Часть 3. Сказка про три навьи дорожки
Ночь и третий день. Я ехала играть в свободную болтологию, и до этого так оно и было (предыдущая часть). А под конец внезапно вышел сказочный сюжет, очень юнгианский - в том духе, какой я больше всего люблю. Похоже по атмосфере на сказку про Василису и куколку. Словно по очереди побывала на двух играх.
Ведьма чёрная кинула в небо платок - не допросишься огненной зорьки глоток; спи, глазок, не видать белорогой луны, спи, другой, сны да помыслы в полночь темны. Лес вокруг, как железный плетень, обернёшься - колышется тень… Сладко мелет чёртова мельница, да в добрую сказку не верится!
Села Марьюшка на пенёк, призадумалась. Перебирает последние заблудшие сказки в своём мешке. С Лихом мудрые люди почти уж управились; Алёша Попович от проклятия Марены свет избавляет; безродные про предка вызнали и просят сковать им меч-кладенец - тут и горю конец; волки серую сестрицу-волколака спасают; а Кощея Бессмертного не народилось пока, не открыл лиходей замков на ларце заветном. Нету в околоте ратного дела для Искусницы, чтобы в горящую избу бросаться. Али возьмёт её Хозяйка Медной горы под малахитовое крыло - век коптить премудрости, сады узорные в камне да булате выращивать, выпускать на волю мерцающие поземные чудеса?.. Светла доля кузнечная. Одна только печаль изводит - что про молодого лиса чёрное слово сказывала. Непокойно на сердце, сумрачно, и вспыхивают в нём старые угли, будто в пробуждающемся горне. Вздохнула Марьюшка и пошла потихоньку у мудрых вызнавать, что с душами в Нави приключается.
Говорил ей калика перехожий: «Коли кто правдой жил, обратно дитём неразумным возвращается, хоть и прошлого своего не упомнит, а кто кривдой - из тех Чернобог силу тянет и тем питается». А сколько души на том свете томятся, никому на земле не ведомо. Видит Марья-Искусница, куда её дорога по болотам да потёмкам кромешным вьётся-выкликает, но оглядывается - мол, уберегусь от покойницких огоньков, время ещё не пришло.
Вот прибрела она в тридевятое государство. У ворот её раненый лесоруб встречает и заводит речь странную, недобрую. Спрашивает поначалу, чего это голь кабацкая лохмы в косу заплела. Говорит ему Марьюшка всё без утайки, да и про чёртову мельницу с языка слетело. Пошли вдвоём в пустой дом тёмные речи плести. Парень лихо гнёт: мол, Чернобогу поклоняться надобно превыше других богов и капище ему устроить. «Ищу я своих по всему свету. Стань, - говорит, - одной из нас, не прогадаешь. Иди, не мешкая, к чёртовой бабке, уговори к чернобожцам примкнуть». «Я, - отвечает Марьюшка, - не могу про свою долю без бабкиного совета решать, слово это заморское - политес». Зубы заговаривает, а сама думает парня погубить. Остановить его кривду своей кривдой, раненому помочь шаг сделать до последнего порога. Сидят ведь бок о бок, а ножичек калёный за поясом… Да огородили боги от поганого дела. Поняла она: поначалу вызнать надобно, худое чинит чернобожец, али нет в том беды. Вот и сыскалось дело Марьюшке, какого другому поручить нельзя.
Пошла на чёртову мельницу об ином толковать. Ночь-то глубокая, а к утру надобно Хозяйке Медной горы мастеровой урок показать. Медведь-кузнец для того куёт гвоздь самолучший на всём белом свете, а Марье-Искуснице с чем придти - али памятку о каменном цветке устроить? Всю ноченьку до зари гремело в адской кузнице. Злой огонь с ключевой водой об руку плясали, чёртов братец да калика перехожий советы горстями сыпали, а их мудрость древнее иных камней. Переплела Марьюшка ниточки меди да золота с горными каплями малахита. Никогда прежде такую красоту не бралась деять, всё сталь для мечей закаляла, потому и цветок у неё получился - сам на булатные жгуты перекрученные похож.
Поутру приходит к Медной горе. Похвалила Хозяйка работу и говорит: «Хорош твой урок, а и гвоздь у мастера хорош. Равны вы оба. За него род медведей вступается, за тебя рыжие лисицы. Потому кто принесёт мне каменный цветок Данилы-мастера, того и возьму учить премудростям. А лежит он сейчас далече, в Нави у самого Чернобога».
