Вторая маркиза (текст) - 1
Начинаю выкладывать перевод отрывков из книги «Воспоминания об эмиграции маркизы де Лаж де Волюд, дамы Ее Высочества принцессы де Ламбаль. 1792-1794. Письма к графине де Монтихо, опубликованные бароном де ла Моринри» (1869). Публикатор, дальний родственник маркизы, располагал копиями и черновиками ее писем, адресованных в начале 1800-х годов испанской графине де Монтихо (кстати, бабушке будущей французской императрицы Евгении), у которой маркиза до 1800 года жила в эмиграции в Испании; та специально просила ее изложить на бумаге воспоминания о революционном времени.
Комментарии и разные попутные истории (а их набирается довольно много) буду выкладывать в отдельных постах - ссылки в конце.
Луи Каррожи, известный как Кармонтель (1717-1806). Портрет маркизы де Лаж де Волюд, урожденной д’Амблимон (1783) https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Marquise_de_Laage,_n%C3%A9e_d%27Amblimont.jpg
Немного о мемуаристке. Беатрикс-Этьеннет Ренар де Фюшамбер д’Амблимон, в замужестве де Лаж де Волюд (1764-1842) была очень родовитая дама; в ее родословной попадаются царствующие особы (правда, очень давно), крестоносцы, а уже ближе по времени несколько поколений моряков; ее отец при Старом порядке командовал эскадрой. С 16 лет она была взята в свиту принцессы де Ламбаль; к 18 годам принцесса устроила ее брак с молодым графом де Лаж де Волюд, тогда еще мичманом, но тоже из родовитой и богатой семьи. После этого молодую даму официально зачислили в придворный штат в качестве dame de compagnie принцессы, и дальше вся ее жизнь до революции проходила в придворном обществе, среди разнообразных увеселений. За восемь лет появились на свет три дочери, самая младшая родилась уже после революции, в феврале 1790.
Мраморный бюст маркизы де Лаж де Волюд (около 1788 г.) https://www.christies.com/en/lot/lot-1303333
Политикой молодая особа до того не интересовалась, но в 1789 пришлось заинтересоваться. Никаких симпатий к революции она не испытывала; наоборот, придерживалась самых крайних роялистских взглядов.
В первые же дни после взятия Бастилии Этьеннета уехала из Франции вместе с принцессой де Ламбаль, но осенью вернулась - она была беременна третьей дочерью, которая родилась в феврале 1790 года. Принцесса тоже вернулась, тогда это было еще можно сделать без особых проблем. Снова они уехали в ночь 20 июня 1791 года; их сопровождал и муж Этьеннеты. Предполагалось, что они присоединятся за границей к королевской семье, которая тогда тоже предприняла попытку покинуть Францию, но неудачно - короля опознали на почтовой станции, под охраной вернули в Париж, ну а дальше все кончилось сначала ликвидацией монархии, а потом и гильотиной. Принцесса де Ламбаль вернулась, чтобы быть рядом с королевой, а Этьеннета задержалась за границей дольше, но вернулась в середине 1792 года с паспортом на чужое имя, когда пришли известия, что ее мать при смерти. Матери постепенно стало немного лучше, но она оставалась частично парализована. Этьеннета проезжала через Париж в конце июля - начале августа 1792 года, когда многим уже было понятно, к чему все идет. Принцесса де Ламбаль велела ей уезжать скорее; Этьеннета относительно благополучно добралась до Бордо, а принцесса де Ламбаль погибла во время сентябрьских убийств 1792 года.
Итак, начало 1793 года, Бордо. В это время все они - Этьеннета, ее мать, три дочери и некоторое количество слуг - живут в доме у родственника, господина де Бюша. Розали - горничная Этьеннеты, которая была с ней в эмиграции и вернулась вместе с ней.
Отточиями обозначены пропущенные при переводе фрагменты.
Часть первая. Бордо - Тирак, январь-июнь 1793
Чтобы было понятно, где что находится, помещаю здесь карту. Бордо - столица департамента Жиронда, а замок Тирак, где живет свекор Этьеннеты, находится в соседнем департаменте Нижняя Шаранта с центром в городе Сент.
