Строительство мостов
Если кто помнит, в качестве главного постперестроечного эпиграфа, кодирующего сбытовую событийность 90-х, использовались слова Бродского: «ворюга мне милей, чем кровопийца». Это всё из той же серии, что и «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Интересно посмотреть и подумать, как преломились эти две максимы, умноженные друг на друга, чтобы стать вместе знаменателем эпохи. Что там в фокусе? Всплеск жилищного строительства на испанском побережье или погружение страны, всей и сразу, в глухой провинциализм под управлением ворюг? Воровство же почему-то, вопреки поэтическому предписанию, никак не хотело обходиться без кровопийства, да и представители последнего оказались нечужды поэтически воспетой прекрасной человечности. Вот, например, «ореховских-медведковских» потянуло на Коста-дель-Соль одними из первых. А они кто? Ворюги, кровопийцы или то и другое вместе?
Но реальность сама по себе, а взглядам на неё она совсем не обязательно указ; реализм не сразу наступает - но он всё равно наступит. Самая растиражированная в подробностях история 2013 года вырывает признание: «Я всегда считал, что между жуликом и убийцей основательная пропасть. Теперь я знаю, что она не так велика, как мне казалось, а может ее и нет вовсе - но главное, что перейти ее не так уж и сложно». Для кого-то, может, и не новость, но всё равно актуально звучит.
Вслед за этим мостиком, полезным для понимания, перекидывается и другой. Иллюзия считать, что всё хорошее объединяется в фэйсбуке, а всё плохое в «Единой России», также колеблется. Пронзает смутная догадка, что «Россия айфона» и «Россия шансона», по выражению Кирилла Мартынова, - это вообще одна страна.
С этим не то, чтобы не согласен героический Кирилл Рогов («Пожалуйста, не обсуждайте этого, не спорьте с этим, не упоминайте этого. Это частная ужасная трагедия, никак не связанная с тем фактом, что Путин - предводитель государства жуликов и воров»); он просто требует не спешить с обобщениями… правда, выходит сие несколько противоречиво у теоретика, которого можно поздравить как без пяти минут автора нового генерализующего концепта. Где «государство», там и до «нации» жуликов и воров недалеко. (А дальше, глядишь, и до «нации новых русских» доберёмся.)
Ещё одно тождество, представленное формулировкой того же Мартынова: «группы креативных граждан и чиновников перетекают друг в друга и не слишком отличаются» можно полагать окончательно установленным. Ширятся ряды признавших это, отмечаю я с удовлетворением, поскольку мне свойственно было потратить немало букв на упразднение ложных дихотомий. «Попытка спустить власть на землю неразрывно связана с единым разговором о качестве власти и качестве народа. Все, кому это не нравится, на самом деле довольны существующим положением вещей, как бы громко они ни всхлипывали об ужасах путинизма-ельцинизма-олигархизма и проч. В этом мистическом треугольнике «народ - царь - элита», собственно, все стороны друг друга стоят. Если Юргенс говорил про то, что «мы тут наверху» правильные, а они там внизу бестолковые, он не прав, так же, как и те, кто утверждает противоположное» ( сентябрь 2010). «Это не образ мыслей большинства - основание для «квази-джамахирии». Основание для неё - образ мыслей меньшинства» ( май 2011). «Власть, не-власть (общество) и анти-власть (оппозицию) следует мыслить в их проблемности как перетекающие друг в друга, как три стороны проявления единого целого. «Пороки власти» тождественны «порокам оппозиции» - и это недостатки российской социальности вообще. Говорить о первом или втором по отдельности бессмысленно. Можно отметить, что понимание ущербности такого противопоставления медленно, но распространяется» ( май 2012).
Это «перетекание», упомянутое Мартыновым и мной, в своём наглядном повседневном проявлении связано с метафизической организацией российского государства, в границах которой «характеристики всевластия и безвластия непосредственно перетекают друг в друга». Власть внутренне, метафизически, на необсуждаемом ценностном уровне, отрекается от себя, утрачивая статус источника правил/образца, и впадает в исключение и исключительность, чтобы затем выродиться в воровство; но это её самоотречение и отречение оппозиции от того, чтобы стать властью - одно. Единый «акт».
