Либеральный консерватизм, Российская Империя и личные воспоминания о 1970-х годах
.
Слово "либерализм" никогда не являлось оскорблением для убогих лакун и завязей моего душевного пространства, поскольку я понимал его всегда в дореволюционном, а не в современном смысле. В каком-то значении "либералы" были и остаются для меня синонимом слова "Общество" (именно так, с прописной буквы), поскольку абсолютно все представители российского образованного дореволюционного общества, даже сами русские самодержцы начиная с Петра, даже наиболее "реакционные" его представители, к идейным наследникам которых я отношу и себя самого, разделяли те или иные либеральные убеждения в той или иной мере. Ведь классический либерализм это идеология, отстаивающая жизненно необходимый минимум прав личности, непременно включающий в себя право на жизнь, справедливое судебное разбирательство и частную собственность - то, что всегда, со времен первого Рима, отличало европейский мир от деспотий Востока. В постпетровской России 1730-х годов влиятельнейшие мужи Империи уже цитировали Бодена, Гоббса, Гроция и, конечно, Локка.
К эпохе Просвещения мое отношение более сложное, если не сказать негативное, ну так это и немудрено, учитывая его главный плод. Однако к либеральному консерватизму 1860-х годов, стремившемуся к синтезу либеральных свобод с идеалами консерватизма (порядок, стабильность, религиозно-нравственные традиции, национально-культурная преемственность) я в целом отношусь положительно. Такие люди в истории отечественной мысли и словесности как Константин Дмитриевич Кавелин никогда не вызывали у меня отторжения.
С самого раннего детства я общался почти исключительно с наследниками русской консервативно-либеральной традиции, друзьями и близкими моих родителей. В СССР их было совсем немного, а образ тех, что имелись, был почти до неузнаваемости изменен временем и ходом истории, советским окружением, но вот что можно сказать определенно, так это то, что социалистами и уж, тем более, коммунистами они не были. Я помню их всех, поскольку они часто собирались в нашем доме. Это были люди разных политических взглядов, профессий, разного возраста и разного культурного багажа - философы, писатели, художники, музыканты, фотографы, кинодокументалисты, ученые гуманитарии, работники музеев и скульпторы. Некоторые были верующими, некоторые атеистами. Но все, даже атеисты, сходились в неприятии богоборчества и преследования за религиозные убеждения, неприятии экономической политики советского образца, нарушений прав и свобод личности, кар за мыслепреступления, неприятии в целом советской системы. Первым человеком, обратившим мой взор на Православие когда мне было всего 8 лет, был ближайший друг отца фотограф Анатолий Филатов. "Архипелаг ГУЛАГ" я прочел в совсем нежном возрасте, а в 1970-е я спал под переданной отцу его другом, замечательным костромским художником Алексеем Никифоровичем Козловым, полотном с изображением Псково-Печерского монастыря.
А.Н.Козлов 1968 г. Псково-Печерский м-рь 100x80. К сожалению, из-за ветхости самого холста пришлось ставить его в рамку меньше изначальной, из-за чего крест над куполом уже оказался за пределом видимости.
Она и сейчас висит в нашем доме на почетном месте. Ее автор, консерватор и национал-почвенник, близкий друг моего отца, был по отношению к Советской Власти фактически диссидентом, поскольку не верил в ленинизм, соцреализм, интернационализм и марксистскую ортодоксию. Но брежневское время это не время сталинское. Несмотря на то, что официальную идеологию СССР Козлов не разделял и не поддерживал, Советская Власть его терпела. И даже немного "подкармливала". Правда, основное "кормление" бедного в общем-то русского художника, умершего в итоге в страшной нищете и чуждого традиции официально поддерживаемого Советской Властью соцреализма, отдавала...либеральному Западу. Либеральный "бездуховный Запад" покупал его картины и хорошо за них платил, а так же снял о нем два документальных фильма.
В 1960-70-х годах работы А.Н. Козлова закупались советскими художественными музеями - Костромы, Саратова, Пскова и Архангельска (но весьма ограниченно). Они также выставлялись за границей - в Великобритании (1967), Федеративной Республике Германии (1970, 1975), Чехословакии (1975), Соединенных Штатах Америки (1976). При посредничестве «Совэкспорта» его работы были куплены зарубежными коллекционерами, и их можно увидеть в музеях Германии (Мюнхен), Великобритании (Королевская академия искусств, Лондон), США, Чехии, Ливана. При жизни А.Н. Козлова о нем было снято четыре фильма, два из них - советскими документалистами (в итоге не вышли в прокат и остались лежать на полке), два - австрийскими и западногерманскими. Критики-искусствоведы Запада называли Козлова "русским Ван Гогом", хотя в СССР он был известен только узкому кругу лиц, большая часть из которых принадлежала к кругу общения моих родителей.
Так же, в общем-то, поступала Советская Власть и в отношении моего отца. Например, его иллюстрированные этнографические очерки о Непале, посвященные истории, народным традициям, буддизму, индуизму, культурному своеобразию региона вышла в СССР скромным тиражом (причем большая часть этого тиража отправилась в само Королевство Непал), зато права на нее охотно купили издательства капиталистических государств Европы и США, где ее перевели и переиздали.
Классическими русскими либерал-консерваторами 19 века ни Алексей Козлов, ни мой отец, конечно, не были. Но, в условиях давящего казенного советского консерватизма и Суслова, простершего над СССР совиные крыла, они принадлежали к той среде, которую можно в какой-то мере определять как их условных "наследников". Наследников русской интеллигенции 1860-х годов, синтезировавших идеи западников и славянофилов.
