Эти глаза напротив. Часть четвёртая
Сегодня, в четвёртую годовщину со дня смерти схииеромонаха Симона (Гаджикасимова), я, помимо участия в панихиде, которая прошла на кладбище села Лямцина Домодедовского района, на месте его погребения, решила почтить память отца и публикацией продолжения воспоминаний, написанных его племянницей Нигяр Гаджи-Касимовой.
Конечно, схииеромонах Симон - это совсем не тот «дядя Гена», которого она помнит по годам своего детства, но и, как ни парадоксально… совсем тот. «Genio y figura hasta la sepultura», как говорят испанцы: «Характер и вид сохраняются до смерти». Это верно: «характер и вид» «дяди Гены», решительно преобразовавшись, внутренне преобразившись, тем не менее, в общих своих чертах, остались прежними. Так что, надеюсь, отец на меня не обидится за то, что вместо размышлений о возвышенном я продолжу публикацию семейной саги в том виде, в каком её изложила в своих письмах Нигяр. Итак.
4 июня 1937 года (а никак не 18 августа 1934 года) на свет Божий в городе Баку в семье Гаджи-Касимовых родился мальчик. В этом году бурно отмечалось 100-летие со дня смерти Пушкина, и бабушка из любви к искусству и литературе назвала мальчика Онегин, чем, в принципе, определила судьбу человека, искавшего смысла бытия на протяжении всей своей жизни. A 22 марта 1942 года родился ещё один мальчик, которого назвали Низами (это мой папа). Два старших сводных брата нельзя сказать, чтобы были очень рады появлению отчима (что, в принципе, объяснимо), и, едва старший достиг совершеннолетия, а это было где-то в сороковых годах, (между старшим братом Фахри и моим папой разница была огромной - двадцать лет!), он поехал учиться в Москву на режиссёрский факультет, и так там и остался. Женился он на прекрасной женщине Ольге, у них родилась дочь, которую в честь нашей бабушки назвали Махтабан (Машенькой). Жили они с 40-х годов в Москве, на Арбате, но, к сожалению, и с ними связь была утрачена. И дядя Фахри, и тётя Оля скончались в 2005 году в Москве, как нам сообщили устные источники.
Другой сводный брат Фаиг стал оперным певцом, снимался в кинофильмах, работал в оперном театре и, как я уже сказала, скончался прямо на сцене. У дяди Фаига было две дочери (Лиля и Аля), и с тётей Алей мы поддерживали хорошие отношения.
Мой папа, самый младший в семье, тоже хотел поступить в Институт искусств, но в Баку на актёрском факультете не было русского отделения, и папу не приняли, сказали: «Get, bala, get eve» («Иди, дитя, иди домой»). Папа не смог выехать поступать в Москву, так как бабушка уже тогда заболела, дедушка умер, и папа как младший сын остался с бабушкой, ухаживать за ней, потом женился на моей маме, родились мой брат, потом я. Все мы (бабушка, папа, мама, брат и я) жили на той квартире на Чкалова до 1978 года, а потом переехали и до сих пор живём на нашей нынешней квартире. Папа работал по линии райкома, очень верил в коммунистические идеи - в общем, был настоящим идейным атеистом (какими, в принципе, было большинство людей его поколения).
Вот такова краткая история нашей семьи. Я Вам всё это пишу, чтобы Вы представили обстановку, в которой жил Онегин. Надеюсь, что Вам интересно. Похоже, правда, на «Сто лет одиночества», но что поделаешь…
О дяде Гене
Дядя Гена (Онегин) учился в одной из центральных школ, учился хорошо, правда, хулиганил, писал пародии на педагогов, в связи с чем дедушку не раз вызывали в школу. Он считался любимчиком и красавчиком среди своих ровесников.
Баку в те годы отличался от сегодняшнего Баку: это был интернациональный город с настоящей интеллигенцией, с чувством специфического юмора - в общем, настоящий город у моря, можно даже сказать, Одесса на Каспии (сейчас от количества деревенских лиц страшно и грустно выходить на улицу, но это уже другая история…).
Так вот, город тогда кипел, и жизнь бурлила вовсю. Онегин был очень знаменит ещё в школьные времена, потом он четыре года прослужил в армии в военно-морском флоте,
потом поступил в Литературный институт в Москве, потом пришла слава и так далее (наверное, Вы сами прекрасно знаете все его стихи, песни).
Но я хочу сказать об Онегине не как о поэте, а просто как о моём дяде. Я ведь была ребёнком, но очень хорошо его помню, помню наши приколы, постоянное веселье. Онегин приезжал в Баку каждый год на лето, оставался у нас, мы все очень дружили. Он четыре раза был женат, но я хорошо помню только его последнюю жену Татьяну - великолепную, добрую и очень красивую женщину, она очень любила дядю Гену. В первый раз он женился на Бейбутовой, у них родился сын Юсиф, названный так в честь дедушки (он же Миша)
Они развелись, но дядя Гена всегда поддерживал отношения с сыном.
