"Особенно жестоко били депутатов..."
3 - 4 октября исполнилось 20 лет печально знаменитому «Расстрелу Белого Дома» (1993 год). Интервью с журналистом-участником событий:
Клишированный заголовок интервью.
«Особенно жестоко били депутатов…»
Василий Устюжанин - «агент мирового жидомасонства» - дает эксклюзивное интервью «Молодежной газете!
(Молодежная газета Республики Башкортостан, 9 сентября 1999 года, № 106 - 108 (8783 -85)
Мы познакомились во время недавнего блокостроительного съезда, когда в Уфу съехались представители многих российских СМИ, привлеченные запахом «значимых заявлений» и кулуарных сплетен политической элиты отечественного масштаба.
- Вась, ну что же ты полную сетку меда накупил, - подтрунивали над ним столичные коллеги, - ведь на ВДНХ можно купить такой же, да еще и дешевле!
- Да? Ну ладно… Зато угощу детей башкирским медом, привезенным из Башкирии, а не купленным в московском магазине, - отвечал он, как бы оправдывая традиционную для российской интеллигенции непрактичность.
Это Василий Устюжанин. В «Комсомольской правде» он один из самых заметных журналистов. Наверное, только благодаря таким людям еще не все наши газеты превратились в листы бумаги, испачканные типографской краской.
В тот приезд в уфимском гостиничном номере корреспонденты «Молодежной газеты» взяли интервью у Василия УСТЮЖАНИНА, с которым знакомим читателя.
- Василий, не кажется ли вам, что «Комсомольская правда» в последнее время заметно дрейфует в сторону большей развлекательности - новый формат, яркие, «цепляющие» заголовки… Вы не опасаетесь, что из когорты «серьезной» прессы «Комсомолка» перейдет в разряд «желтой»?
- Просто мы исходим из того, что люди устали от этой жизни, им нужны развлечения. И газета является одним из инструментов снятия стресса. Но и, конечно, есть серьезные вещи, о которых тоже нужно писать. «Развлекаловка» - это спорт, рубрика для садоводов, автомобили, да, собственно, наша «толстушка» - в большей мере проект развлекательный. Конечно, чисто «серьезные» издания обществу очень нужны, и они есть, например, «Независимая газета», «Коммерсантъ», «Сегодня», но… эти газеты не могут иметь большого тиража. Больше ста тысяч человек читателей у них вряд ли наберется. Я и не думаю, что «Комсомолку» читают глубокомысленные люди: ученые, политики. У них есть свои, специализированные издания. Конечно, среди наших читателей тоже есть интеллектуалы, но их меньшинство. Как ни грустно в этом признаться. Хотя никакой трагедии, по-моему, в этом нет.
- Конечно, легче писать о любовницах Киркорова…
- И ведь пишут же!
- Но так можно и вовсе уйти из серьезной журналистики.
- Этого не случится. Дело в том, что всей предыдущей историей «Комсомолки» задан определенный уровень - как профессиональный, так и содержательный. За нами - история, поэтому полностью исключить серьезные публикации невозможно.
- Даже не побывав в вашей редакции, ясно, что «Комсомолка» - это прежде всего крепко спаянный коллектив. Корпоративный дух «КП» - это действительно нечто особенное?
- Легендарная аура есть у любой газеты с большой историей, но мне кажется, что в «Комсомолке» это проявляется наиболее сильно. У нас даже организован «Клуб ветеранов «Комсомольской правды» - это люди с действительно легендарными именами. Хотя сейчас их стали забывать… Юрий Щекочихин, нынешний пресс-секретарь Ельцина Дмитрий Якушкин, бывший - Павел Вощанов. Причем, как правило, эти люди вспоминают разные анекдотические истории - кто куда ездил, как его там принимали и что из этого вышло. Мне вообще очень нравятся отношения друг с другом в нашей редакции. Приходишь на работу - и ощущаешь какой-то внутренний подъем, сразу хочется сесть за компьютер и что-то написать. Такое товарищеское отношение у нас (имеются в виду столичные журналистские круги. - Авт.), поверьте, явление достаточно редкое. Да, дружеские шутки случаются…
- Это Вы, наверное, имеете в виду, когда в «Комсомолке» публикуют фото своего сотрудника с провокационным комментарием?