Глядит Марья-Искусница, не уйти ей от судьбы, когда всякая быль из её мешка рогожку грызёт да в кромешный хлад следы тянет. Не ученьем прельстилась, а сердце девичье подсказало: нельзя Хозяйке Медной горы без каменного цветка оставаться - памяти о любви заветной, потерянной. Пришёл срок уговор выполнять, из чужого клубка своё каменное кружево плести. Идёт Марьюшка с горы, вспоминает суженого, а небо-то всё роняет слёзы горькие да пересыпает льдинками - ясными звёздами, хрусталём светлогорным.
Пришла в дремучую чащу, перед нею стоит ветхая избушка на курьих ножках. «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!». Выходит на порог Баба Яга - костяная нога, провожает в дом и спрашивает: «Фу, фу, русским духом пахнет! С чем пожаловала?». Говорит ей Марьюшка всё до последнего словечка. Баба Яга подумала, кивает: «Дело твоё доброе. Не стану брать платы и дорожку верную укажу, а сумеешь ли уберечься - то уж не моя забота. Коли возвернёшься, что вызнаешь - сказывай мне, старой, без утайки».
Ведьма рыжая кинула в небо повой - багрянеют мосты над Калиной-рекой; спи, глазок, солнца огненное колесо, спи, другой, волчье солнце кромешных лесов.
Студёна и темна дорога, змеёй подколодной у ног стелется. Идёт Марьюшка, света белого не видит, каждый шажочек ей тяженек, будто вся кривда в сапоги железные обратилась. Ниточка путеводная сквозь густую чащу прихотливо стелется, а холод за пальцы кусает и вползает за пазуху. Вдруг слышит - идёт кто-то следом, дышит тяжко. Нож у неё из-за пояса будто сам собой в чужие руки выпрыгнул. Но молчит, дале вдвоём идут. Говорит ей тогда сам Чернобог: «Что-то ведьмы в последнее время ко мне зачастили», - «А и не ведьма я, - отвечает, - Марьей-Искусницей люди кличут», - «С чем пожаловала, Марья-Искусница?», - «Три дороженьки меня к тебе вели. Когда первую дорожку я углядела, убоялась погибели. Как вторая дорожка под ноги легла, долг остановил - негоже, чтобы ушла в землю тайна меча-кладенца, али в поганые руки попала. А как третья из горы самоцветной жилой вывернула, поняла я, что путь мой лежит в бесприютную стужу. В Нави судьба решится, нельзя человеку отворотиться от зова. Так и сталь закаляют, ведомо, в холоде да живом огне», - «Здесь нет огня, - говорит Чернобог, - только вечный хлад», - «А я на что ж? Живое сердце всегда греет».
Идёт Марьюшка, сама не ведает - то ли ей слова в ожерелье низать, то ли зрячими руками свивать нить в путеводный клубок. Прибрела она к перекрестью. «Три дороги ведут тебя, - слышит голос, - а эту дорогу знаешь ли?». Марьюшка повернула, как Баба Яга учила. «Вижу, знаешь…» - будто вороны вдалеке каркнули, крылья агатовые прошелестели.
Чернобог дале спрашивает: - «Что же третья была дорога?», - «Про то скажу, из камня она выточена. Тоскует Хозяйка Медной горы, не для белого света такая печаль - верни ей каменный цветок», - «А знаешь ли ты, девица, как он сюда попал?», - «Недобрые люди его на Аленький цветочек выменяли», - «Верно… Неужто думаешь, что запросто его отдам? Какую плату предлагать станешь?», - «Я для тебя, Чернобог, взамен другой скую - не Данилы-мастера работу, а Марьи-Искусницы. Иной будет, а не хуже!». Ясно вдруг сделалось Марьюшке о том выкупе, будто месяц лучиком в окошко блеснул. Не думала, не гадала, гордые слова сами с языка слетели.
