Дневники Георгия Эфрона. Когда все должны.
В советское время дневники Мура не напечатали бы. В то время, как каждый молодой человек стремился добровольцем на фронт или помогать фронту ( по крайней мере в официально принятом свете - но и многие реальные мальчики талантливые рвались защищать Родину) - Мур думает о том, как бы этого не сделать. Я знаю, его оправдывают тем, что он подросток, а подростки все самодовольные, эгоцентричные и глупые. Но ведь не все:( Многие принимали роль главы семьи, мужчины в доме, когда сваливалась беда. Но не Мур - ни грамма, ни одного движения. Мать его полностью баюкала и обслуживала, и жизнь без нее его неприятно удивила - оказывается, кроме свободы делать, что хочешь, нужно было что-то делать по своему выживанию и обслуживанию.
Он пишет сестре:
"Во всех твоих письмах сквозит неподдельная горечь по поводу утраты семьи, дома, чего-то солидного, настоящего. У меня в этом отношении совершенно такое же чувство, что и у тебя. Но лишь теперь я понял, какое колоссальное положительное значение имела в моей жизни семья. Вплоть до самой смерти мамы я враждебно относился к семье, к понятию семьи. Не имея опыта жизни бессемейной, я видел лишь отрицательные стороны семейной жизни, по ним судил - и осуждал. Мне казалось, что семья тормозила мое развитие и восхождение, а на деле она была не тормозом, а двигателем. И теперь я тщетно жалею, скорблю о доме, уюте, близких и вижу, как тяжко я ошибался. Но уж поздно. "
Я не верю, что это про близость - мне кажется это именно про защищенность, накормленность, заботу. Большая часть его дневников - о еде, где, что и сколько он съел, у кого обедал, кто ему что дал. Раскормленный матерью, привыкший есть и вдоволь, он страдал сильнее, чем просто голодный подросток. Толстые римские щеки опали, он похорошел без них, но еда и забота о нем - по-прежнему было основное, что он требовал от окружающих. И есть все же грань между сочувствием к вечно-голодному подростку и той неприятной холодностью и расчетливостью, с которой он относится к людям вокруг. Не все голодные интеллигентные мальчики начинали вести себя так. С Муром дело в том, что он не начал вести себя так, голодая. Он продолжал. Это у него Маринино наследие - гордыня, ощущение себя (их с матерью) людьми высшего по сравнению с окружающими сорта, невротическая арифметика типа - мы им предоставляем себя, они нам за это бесконечно должны.
К вопросу о помощи - и ведь ему старались помогать, пристраивать, выбивать пайки, приглашать на обеды, давали денег. Жалели его, как ребенка, как страдающего сына несчастной матери, как своего, писательского. Благодарности он испытывал мало. "Отдавать" не стремился вовсе - ни людям, ни стране (которая, положим, была ему никто и ничто, он в ней не вырос - но в данный момент была в тяжелой ситуации). А осуждал - мгновенно и высокомерно.
Вот Ахматова- в эвакуации и сама не роскошествовала, по несчастности могла вполне сравниться с МЦ - муж в могиле, сын в тюрьме - и при этом постоянно помогала Муру - давала денег и продуктов, хлопотала за него в инстанциях, чтобы прикрепили к пайкам, к организациям. ( Как недавно я услышала в одной беседе - МЦ не сделала бы такого для Левы, и я верю, ей в голову не пришло бы, так она была погружена в себя, в то, что ей должен окружающий мир). И эту Ахматову Мур вычеркнул из людей по какой-то смутной обиде. По времени обиды похоже на то, что, когда он украл и продал вещи хозяйки, а потом должен был выплачивать большую сумму (3 тыс) - она не дала, не смогла ему дать деньги, которые он потребо попросил. И все:
"Было время, когда она мне помогала; это время кончилось. Однажды она себя проявила мелочной, и эта мелочь испортила всё предыдущее; итак, мы квиты - никто ничего никому не должен. Она мне разонравилась, я - ей."