- А-а, вот Вы что вспомнили… (Пару лет назад в ответ на письмо какого-то шизоида, утверждавшего, что Василий Устюжанин, судя по его публикациям, - агент мирового жидомасонства, газета поместила его фото, сопроводив снимок подписью: «Израильский наймит Василий Васильевич Устюжанин на сионистских волжских берегах». - Авт.).
Это была смешная история. В то время я вел рубрику к 70-летию Октябрьской революции и писал о Ленине, о Троцком, о том, как их возвеличивали при жизни. Кому-то это не понравилось и… Кстати, я даже не знал, что там на редколлегии придумали. Просто подбегает ко мне наш зам. редактора Игорь Коц - вот он, кстати, наполовину еврей: «Вась, у тебя фотография с детьми есть?» - «Есть», - отвечаю. «Расскажи что-нибудь о себе». - «Ну, - говорю, - в школе-интернате учился в Бобруйске. Стихи в детстве писал». А Игорька это, видно, очень зацепило, он убежал, а потом смотрю - та самая фотография. После этого переполошились все мои друзья, звонили даже из Белоруссии, подначивали. А в редакции недели три величали Василием Мойшевичем… Вот такой газетный стеб.
- Поговорим о вещах серьезных. Как относятся к современным «информационным войнам» те, чьими перьями эти войны ведутся - журналисты центральных СМИ?
- Конечно, мы часто шутим по этому поводу, но, знаете, есть понимание того, что лучше уж «информационные войны», чем их отсутствие. Не дай Бог вернуться к тому времени, когда всем заправляла одна партия и указывала журналистам, что можно писать, а что нельзя. Денег жалко, которые на эти войны уходят, на этом сильно теряют общественная нравственность и мораль, но… Это демократия! Я думаю, что через это прошли все страны - ну, может быть, не в такой грубой форме. Всё это связано с переделом еще не поделенной собственности, с борьбой за предвыборный эфир. Лично я к этому отношусь спокойно.
- Если «информационные войны» - неизбежное следствие демократических преобразований, то каково Ваше отношение к «заказным» материалам?
- Я бы назвал «заказуху» методикой информационного киллерства. Это самое страшное, что есть в современной журналистике. Часто, и справедливо, в «заказухе» обвиняют самих журналистов, но ведь они всего лишь исполнители, а заказчики - наша политическая элита. И через «заказуху» промываются огромные деньги! Думаю, те пятьсот тысяч долларов в коробке из-под ксерокса предназначались на сведение с кем-то информационных счетов.
- Знаем, что в 1993 году две недели просидели в осажденном «Белом доме»…
- О-о, моя жена меня уже мысленно похоронила! Она смотрела прямую трансляцию Си-Эн-Эн, где показывали, как танки били прямой наводкой, и она знала, что я нахожусь там. Ладно, около пяти вечера я промелькнул в телерепортаже крупным планом вместе с Бабуриным и Хасбулатовым, и тут же все начали звонить мне домой: «Мы видели, видели вашего мужа! Он живой!» На самом деле уйти из «Белого дома» было не так уж сложно - нас выводили ребята из «Альфы», которые гарантировали безопасность - сказали, что нужно пройти к автобусам с затемненными шторами, которые довезут к метро. Страшно стало, когда мы вышли на площадь, а автобусов этих нет! Кругом стреляют: из мэрии, из «Белого дома», кругом черточки трассирующих пуль, и кто в кого стреляет - непонятно. Начало темнеть, автобусы так и не подошли. «Альфовцы» сказали, что они за нас не отвечают, и послали нас вдоль Краснопресненской набережной. Только мы пошли - рядом началась такая сумасшедшая стрельба, что все в ужасе побежали кто куда. Кто бил витрины и прятался в магазинах, а я рванул в какой-то подъезд. Там уже набилось полно женщин, которые вообще в этой заварухе были ни при чем - бухгалтеры, буфетчицы, а я, кстати, работал в пресс-службе хасбулатовского Верховного Совета, выпускал краткие информационные сводки. Все те дни проторчал у себя на работе…
- Ну и как себя вел тот же Руцкой?