В первые дни января я узнала, что мой свекор очень плох. Вы видели, как нежно я его любила и какой благодарностью я была ему обязана. Мне передали, что более всего ему было горько умирать, не увидев своих детей и меня, которую он любил, как собственную дочь. Он не хотел, чтобы я возвращалась, поскольку я была замечена и меня преследовали, как эмигрантку; но он просил меня прислать к нему моих детей. Замок Тирак, в котором он жил и где я была так счастлива и избалована им и его семьей, находится всего в двадцати лье от Бордо, и я не колебалась и тут же выехала. Помимо того, что он был мне дорог как отец, и даже более чем мой собственный отец, который никогда не был так добр ко мне, я полагала, что обязана перед своим мужем этим свидетельством преданности его отцу, которого он обожал. Я выехала несмотря на уговоры моей матери и родственников, у которых мы жили. Я договорилась, чтобы Грасси, тот знаменитый врач, о котором я говорила, поехал вместе со мной. Мы взяли с собой моих детей…
***
Он (свекор) мне отдал почти все деньги в золоте, какие у него тогда были, чтобы послать их моему мужу и моему деверю. Я не знаю, предвидел ли он свою скорую смерть; он избегал говорить со мной о своем состоянии. Мы проводили дни очень грустно; он любил, чтобы ему читали, и мы с аббатом, бывшим гувернером его детей, читали целыми днями, чтобы избежать разговоров, которые всегда оборачивались волнением и могли стать для него роковыми, а я не могла сдержаться. Днем мы читали Энциклопедию, которая в некоторых отношениях так интересна и авторы которой причинили нам столько вреда, а вечерами читали Массильона или Боссюэ.
Я пробыла с ним двенадцать дней и рассчитывала еще оставаться там, поскольку из Бордо приходили известия, что моя мать чувствует себя довольно хорошо. Но тут мэр соседнего кантона, человек скверный, но кое-чем обязанный моему свекру, спешно явился с известием для меня, что из Понса выехали четыре жандарма с приказом меня арестовать и отвести в департаментскую тюрьму, чтобы меня там судили как вернувшуюся эмигрантку. К несчастью, он сначала зашел в комнату моего свекра, где я находилась, и сообщил это ему; эта новость причинила моему свекру жесточайшую боль. У него еще хватило сил распорядиться, чтобы мне отдали все, что у него было в ассигнациях и в серебре. К счастью, у него еще сохранились хорошие лошади, и он их велел запрячь в небольшой и очень легкий экипаж. Он попросил меня оставить у него моих детей. Но когда я прощалась с ним, у него словно сердце разрывалось - он говорил, что видит меня последний раз, и казался более озабоченным опасностью, которая грозила мне, чем той, которая грозила ему самому. Действительно, если бы меня тогда схватили, я бы погибла еще до того, как болезнь прекратила его тягостное существование. Именно тогда я рассудила, что он знает о своем состоянии, потому что в тот момент он высказал мне сожаление, что не продал кое-какие из своих земельных владений, чтобы отправить вырученные деньги моему мужу за границу. Он мне сказал, что хочет оставить у себя моих детей, чтобы благодаря их присутствию сохранить нам часть своего состояния. Он вновь и вновь говорил мне о своих сыновьях с нежностью, которая в тот момент разрывала мне душу; он сказал, что завещает нам оставаться едиными между собой, как мы всегда были. Наконец, я силой оторвала себя от его комнаты, от объятий моих детей, от выражений привязанности всех его людей; мое состояние тогда невозможно описать. Бедный мой свекор! Он вызвал своего форейтора, который был нам очень верен, и указал ему окольные дороги, по которым мне следовало ехать, чтобы разминуться с теми, кто меня преследовал. Отдав последние указания для моего безопасного отъезда, он разрыдался и сквозь слезы произнес:
-Друг мой, спаси мою невестку; это последняя услуга, которую ты можешь мне оказать, и величайшая из всех.
Я уехала с Розали и этим единственным форейтором…
***
(по дороге в Бордо Этьеннета узнала о казни короля)
Мою мать осторожно предупредили о моем приезде и о причинах, по которым мне пришлось приехать так спешно. Я нашла ее, как и всю семью, в таком потрясенном и подавленном состоянии, которое проще вообразить, чем описать. Я бросилась в объятия своей матери; в едином горе мы провели несколько часов, не в силах издать ни звука, кроме возгласов отчаяния. Я до сих пор ощущаю мрачную тишину этой комнаты, где все мы казались потерявшими лучшего из отцов. Лишь на следующий день я смогла рассказать матери о том, что касалось меня самой, и о состоянии моего свекра.