Миша часто к нам приезжал, он был начинающим художником. В пору учёбы в Ленинградском художественном институте он приезжал в Баку, брал холсты, мольберт и шёл на бульвар или к Девичьей башне писать картины. Потом Миша женился, в 80-х годах на Екатерине, но потом мы их уже не видели.
(Добавлю от себя, что сейчас Михаил - художник-реставратор, иконописец, православный человек и отец, если не ошибаюсь, пяти детей.)
Во второй раз дядя Гена женился на дочке какого-то генерала, но брак продолжался недолго. Потом он женился в третий раз, на дочке дирижёра Карамышева. У них родился сын, которого тоже почему-то назвали Юсиф, в честь дедушки, но его, кажется, звали Андреем.
(Позже Ника рассказывала, что со временем мать сменила ребёнку и фамилию, так что он стал Андреем Мироновым.)
Дядя Гена с ними не общался: не знаю, что там произошло, и мальчика мы никогда не видели.
Четвёртая, последняя жена Татьяна - удивительной красоты и душевной теплоты женщина.
В 80-х мы часто общались, ездили друг к другу в гости - гуляли, смеялись, веселились. Папа дядю Гену обожал, всегда равнялся на него. В общем, тут и говорить нечего - идеал старшего брата.
Я хорошо помню, как с приездом дяди Гены в доме появлялись певцы, композиторы, режиссёры, поэты: все что-то бурно обсуждали, смеялись, чётко стучала пишущая машинка (это дядя Гена писал стихи или сценарии). Бывало, что и ругались в пылу обсуждения какой-то роли или песни… Что сказать, одним словом, люди искусства. Папа и дядя Гена любили вкусно и много поесть, и моя мама - настоящий ас в этом деле - готовила потрясающие блюда. Папа и дядя Гена были весёлыми, шумными и гостеприимными людьми. Собирались обычно у нас дома большими компаниями; вокруг всегда раздавался хохот (это дядя Гена кого-то пародировал, или папа рассказывал какую-нибудь смешную историю). Мне как маленькой девочке было безумно интересно всё это видеть и гордиться, что это мой папа и дядя - такие красивые, большие, умные и весёлые. Дядя Гена меня любил очень сильно: видимо, он хотел дочку, а у него сплошь и рядом были мужчины: три брата и два сына. Я ещё очень похожа на бабушку, и он часто плакал, когда смотрел на меня. Нельзя сказать, что дядя Гена надо мной не подшучивал, и я, будучи ребёнком, часто на него обижалась и строила свои козни. То мы с братом ломали его пишущую машинку, а потом, трясясь под грозным взглядом Онегина, нагло врали, что это не мы; то я брала карандаш, ставила его на свою верхнюю губу, имитируя отсутствие верхней губы у дяди Гены, и начинала его пародировать (хохот стоял страшный).
Но, конечно же, я дядю Гену очень любила, и меня безумно радовало, что он меня выделял среди других детей. Очень много было смешных историй, связанных с дядей Геной: только писать и писать… Как-то то телевизору показывали фильм «Лобо». Вы, наверное, помните эту трагедию, которую заставляли смотреть и переживать всех пионеров во время каникул? Так вот, мне - лет одиннадцать, сижу я, смотрю «Лобо». Заходит в комнату дядя Гена, смотрит внимательно, потом спрашивает: «Что смотрим?» Я, со своим детским дефектом речи речи (вместо звука «л» произносила «в»), говорю: «Лобо» (звучит как «Вобо»). Дядя Гена говорит: «Я понял что ты глядишь в оба. Что за фильм, спрашиваю?» Я начинала закипать и, думая, что он надо мной издевается, твёрдо повторяю: «Вобо». Дядя Гена опять гнёт своё; я уже, со слезами на глазах, всхлипывая, протягиваю ему программу передач, и дядя Гена с облегчением говорит: «A-a-a, Лобо!» А я про себя думаю: «А я что тут талдычу уже час?» Когда всё выяснилось, весь ужин все прикалывались надо мной и моим «Вобо». Да, это и очень многое другое не забудешь никогда.
Дядя Гена мне тогда казался очень большим (как говорится, «тогда деревья были большими»). Он был крупный мужчина с кудрявыми волосами (у моего папы были точно такие же волосы, и я их унаследовала от папы), с грозным взглядом, сквозь который просвечивали ум и лукавство, очень добрый, шумный и хороший. Для меня он был просто моим любимым дядей, а не знаменитым человеком. Вспоминать всё это больно, если учесть тот факт, что в 1985 году дядя Гена приехал совершенно другим (как мы позже поняли, он принял крещение и переосмыслил всю свою жизнь). До этого он был уже недоволен своей жизнью, но его конкретно тянуло на Запад, он хотел эмигрировать в США. Мы и не подозревали, что со всеми нами произойдёт вскоре.
