во рту самоцвет?
-- Принес. Это твоя мама -- Ротэ.
Замерев, Ерик как на чудо глядел на камский плес, пылавший на закате
между частоколами пармы. И от теплого майского ветерка тысячи мелких волн
сияли в зареве всеми самоцветными огнями: алыми, малиновыми, лазурными,
янтарными, изумрудными, пламенными.