Мы поскорее отправили форейтора обратно, чтобы сообщить ему о моем благополучном прибытии. В Блэ он увидел жандармов, которые добрались туда, разыскивая меня, но сам не попался им на глаза. Поскольку власти моего департамента не сумели меня арестовать на своей территории, они написали в департамент Бордо, чтобы предупредить, что я внесена в список эмигрантов и поставлена вне закона, так что они требуют, чтобы меня вернули в департамент Нижняя Шаранта, а сами обратятся не знаю уж в какой комитет в Париже. Меня предупредил господин де Брукан, старинный друг моей семьи, тесно связанный с одним из членов администрации департамента, и еще один член муниципалитета Бордо по имени Дамвиель, кондитер, пользовавшийся в городе таким уважением и почетом, что все честные люди умоляли его согласиться занять место в муниципалитете. Он меня не знал, но как только к нему поступил этот донос, он пришел к господину де Бюшу и сказал ему, что я могу не беспокоиться; что если я не буду показываться, я могу еще на некоторое время остаться с матерью; что он сам и некоторые другие составили ответ, что меня нет в Бордо; если же к ним снова обратятся и они будут обязаны арестовать меня, он меня предупредит заранее, чтобы я успела уехать.
Мы несколько излишне успокоились этим уверением, не рассчитав, что в любой момент злодеи могли отобрать у этого почтенного человека средства быть нам полезным; или, скорее, поскольку я хотела остаться с матерью, которая была еще очень больна, иметь возможность получать известия от моего свекра и заботиться о моих детях, я воспользовалась этой своего рода уверенностью, чтобы успокоить мою мать.
Вы можете судить, какие печальные дни мы провели после этого...
***
Я продолжала прятаться в Бордо. От верных слуг, которых мой свекор ко мне посылал, я узнала, что гвардейцы, не имея возможности ехать за мной в Бордо, получили приказ вернуться к нему и держать его под домашним арестом. Я обязана этим справедливым решением его хирургу, который до того вел себя очень слабо, но когда его не допустили в комнату несчастного старика, он набрался смелости поехать в Сент и очень трогательной и действительно энергичной речью объяснил всю отвратительность такого поведения и получил для себя приказ оставаться с больным до его последней минуты. Слуги, которые приносили мне эти известия, были из числа тех, что работали в саду и обрабатывали землю, поскольку те, что состояли при нем лично, были у него отобраны под предлогом реквизиции. Это вызвало у него большое возмущение, потому что из них были двое, которых он сам вырастил и которым, вполне резонно, полностью доверял. Этот несчастный человек, чрезмерно толстый, остался на попечении бедных женщин, у которых не хватало сил помочь ему в малейшем движении. Вот так мой несчастный свекор, лучший из людей, всю жизнь делавший все возможное добро своим слугам и бывший для них, без сомнения, скорее отцом, чем господином, умер сокрушенный горестями, брошенный и лишенный всякой помощи, которая могла бы принести ему облегчение. Утешением для нас было то, что все его люди остались ему верны, за исключением одного восьмидесятилетнего старика, который служил еще у его отца и с которым он всегда обращался, как с собственным братом; этот старик, среди всяких прочих мерзостей, донес на него, что он передал деньги своим детям. Это примечательно; ведь старик был в доме больше хозяином, чем сам мой свекор, которого он постоянно всячески огорчал; при этом он имел в управлении небольшую часть хозяйских земель, и мой свекор никогда не требовал с него никакого отчета. Когда мы шутили насчет дурного настроения и характера Франсуа - так его звали - мой свекор говорил:
- А что вы хотите? Он в этом доме появился раньше меня.
Мы с удовлетворением узнали, что после смерти моего свекра у него отобрали все накопленные им деньги и он умер в больнице в нищете, в то время как другие живут довольно хорошо, каждый сообразно своему состоянию, и их не преследовали, хотя они и оказали нам услугу.
Одно особое обстоятельство даст вам представление - вам, иностранке - о жестокости, и даже бесцельной жестокости тех одержимых, которые нас окружали. Мой свекор, чтобы сохранить для нас хоть что-то, сделал завещание в пользу своих внучек, присутствовавших в замке; но он опасался, что это последнее распоряжение не будет исполнено. Он знал, как драгоценна для нас будет малейшая принадлежавшая ему вещь. Умирая, он в присутствии членов муниципалитета, которые приехали к нему под предлогом того, чтобы выслушать его последнюю волю, в присутствии охраны, своих слуг и всех, кто оставался в замке, отдал моей старшей дочери свои часы, сказав ей тихо сохранить их для ее отца, если она будет иметь счастье когда-нибудь вновь его увидеть, а двум остальным моим детям свою пряжку от воротника и свою трость для моего деверя и для меня, а аббату поручил передать нам, чтобы мы хранили всю нашу жизнь эти три вещи, которые достались ему от отца и которые наверное не должны были возбудить алчность злодеев. Но те после его смерти отобрали у моих детей эти вещи, которые были бы нам столь драгоценны и которые по моему поручению было предложено выкупить за какую угодно цену; но их так и не удалось отыскать, за исключением трости, которую для меня выкупили спустя несколько лет, после моего возвращения. Я рассказываю об этом факте, мало интересном для кого-то кроме меня, чтобы показать вам, что по всей Франции преследования осуществлялись с той же степенью изощренности. Полагать, что виновными в преступлениях против короля были лишь те, кто находился на месте, значило бы льстить нам; в то время во всех провинциях хватало столь же отвратительных негодяев, которым недоставало лишь более обширной сцены, чтобы сделаться столь же ужасно знаменитыми.
