История Великого КП
Была осень, слякотная, с холодными, насквозь пронизывающими сырыми ветрами, туманами и дождями. Редкие ясные дни не приносили уже никакого тепла, хоть и слегка заветривали негусто замешенную жижу Донбасской распутицы. Мы были в Никишино уже где-то с месяц, к тому времени практически все местные жители бежали от ежедневных артиллерийских обстрелов, ото дня ко дню, с методичностью, достойной лучшего применения, превращавших село, в остовы из обгоревших разрушенных стен. Война и обстрелы пришли сюда внезапно, в тот день, когда ополченцы зашли на незанятую украинскими военными крайнюю улицу села. Первое время жители прятались в подвале местного детского сада с громким названием «Мир», перетащив детские кровати с первого этажа, но мины стали прилетать и туда. Последние надежды на скорое разрешение противостояния развеялись, и, с риском для жизни, мирные вынуждены были бежать от войны, побросав дома, скот, птицу, все, что у них было.
Я вышел из своего убежища, представляющего из себя домик с покосившейся от разрыва мины крышей, выбитыми окнами, наскоро заткнутыми тюками соломы и забитыми подручными материалами - клеенкой, фанерой и целлофаном изнутри. Было позднее утро. Свет резанул по глазам и, щурясь, я попытался влиться в атмосферу происходящего. Перед домом о чем-то оживленно разговаривали несколько бойцов, а вокруг, в надежде разжиться хоть какой-то снедью, хлюпая лапами по осенней жиже, вертелось с десяток голодных псов всех мастей и размеров. Но что-то было в этой картинке не так.
Среди человеческих голосов и смеха, недалекой канонады и голодной собачьей суеты, словно являясь самым центром происходящего, на небольшом наиболее сухом островке земли, с отрешенностью каменной статуи, сидел серый безродный кот, по виду которого легко читался его, солидный для котов, возраст и весомый бойцовский опыт. Выражение его наглой морды источало такое презрительное безразличие ко всему происходящему вокруг, что не восхититься им, было невозможно. Я стал наблюдать. Не просто наблюдать, а бессовестно пялиться на него. Казалось, что серый мерзавец находится в каком-то ином измерении, его глаза, стеклянными бусинами упирались куда-то в стену, и ни один из псов, круживших возле, ни коим образом не влиял на это оцепенение. Первая мысль, посетившая мою голову, была проста как мир: «Почему десяток отощавших от голода собак снует промеж трещащих о чем-то людей, в ожидании подачки, когда подачка в виде довольно упитанного серого кота сидит у них под ногами и, практически сама, жаждет превратиться в собачий завтрак?» Ответ был послан мне в качестве наглядного объяснения буквально через минуту. Одна из собак, далеко не самая меньшая из своры, нарезая очередной круг, вторглась в зону комфорта серого мерзавца. И вдруг, с проворностью, которой позавидовал бы любой атакующий волейболист, кот, молниеносно вытянулся вверх, широко замахнулся правой передней лапой, и, сжимаясь на лету, словно каленая металлическая пружина, вбил такого смачного «гвоздя» по загривку оголодавшей бедолаги, что у нее аж подкосились передние лапы. Собака взвизгнула от боли, ткнулась мордой в грязь и отскочила в сторону, но тут же, возможно осознав, что произошло, с одновременными рыком, визгом и лаем, слившимися в истерическую какофонию, бросилась на кота, который к этому моменту принял свою первоначальную позу каменной статуи. Клац! Клац! Клац! Но остервенелые щелчки собачьих зубов, в двух-трех сантиметрах от наглой кошачьей морды не произвели на ее обладателя ровным счетом никакого эффекта, кот даже не повел своим надорванным, неровно заросшим ухом. И собака, обиженно отступила, фыркая и потрясая мордой, а на ее загривке выступило несколько крупных капель крови…
В тот день я уехал домой на две недели. Нужно было сметить свой летний гардероб на зимний. Когда я вернулся, оказалось, кот во всю уже квартируется при штабе. Помимо голода, теперь еще и холод стал гнать осиротевших животных ближе к уцелевшим домикам в которых ютилось тепло.
- Видал? Кот Похуй, - представил мне его Эра. Но кот с подобным прозвищем у нас уже был, еще летом, на двадцатом блокпосте, что под Шахтерском и получил он свое прозвище потому что всегда валялся последи летней кухни, был грязен и настолько безразличен ко всему, что даже периодически отдавливаемые лапы и хвост, не могли заставить его покинуть это лежбище.
- Кот Похуй у нас уже был на двадцатом, - возразил я.
- Тот был просто Похуй, а это Великий Кот Похуй. Вот смотри, - он подошел к коту, почивавшему у печки, просунул под него ногу и резким движением швырнул бедолагу в сторону раскрытой двери. Отлетев к самому порогу, кот приземлился на все свои четыре лапы и замер в этом положении.
