Читаю и пишу. - (клочок 1691)
Старая история: пишешь о событиях 200-летней давности, а тебе говорят, что написано про сегодня.
Сейчас пишу о Крылове, параллельно возникают другие персонажи. Вот кусочек из текста:
Надо признать, тогда не один Крылов переосмыслил своё умонастроение и отношение к словам, ставшим красочным лейблом западноевропейской демократии: свобода, равенство, братство. В октябре 1812 года Константин Батюшков из Нижнего Новгорода отправил письмо к Гнедичу, сослуживцу и соседу Крылова. Письмо большое, ограничимся знакомством лишь с его малой частью:
«При имени Москвы, при одном названии нашей доброй, гостеприимной, белокаменной Москвы, сердце моё трепещет, и тысяча воспоминаний, одно другого горестнее, волнуются в моей голове. Мщения, мщения! Варвары, Вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе, о философии, о человеколюбии! И мы до того были ослеплены, что подражали им, как обезьяны! Хорошо и они нам заплатили! Можно умереть с досады при одном рассказе о их неистовых поступках. Но я ещё не хочу умирать, итак, ни слова. Но скажу тебе мимоходом, что Алексей Николаевич1 совершенно прав; он говорил назад тому три года, что нет народа, нет людей, подобных этим уродам, что все их книги достойны костра, а я прибавлю: их головы - гильотины».
1 Речь идёт о Ал. Н. Оленине.
Сейчас пишу о Крылове, параллельно возникают другие персонажи. Вот кусочек из текста:
Надо признать, тогда не один Крылов переосмыслил своё умонастроение и отношение к словам, ставшим красочным лейблом западноевропейской демократии: свобода, равенство, братство. В октябре 1812 года Константин Батюшков из Нижнего Новгорода отправил письмо к Гнедичу, сослуживцу и соседу Крылова. Письмо большое, ограничимся знакомством лишь с его малой частью:
«При имени Москвы, при одном названии нашей доброй, гостеприимной, белокаменной Москвы, сердце моё трепещет, и тысяча воспоминаний, одно другого горестнее, волнуются в моей голове. Мщения, мщения! Варвары, Вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе, о философии, о человеколюбии! И мы до того были ослеплены, что подражали им, как обезьяны! Хорошо и они нам заплатили! Можно умереть с досады при одном рассказе о их неистовых поступках. Но я ещё не хочу умирать, итак, ни слова. Но скажу тебе мимоходом, что Алексей Николаевич1 совершенно прав; он говорил назад тому три года, что нет народа, нет людей, подобных этим уродам, что все их книги достойны костра, а я прибавлю: их головы - гильотины».
1 Речь идёт о Ал. Н. Оленине.