Это потрясающая арифметика - однажды она проявила себя мелочной, не дала мне, что я хотел - и мы квиты. То есть его отплата за ее предыдущую помощь - вот это - мне один раз не дали - и это уравновешивает предыдущее добро.
И от этого, от этой обиды, что все не бросились решать его проблемы, он пишет пассаж, который с удовольствием цитируют - Ахматова барыня принимает низкопоклонство, а сама исписалась - в то время как мы суперталанты и себе не позволяем такое принимать! Ага, ага. Да он бы с наслаждением принимал и низкопоклонство, и котлетки в сверточках - и ножку в бархатной туфле подставлял для поцелуев. Мне пассаж про мать не кажется доказательством, какие они гордые птички, а отчаянной попыткой доказать - мы лучше, мы лучше, и это не люди нам не помогают, а мы такие гордые.
"Несколько слов об Ахматовой. Она живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями, официально опекается и пользуется всякими льготами. Подчас мне завидно - за маму. Она бы тоже могла быть в таком «ореоле людей», жить в пуховиках и болтать о пустяках. Я говорю - могла бы. Но она этого не сделала, ибо никогда не была «богиней», сфинксом, каким является Ахматова. Она не была способна вот так, просто, сидеть и слушать источаемый ртами мед и пить улыбки. Она была прежде всего человек - и человек страстный, неспособный на бездействие, бесстрастность, неспособный отмалчиваться, отсиживаться, отлеживаться, как это делает Ахматова... Последние ее стихотворения говорят - о смешное выражение, применяемо к ней! - о творческом росте. А последние военные стихи Ахматовой - просто слабы... Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла - и умерла более глубоко, чем мама. И обожают-то ее именно как реликвию, как курьез. "
К тому, что по матери он тосковал скорее как по источнику удобств - вот у него в дневниках совершенно программный пассаж:
"Вот я жалуюсь на свое одиночество; но, в сущности, я делаю это, исходя из чисто материалистических и практических соображений: люди в большинстве случаев (конечно, хорошо настроенные) помогают физическому существованию своих родственников, близких и друзей; тот, кто лишен определенного круга, среды, и кто при этом нуждается, испытывает, forcement, такие неприятности и лишения, которые при наличии этого круга и среды перестали бы существовать. В этом плане мне люди нужны: надо жрать, надо иметь связи, надо иметь знакомых, помогающих тебе и вводящих тебя туда-то и туда-то. Без людей, без их протекции не проживешь, - и это особенно в такие тяжелые (в материально-бытовом отношении) времена, как теперь. Но имей я деньги, необходимые для нормального существования, я уверен, что я бы пребывал в одиночестве. Кроме как на предмет довольно низменного их использования, мне люди не нужны: я их не люблю. Не люблю также их из-за того, что без них не проживешь, из-за того, что человек высший должен всегда быть связан с кучей низших, без которых, как говорится, - ни туда, ни сюда. И это особенно сейчас, когда независимые источники дохода перестали существовать и приходится выдерживать тяжелую борьбу за копейку. Теперь все живут скопом, и мой идеал обеспеченного индивидуализма неосуществим сейчас. Конечно, люди играют еще роль чисто развлекательную - когда становится скучно с самим собой, то необходимо рассеяться, развлечься, и тогда начинаешь общаться с людьми - общаться до тех пор, пока несходство характеров и культур не приведут к отвращению, ссоре, разрыву."
Нелюбовь его к усилиям, к работе совершенно удивительная. Ему помогают всем писательским коллективом, он не только не благодарен и не старается чем-то отплатить в ответ - неет, он оскорбленно возмущается, когда намек на его помощь появляется. Вот "наглость" подруги его сидящей в лагерях сестры:
"Потом был у Л.Г.