Идут вот, Чернобог её опять спрашивает: «А про вторую дорогу что скажешь?», - «А другая моя дорога сюда накрепко привязана. У всякого бога свой колодец, дабы силу черпать. Дело ли, чтобы тебе в мире живых возносили требы превыше других древних богов? По правде ли то деется? Сам ты, мёртвому владыка, почестей жаждешь и жертв на капище, али от людей это идёт?». Выслушал навий царь и говорит ино: «Хочешь мой совет? Поверни назад. Пропустила ты поворот». Испугалась тут Марьюшка, призадумалась - ослушаться али воротиться? Ох, боязно было идти, а ныне того хуже сделалось… Вздохнуло она тихонько и пошла дальше.
«Не веришь? Все вы слову моему не доверяете», - «Слыхала я от добрых людей, не след отступать и возвращаться», - «А если к гибели дорога ведёт?», - «Значит, судьба такова», - «Что ж, видно, судьба. Может, в Явь воротишься, а может, навечно заплутаешь во тьме».
Ведьма белая кинула в небо золу - воет вьюга, по медному бьётся котлу; спи, глазок, мелет хмарь колесом жерновым, спи, другой: что сварилось, не ведать живым.
Вокруг всё стылее становится, в никуда ведут нитки, закружили, словно мороком кикиморово веретено. Пришла Марьюшка к столбу резному, а за ним ничего нет, как тепла в печной золе. «Верно ты про поворот говорил, пропустила», - кается. Чернобог на то: «Давно уж. Хочешь совет?», - «Один раз не поверила, другой раз чёрной неблагодарностью не отплачу», - «Есть три пути отсюда - в Явь, Навь и Правь». Думает Марьюшка над запутавшимся клубком, куда бы поворотить, слышит - другой кто-то всё ближе пробирается.
Оказалось, то лесоруб к Чернобогу на поклон собрался, с собой зовёт - мол, молодая чертовка, короткой дорогой выведу. Делать нечего, пошла Марьюшка, на том свете чай не до баловства. Сама думает: недаром блуждала, свела судьба воочию увидеть, как жрец с богом говорить станет. Затеял лесоруб молодильное яблоко выпрашивать для своих чёрных дел, про капище сказывать да в жертву сулить невинного царского младенца. Чернобог его яблочком одарил, а кровь человечью проливать не велел, не водица. Только Перуну это дозволено на яростном поле брани. Видит Марьюшка: если и содеют люди лихое, кара им предназначена - впредь неповадно будет. Нет кривды в чертогах Нави.
Как остались одни, Чернобог снова спрашивает: «Что ж за первая дорога?». Марьюшка и говорит: «А первая вовсе простая. Виновата я - наговорила слово змеиное на добра молодца, думала, продал он меня за грош. А это сталь булатная да костёр погребальный нам не дали свидеться. Хочу узнать, какая у него нынче доля. Новой кровью родился, али кормишься с его души», - «Время на том свете по-другому течёт… Здесь он, обещал тебя дождаться».
Марьюшка очи опустила и обратно речь повела про каменный цветок: ««Коли так, скоро обратно в твои чертоги ворочусь. Только долги меня на белом свете держат. Дай мне, - говорит, - с собою унести работу Данилы-Мастера. Нет на земле такой красоты. Поняла я, чего моим рукам не хватает - буду ковать с оглядкою». «Ладно, - отвечает Чернобог, - будь по-твоему. Сроку тебе даю два часа. Но коли не воротишься, обречёшь на муки жестокие себя и суженого своего, вечно вам в стылом мраке вдвоём скитаться».
Положила Марьюшка цветок за пояс и поспешила под весеннее небо, к живому теплу, да к избушке на курьих ножках, да к Медной горе. Раздула горн и принялась за работу. Глядит на чудо подгорное, и лепесточки всё нежнее у неё выходят, совсем стали как на летнем лугу.
О ту пору медвежий кузнец в горе был. Всю-то ноченьку ковал он гвоздь, а наутро у волчьего чарователя перенял тайну меча-кладенца, как это было уговорено. Не сыскать древнему знанию лучшего хранителя - потеплело на душе у Марьюшки. Поклонилась она кузнецу да Хозяйке Медной горы: «Не поминайте лихом, люди добрые! Видно, не моя доля самоцветным премудростям учиться. Всё, что было, вам оставляю - бронзы кошель да дерюгу сказок». Простились так, и повела её последняя дорога в дремучий лес, за курганные камни, за плетень с огнеглазыми черепами, за окраинные пади, где звериные души шкуры себе шьют. А что далее было, неведомо. Один старый лис говорил, а ему колодезный ворот, что до сих пор в чертоге Нави стоит цветок из золотых да медных жил, и качаются на нём малахитовые слёзы.