Как только я узнала о смерти своего свекра, я стала заниматься тем, чтобы вернуть моих детей; чтобы мне не появляться самой, запрос подала моя мать. Ей было отказано. Мы два месяца пробыли в этом ужасном беспокойстве, перепробовав безуспешно все средства их забрать. Они были свидетельницами описи имущества моего несчастного свекра и видели, как забирали всё белье, матрасы, содержимое погреба и дорогую мебель, которую можно было перевезти. Старшая, еще слишком юная, чтобы ощущать эти несчастья, но достаточно разумная, чтобы понимать, что делается, очень забавлялась, видя воровство некоторых муниципальных служащих, которые прятали в леднике понравившиеся им вещи, а вечером возвращались, чтобы забрать их тайком от других. Они оставили моих детей без всего; но некоторые крестьяне, у которых начали уже открываться глаза, тайком приносили все, что у них было лучшего и выказывали сочувствие к участи этих бедных малюток, которые остались одни в замке с экономкой, двумя служанками и охранниками. Нам удалось привлечь на свою сторону одного из этих охранников; он должен был передать детей в двух лье от замка людям, которых мы за ними прислали - это был господин де …, начальник почтовой станции …; но трое других это раскрыли. Нам ничего не оставалось, как подать от имени моей матери петицию департаментским властям в Сенте. Те ответили, что сначала надо, чтобы ее назначило опекуном детей собрание в составе родственников, нескольких членов муниципалитета Бордо и двух свидетелей, которых они пришлют от себя. Все было устроено. Я пряталась в кабинете господина де Бюша, пока это собрание происходило в спальне моей матери. Вы помните, что я была поставлена вне закона и, следовательно, осуждена и приговорена, и я могла избежать розыска, только если считалось, что я нахожусь за пределами Франции. Однако юридических доказательств моей эмиграции не было. Я была единственной наследницей имущества моего отца и имела право претендовать на значительную долю в имуществе моего мужа. Видимо, они считали, что будет легче завладеть всем этим при наличии подлинного акта о моей эмиграции. Они справедливо судили, что я в Бордо; но они не хотели оставить мне никакого средства однажды представить удостоверение проживания, и поэтому депутат из моего департамента на том собрании выдвинул возражение, что нельзя назначить бабушку опекуном, не имея актов, подтверждающих смерть отца и матери, или доказательств их отсутствия. Моя мать была этим возмущена; но поскольку ничто не могло заставить депутата изменить свое мнение, господин де Бюш и президент парламента Бордо господин де Контенёй (родственник моего мужа - его бабушка была Лоранс-Элен де Лаж), пошли ко мне, чтобы я приняла решение, что им делать. Я их умоляла подписать этот акт и уговорить мою мать, от моего имени, тоже подписать; она отказалась - она не могла решиться сама удостоверить мою эмиграцию. Они опять пришли ко мне, и я второпях написала записку, в которой умоляла мою мать подписать все что угодно, чтобы получить обратно моих детей. Опека, таким образом, была оформлена в следующих выражениях: госпожа д’Амблимон назначена опекуном своих внучек в связи с удостоверенной эмиграцией отца и матери.
Может быть, только со мной случились такие особые обстоятельства, которые меня вынудили заставить моих родственников и мою собственную мать подписать акт, удостоверяющий мою эмиграцию и тем самым лишающий меня всего моего имущества; он привел бы меня на эшафот, будь я арестована. Одна из наших женщин поехала с депутатом, чтобы забрать моих детей; их отдали незамедлительно - их удерживали только для того, чтобы получить акт, который теперь был у них в руках. С этого момента все сразу было выставлено на продажу и раскуплено тем более быстро, что было предъявлено это доказательство моего отсутствия...
***
(Продолжение следует)
В отдельном посте собраны комментарии :
- География Жиронды и Нижней Шаранты, административное устройство и пути сообщения (в том числе история про «дважды эйфелевский мост», который был построен гораздо позже, но история хорошая)
- Политический режим в описываемое время
- Кто такая принцесса де Ламбаль, чьей придворной дамой была наша мемуаристка
- Как устанавливали опеку над несовершеннолетними