Вероятно, сегодня она уехала. Она осталась fidele а elle-meme ( верна себе) до конца: намеревалась использовать меня, чтобы помочь ей донести паек из магазина.Противный цинизм все-таки: знает о моем голодном состоянии и думает, что какой-то поганый суп достаточно искупит эту помощь: тащить мне разные вкусные вещи для чужих! Но, к счастью, этого сделать не пришлось, она переменила мненье и послала меня к своей знакомой с порученьем. На том и расстались. И она еще рассчитывала, что я ей позвоню, чтобы условиться помогать на вокзале! Чего я не сделал. Я ей сказал, что у меня испытанье по литературе - так она сказала, чтобы я ей позвонил и сообщил, как прошел экзамен и "попутно" условился с ней о помощи на вокзале. Живут в доме академиков, имеют массу знакомых и хотят меня использовать!"
Правда же поразительная наглость? Его, драгоценного Мурочку, использовать?? Женщине помочь донести что-то? Офигели? Это он с виду с пятнадцати лет высок, крупен и выглядит на двадцать - а на деле он пусечка, существо высшего сорта. Подумаешь, близкая подруга его сестры, которая заботится о нем! Это их обязанность! Вот обязанность бывшего любовника его сестры - из другого города снабжать его деньгами, несмотря на свою собственную семью и заботу об Але в лагерях. А у Мура есть одна обязанность - не знать куда себя еще поцеловать.
Он не ходит в школу, решает сдать экзамены, чтобы получить аттестат, и тут возникает повестка - он достаточно взрослый, ему без пары месяцев 18, нужно либо в военное училище, либо на завод работать. На заводе, кстати, давали бы и деньги и карточки продуктовые. Правда же, это то самое безвыходное положение, выход из которого Муру просто не нравится?
"Эх, свобода! Как я ее ценил и любил! Хотя, в общем, жилось мне одиноко и голодно, хотя я скучал беспрестанно и часто думал о самоубийстве, хотя я сетовал на жизнь, - но все-таки мне кажется, что я бы ни на что не променял мою убогую комнату и грустную, бесплодную свободу. Меня часто осеняло счастье, внезапное, как вспышка магния: я - свободен! Я могу идти по той улице, которая мне нравится, идти когда хочу и куда хочу; я могу воротиться с полдороги, посидеть в парке, могу отказаться от намеченной цели прогулки… Я могу лечь спать тогда, когда мне это заблагорассудится, и встать тогда, когда мне этого захочется. Я могу читать, или писать, или просто сидеть и думать. Я - свободен. По сравнению с другими, вечно спешащими, вечно занятыми чем-то и как бы одержимыми тревожной лихорадкой целеустремленного действия, я все время чувствовал свое превосходство: они - рабы, а я - свободен. А теперь и я попал в общую кашу, и очень важно в ней не захлебнуться и оставаться на поверхности".
Они - рабы, поэтому я не буду ни учиться, ни работать, буду добывать у них пропитание - пусть меня кормят, а мне нужна свобода - от работы, от обязанностей - и работа и обязанности - для людей второго сорта. Хорошо, Марина не любила и не хотела работать - потому что у нее был дар, были стихи, которые занятие первого сорта - и этим многочисленные защитники оправдывают ее нехотение. Но у Мура-то такого оправдания нет - а чувство ровно то же самое. Я думаю, чувство у них первично и было бы независимо от качества стихов. Это она взрастила такого монстра, это их общая убежденность внутрисемейная.
Можно многим оправдывать - время тяжелое, страна поганая, возраст подростковый - но это все было и у других, но не все вот так курвились. В этом главное. Обстоятельства могут быть тяжелыми - но выбор в этих обстоятельствах диктуется не совсем ими, а тем, что внутри. И были четырнадцатилетние, которые становились мужчинами в семье, и были подростки- со всем общим оправданием " ах мы же подростки, у нас всегда так эгоистично" - которые заботились о матерях, сестрах и братьях. Его же родная сестра (которую, правда, воспитывали в обожании мамы, а не в обожании мамой его) в подростках в голод и нищету вязала и продавала, что умела - чтобы кормить всю семью из четырех человек - отца, мать, и маленького брата.