Ведьма чёрная кинула в небо платок - не допросишься огненной зорьки глоток; спи, глазок, не видать белорогой луны, спи, другой, сны да помыслы в полночь темны. Лес вокруг, как железный плетень, обернёшься - колышется тень… Сладко мелет чёртова мельница, да в добрую сказку не верится!
Села Марьюшка на пенёк, призадумалась. Перебирает последние заблудшие сказки в своём мешке. С Лихом мудрые люди почти уж управились; Алёша Попович от проклятия Марены свет избавляет; безродные про предка вызнали и просят сковать им меч-кладенец - тут и горю конец; волки серую сестрицу-волколака спасают; а Кощея Бессмертного не народилось пока, не открыл лиходей замков на ларце заветном. Нету в околоте ратного дела для Искусницы, чтобы в горящую избу бросаться. Али возьмёт её Хозяйка Медной горы под малахитовое крыло - век коптить премудрости, сады узорные в камне да булате выращивать, выпускать на волю мерцающие поземные чудеса?.. Светла доля кузнечная. Одна только печаль изводит - что про молодого лиса чёрное слово сказывала. Непокойно на сердце, сумрачно, и вспыхивают в нём старые угли, будто в пробуждающемся горне. Вздохнула Марьюшка и пошла потихоньку у мудрых вызнавать, что с душами в Нави приключается.
Говорил ей калика перехожий: «Коли кто правдой жил, обратно дитём неразумным возвращается, хоть и прошлого своего не упомнит, а кто кривдой - из тех Чернобог силу тянет и тем питается». А сколько души на том свете томятся, никому на земле не ведомо. Видит Марья-Искусница, куда её дорога по болотам да потёмкам кромешным вьётся-выкликает, но оглядывается - мол, уберегусь от покойницких огоньков, время ещё не пришло.
Вот прибрела она в тридевятое государство. У ворот её раненый лесоруб встречает и заводит речь странную, недобрую. Спрашивает поначалу, чего это голь кабацкая лохмы в косу заплела. Говорит ему Марьюшка всё без утайки, да и про чёртову мельницу с языка слетело. Пошли вдвоём в пустой дом тёмные речи плести. Парень лихо гнёт: мол, Чернобогу поклоняться надобно превыше других богов и капище ему устроить. «Ищу я своих по всему свету. Стань, - говорит, - одной из нас, не прогадаешь. Иди, не мешкая, к чёртовой бабке, уговори к чернобожцам примкнуть». «Я, - отвечает Марьюшка, - не могу про свою долю без бабкиного совета решать, слово это заморское - политес». Зубы заговаривает, а сама думает парня погубить. Остановить его кривду своей кривдой, раненому помочь шаг сделать до последнего порога. Сидят ведь бок о бок, а ножичек калёный за поясом… Да огородили боги от поганого дела. Поняла она: поначалу вызнать надобно, худое чинит чернобожец, али нет в том беды. Вот и сыскалось дело Марьюшке, какого другому поручить нельзя.
Пошла на чёртову мельницу об ином толковать. Ночь-то глубокая, а к утру надобно Хозяйке Медной горы мастеровой урок показать. Медведь-кузнец для того куёт гвоздь самолучший на всём белом свете, а Марье-Искуснице с чем придти - али памятку о каменном цветке устроить? Всю ноченьку до зари гремело в адской кузнице. Злой огонь с ключевой водой об руку плясали, чёртов братец да калика перехожий советы горстями сыпали, а их мудрость древнее иных камней. Переплела Марьюшка ниточки меди да золота с горными каплями малахита. Никогда прежде такую красоту не бралась деять, всё сталь для мечей закаляла, потому и цветок у неё получился - сам на булатные жгуты перекрученные похож.
Поутру приходит к Медной горе. Похвалила Хозяйка работу и говорит: «Хорош твой урок, а и гвоздь у мастера хорош. Равны вы оба. За него род медведей вступается, за тебя рыжие лисицы. Потому кто принесёт мне каменный цветок Данилы-мастера, того и возьму учить премудростям. А лежит он сейчас далече, в Нави у самого Чернобога».