- Пошел! Пошел! - прокричал Эра. Но не тут-то было, кот медленно развернулся и, словно крадучись к птице, осторожно, шаг за шагом, начал возвращаться на свое прежнее место. - Он это место выстрадал, - констатировал Эра. - Как его только отсюда не гоняли, как ни шпуняли, каждый раз вот таким вот манером он возвращается назад. Пшел! Пшел! - захлопав в ладоши, угрожающе, шагнул к коту, успевшему уже преодолеть половину расстояния до печи, Эра. Кот прилип всем телом к полу и одарил обидчика таким возмущенным взглядом, что без слов было понятно, в каком именно направлении он предложил бы сейчас направиться Эре, если бы умел говорить.
Потом мы обедали, а Великий КП, или просто КП, как я начал именовать его ради приличия впоследствии, уселся точно напротив меня. Он сидел так чтоб мои глаза постоянно встречались с его наглой серой мордой, урчал не хуже работающего на улице генератора, изредка, нервно повиливал своим, сломанным в двух местах хвостом и заливался крокодильими слезами. Да, именно слезами, это был его фирменный способ выпрашивать еду, он сидел, мурчал и плакал, никогда не бегал за тобой, не терся об ноги, не мяукал. Урчал и заливался слезами. И не отвалить ему половину своей пайки было просто невозможно.
- Вот такой вот Кот Похуй, - приговаривал Эра. На самом деле, Эра относился к коту довольно мягко и мне не особо верилось, что для того, чтоб отвоевать свое место у печки бедолаге пришлой пройти огонь и воду, но заметная доля правды в рассказах все же была, особенно, если вспомнить, какое первое впечатление произвел этот серый подонок на меня.
Я вернулся не сказать, что полностью подготовленным к зиме, но шикарнейший спальный мешок теперь у меня был и лежа на полу, на старом матрасе, тщательно упакованным в мешок, я долго не мог заснуть, глядя на блики из поддува печки. Рядом, на небольшой койке нудно похрапывал Эра, а я думал о завтрашнем дне. После двухнедельного отсутствия мне очень хотелось обойти всех знакомых ребят, держащих позиции в разных частях села. Вдруг из полумрака нарисовалась серая морда Великого КП. Мы встретились взглядами, и он замер, гипнотизируя меня. Игра в гляделки продолжалась какое-то время, и, очевидно прочитав в моих глазах все, что ему было интересно, КП громко заурчал и полез на меня. Он свернулся у меня на животе.
- Давай-ка друг, пониже, - прошептал я и сместил его себе на ноги, одарив меня недовольным взглядом животного, которому человек обязан всем на свете, он все-таки сделал для меня снисхождение, и, поворочавшись, вновь свернулся клубком, уже на моих ногах…
Слякоть на улице сменилась тридцатиградусными морозами, и тамбур перед входом в дом набивался собаками, а КП, как крутой штабной кот почивал на лаврах. Он не выходил на улицу по несколько дней, и однажды был замечен Эрой за справлением естественных потребностей в соседней, большой комнате, где располагался штаб и по совместительству место проживания Байкера, который числился командиром роты.
- Молодец, Кот Похуй. Тут твой дом, здесь гадить не надо, тем более, что у тебя есть хороший просторный туалет в соседней комнате, - приговаривал Эра, и мы в голос смеялись над нашим довольным серым мерзавцем, казалось, с пониманием воспринимающим нашу иронию.
Свидетелем следующего эпизода я не был, его мне поведал преисполненный гордостью и восхищением Эра. Как-то взводный Крава, возвращаясь из увольнения, притащил с собой Рэма. Это был взрослый туповатый, но очень красивый пес бойцовской породы, воспринимавший убийство сородича, как забавную игру. После очередной расправы, Рэм, с мордой, вымазанной в крови только что поверженного пса, сидел перед домом, в котором квартировался Крава, ниже по улице. Тут, из-за разбитого миной угольного сарайчика появилась деловито-наглая морда Великого КП. Без тени сомнения, совершенно спокойно, задрав свой поломанный кривой хвост кверху, КП, прямиком через весь двор, направился к Рэму. До самого последнего мгновения суть данной выходки ясна не была и у Эры возникли серьезные опасения по поводу жизни нашего негодяя. Подойдя к псу, грудная клетка которого все еще раздувалась, словно меха в кузнице, а глаза были наполнены стеклянной пустотой только что совершенного убийства, кот, с невозмутимостью отморозка, ткнулся своим носом в нос Рэма, коротко потерся об него и пошел дальше. И все. Это было все знакомство, которое молниеносно расставило все точки. И никакой не то, что вражды, но даже и легкой неприязни между этими двумя больше не возникало. Встречаясь на улице, они просто безразлично проходили мимо друг друга.