- Руцкой обычно выходил в два часа ночи в коридор «Белого дома» в майке, из под которой торчало голое пузо, и с автоматом. Надо признать, вел он себя достаточно мужественно - впрочем, там трусов и не было. Сама обстановка располагала к тому, чтобы хотя бы изображать бесстрашие. Помню, когда в осажденном «Белом доме» отключили электричество и воду, мы при свечах организовали концерт художественной самодеятельности защитников Верховного Совета. Пели и по-белорусски, и по-украински; стихи читали - прям как в блокадном Ленинграде. Возвышенная была атмосфера…
- Вернемся в подъезд, куда Вы забежали, прячась от пуль.
- Да, там нас набилось человек двадцать, одной женщине от страха стало плохо, а никто в квартирах даже дверь не открыл, чтоб ей хотя бы воды дать - боятся. Кто-то крикнул: «Бегите к бетонному забору!» Уж не знаю, как мы перемахнули через этот забор - ну тут нас ОМОН и кладет лицом к земле. Помню, я уткнулся в мокрую траву. «У меня трое детей, - думаю. - Хасбулатов дурак, Ельцин - слов нет, а я-то за что?!» Лежат так человек двести - там и старики, и женщины, а между ними, как фашисты, расхаживаются пьяные омоновцы. Кто-то пытался пошутить - и тут же получил сапогом по морде. Я уж решил помалкивать. Нас обыскивали. И тех, у кого находили автоматные гильзы - ну, захватил с собой из «Белого дома» как исторический сувенир , - беспощадно избивали. Но особенно жестоко били депутатов! Мне повезло - я лежал с краю, какому-то омоновцу объяснил, что я журналист, что я тут ни при чем. Отпустили меня и говорят: «За тобой пойдет наш парень, он тебя проводит». Иду и думаю: «Ну всё, сейчас этот «провожатый» к стенке поставит»… Обошлось. Километров десять я шел опустошенный - никаких мыслей. Весь грязный, зашел к друзьям, позвонил домой. Напились, конечно. Правда, когда я утром пришел домой живой-здоровый, теща очень огорчилась. Она меня ненавидит просто.
После всего этого мои взгляды сильно изменились. Ведь я работал в прокоммунистической конторе и волей-неволей как сотрудник пресс-службы отражал их точку зрения. А потом, как это ни кощунственно звучит, я стал оправдывать Ельцина, хоть он по нам и стрелял. Просто видел я в «Белом доме» этих баркашовцев… Позже доводилось встречаться с Баркашовым у него дома, и, хотя среди его сторонников есть вроде интеллигентные ребята, но… отмороженные они все! Не дай Бог победили бы они да Хасбулатов с Руцким - очень худо было бы в России. Пережив всё это, я стал твердо придерживаться демократических взглядов. И пошел работать в «Комсомолку».
- Вам не кажется, что после того, как, избавившись от цензуры, российская пресса было качнулась в сторону секса, смакования криминальных историй, всякой «чернухи», - сейчас пошел обратный процесс. Вроде как обратный ход маятника?
- Знаете, я очень люблю заходить в магазины, смотреть на уличные лотки, где лежат десятки, сотни газет и журналов. Пусть большинство из них - яркая «желтизна», в этом нет ничего удивительного - газета бывает такой, какой ее хочет увидеть читатель. Не дай Бог вернуться в те времена, когда были две-три официальные газеты, в которых силком заставляли печатать информацию из Политбюро и Совмина - ну это же тоска зеленая! Нет, этот маятник еще не пошел обратно, хотя в Москве уже появилась очень хорошая, качественная пресса. Когда на печать никто не давит, происходит саморегулирование - и появляется качественная журналистика. Кстати, какие бы гадости ни говорили о Ельцине - он никогда не опускался до низости понукать прессу. И за это честь ему и хвала.
- Как Вам кажется, какую газету хочет читать современный российский обыватель?
- Наверное, что-то вроде «Комсомольской правды» и «Московского комсомольца» - таких большинство. И чтобы хоть какая-то аналитика была - в облегченном, конечно, варианте, доходчиво и без претензий. И чтобы кишки наружу, и чтобы обнаженное тело - общая тенденция в сторону дешевой популярности. Элита хочет иметь свою прессу - она читает «Коммерсантъ» и «Общую газету». А основная масса…
- Что, неужели еще не надоела «чернуха»?!
- Что вы, массовый читатель еще «чернухой» не наелся! Особенно если кто-то… кого-то… с кем-то… да еще все это так ужасно - это россияне кушают с удовольствием. Да еще прочитают и другому передадут.