Глядит Марья-Искусница, не уйти ей от судьбы, когда всякая быль из её мешка рогожку грызёт да в кромешный хлад следы тянет. Не ученьем прельстилась, а сердце девичье подсказало: нельзя Хозяйке Медной горы без каменного цветка оставаться - памяти о любви заветной, потерянной. Пришёл срок уговор выполнять, из чужого клубка своё каменное кружево плести. Идёт Марьюшка с горы, вспоминает суженого, а небо-то всё роняет слёзы горькие да пересыпает льдинками - ясными звёздами, хрусталём светлогорным.
Пришла в дремучую чащу, перед нею стоит ветхая избушка на курьих ножках. «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!». Выходит на порог Баба Яга - костяная нога, провожает в дом и спрашивает: «Фу, фу, русским духом пахнет! С чем пожаловала?». Говорит ей Марьюшка всё до последнего словечка. Баба Яга подумала, кивает: «Дело твоё доброе. Не стану брать платы и дорожку верную укажу, а сумеешь ли уберечься - то уж не моя забота. Коли возвернёшься, что вызнаешь - сказывай мне, старой, без утайки».
Ведьма рыжая кинула в небо повой - багрянеют мосты над Калиной-рекой; спи, глазок, солнца огненное колесо, спи, другой, волчье солнце кромешных лесов.
Студёна и темна дорога, змеёй подколодной у ног стелется. Идёт Марьюшка, света белого не видит, каждый шажочек ей тяженек, будто вся кривда в сапоги железные обратилась. Ниточка путеводная сквозь густую чащу прихотливо стелется, а холод за пальцы кусает и вползает за пазуху. Вдруг слышит - идёт кто-то следом, дышит тяжко. Нож у неё из-за пояса будто сам собой в чужие руки выпрыгнул. Но молчит, дале вдвоём идут. Говорит ей тогда сам Чернобог: «Что-то ведьмы в последнее время ко мне зачастили», - «А и не ведьма я, - отвечает, - Марьей-Искусницей люди кличут», - «С чем пожаловала, Марья-Искусница?», - «Три дороженьки меня к тебе вели. Когда первую дорожку я углядела, убоялась погибели. Как вторая дорожка под ноги легла, долг остановил - негоже, чтобы ушла в землю тайна меча-кладенца, али в поганые руки попала. А как третья из горы самоцветной жилой вывернула, поняла я, что путь мой лежит в бесприютную стужу. В Нави судьба решится, нельзя человеку отворотиться от зова. Так и сталь закаляют, ведомо, в холоде да живом огне», - «Здесь нет огня, - говорит Чернобог, - только вечный хлад», - «А я на что ж? Живое сердце всегда греет».
Идёт Марьюшка, сама не ведает - то ли ей слова в ожерелье низать, то ли зрячими руками свивать нить в путеводный клубок. Прибрела она к перекрестью. «Три дороги ведут тебя, - слышит голос, - а эту дорогу знаешь ли?». Марьюшка повернула, как Баба Яга учила. «Вижу, знаешь…» - будто вороны вдалеке каркнули, крылья агатовые прошелестели.
Чернобог дале спрашивает: - «Что же третья была дорога?», - «Про то скажу, из камня она выточена. Тоскует Хозяйка Медной горы, не для белого света такая печаль - верни ей каменный цветок», - «А знаешь ли ты, девица, как он сюда попал?», - «Недобрые люди его на Аленький цветочек выменяли», - «Верно… Неужто думаешь, что запросто его отдам? Какую плату предлагать станешь?», - «Я для тебя, Чернобог, взамен другой скую - не Данилы-мастера работу, а Марьи-Искусницы. Иной будет, а не хуже!». Ясно вдруг сделалось Марьюшке о том выкупе, будто месяц лучиком в окошко блеснул. Не думала, не гадала, гордые слова сами с языка слетели.
Идут вот, Чернобог её опять спрашивает: «А про вторую дорогу что скажешь?», - «А другая моя дорога сюда накрепко привязана. У всякого бога свой колодец, дабы силу черпать. Дело ли, чтобы тебе в мире живых возносили требы превыше других древних богов? По правде ли то деется? Сам ты, мёртвому владыка, почестей жаждешь и жертв на капище, али от людей это идёт?». Выслушал навий царь и говорит ино: «Хочешь мой совет? Поверни назад. Пропустила ты поворот». Испугалась тут Марьюшка, призадумалась - ослушаться али воротиться? Ох, боязно было идти, а ныне того хуже сделалось… Вздохнуло она тихонько и пошла дальше.