Конечно, схииеромонах Симон - это совсем не тот «дядя Гена», которого она помнит по годам своего детства, но и, как ни парадоксально… совсем тот. «Genio y figura hasta la sepultura», как говорят испанцы: «Характер и вид сохраняются до смерти». Это верно: «характер и вид» «дяди Гены», решительно преобразовавшись, внутренне преобразившись, тем не менее, в общих своих чертах, остались прежними. Так что, надеюсь, отец на меня не обидится за то, что вместо размышлений о возвышенном я продолжу публикацию семейной саги в том виде, в каком её изложила в своих письмах Нигяр. Итак.
4 июня 1937 года (а никак не 18 августа 1934 года) на свет Божий в городе Баку в семье Гаджи-Касимовых родился мальчик. В этом году бурно отмечалось 100-летие со дня смерти Пушкина, и бабушка из любви к искусству и литературе назвала мальчика Онегин, чем, в принципе, определила судьбу человека, искавшего смысла бытия на протяжении всей своей жизни. A 22 марта 1942 года родился ещё один мальчик, которого назвали Низами (это мой папа). Два старших сводных брата нельзя сказать, чтобы были очень рады появлению отчима (что, в принципе, объяснимо), и, едва старший достиг совершеннолетия, а это было где-то в сороковых годах, (между старшим братом Фахри и моим папой разница была огромной - двадцать лет!), он поехал учиться в Москву на режиссёрский факультет, и так там и остался. Женился он на прекрасной женщине Ольге, у них родилась дочь, которую в честь нашей бабушки назвали Махтабан (Машенькой). Жили они с 40-х годов в Москве, на Арбате, но, к сожалению, и с ними связь была утрачена. И дядя Фахри, и тётя Оля скончались в 2005 году в Москве, как нам сообщили устные источники.
Другой сводный брат Фаиг стал оперным певцом, снимался в кинофильмах, работал в оперном театре и, как я уже сказала, скончался прямо на сцене. У дяди Фаига было две дочери (Лиля и Аля), и с тётей Алей мы поддерживали хорошие отношения.
Мой папа, самый младший в семье, тоже хотел поступить в Институт искусств, но в Баку на актёрском факультете не было русского отделения, и папу не приняли, сказали: «Get, bala, get eve» («Иди, дитя, иди домой»). Папа не смог выехать поступать в Москву, так как бабушка уже тогда заболела, дедушка умер, и папа как младший сын остался с бабушкой, ухаживать за ней, потом женился на моей маме, родились мой брат, потом я. Все мы (бабушка, папа, мама, брат и я) жили на той квартире на Чкалова до 1978 года, а потом переехали и до сих пор живём на нашей нынешней квартире. Папа работал по линии райкома, очень верил в коммунистические идеи - в общем, был настоящим идейным атеистом (какими, в принципе, было большинство людей его поколения).
Вот такова краткая история нашей семьи. Я Вам всё это пишу, чтобы Вы представили обстановку, в которой жил Онегин. Надеюсь, что Вам интересно. Похоже, правда, на «Сто лет одиночества», но что поделаешь…
О дяде Гене
Дядя Гена (Онегин) учился в одной из центральных школ, учился хорошо, правда, хулиганил, писал пародии на педагогов, в связи с чем дедушку не раз вызывали в школу. Он считался любимчиком и красавчиком среди своих ровесников.
Баку в те годы отличался от сегодняшнего Баку: это был интернациональный город с настоящей интеллигенцией, с чувством специфического юмора - в общем, настоящий город у моря, можно даже сказать, Одесса на Каспии (сейчас от количества деревенских лиц страшно и грустно выходить на улицу, но это уже другая история…).
Так вот, город тогда кипел, и жизнь бурлила вовсю. Онегин был очень знаменит ещё в школьные времена, потом он четыре года прослужил в армии в военно-морском флоте,
потом поступил в Литературный институт в Москве, потом пришла слава и так далее (наверное, Вы сами прекрасно знаете все его стихи, песни).
Но я хочу сказать об Онегине не как о поэте, а просто как о моём дяде. Я ведь была ребёнком, но очень хорошо его помню, помню наши приколы, постоянное веселье. Онегин приезжал в Баку каждый год на лето, оставался у нас, мы все очень дружили. Он четыре раза был женат, но я хорошо помню только его последнюю жену Татьяну - великолепную, добрую и очень красивую женщину, она очень любила дядю Гену. В первый раз он женился на Бейбутовой, у них родился сын Юсиф, названный так в честь дедушки (он же Миша)
Они развелись, но дядя Гена всегда поддерживал отношения с сыном.