- Что же, в современной журналистике не место высоким идеалам «служения истине», уж простите за пафос, и прочим старомодным понятиям?
- Нет, это понятие присутствует у многих, только каждый понимает его по-своему. Я, например, когда пишу о Зюганове или, скажем, Лужкове, стараюсь написать не как-то там забубенно, а так, чтобы читатель и посмеяться мог, и что-то в сердце уронить. Для меня служение святой истине заключается в добросовестном исполнении того дела, какое ты умеешь делать и за которое тебе, извините, платят деньги. Нет, мне кажется, то чувство, о котором вы так полунамеком говорите, есть у журналиста любой, даже самой распоследней «желтой» газетки. Я тут не говорю о тех, кто всю жизнь служил истине - о Кучкиной, Лацисе, Голованове…
- А для Вас есть запретные темы? То, над чем нельзя ерничать, то, что вообще лучше не трогать?
- Нет и не может быть никаких запретных тем. Я долго над этим думал - но так и не придумал что-нибудь, о чем нельзя писать. Для журналиста всегда остается главным - добыть информацию. Вообще мне лично интереснее всегда тема политики в ее человеческих проявлениях. Я как-то позвонил Зюганову: «Геннадий Андреевич, у меня есть идея - написать для «Комсомольской правды» материал «Чаепитие с Геннадием Зюгановым». На следующее утро пришел к нему домой, когда семья (а она у него большая) уже ушла. Сели за стол, договорились - ни слова о политике! Так, ягодки-цветочки… Начал я его расспрашивать - как влюбился, как женился, Геннадий стал рассказывать всякие забавные вещи, у него на лице появилась такая беззащитная детская улыбка… Но иногда в разговоре возникало слово «Ельцин». И тут появлялся совершенно другой Зюганов! Шея краснела, сталь в голосе, - этот человек настолько ненавидит Ельцина, что у него уже одно напоминание его имени вызывает биологическую реакцию! К сожалению, началась президентская кампания 1996 года, и редколлегия «Комсомолки» решила это интервью не публиковать. Зюганов даже лично звонил главному редактору - бесполезно. Зато этот материал перепечатало более двадцати иностранных изданий, да Зюганов еще во все свои книжки его включает. Видите, какая судьба - мой лучший, я считаю, текст десятки раз публиковался за рубежом, а в родной газете не разрешили. Сейчас я пишу книгу о Зюганове, но сразу оговорюсь - это будет не сусально-восхваляющее произведение. Я бы назвал это «опыт критической биографии».
- А к Жириновскому у московских журналистов, наверное, хорошее отношение?
- Самое трепетное. Жириновский - это находка для журналиста. Например, мне когда нужно найти какой-нибудь интересный сюжет, я первым делом - к Жириновскому. Или его пресс-службе, которая работает просто великолепно, лучше всех. Уже через десять минут они сообщают мне последнюю его цитату и обязательно с какими-то прибамбасами. Или сам он мне наговорит такое, что сразу идет в номер. Никто так не умеет работать с прессой. И хотя Жириновский иногда поругивает журналистов, он прекрасно понимает, что только они - его спасение.
- Василий, если у Вас была бы возможность отмотать время назад - в журналистику пошли бы?
- Конечно. Это была мечта моей жизни - стать журналистом. Да я ничего другого, кроме как зарабатывать пером, не умею. Ну а раз Бог послал мне такую способность, то почему бы ею не воспользоваться? Конечно, иногда приходится нелегко, но по сравнению с тем, что я испытал во время штурма Грозного, - остальное всё уже несерьезно. Мы туда приехали во время «зачистки», когда наши только начали собирать трупы в пригородной зоне. Это был самый жуткий эпизод в моей жизни - когда мы с одним капитаном искали тело убитого комбата. Зашли в одну палатку - там лежит трупов двадцать, укрытых шинелями. Вроде один похож - а мы всех перебрали, - но у него осколком обезображено лицо. Пошли во вторую палатку - и там не нашли. Пошли в третью… Короче, нашли этого комбата только через несколько дней. Жутко было, меня мутило от вида десятков изуродованных тел, но журналистский интерес способен пересилить всё. Если жизнь и в этом проявляется - значит, нужно идти и смотреть.