«Не веришь? Все вы слову моему не доверяете», - «Слыхала я от добрых людей, не след отступать и возвращаться», - «А если к гибели дорога ведёт?», - «Значит, судьба такова», - «Что ж, видно, судьба. Может, в Явь воротишься, а может, навечно заплутаешь во тьме».
Ведьма белая кинула в небо золу - воет вьюга, по медному бьётся котлу; спи, глазок, мелет хмарь колесом жерновым, спи, другой: что сварилось, не ведать живым.
Вокруг всё стылее становится, в никуда ведут нитки, закружили, словно мороком кикиморово веретено. Пришла Марьюшка к столбу резному, а за ним ничего нет, как тепла в печной золе. «Верно ты про поворот говорил, пропустила», - кается. Чернобог на то: «Давно уж. Хочешь совет?», - «Один раз не поверила, другой раз чёрной неблагодарностью не отплачу», - «Есть три пути отсюда - в Явь, Навь и Правь». Думает Марьюшка над запутавшимся клубком, куда бы поворотить, слышит - другой кто-то всё ближе пробирается.
Оказалось, то лесоруб к Чернобогу на поклон собрался, с собой зовёт - мол, молодая чертовка, короткой дорогой выведу. Делать нечего, пошла Марьюшка, на том свете чай не до баловства. Сама думает: недаром блуждала, свела судьба воочию увидеть, как жрец с богом говорить станет. Затеял лесоруб молодильное яблоко выпрашивать для своих чёрных дел, про капище сказывать да в жертву сулить невинного царского младенца. Чернобог его яблочком одарил, а кровь человечью проливать не велел, не водица. Только Перуну это дозволено на яростном поле брани. Видит Марьюшка: если и содеют люди лихое, кара им предназначена - впредь неповадно будет. Нет кривды в чертогах Нави.
Как остались одни, Чернобог снова спрашивает: «Что ж за первая дорога?». Марьюшка и говорит: «А первая вовсе простая. Виновата я - наговорила слово змеиное на добра молодца, думала, продал он меня за грош. А это сталь булатная да костёр погребальный нам не дали свидеться. Хочу узнать, какая у него нынче доля. Новой кровью родился, али кормишься с его души», - «Время на том свете по-другому течёт… Здесь он, обещал тебя дождаться».
Марьюшка очи опустила и обратно речь повела про каменный цветок: ««Коли так, скоро обратно в твои чертоги ворочусь. Только долги меня на белом свете держат. Дай мне, - говорит, - с собою унести работу Данилы-Мастера. Нет на земле такой красоты. Поняла я, чего моим рукам не хватает - буду ковать с оглядкою». «Ладно, - отвечает Чернобог, - будь по-твоему. Сроку тебе даю два часа. Но коли не воротишься, обречёшь на муки жестокие себя и суженого своего, вечно вам в стылом мраке вдвоём скитаться».
Положила Марьюшка цветок за пояс и поспешила под весеннее небо, к живому теплу, да к избушке на курьих ножках, да к Медной горе. Раздула горн и принялась за работу. Глядит на чудо подгорное, и лепесточки всё нежнее у неё выходят, совсем стали как на летнем лугу.
О ту пору медвежий кузнец в горе был. Всю-то ноченьку ковал он гвоздь, а наутро у волчьего чарователя перенял тайну меча-кладенца, как это было уговорено. Не сыскать древнему знанию лучшего хранителя - потеплело на душе у Марьюшки. Поклонилась она кузнецу да Хозяйке Медной горы: «Не поминайте лихом, люди добрые! Видно, не моя доля самоцветным премудростям учиться. Всё, что было, вам оставляю - бронзы кошель да дерюгу сказок». Простились так, и повела её последняя дорога в дремучий лес, за курганные камни, за плетень с огнеглазыми черепами, за окраинные пади, где звериные души шкуры себе шьют. А что далее было, неведомо. Один старый лис говорил, а ему колодезный ворот, что до сих пор в чертоге Нави стоит цветок из золотых да медных жил, и качаются на нём малахитовые слёзы.