( это у меня аукаются разговоры нашего времени про подростков в семье - как с ними обращаться как воспитывать, как воспитывать, чтобы они чувствовали - семья это "наши", нужно заботиться внутри своей семьи, нужно поддерживать и помогать, а не только отжирать заботу) Я вот с ТТ и Дуней в передаче с Кудровой согласна - Марина вырастила совершенного монстра.
Он пишет сестре:
"Во всех твоих письмах сквозит неподдельная горечь по поводу утраты семьи, дома, чего-то солидного, настоящего. У меня в этом отношении совершенно такое же чувство, что и у тебя. Но лишь теперь я понял, какое колоссальное положительное значение имела в моей жизни семья. Вплоть до самой смерти мамы я враждебно относился к семье, к понятию семьи. Не имея опыта жизни бессемейной, я видел лишь отрицательные стороны семейной жизни, по ним судил - и осуждал. Мне казалось, что семья тормозила мое развитие и восхождение, а на деле она была не тормозом, а двигателем. И теперь я тщетно жалею, скорблю о доме, уюте, близких и вижу, как тяжко я ошибался. Но уж поздно. "
Я не верю, что это про близость - мне кажется это именно про защищенность, накормленность, заботу. Большая часть его дневников - о еде, где, что и сколько он съел, у кого обедал, кто ему что дал. Раскормленный матерью, привыкший есть и вдоволь, он страдал сильнее, чем просто голодный подросток. Толстые римские щеки опали, он похорошел без них, но еда и забота о нем - по-прежнему было основное, что он требовал от окружающих. И есть все же грань между сочувствием к вечно-голодному подростку и той неприятной холодностью и расчетливостью, с которой он относится к людям вокруг. Не все голодные интеллигентные мальчики начинали вести себя так. С Муром дело в том, что он не начал вести себя так, голодая. Он продолжал. Это у него Маринино наследие - гордыня, ощущение себя (их с матерью) людьми высшего по сравнению с окружающими сорта, невротическая арифметика типа - мы им предоставляем себя, они нам за это бесконечно должны.
К вопросу о помощи - и ведь ему старались помогать, пристраивать, выбивать пайки, приглашать на обеды, давали денег. Жалели его, как ребенка, как страдающего сына несчастной матери, как своего, писательского. Благодарности он испытывал мало. "Отдавать" не стремился вовсе - ни людям, ни стране (которая, положим, была ему никто и ничто, он в ней не вырос - но в данный момент была в тяжелой ситуации). А осуждал - мгновенно и высокомерно.
Вот Ахматова- в эвакуации и сама не роскошествовала, по несчастности могла вполне сравниться с МЦ - муж в могиле, сын в тюрьме - и при этом постоянно помогала Муру - давала денег и продуктов, хлопотала за него в инстанциях, чтобы прикрепили к пайкам, к организациям. ( Как недавно я услышала в одной беседе - МЦ не сделала бы такого для Левы, и я верю, ей в голову не пришло бы, так она была погружена в себя, в то, что ей должен окружающий мир). И эту Ахматову Мур вычеркнул из людей по какой-то смутной обиде. По времени обиды похоже на то, что, когда он украл и продал вещи хозяйки, а потом должен был выплачивать большую сумму (3 тыс) - она не дала, не смогла ему дать деньги, которые он потребо попросил. И все:
"Было время, когда она мне помогала; это время кончилось. Однажды она себя проявила мелочной, и эта мелочь испортила всё предыдущее; итак, мы квиты - никто ничего никому не должен. Она мне разонравилась, я - ей."
Это потрясающая арифметика - однажды она проявила себя мелочной, не дала мне, что я хотел - и мы квиты. То есть его отплата за ее предыдущую помощь - вот это - мне один раз не дали - и это уравновешивает предыдущее добро.