В начале декабря снег растаял, и Никишино окутал плотный белый туман. Командованием было принято решение вывести роту в тыл, в Фащевку, на отдых. Наши позиции занимали бойцы роты Дьяка, боеприпасы и оружие из штаба грузились по машинам, а на их места Дьяковцы уже заносили свое имущество. Мы с Эрой смотрели на КП и всерьез подумывали, а не взять ли его с собой, но потом, поговорив с въезжающими на наше место Дьяками, решили, все же, кота оставить. Нас добродушно заверили, что будут его подкармливать, да и стоило ли забирать старожила из родных, насиженных мест…
Вернулись мы спустя, где-то, десять дней. Никишино встретило нас какой-то непривычной мертвенной тишиной. Тут и там валялись окоченевшие собаки. Оказалось, что Дьяковцы расстреляли всю живность, ютившуюся поблизости от позиций в поисках тепла и пищи. Как потом расскажет мне один из бойцов их роты, собаки лаяли по ночам на каждый подозрительный шорох, тем самым привлекая возможный огонь неприятеля. Плюс они своим лаем настораживали и рвали без того тревожный ночной сон. Логика этих объяснений не особо уложилась в моей голове, но, что сделано, то сделано.
КП нигде не было и, мысленно, я успел уже попрощаться с ним, но спустя несколько дней я увидел его серую спину и поломанный хвост, сиганувшие от меня за сарай. Я пошел за ним, ласково зазывая, но за сараем его уже не было. Тогда я положил ему поесть в блюдце и выставил на улицу. Пару недель мне потребовалось на то, чтоб вновь завоевать его доверие, и даже тогда, уже вернувшись на проживание в дом, он не особо шел на контакт.
Незадолго до нового года штаб переместился на другой конец села, и мы с КП остались вдвоем. Последний месяц, проведенный вместе, позволил мне узнать его еще лучше, дал возможность по-настоящему сдружиться. День начинался с того, что я чистил, топил печь, а КП наблюдал за мной сидя на стуле, что стоял у стола в ожидании завтрака, после чего мы ели. Я честно делился с ним всем, что у меня было, а он не был особо привередлив в пище. После чего я что-то писал, либо читал, иногда ко мне заходил Одесса и мы смотрели какой-нибудь фильм, после я уходил, на «вечернюю баталию» - чаще всего, ближе к вечеру начиналась добротная перестрелка, разной степени интенсивности, с применением минометов с украинской стороны, возвращался я уже затемно и мы ужинали. КП встречал меня, потягиваясь и зевая, а место его дневного сна неизменно легко определялось по кошачьим следам на моей подушке. Мы ужинали, я баррикадировал входную дверь, забрасывал в печь угля и укладывался спать, предварительно положив перед собой на табурет, снятый с предохранителя автомат, и «муху», забытую кем-то. На самом деле, от позиций врага меня отделяло поле в четыреста-пятьсот метров, а ближайшая помощь находилась через несколько домов по улице, как справа, так и слева, так что при желании украинцы могли пробраться к нам довольно легко, я до сих пор не понимаю, почему они этого не сделали. КП взбирался ко мне под бок, заводил свой громкий безмятежно урчащий граммофон и мы погружались в сон.
Иногда КП отлучался куда-то, и его могло не быть пару дней, потом он возвращался с деловитостью отца семейства, и требовательно подходил к своей пустой миске.
Вскоре запасы моего провианта закончились, пришлось пробежаться по погребам разбитых домов, где я смог поживиться мерзлой картошкой и несколькими банками подмороженной кабачковой икры. Ребята угостили меня куском сала, которое, уходя в очередной раз на войну, я забыл на столе. Каково же было мое удивление, когда по возвращению сало осталось нетронутым. Это при том, что КП мирно дрых после очередного загула на стуле, стоящем у стола, прямо напротив печки. Мне даже стало интересно, как такое может быть. Может, он просто не любит сало. Оказалось, нет, когда на ужин я положил ему толченки из подмороженной картошки и кабачковой икры, порезав туда мелко сало, первым, что он сделал, выбрал сало, а уже потом стал нехотя доедать все остальное. Уходя на следующий день, я намеренно отрезал кусок сала и положил его на край стола, так, чтоб его было видно со стула. Дотянуться до сала ему не составляло никаких проблем, просто поднять лапу. В тот день я очень спешил вернуться, к моему приятному удивлению, сало оказалось нетронутым. Но стоило мне скинуть его со стола на пол, как довольный КП, завернув уши за голову, с радостью, умял его. Это было последней каплей на пути к тому, чтоб я стал считать его идеальным котом.
В тот наш последний день я вернулся с осколком в спине, по большому счету собрать вещи. Голова жутко гудела от контузии, руки не слушались, а в спине невозможно было согнуться, чтоб хоть как-то прийти в себя, я укололся в плечо кетанолом. Поначалу перебинтованная рана не кровила, а укол быстро сделал свое дело, и я, слыша, суету в рации, а в тот день, вместе со мной было двенадцать трехсотых и шесть двухсотых, подумал, что можно и полежать. Я примостился на свою лежанку и КП тут же нарисовался возле моего лица, он устроился рядом, что-то заботливо урчал мне в лицо, и я быстро заснул. Проснулся спустя пару часов. К тому времени оказалось, что кроме меня забыли еще одного парня в мотолыге, всех остальных уже вывезли. Кто-то из ребят пришел помочь собрать мне вещи, а в это время КП вышмыгнул за дверь…
Когда удалось побывать в Никишино после ранения, КП я так больше и не увидел.