На фоне множащихся признаний общих судеб и серийных тождественных самоидентификаций продолжает зиять явным недоразумением одна пропасть, уродующая отечественный пейзаж. Уже даже «Россия айфона» с «Россией шансона» ищут общий язык и практикуются во взаимопонимании, и только коллективный Сечин-Якунин с коллективным Волошиным-Чубайсом никак не отрефлектируют, что их объединяет. За последние недели титанов постигло заметное обострение разногласий. Многочисленные публикации о проблемах, которые создаёт правительство Медведева Путину, себе, стране и т. д. дополнились вспышкой любезности по адресу персонально Волошина. Тему поддержал видный блогер из глухой провинции у моря. Не прошло и дня после появления этих публикаций, как восстановить равновесие взялись сам Навальный с «Коммерсантом». Ответ последовал незамедлительно: око за око, сын (отвечающий за отца) за сына (аналогично), да ещё и племянник впридачу. Что чётко говорит о состоянии арсеналов и постоянной готовности № 1 к конфликту в обоих лагерях. Но и указывает, одновременно, на условность дистанции, разделяющей группы влияния. Невольный намёк, который напрашивается, прост: всё, в чем вы будете пытаться обличить нас, мы демонстративно вам же и предъявим. Вы такие же.
А тогда о чём спор?
Не так давно Борис Межуев пытался найти дефиницию идеологическим расхождениям сторон. И вот что у него получилось: «Пусть тогда вопрос о том, какая идеология лучше для России - либерально-приватизационная или госкапиталистическая, - будет решаться не в душе одного чиновника, а в ходе думской кампании. <…> в самом правительстве находятся люди, и на влиятельных постах, которые не слишком настроены в пользу подобного идеологического самоопределения, которые в душе все-таки ближе к госкапиталистам, чем к либералам-приватизаторам». Даже политолог, специализирующийся на комментировании трендов в околовластной среде на страницах влиятельной проправительственной газеты, не сумел придумать для обозначения конкурирующих позиций ничего лучше этих уродских «госкапитализма»/«либерал-приватизаторства». Фактически давая понять, что «разногласия», если пытаться найти в них какую-то принципиальность, не стоят и выеденного яйца.
Продуманный последовательно, освобождённый от внутренних противоречий «госкапитализм» называется «социализмом»; действительно ли речь у Сечина и Ко идёт о том, чтобы сделать Владимира Владимировича Путина преемником Геннадия Андреевича Зюганова на посту председателя ЦК КПРФ и узреть в этом славный итог многолетнего курса на «восстановление стабильности» и преодоление последствий развала СССР? Что же касается «либерал-приватизаторства», то оно, в привычной российской версии, уже на категориальном уровне не способно быть идеологией власти и правящего слоя. «Сила, способная реформировать страну, не прослеживается в сознании Юргенса».
Одно недоразумение против другого. Конфликтующим сторонам стратегически вернее, уходя от поверхности «разногласий», поискать друг друга в глубине самих себя.
Время ж строить мосты.
Но реальность сама по себе, а взглядам на неё она совсем не обязательно указ; реализм не сразу наступает - но он всё равно наступит. Самая растиражированная в подробностях история 2013 года вырывает признание: «Я всегда считал, что между жуликом и убийцей основательная пропасть. Теперь я знаю, что она не так велика, как мне казалось, а может ее и нет вовсе - но главное, что перейти ее не так уж и сложно». Для кого-то, может, и не новость, но всё равно актуально звучит.
Вслед за этим мостиком, полезным для понимания, перекидывается и другой. Иллюзия считать, что всё хорошее объединяется в фэйсбуке, а всё плохое в «Единой России», также колеблется. Пронзает смутная догадка, что «Россия айфона» и «Россия шансона», по выражению Кирилла Мартынова, - это вообще одна страна.
С этим не то, чтобы не согласен героический Кирилл Рогов («Пожалуйста, не обсуждайте этого, не спорьте с этим, не упоминайте этого. Это частная ужасная трагедия, никак не связанная с тем фактом, что Путин - предводитель государства жуликов и воров»); он просто требует не спешить с обобщениями… правда, выходит сие несколько противоречиво у теоретика, которого можно поздравить как без пяти минут автора нового генерализующего концепта. Где «государство», там и до «нации» жуликов и воров недалеко. (А дальше, глядишь, и до «нации новых русских» доберёмся.)