И от этого, от этой обиды, что все не бросились решать его проблемы, он пишет пассаж, который с удовольствием цитируют - Ахматова барыня принимает низкопоклонство, а сама исписалась - в то время как мы суперталанты и себе не позволяем такое принимать! Ага, ага. Да он бы с наслаждением принимал и низкопоклонство, и котлетки в сверточках - и ножку в бархатной туфле подставлял для поцелуев. Мне пассаж про мать не кажется доказательством, какие они гордые птички, а отчаянной попыткой доказать - мы лучше, мы лучше, и это не люди нам не помогают, а мы такие гордые.
"Несколько слов об Ахматовой. Она живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями, официально опекается и пользуется всякими льготами. Подчас мне завидно - за маму. Она бы тоже могла быть в таком «ореоле людей», жить в пуховиках и болтать о пустяках. Я говорю - могла бы. Но она этого не сделала, ибо никогда не была «богиней», сфинксом, каким является Ахматова. Она не была способна вот так, просто, сидеть и слушать источаемый ртами мед и пить улыбки. Она была прежде всего человек - и человек страстный, неспособный на бездействие, бесстрастность, неспособный отмалчиваться, отсиживаться, отлеживаться, как это делает Ахматова... Последние ее стихотворения говорят - о смешное выражение, применяемо к ней! - о творческом росте. А последние военные стихи Ахматовой - просто слабы... Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла - и умерла более глубоко, чем мама. И обожают-то ее именно как реликвию, как курьез. "
К тому, что по матери он тосковал скорее как по источнику удобств - вот у него в дневниках совершенно программный пассаж:
"Вот я жалуюсь на свое одиночество; но, в сущности, я делаю это, исходя из чисто материалистических и практических соображений: люди в большинстве случаев (конечно, хорошо настроенные) помогают физическому существованию своих родственников, близких и друзей; тот, кто лишен определенного круга, среды, и кто при этом нуждается, испытывает, forcement, такие неприятности и лишения, которые при наличии этого круга и среды перестали бы существовать. В этом плане мне люди нужны: надо жрать, надо иметь связи, надо иметь знакомых, помогающих тебе и вводящих тебя туда-то и туда-то. Без людей, без их протекции не проживешь, - и это особенно в такие тяжелые (в материально-бытовом отношении) времена, как теперь. Но имей я деньги, необходимые для нормального существования, я уверен, что я бы пребывал в одиночестве. Кроме как на предмет довольно низменного их использования, мне люди не нужны: я их не люблю. Не люблю также их из-за того, что без них не проживешь, из-за того, что человек высший должен всегда быть связан с кучей низших, без которых, как говорится, - ни туда, ни сюда. И это особенно сейчас, когда независимые источники дохода перестали существовать и приходится выдерживать тяжелую борьбу за копейку. Теперь все живут скопом, и мой идеал обеспеченного индивидуализма неосуществим сейчас. Конечно, люди играют еще роль чисто развлекательную - когда становится скучно с самим собой, то необходимо рассеяться, развлечься, и тогда начинаешь общаться с людьми - общаться до тех пор, пока несходство характеров и культур не приведут к отвращению, ссоре, разрыву."
Нелюбовь его к усилиям, к работе совершенно удивительная. Ему помогают всем писательским коллективом, он не только не благодарен и не старается чем-то отплатить в ответ - неет, он оскорбленно возмущается, когда намек на его помощь появляется. Вот "наглость" подруги его сидящей в лагерях сестры:
"Потом был у Л.Г.
Вероятно, сегодня она уехала. Она осталась fidele а elle-meme ( верна себе) до конца: намеревалась использовать меня, чтобы помочь ей донести паек из магазина.Противный цинизм все-таки: знает о моем голодном состоянии и думает, что какой-то поганый суп достаточно искупит эту помощь: тащить мне разные вкусные вещи для чужих! Но, к счастью, этого сделать не пришлось, она переменила мненье и послала меня к своей знакомой с порученьем. На том и расстались. И она еще рассчитывала, что я ей позвоню, чтобы условиться помогать на вокзале! Чего я не сделал. Я ей сказал, что у меня испытанье по литературе - так она сказала, чтобы я ей позвонил и сообщил, как прошел экзамен и "попутно" условился с ней о помощи на вокзале. Живут в доме академиков, имеют массу знакомых и хотят меня использовать!"