Беседу записал Т. ХАБИБУЛЛИН.
1999 год.
Источник:
Клишированный заголовок интервью.
«Особенно жестоко били депутатов…»
Василий Устюжанин - «агент мирового жидомасонства» - дает эксклюзивное интервью «Молодежной газете!
(Молодежная газета Республики Башкортостан, 9 сентября 1999 года, № 106 - 108 (8783 -85)
Мы познакомились во время недавнего блокостроительного съезда, когда в Уфу съехались представители многих российских СМИ, привлеченные запахом «значимых заявлений» и кулуарных сплетен политической элиты отечественного масштаба.
- Вась, ну что же ты полную сетку меда накупил, - подтрунивали над ним столичные коллеги, - ведь на ВДНХ можно купить такой же, да еще и дешевле!
- Да? Ну ладно… Зато угощу детей башкирским медом, привезенным из Башкирии, а не купленным в московском магазине, - отвечал он, как бы оправдывая традиционную для российской интеллигенции непрактичность.
Это Василий Устюжанин. В «Комсомольской правде» он один из самых заметных журналистов. Наверное, только благодаря таким людям еще не все наши газеты превратились в листы бумаги, испачканные типографской краской.
В тот приезд в уфимском гостиничном номере корреспонденты «Молодежной газеты» взяли интервью у Василия УСТЮЖАНИНА, с которым знакомим читателя.
- Василий, не кажется ли вам, что «Комсомольская правда» в последнее время заметно дрейфует в сторону большей развлекательности - новый формат, яркие, «цепляющие» заголовки… Вы не опасаетесь, что из когорты «серьезной» прессы «Комсомолка» перейдет в разряд «желтой»?
- Просто мы исходим из того, что люди устали от этой жизни, им нужны развлечения. И газета является одним из инструментов снятия стресса. Но и, конечно, есть серьезные вещи, о которых тоже нужно писать. «Развлекаловка» - это спорт, рубрика для садоводов, автомобили, да, собственно, наша «толстушка» - в большей мере проект развлекательный. Конечно, чисто «серьезные» издания обществу очень нужны, и они есть, например, «Независимая газета», «Коммерсантъ», «Сегодня», но… эти газеты не могут иметь большого тиража. Больше ста тысяч человек читателей у них вряд ли наберется. Я и не думаю, что «Комсомолку» читают глубокомысленные люди: ученые, политики. У них есть свои, специализированные издания. Конечно, среди наших читателей тоже есть интеллектуалы, но их меньшинство. Как ни грустно в этом признаться. Хотя никакой трагедии, по-моему, в этом нет.
- Конечно, легче писать о любовницах Киркорова…
- И ведь пишут же!
- Но так можно и вовсе уйти из серьезной журналистики.
- Этого не случится. Дело в том, что всей предыдущей историей «Комсомолки» задан определенный уровень - как профессиональный, так и содержательный. За нами - история, поэтому полностью исключить серьезные публикации невозможно.
- Даже не побывав в вашей редакции, ясно, что «Комсомолка» - это прежде всего крепко спаянный коллектив. Корпоративный дух «КП» - это действительно нечто особенное?
- Легендарная аура есть у любой газеты с большой историей, но мне кажется, что в «Комсомолке» это проявляется наиболее сильно. У нас даже организован «Клуб ветеранов «Комсомольской правды» - это люди с действительно легендарными именами. Хотя сейчас их стали забывать… Юрий Щекочихин, нынешний пресс-секретарь Ельцина Дмитрий Якушкин, бывший - Павел Вощанов. Причем, как правило, эти люди вспоминают разные анекдотические истории - кто куда ездил, как его там принимали и что из этого вышло. Мне вообще очень нравятся отношения друг с другом в нашей редакции. Приходишь на работу - и ощущаешь какой-то внутренний подъем, сразу хочется сесть за компьютер и что-то написать. Такое товарищеское отношение у нас (имеются в виду столичные журналистские круги. - Авт.), поверьте, явление достаточно редкое. Да, дружеские шутки случаются…
- Это Вы, наверное, имеете в виду, когда в «Комсомолке» публикуют фото своего сотрудника с провокационным комментарием?
