lytdybr
За окном дождь. Звук дождя так уютно убаюкивает всегда. Особенно уютный и убаюкивающий звук получается, почему-то, когда дождь капает со сломанного прошлой сильной грозой уличного зонта на бетонное покрытие заднего двора.
С одной стороны от меня беспокойно спит героический мальчик. Ворочается, постанывает. Морщится иногда. Я пока спать не могу, прислушиваюсь к нему, по дыханию пытаясь понять, насколько ему больно.
Мы были в гостях, родители и девочки пили чай, а мальчики играли. Гришка спустился вдруг: “Мам, я, кажется, опять сломал руку”. И лицо опять такое серое, липкое от испарины. И рука опять неровная. Мне удалось сохранить относительно спокойный вид, по крайней мере, хочется верить, что удалось.
По дороге в больницу Катя доедала кусок пирога и спрашивала, придет ли опять моя подруга Саша кормить ее вкусностями и смотреть с ней на аквариум с рыбками, а Гришка переживал. Ему совсем не хотелось опять больше двух месяцев в гипсе, три месяца без спорта… “Мам, ну может в этот раз я не так сильно сломал, ведь тогда я падал на твердый бетон во дворе, а в этот раз на мягкий ковер в комнате?”
На этот твердый бетон так уютно капает дождь.
А мягкий ковер оказался вовсе не безопаснее, если неудачно прыгнуть на него со второго этажа двухэтажной кровати.
С другой стороны от меня крепко и сладко спит мультяшная девочка, раскрывшись - как всегда. В ней так кипит жизнь, что ей всегда жарко. Ей тяжело дается Гришкина травма - и жалко его, и обидно быть не в центре внимания. Поэтому то у нее болит ухо (“Вот тут, глубоко-глубоко болит”); то она решает, что надо срочно раскрасить лицо черным фломастером (“Я хотела стать индейцем”); то она отказывается есть, а через пять минут умирает от голода. Катя не просыпается даже когда плачет Гриша, и спит спокойно до полудня.
А я не могу заснуть и слушаю Гришку. В голове крутится всякое. Про жизнь, про смерть. И тут появляются те, с кем очень хотелось бы поделиться, поговорить, но уже никогда не получится. Близкие, любимые. Я в уме проговариваю то, что не успела им сказать, и прошу прощения за то, что сделала или сказала не так. И невозможно не верить, что они меня не слышат.
Гришка кричит и просыпается. “Что, больно? Лекарство дать?” - спрашиваю. “Мам, мне приснился плохой сон. Что пришлось делать операцию и отрезать руку”.
Мы с ним идем вниз, на кухню, пить чай. Глубокой ночью, под звук дождя, мы с Гришкой пьем чай и беседуем. “Я хочу, чтобы ты никогда не умирала”, - говорит Гриша. И мы с ним говорим о смерти, о которой я только что думала. Как будто он услышал мои мысли, а если он услышал, то и они точно услышали.
Я рассказываю ему, что смерть - это не страшно. И что если бы никто не умирал, мы бы все не поместились на земле. И что если прожить не пустую, нужную жизнь, то умирать совсем не обидно. "Мам, но даже если ты умер, твой день рождения ведь никогда не кончается, правда?"
Потом Гриша находит листок со словами песен из своего нового спектакля, читает с листа и поет. А еще мы обнимаемся, хихикаем, и вместе выбираем в магазине fabrics.com новую клеенку на кухонный стол, хотя старая еще вполне приличная. И придумываем, что на лето уличные столы тоже можно завернуть в яркие клеенки.
А потом он засыпает вроде бы крепко и спокойно, и мы спим уже до утра.
С одной стороны от меня беспокойно спит героический мальчик. Ворочается, постанывает. Морщится иногда. Я пока спать не могу, прислушиваюсь к нему, по дыханию пытаясь понять, насколько ему больно.
Мы были в гостях, родители и девочки пили чай, а мальчики играли. Гришка спустился вдруг: “Мам, я, кажется, опять сломал руку”. И лицо опять такое серое, липкое от испарины. И рука опять неровная. Мне удалось сохранить относительно спокойный вид, по крайней мере, хочется верить, что удалось.
По дороге в больницу Катя доедала кусок пирога и спрашивала, придет ли опять моя подруга Саша кормить ее вкусностями и смотреть с ней на аквариум с рыбками, а Гришка переживал. Ему совсем не хотелось опять больше двух месяцев в гипсе, три месяца без спорта… “Мам, ну может в этот раз я не так сильно сломал, ведь тогда я падал на твердый бетон во дворе, а в этот раз на мягкий ковер в комнате?”
На этот твердый бетон так уютно капает дождь.
А мягкий ковер оказался вовсе не безопаснее, если неудачно прыгнуть на него со второго этажа двухэтажной кровати.
С другой стороны от меня крепко и сладко спит мультяшная девочка, раскрывшись - как всегда. В ней так кипит жизнь, что ей всегда жарко. Ей тяжело дается Гришкина травма - и жалко его, и обидно быть не в центре внимания. Поэтому то у нее болит ухо (“Вот тут, глубоко-глубоко болит”); то она решает, что надо срочно раскрасить лицо черным фломастером (“Я хотела стать индейцем”); то она отказывается есть, а через пять минут умирает от голода. Катя не просыпается даже когда плачет Гриша, и спит спокойно до полудня.
А я не могу заснуть и слушаю Гришку. В голове крутится всякое. Про жизнь, про смерть. И тут появляются те, с кем очень хотелось бы поделиться, поговорить, но уже никогда не получится. Близкие, любимые. Я в уме проговариваю то, что не успела им сказать, и прошу прощения за то, что сделала или сказала не так. И невозможно не верить, что они меня не слышат.
Гришка кричит и просыпается. “Что, больно? Лекарство дать?” - спрашиваю. “Мам, мне приснился плохой сон. Что пришлось делать операцию и отрезать руку”.
Мы с ним идем вниз, на кухню, пить чай. Глубокой ночью, под звук дождя, мы с Гришкой пьем чай и беседуем. “Я хочу, чтобы ты никогда не умирала”, - говорит Гриша. И мы с ним говорим о смерти, о которой я только что думала. Как будто он услышал мои мысли, а если он услышал, то и они точно услышали.
Я рассказываю ему, что смерть - это не страшно. И что если бы никто не умирал, мы бы все не поместились на земле. И что если прожить не пустую, нужную жизнь, то умирать совсем не обидно. "Мам, но даже если ты умер, твой день рождения ведь никогда не кончается, правда?"
Потом Гриша находит листок со словами песен из своего нового спектакля, читает с листа и поет. А еще мы обнимаемся, хихикаем, и вместе выбираем в магазине fabrics.com новую клеенку на кухонный стол, хотя старая еще вполне приличная. И придумываем, что на лето уличные столы тоже можно завернуть в яркие клеенки.
А потом он засыпает вроде бы крепко и спокойно, и мы спим уже до утра.