Правда же поразительная наглость? Его, драгоценного Мурочку, использовать?? Женщине помочь донести что-то? Офигели? Это он с виду с пятнадцати лет высок, крупен и выглядит на двадцать - а на деле он пусечка, существо высшего сорта. Подумаешь, близкая подруга его сестры, которая заботится о нем! Это их обязанность! Вот обязанность бывшего любовника его сестры - из другого города снабжать его деньгами, несмотря на свою собственную семью и заботу об Але в лагерях. А у Мура есть одна обязанность - не знать куда себя еще поцеловать.
Он не ходит в школу, решает сдать экзамены, чтобы получить аттестат, и тут возникает повестка - он достаточно взрослый, ему без пары месяцев 18, нужно либо в военное училище, либо на завод работать. На заводе, кстати, давали бы и деньги и карточки продуктовые. Правда же, это то самое безвыходное положение, выход из которого Муру просто не нравится?
"Эх, свобода! Как я ее ценил и любил! Хотя, в общем, жилось мне одиноко и голодно, хотя я скучал беспрестанно и часто думал о самоубийстве, хотя я сетовал на жизнь, - но все-таки мне кажется, что я бы ни на что не променял мою убогую комнату и грустную, бесплодную свободу. Меня часто осеняло счастье, внезапное, как вспышка магния: я - свободен! Я могу идти по той улице, которая мне нравится, идти когда хочу и куда хочу; я могу воротиться с полдороги, посидеть в парке, могу отказаться от намеченной цели прогулки… Я могу лечь спать тогда, когда мне это заблагорассудится, и встать тогда, когда мне этого захочется. Я могу читать, или писать, или просто сидеть и думать. Я - свободен. По сравнению с другими, вечно спешащими, вечно занятыми чем-то и как бы одержимыми тревожной лихорадкой целеустремленного действия, я все время чувствовал свое превосходство: они - рабы, а я - свободен. А теперь и я попал в общую кашу, и очень важно в ней не захлебнуться и оставаться на поверхности".
Они - рабы, поэтому я не буду ни учиться, ни работать, буду добывать у них пропитание - пусть меня кормят, а мне нужна свобода - от работы, от обязанностей - и работа и обязанности - для людей второго сорта. Хорошо, Марина не любила и не хотела работать - потому что у нее был дар, были стихи, которые занятие первого сорта - и этим многочисленные защитники оправдывают ее нехотение. Но у Мура-то такого оправдания нет - а чувство ровно то же самое. Я думаю, чувство у них первично и было бы независимо от качества стихов. Это она взрастила такого монстра, это их общая убежденность внутрисемейная.
Можно многим оправдывать - время тяжелое, страна поганая, возраст подростковый - но это все было и у других, но не все вот так курвились. В этом главное. Обстоятельства могут быть тяжелыми - но выбор в этих обстоятельствах диктуется не совсем ими, а тем, что внутри. И были четырнадцатилетние, которые становились мужчинами в семье, и были подростки- со всем общим оправданием " ах мы же подростки, у нас всегда так эгоистично" - которые заботились о матерях, сестрах и братьях. Его же родная сестра (которую, правда, воспитывали в обожании мамы, а не в обожании мамой его) в подростках в голод и нищету вязала и продавала, что умела - чтобы кормить всю семью из четырех человек - отца, мать, и маленького брата.
( это у меня аукаются разговоры нашего времени про подростков в семье - как с ними обращаться как воспитывать, как воспитывать, чтобы они чувствовали - семья это "наши", нужно заботиться внутри своей семьи, нужно поддерживать и помогать, а не только отжирать заботу) Я вот с ТТ и Дуней в передаче с Кудровой согласна - Марина вырастила совершенного монстра.