- А-а, вот Вы что вспомнили… (Пару лет назад в ответ на письмо какого-то шизоида, утверждавшего, что Василий Устюжанин, судя по его публикациям, - агент мирового жидомасонства, газета поместила его фото, сопроводив снимок подписью: «Израильский наймит Василий Васильевич Устюжанин на сионистских волжских берегах». - Авт.).
Это была смешная история. В то время я вел рубрику к 70-летию Октябрьской революции и писал о Ленине, о Троцком, о том, как их возвеличивали при жизни. Кому-то это не понравилось и… Кстати, я даже не знал, что там на редколлегии придумали. Просто подбегает ко мне наш зам. редактора Игорь Коц - вот он, кстати, наполовину еврей: «Вась, у тебя фотография с детьми есть?» - «Есть», - отвечаю. «Расскажи что-нибудь о себе». - «Ну, - говорю, - в школе-интернате учился в Бобруйске. Стихи в детстве писал». А Игорька это, видно, очень зацепило, он убежал, а потом смотрю - та самая фотография. После этого переполошились все мои друзья, звонили даже из Белоруссии, подначивали. А в редакции недели три величали Василием Мойшевичем… Вот такой газетный стеб.
- Поговорим о вещах серьезных. Как относятся к современным «информационным войнам» те, чьими перьями эти войны ведутся - журналисты центральных СМИ?
- Конечно, мы часто шутим по этому поводу, но, знаете, есть понимание того, что лучше уж «информационные войны», чем их отсутствие. Не дай Бог вернуться к тому времени, когда всем заправляла одна партия и указывала журналистам, что можно писать, а что нельзя. Денег жалко, которые на эти войны уходят, на этом сильно теряют общественная нравственность и мораль, но… Это демократия! Я думаю, что через это прошли все страны - ну, может быть, не в такой грубой форме. Всё это связано с переделом еще не поделенной собственности, с борьбой за предвыборный эфир. Лично я к этому отношусь спокойно.
- Если «информационные войны» - неизбежное следствие демократических преобразований, то каково Ваше отношение к «заказным» материалам?
- Я бы назвал «заказуху» методикой информационного киллерства. Это самое страшное, что есть в современной журналистике. Часто, и справедливо, в «заказухе» обвиняют самих журналистов, но ведь они всего лишь исполнители, а заказчики - наша политическая элита. И через «заказуху» промываются огромные деньги! Думаю, те пятьсот тысяч долларов в коробке из-под ксерокса предназначались на сведение с кем-то информационных счетов.
- Знаем, что в 1993 году две недели просидели в осажденном «Белом доме»…
- О-о, моя жена меня уже мысленно похоронила! Она смотрела прямую трансляцию Си-Эн-Эн, где показывали, как танки били прямой наводкой, и она знала, что я нахожусь там. Ладно, около пяти вечера я промелькнул в телерепортаже крупным планом вместе с Бабуриным и Хасбулатовым, и тут же все начали звонить мне домой: «Мы видели, видели вашего мужа! Он живой!» На самом деле уйти из «Белого дома» было не так уж сложно - нас выводили ребята из «Альфы», которые гарантировали безопасность - сказали, что нужно пройти к автобусам с затемненными шторами, которые довезут к метро. Страшно стало, когда мы вышли на площадь, а автобусов этих нет! Кругом стреляют: из мэрии, из «Белого дома», кругом черточки трассирующих пуль, и кто в кого стреляет - непонятно. Начало темнеть, автобусы так и не подошли. «Альфовцы» сказали, что они за нас не отвечают, и послали нас вдоль Краснопресненской набережной. Только мы пошли - рядом началась такая сумасшедшая стрельба, что все в ужасе побежали кто куда. Кто бил витрины и прятался в магазинах, а я рванул в какой-то подъезд. Там уже набилось полно женщин, которые вообще в этой заварухе были ни при чем - бухгалтеры, буфетчицы, а я, кстати, работал в пресс-службе хасбулатовского Верховного Совета, выпускал краткие информационные сводки. Все те дни проторчал у себя на работе…
- Ну и как себя вел тот же Руцкой?