Ещё одно тождество, представленное формулировкой того же Мартынова: «группы креативных граждан и чиновников перетекают друг в друга и не слишком отличаются» можно полагать окончательно установленным. Ширятся ряды признавших это, отмечаю я с удовлетворением, поскольку мне свойственно было потратить немало букв на упразднение ложных дихотомий. «Попытка спустить власть на землю неразрывно связана с единым разговором о качестве власти и качестве народа. Все, кому это не нравится, на самом деле довольны существующим положением вещей, как бы громко они ни всхлипывали об ужасах путинизма-ельцинизма-олигархизма и проч. В этом мистическом треугольнике «народ - царь - элита», собственно, все стороны друг друга стоят. Если Юргенс говорил про то, что «мы тут наверху» правильные, а они там внизу бестолковые, он не прав, так же, как и те, кто утверждает противоположное» ( сентябрь 2010). «Это не образ мыслей большинства - основание для «квази-джамахирии». Основание для неё - образ мыслей меньшинства» ( май 2011). «Власть, не-власть (общество) и анти-власть (оппозицию) следует мыслить в их проблемности как перетекающие друг в друга, как три стороны проявления единого целого. «Пороки власти» тождественны «порокам оппозиции» - и это недостатки российской социальности вообще. Говорить о первом или втором по отдельности бессмысленно. Можно отметить, что понимание ущербности такого противопоставления медленно, но распространяется» ( май 2012).
Это «перетекание», упомянутое Мартыновым и мной, в своём наглядном повседневном проявлении связано с метафизической организацией российского государства, в границах которой «характеристики всевластия и безвластия непосредственно перетекают друг в друга». Власть внутренне, метафизически, на необсуждаемом ценностном уровне, отрекается от себя, утрачивая статус источника правил/образца, и впадает в исключение и исключительность, чтобы затем выродиться в воровство; но это её самоотречение и отречение оппозиции от того, чтобы стать властью - одно. Единый «акт».
На фоне множащихся признаний общих судеб и серийных тождественных самоидентификаций продолжает зиять явным недоразумением одна пропасть, уродующая отечественный пейзаж. Уже даже «Россия айфона» с «Россией шансона» ищут общий язык и практикуются во взаимопонимании, и только коллективный Сечин-Якунин с коллективным Волошиным-Чубайсом никак не отрефлектируют, что их объединяет. За последние недели титанов постигло заметное обострение разногласий. Многочисленные публикации о проблемах, которые создаёт правительство Медведева Путину, себе, стране и т. д. дополнились вспышкой любезности по адресу персонально Волошина. Тему поддержал видный блогер из глухой провинции у моря. Не прошло и дня после появления этих публикаций, как восстановить равновесие взялись сам Навальный с «Коммерсантом». Ответ последовал незамедлительно: око за око, сын (отвечающий за отца) за сына (аналогично), да ещё и племянник впридачу. Что чётко говорит о состоянии арсеналов и постоянной готовности № 1 к конфликту в обоих лагерях. Но и указывает, одновременно, на условность дистанции, разделяющей группы влияния. Невольный намёк, который напрашивается, прост: всё, в чем вы будете пытаться обличить нас, мы демонстративно вам же и предъявим. Вы такие же.
А тогда о чём спор?
Не так давно Борис Межуев пытался найти дефиницию идеологическим расхождениям сторон. И вот что у него получилось: «Пусть тогда вопрос о том, какая идеология лучше для России - либерально-приватизационная или госкапиталистическая, - будет решаться не в душе одного чиновника, а в ходе думской кампании. <…> в самом правительстве находятся люди, и на влиятельных постах, которые не слишком настроены в пользу подобного идеологического самоопределения, которые в душе все-таки ближе к госкапиталистам, чем к либералам-приватизаторам». Даже политолог, специализирующийся на комментировании трендов в околовластной среде на страницах влиятельной проправительственной газеты, не сумел придумать для обозначения конкурирующих позиций ничего лучше этих уродских «госкапитализма»/«либерал-приватизаторства». Фактически давая понять, что «разногласия», если пытаться найти в них какую-то принципиальность, не стоят и выеденного яйца.
Продуманный последовательно, освобождённый от внутренних противоречий «госкапитализм» называется «социализмом»; действительно ли речь у Сечина и Ко идёт о том, чтобы сделать Владимира Владимировича Путина преемником Геннадия Андреевича Зюганова на посту председателя ЦК КПРФ и узреть в этом славный итог многолетнего курса на «восстановление стабильности» и преодоление последствий развала СССР? Что же касается «либерал-приватизаторства», то оно, в привычной российской версии, уже на категориальном уровне не способно быть идеологией власти и правящего слоя. «Сила, способная реформировать страну, не прослеживается в сознании Юргенса».
Одно недоразумение против другого. Конфликтующим сторонам стратегически вернее, уходя от поверхности «разногласий», поискать друг друга в глубине самих себя.
Время ж строить мосты.