Слово "либерализм" никогда не являлось оскорблением для убогих лакун и завязей моего душевного пространства, поскольку я понимал его всегда в дореволюционном, а не в современном смысле. В каком-то значении "либералы" были и остаются для меня синонимом слова "Общество" (именно так, с прописной буквы), поскольку абсолютно все представители российского образованного дореволюционного общества, даже сами русские самодержцы начиная с Петра, даже наиболее "реакционные" его представители, к идейным наследникам которых я отношу и себя самого, разделяли те или иные либеральные убеждения в той или иной мере. Ведь классический либерализм это идеология, отстаивающая жизненно необходимый минимум прав личности, непременно включающий в себя право на жизнь, справедливое судебное разбирательство и частную собственность - то, что всегда, со времен первого Рима, отличало европейский мир от деспотий Востока. В постпетровской России 1730-х годов влиятельнейшие мужи Империи уже цитировали Бодена, Гоббса, Гроция и, конечно, Локка.
К эпохе Просвещения мое отношение более сложное, если не сказать негативное, ну так это и немудрено, учитывая его главный плод. Однако к либеральному консерватизму 1860-х годов, стремившемуся к синтезу либеральных свобод с идеалами консерватизма (порядок, стабильность, религиозно-нравственные традиции, национально-культурная преемственность) я в целом отношусь положительно. Такие люди в истории отечественной мысли и словесности как Константин Дмитриевич Кавелин никогда не вызывали у меня отторжения.
С самого раннего детства я общался почти исключительно с наследниками русской консервативно-либеральной традиции, друзьями и близкими моих родителей. В СССР их было совсем немного, а образ тех, что имелись, был почти до неузнаваемости изменен временем и ходом истории, советским окружением, но вот что можно сказать определенно, так это то, что социалистами и уж, тем более, коммунистами они не были. Я помню их всех, поскольку они часто собирались в нашем доме. Это были люди разных политических взглядов, профессий, разного возраста и разного культурного багажа - философы, писатели, художники, музыканты, фотографы, кинодокументалисты, ученые гуманитарии, работники музеев и скульпторы. Некоторые были верующими, некоторые атеистами. Но все, даже атеисты, сходились в неприятии богоборчества и преследования за религиозные убеждения, неприятии экономической политики советского образца, нарушений прав и свобод личности, кар за мыслепреступления, неприятии в целом советской системы. Первым человеком, обратившим мой взор на Православие когда мне было всего 8 лет, был ближайший друг отца фотограф Анатолий Филатов. "Архипелаг ГУЛАГ" я прочел в совсем нежном возрасте, а в 1970-е я спал под переданной отцу его другом, замечательным костромским художником Алексеем Никифоровичем Козловым, полотном с изображением Псково-Печерского монастыря.
А.Н.Козлов 1968 г. Псково-Печерский м-рь 100x80. К сожалению, из-за ветхости самого холста пришлось ставить его в рамку меньше изначальной, из-за чего крест над куполом уже оказался за пределом видимости.
Она и сейчас висит в нашем доме на почетном месте. Ее автор, консерватор и национал-почвенник, близкий друг моего отца, был по отношению к Советской Власти фактически диссидентом, поскольку не верил в ленинизм, соцреализм, интернационализм и марксистскую ортодоксию. Но брежневское время это не время сталинское. Несмотря на то, что официальную идеологию СССР Козлов не разделял и не поддерживал, Советская Власть его терпела. И даже немного "подкармливала". Правда, основное "кормление" бедного в общем-то русского художника, умершего в итоге в страшной нищете и чуждого традиции официально поддерживаемого Советской Властью соцреализма, отдавала...либеральному Западу. Либеральный "бездуховный Запад" покупал его картины и хорошо за них платил, а так же снял о нем два документальных фильма.
В 1960-70-х годах работы А.Н. Козлова закупались советскими художественными музеями - Костромы, Саратова, Пскова и Архангельска (но весьма ограниченно). Они также выставлялись за границей - в Великобритании (1967), Федеративной Республике Германии (1970, 1975), Чехословакии (1975), Соединенных Штатах Америки (1976). При посредничестве «Совэкспорта» его работы были куплены зарубежными коллекционерами, и их можно увидеть в музеях Германии (Мюнхен), Великобритании (Королевская академия искусств, Лондон), США, Чехии, Ливана. При жизни А.Н. Козлова о нем было снято четыре фильма, два из них - советскими документалистами (в итоге не вышли в прокат и остались лежать на полке), два - австрийскими и западногерманскими. Критики-искусствоведы Запада называли Козлова "русским Ван Гогом", хотя в СССР он был известен только узкому кругу лиц, большая часть из которых принадлежала к кругу общения моих родителей.
Так же, в общем-то, поступала Советская Власть и в отношении моего отца. Например, его иллюстрированные этнографические очерки о Непале, посвященные истории, народным традициям, буддизму, индуизму, культурному своеобразию региона вышла в СССР скромным тиражом (причем большая часть этого тиража отправилась в само Королевство Непал), зато права на нее охотно купили издательства капиталистических государств Европы и США, где ее перевели и переиздали.
Классическими русскими либерал-консерваторами 19 века ни Алексей Козлов, ни мой отец, конечно, не были. Но, в условиях давящего казенного советского консерватизма и Суслова, простершего над СССР совиные крыла, они принадлежали к той среде, которую можно в какой-то мере определять как их условных "наследников". Наследников русской интеллигенции 1860-х годов, синтезировавших идеи западников и славянофилов.