- Руцкой обычно выходил в два часа ночи в коридор «Белого дома» в майке, из под которой торчало голое пузо, и с автоматом. Надо признать, вел он себя достаточно мужественно - впрочем, там трусов и не было. Сама обстановка располагала к тому, чтобы хотя бы изображать бесстрашие. Помню, когда в осажденном «Белом доме» отключили электричество и воду, мы при свечах организовали концерт художественной самодеятельности защитников Верховного Совета. Пели и по-белорусски, и по-украински; стихи читали - прям как в блокадном Ленинграде. Возвышенная была атмосфера…
- Вернемся в подъезд, куда Вы забежали, прячась от пуль.
- Да, там нас набилось человек двадцать, одной женщине от страха стало плохо, а никто в квартирах даже дверь не открыл, чтоб ей хотя бы воды дать - боятся. Кто-то крикнул: «Бегите к бетонному забору!» Уж не знаю, как мы перемахнули через этот забор - ну тут нас ОМОН и кладет лицом к земле. Помню, я уткнулся в мокрую траву. «У меня трое детей, - думаю. - Хасбулатов дурак, Ельцин - слов нет, а я-то за что?!» Лежат так человек двести - там и старики, и женщины, а между ними, как фашисты, расхаживаются пьяные омоновцы. Кто-то пытался пошутить - и тут же получил сапогом по морде. Я уж решил помалкивать. Нас обыскивали. И тех, у кого находили автоматные гильзы - ну, захватил с собой из «Белого дома» как исторический сувенир , - беспощадно избивали. Но особенно жестоко били депутатов! Мне повезло - я лежал с краю, какому-то омоновцу объяснил, что я журналист, что я тут ни при чем. Отпустили меня и говорят: «За тобой пойдет наш парень, он тебя проводит». Иду и думаю: «Ну всё, сейчас этот «провожатый» к стенке поставит»… Обошлось. Километров десять я шел опустошенный - никаких мыслей. Весь грязный, зашел к друзьям, позвонил домой. Напились, конечно. Правда, когда я утром пришел домой живой-здоровый, теща очень огорчилась. Она меня ненавидит просто.
После всего этого мои взгляды сильно изменились. Ведь я работал в прокоммунистической конторе и волей-неволей как сотрудник пресс-службы отражал их точку зрения. А потом, как это ни кощунственно звучит, я стал оправдывать Ельцина, хоть он по нам и стрелял. Просто видел я в «Белом доме» этих баркашовцев… Позже доводилось встречаться с Баркашовым у него дома, и, хотя среди его сторонников есть вроде интеллигентные ребята, но… отмороженные они все! Не дай Бог победили бы они да Хасбулатов с Руцким - очень худо было бы в России. Пережив всё это, я стал твердо придерживаться демократических взглядов. И пошел работать в «Комсомолку».
- Вам не кажется, что после того, как, избавившись от цензуры, российская пресса было качнулась в сторону секса, смакования криминальных историй, всякой «чернухи», - сейчас пошел обратный процесс. Вроде как обратный ход маятника?
- Знаете, я очень люблю заходить в магазины, смотреть на уличные лотки, где лежат десятки, сотни газет и журналов. Пусть большинство из них - яркая «желтизна», в этом нет ничего удивительного - газета бывает такой, какой ее хочет увидеть читатель. Не дай Бог вернуться в те времена, когда были две-три официальные газеты, в которых силком заставляли печатать информацию из Политбюро и Совмина - ну это же тоска зеленая! Нет, этот маятник еще не пошел обратно, хотя в Москве уже появилась очень хорошая, качественная пресса. Когда на печать никто не давит, происходит саморегулирование - и появляется качественная журналистика. Кстати, какие бы гадости ни говорили о Ельцине - он никогда не опускался до низости понукать прессу. И за это честь ему и хвала.
- Как Вам кажется, какую газету хочет читать современный российский обыватель?
- Наверное, что-то вроде «Комсомольской правды» и «Московского комсомольца» - таких большинство. И чтобы хоть какая-то аналитика была - в облегченном, конечно, варианте, доходчиво и без претензий. И чтобы кишки наружу, и чтобы обнаженное тело - общая тенденция в сторону дешевой популярности. Элита хочет иметь свою прессу - она читает «Коммерсантъ» и «Общую газету». А основная масса…
- Что, неужели еще не надоела «чернуха»?!
- Что вы, массовый читатель еще «чернухой» не наелся! Особенно если кто-то… кого-то… с кем-то… да еще все это так ужасно - это россияне кушают с удовольствием. Да еще прочитают и другому передадут.