Миша часто к нам приезжал, он был начинающим художником. В пору учёбы в Ленинградском художественном институте он приезжал в Баку, брал холсты, мольберт и шёл на бульвар или к Девичьей башне писать картины. Потом Миша женился, в 80-х годах на Екатерине, но потом мы их уже не видели.
(Добавлю от себя, что сейчас Михаил - художник-реставратор, иконописец, православный человек и отец, если не ошибаюсь, пяти детей.)
Во второй раз дядя Гена женился на дочке какого-то генерала, но брак продолжался недолго. Потом он женился в третий раз, на дочке дирижёра Карамышева. У них родился сын, которого тоже почему-то назвали Юсиф, в честь дедушки, но его, кажется, звали Андреем.
(Позже Ника рассказывала, что со временем мать сменила ребёнку и фамилию, так что он стал Андреем Мироновым.)
Дядя Гена с ними не общался: не знаю, что там произошло, и мальчика мы никогда не видели.
Четвёртая, последняя жена Татьяна - удивительной красоты и душевной теплоты женщина.
В 80-х мы часто общались, ездили друг к другу в гости - гуляли, смеялись, веселились. Папа дядю Гену обожал, всегда равнялся на него. В общем, тут и говорить нечего - идеал старшего брата.
Я хорошо помню, как с приездом дяди Гены в доме появлялись певцы, композиторы, режиссёры, поэты: все что-то бурно обсуждали, смеялись, чётко стучала пишущая машинка (это дядя Гена писал стихи или сценарии). Бывало, что и ругались в пылу обсуждения какой-то роли или песни… Что сказать, одним словом, люди искусства. Папа и дядя Гена любили вкусно и много поесть, и моя мама - настоящий ас в этом деле - готовила потрясающие блюда. Папа и дядя Гена были весёлыми, шумными и гостеприимными людьми. Собирались обычно у нас дома большими компаниями; вокруг всегда раздавался хохот (это дядя Гена кого-то пародировал, или папа рассказывал какую-нибудь смешную историю). Мне как маленькой девочке было безумно интересно всё это видеть и гордиться, что это мой папа и дядя - такие красивые, большие, умные и весёлые. Дядя Гена меня любил очень сильно: видимо, он хотел дочку, а у него сплошь и рядом были мужчины: три брата и два сына. Я ещё очень похожа на бабушку, и он часто плакал, когда смотрел на меня. Нельзя сказать, что дядя Гена надо мной не подшучивал, и я, будучи ребёнком, часто на него обижалась и строила свои козни. То мы с братом ломали его пишущую машинку, а потом, трясясь под грозным взглядом Онегина, нагло врали, что это не мы; то я брала карандаш, ставила его на свою верхнюю губу, имитируя отсутствие верхней губы у дяди Гены, и начинала его пародировать (хохот стоял страшный).
Но, конечно же, я дядю Гену очень любила, и меня безумно радовало, что он меня выделял среди других детей. Очень много было смешных историй, связанных с дядей Геной: только писать и писать… Как-то то телевизору показывали фильм «Лобо». Вы, наверное, помните эту трагедию, которую заставляли смотреть и переживать всех пионеров во время каникул? Так вот, мне - лет одиннадцать, сижу я, смотрю «Лобо». Заходит в комнату дядя Гена, смотрит внимательно, потом спрашивает: «Что смотрим?» Я, со своим детским дефектом речи речи (вместо звука «л» произносила «в»), говорю: «Лобо» (звучит как «Вобо»). Дядя Гена говорит: «Я понял что ты глядишь в оба. Что за фильм, спрашиваю?» Я начинала закипать и, думая, что он надо мной издевается, твёрдо повторяю: «Вобо». Дядя Гена опять гнёт своё; я уже, со слезами на глазах, всхлипывая, протягиваю ему программу передач, и дядя Гена с облегчением говорит: «A-a-a, Лобо!» А я про себя думаю: «А я что тут талдычу уже час?» Когда всё выяснилось, весь ужин все прикалывались надо мной и моим «Вобо». Да, это и очень многое другое не забудешь никогда.
Дядя Гена мне тогда казался очень большим (как говорится, «тогда деревья были большими»). Он был крупный мужчина с кудрявыми волосами (у моего папы были точно такие же волосы, и я их унаследовала от папы), с грозным взглядом, сквозь который просвечивали ум и лукавство, очень добрый, шумный и хороший. Для меня он был просто моим любимым дядей, а не знаменитым человеком. Вспоминать всё это больно, если учесть тот факт, что в 1985 году дядя Гена приехал совершенно другим (как мы позже поняли, он принял крещение и переосмыслил всю свою жизнь). До этого он был уже недоволен своей жизнью, но его конкретно тянуло на Запад, он хотел эмигрировать в США. Мы и не подозревали, что со всеми нами произойдёт вскоре.