- Что же, в современной журналистике не место высоким идеалам «служения истине», уж простите за пафос, и прочим старомодным понятиям?
- Нет, это понятие присутствует у многих, только каждый понимает его по-своему. Я, например, когда пишу о Зюганове или, скажем, Лужкове, стараюсь написать не как-то там забубенно, а так, чтобы читатель и посмеяться мог, и что-то в сердце уронить. Для меня служение святой истине заключается в добросовестном исполнении того дела, какое ты умеешь делать и за которое тебе, извините, платят деньги. Нет, мне кажется, то чувство, о котором вы так полунамеком говорите, есть у журналиста любой, даже самой распоследней «желтой» газетки. Я тут не говорю о тех, кто всю жизнь служил истине - о Кучкиной, Лацисе, Голованове…
- А для Вас есть запретные темы? То, над чем нельзя ерничать, то, что вообще лучше не трогать?
- Нет и не может быть никаких запретных тем. Я долго над этим думал - но так и не придумал что-нибудь, о чем нельзя писать. Для журналиста всегда остается главным - добыть информацию. Вообще мне лично интереснее всегда тема политики в ее человеческих проявлениях. Я как-то позвонил Зюганову: «Геннадий Андреевич, у меня есть идея - написать для «Комсомольской правды» материал «Чаепитие с Геннадием Зюгановым». На следующее утро пришел к нему домой, когда семья (а она у него большая) уже ушла. Сели за стол, договорились - ни слова о политике! Так, ягодки-цветочки… Начал я его расспрашивать - как влюбился, как женился, Геннадий стал рассказывать всякие забавные вещи, у него на лице появилась такая беззащитная детская улыбка… Но иногда в разговоре возникало слово «Ельцин». И тут появлялся совершенно другой Зюганов! Шея краснела, сталь в голосе, - этот человек настолько ненавидит Ельцина, что у него уже одно напоминание его имени вызывает биологическую реакцию! К сожалению, началась президентская кампания 1996 года, и редколлегия «Комсомолки» решила это интервью не публиковать. Зюганов даже лично звонил главному редактору - бесполезно. Зато этот материал перепечатало более двадцати иностранных изданий, да Зюганов еще во все свои книжки его включает. Видите, какая судьба - мой лучший, я считаю, текст десятки раз публиковался за рубежом, а в родной газете не разрешили. Сейчас я пишу книгу о Зюганове, но сразу оговорюсь - это будет не сусально-восхваляющее произведение. Я бы назвал это «опыт критической биографии».
- А к Жириновскому у московских журналистов, наверное, хорошее отношение?
- Самое трепетное. Жириновский - это находка для журналиста. Например, мне когда нужно найти какой-нибудь интересный сюжет, я первым делом - к Жириновскому. Или его пресс-службе, которая работает просто великолепно, лучше всех. Уже через десять минут они сообщают мне последнюю его цитату и обязательно с какими-то прибамбасами. Или сам он мне наговорит такое, что сразу идет в номер. Никто так не умеет работать с прессой. И хотя Жириновский иногда поругивает журналистов, он прекрасно понимает, что только они - его спасение.
- Василий, если у Вас была бы возможность отмотать время назад - в журналистику пошли бы?
- Конечно. Это была мечта моей жизни - стать журналистом. Да я ничего другого, кроме как зарабатывать пером, не умею. Ну а раз Бог послал мне такую способность, то почему бы ею не воспользоваться? Конечно, иногда приходится нелегко, но по сравнению с тем, что я испытал во время штурма Грозного, - остальное всё уже несерьезно. Мы туда приехали во время «зачистки», когда наши только начали собирать трупы в пригородной зоне. Это был самый жуткий эпизод в моей жизни - когда мы с одним капитаном искали тело убитого комбата. Зашли в одну палатку - там лежит трупов двадцать, укрытых шинелями. Вроде один похож - а мы всех перебрали, - но у него осколком обезображено лицо. Пошли во вторую палатку - и там не нашли. Пошли в третью… Короче, нашли этого комбата только через несколько дней. Жутко было, меня мутило от вида десятков изуродованных тел, но журналистский интерес способен пересилить всё. Если жизнь и в этом проявляется - значит, нужно идти и смотреть.
Беседу записал Т. ХАБИБУЛЛИН.
1999 год.
Источник: