Как становились капитанами: Жорж-Рене Ле Пелле де Плевиль
«Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им.»
А.С. Грин «Алые паруса»
Эти слова можно в полной мере отнести к Жоржу-Рене ле Пелле де Плевилю (1726-1805). Сохранившиеся официальные документы и его собственные мемуары дают редкую возможность узнать, как становились капитанами в середине XVIII века - в истории Плевиля есть не только совершенно уникальные приключения, на которые была богата его жизнь, но и много вполне типичных обстоятельств.
Жорж-Рене Ле Пелле родился в Гранвиле (это на побережье Нормандии) 18 июня 1726 года. В Гранвиле их семейство обосновалось чуть ли не с самого основания города. Ле Пелле довольно давно числились дворянами, но к XVIII веку они балансировали где-то на грани между дворянством и буржуазией - большинство родни не могло похвастаться «благородным» образом жизни.
Гранвиль, «верхний город». https://en.tourisme-granville-terre-mer.com/impregnate/through-time/the-upper-town-of-granville/
В XVII веке прадед Жоржа-Рене разбогател, удачно вкладывая деньги в морские плавания - в мирное время торговые, в военное корсарские. Это, кстати, был один из немногих видов коммерции, которыми могли заниматься дворяне, не теряя своего статуса; правительство было заинтересовано в развитии флота, и даже высшая аристократия инвестировала в снаряжение судов. Но Ле Пелле, конечно, не просто вкладывали деньги, а занимались этим бизнесом непосредственно, в качестве арматоров, а иногда и капитанов. Как было принято, на полученные прибыли старались прикупить земельные владения; разных Ле Пелле именовали по названиям их собственных или отцовских владений. Некоторые владения были совсем мелкими, но в одном из них, в приходе Сен-Николя, имелся даже так называемый мануар (господский дом в феодальном поместье) - соответственно, некоторые родственники именовались Ле Пелле дю Мануар. Рассказывали, что у того разбогатевшего прадеда была в этом мануаре кладовая, полная золота.
Гранвиль на карте Кассини, середина XVIII века. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:GranvilleCassini.jpg?uselang=fr Гранвиль, несмотря на название (буквально «большой город»), совсем маленький - он занимает среднюю часть небольшого полуострова. К юго-востоку от города в приходе Сен-Николя обозначен «Мануар», принадлежавший семье Ле Пелле.
Однако в начале XVIII века состояние семейства сильно поубавилось. Дед Жоржа-Рене, Жак Ле Пелле дю Мануар, в молодости служил в престижном полку телохранителей, обзавелся при дворе дорогостоящими привычками и в конце концов промотал и проиграл в карты большую часть наследства. Золотая кладовая опустела, и своим двенадцати детям Жак не оставил почти ничего, кроме уважения земляков, заслуженного им в 1695 году, когда он был комендантом Гранвиля и оборонял город от англичан.
Скромного наследства хватило двоим старшим сыновьям, чтобы стать офицерами в армии: один командовал ротой в пехоте, другой в кавалерии. Еще один сын стал священником и получил место кюре Гранвиля, а двое младших, Пьер де Тилли и Эрве де Плевиль, пошли в моряки - необходимая для этого подготовка обходилась гораздо дешевле, чем дорогостоящая учеба в военной школе.
Капитан Эрве Ле Пелле де Плевиль обеспечивал своей семье приличный уровень жизни, но надеяться на богатое наследство его сыну Жоржу-Рене не приходилось. От родни со стороны матери тоже наследства не ожидалось - дедушка, флотский казначей, под конец жизни полностью разорился. В этой ситуации брат отца, кюре Гранвиля аббат дю Мануар, предложил определить племянника в духовное звание, надеясь со временем передать ему и свое место кюре. С раннего детства дядюшка пытался привить Жоржу-Рене вкус к богословию, но мальчик никакой склонности к этому не проявлял, а интересовался только морем.
Родственники все-таки отправили его изучать латынь в коллеж, но он не переставал надеяться их уломать и пойти с отцом в следующее плавание. Этому не суждено было случиться - в апреле 1739 года капитан Эрве де Плевиль умер.
Жорж-Рене приехал домой на похороны и снова стал убеждать родных, что ему надо стать моряком. Дядюшка-кюре устал спорить и решил отправить Жоржа-Рене в плавание, но так, чтобы навсегда отбить у строптивого подростка желание продолжать морскую карьеру. Он договорился с капитаном, чтобы мальчику трудов и лишений доставалось не просто полной мерой, а даже и с избытком.
В том же апреле 1739 года Жорж-Рене вышел в море волонтером на судне «Ториньи», арматором которого был родственник семьи Ле Пелле. Судно направлялось к берегам Канады на лов трески. На этот промысел уходили на полгода, а иногда и дольше: на берегу обустраивали стоянку, где часть команды оставалась разделывать и сушить рыбу, а потом с грузом уже сушеной трески суда возвращались либо прямо домой, либо заходили сначала в Испанию, Португалию или дальше в Средиземноморье, там сбывали груз и закупали оливковое масло, вино, ткани и прочие товары, на которые был спрос дома.
Тресковый промысел у берегов Ньюфаундленда. Виньетка на карте 1713 г. https://histoirebnf.hypotheses.org/23533
Капитан определил Жоржа-Рене выполнять обязанности юнги - это было ниже по статусу, чем волонтер. Юнг все гоняли нещадно, и некому было пожаловаться ни на унижения, ни на побои. То, что теперь принято называть харассментом, тоже не было редкостью, но надо полагать, что родственник арматора судна все-таки был от этого более защищен.
По прибытии на Ньюфаундленд юнгу Плевиля повысили до помощника кока; работы меньше не стало - то время, которое оставалось от кухонных дел, было занято заготовкой дров и строительством времянок на берегу. Когда начался лов трески, работать приходилось с трех часов утра до полуночи. Матросы выбрасывали горы выловленной трески на берег, где ее обрабатывали разделочники, а Плевиль целыми днями мыл разделанную треску по колено в воде. Сам он потом писал: «Все эти непрестанные труды были мне не по силам, но для меня было делом гордости доказать всем окружающим, что я создан не для того, чтобы сделаться приходским священником.»
Когда закончился лов и вся выловленная треска была разделана и определена сушиться, Жоржа поставили помогать конопатчикам, готовившим судно к обратному пути. Он разогревал деготь, сучил паклю, набивал и разжигал трубки для матросов.
Тем временем на другой корабль из Гранвиля, стоявший неподалеку от «Ториньи», как-то раз наведались его арматоры, которые были прежде хорошо знакомы с отцом Жоржа-Рене. Увидев его заляпанным смолой, на подхвате у конопатчиков, они возмутились, пристыдили капитана за дурное обращение с мальчиком из приличной семьи и забрали его к себе на корабль. С ними он вернулся во Францию.
Родственники встретили его ласково, но от мысли отдать в семинарию все еще не отказались. Жорж-Рене их переупрямил и в марте следующего года в Гавре поступил энсином на судно «Виль-де-Квебек», возившее грузы в Америку. Звание энсина в торговом флоте обычно давалось несовершеннолетним и было чуть выше, чем волонтер или ученик лоцмана. Кое-какой опыт у тринадцатилетнего Жоржа-Рене уже был.
Капитан на «Виль-де-Квебек» был человек жесткий и даже жестокий; с собственным малолетним племянником, взятым в плавание для обучения морскому делу, он обращался не лучше, чем с остальными. Как-то раз во время шторма в холодном море, у кромки льдов, он заставил мальчика вместе с энсином Плевилем лезть на мачту убирать обледенелые паруса; тот потом никак не мог спуститься, и Плевиль позвал матросов и помог спустить его на палубу в бочке. Дядя-капитан так разгневался на племянника, что велел сунуть его в бочку с ледяной водой. Плевиль позволил себе какие-то оскорбительные слова в адрес капитана; в ответ тот его ударил и велел заковать в цепи. Во всем этом не было ничего исключительного, такие тогда были порядки, но юный Плевиль то ли оскорбился, то ли испугался не на шутку - возможно, были и какие-то еще обиды или угрозы, о которых он не упомянул потом в мемуарах. В общем, когда 13 июня 1740 года «Виль-де-Квебек» пристал к берегу в устье реки Святого Лаврентия и наказанного энсина расковали и разрешили сойти на берег размять ноги, он сбежал. Его два дня искали, не нашли и продолжили плавание без него.
Карта французской Канады 1757 года - до того, как ее отбили у французов англичане в ходе Семилетней войны. https://www.loc.gov/resource/g3312s.ar022900/?r=0.047,-0.051,1.197,0.747,0
План у Плевиля был добраться по суше до Квебека, а там уже найти себе место на судне. Расстояние там несколько сот километров, по гористой местности, через густой лес без дорог. Добирался он 55 дней, ориентируясь по солнцу и на ночь забираясь на дерево, чтобы какие-нибудь звери не съели. Никакой еды у него с собой не было, а одежда уже через две недели пути изорвалась окончательно. Источники со ссылкой на мемуары Плевиля сообщают, что он не раз встречался с индейскими племенами, которые иногда заставляли его плясать для них (?), а иногда просто так делились едой и даже давали с собой сушеного мяса. В конце концов Жорж-Рене вышел к какой-то лачуге и уже на пороге свалился от истощения.
Доброе семейство франко-канадцев Дюбюиссон его приютило, отмыло, подлечило, подкормило и готово было оставить у себя на положении приемного сына. Он у них прожил почти два месяца, по мере сил помогая в поле и на заготовке сена, но потом все-таки засобирался домой. В конце сентября Квебек покидали последние французские суда, и выбирать было особо не из чего, так что Жорж-Рене поступил на шхуну, отправлявшуюся на Антильские острова. Он при этом назвался вымышленной фамилией Дювивье, поскольку все еще опасался повстречаться с капитаном «Виль-де-Квебек», который имел право силой заставить его вернуться на свое судно.
Вид Квебека с востока в 1688 г. https://www.quebec-cite.com/en/quebec-city/history-quebec
Вид Квебека с юго-востока. Гравюра 1781 года. https://www.quebec-cite.com/en/quebec-city/history-quebec . По сравнению с 1688 годом город не то чтобы сильно разросся, скорее наоборот. Квебек, который увидел Плевиль в 1740 году, выглядел, наверное, больше похожим на рисунок 1688 года.
Покинуть судно до завершения плавания, на которое заключался договор, было серьезной провинностью; беглецов ловили, возвращали, наказывали и обязывали прослужить до конца оговоренного срока. Сбегали не только из-за дурного обращения или тоски по дому - и на торговых, и на корсарских судах часто бывало, что матрос, получив часть жалования авансом до отплытия, сбегал при первой возможности (иногда даже не успев выйти в море), чтобы наняться на другое судно и там тоже получить аванс.
В Кап-Франсе (это главный город Сан-Доминго, французской колонии на острове Гаити) шхуна была продана на слом, а команду распустили, так что нашему Дювивье пришлось искать себе новое место. Выбора особого не было, и он поступил на флибустьерское судно, шедшее с грузом контрабанды куда-то на побережье Мексиканского залива, которое контролировали испанцы.
Вид и план Кап-Франсе в 1728 г. https://en.wikipedia.org/wiki/File:Cap_Fran%C3%A7ais_-_Gravure_ancienne_-_1728.jpg
Перевозкой контрабанды дело, конечно, не ограничивалось; флибустьеры, как им и положено, грабили испанские поселения на побережье, с переменным успехом отбиваясь от береговой охраны. На тот момент Франция с Испанией в очередной раз находились в состоянии войны, так что с французской точки зрения эта деятельность была не слишком предосудительной. Впрочем, Жорж-Рене флибустьерской романтикой не очаровался и постарался найти себе другое место.
Центральная Америка и Антильские острова в 1740 г. https://www.geographicus.com/P/AntiqueMap/indiaeoccidentalis-homannheirs-1740 Франция на тот момент владеет западной частью острова Гаити и несколькими островами в архипелаге Наветренных островов, в том числе Мартиникой и Гваделупой - это процветающие колонии, в большом количестве импортирующие рабов из Африки и экспортирующие в Европу сахар, хлопок, индиго и другие колониальные товары.
На отправляющееся во Францию судно «Виктор-Амадей» с портом приписки Гавр его взяли уже не энсином, а старшим шлюпочным матросом - все-таки и возраст был уже побольше, и опыт, и квалификация. Тем не менее место оказалось так себе, кормили матросов отвратительно; когда корабельные сухари клали в суп, чтобы размочить, оттуда всплывали черви, и их приходилось собирать с поверхности деревянной ложкой. Впрочем, в этом опять же не было ничего исключительного, и червивые сухари доставались в дальних плаваниях не только матросам, а и пассажирам, оплатившим проезд и питание на борту. Но на «Викторе-Амадее» со съестными припасами было как-то уж совсем плохо - настал момент, когда они просто закончились. Пришлось просить помощи у проходящего мимо французского судна.
Мир тесен, и судно оказалось из Гранвиля, родного города нашего героя. Это был «тресочник» (morutier) «Маргерит-Олив», ходивший за треской к Ньюфаундленду, как и «Ториньи», на котором Жорж-Рене впервые вышел в море четыре года назад. Шлюпочному матросу пришлось везти одного из офицеров с «Виктора-Амадея» на «Маргерит-Олив». Он по-прежнему опасался наказания за побег с «Виль-де-Квебек» и поначалу даже не стал сам подниматься на борт, а сидел в лодке, надвинув на лицо шляпу, но кому-то на «тресочнике» он показался знакомым, тот сообщил капитану, и это - вот совпадение! - был капитан Клеман, один из тех знакомых семьи, которые в 1739 году забрали тринадцатилетнего волонтера Плевиля с Ньюфаундленда. Капитан Клеман сначала не поверил, что это все тот же Жорж-Рене, поскольку его считали пропавшим два года назад, но пошел все-таки взглянуть сам, и дальше уже отпираться было бесполезно. Жорж-Рене поднялся на борт, земляки встретили его с распростертыми объятиями и лучшими бутылками из корабельного запаса, так что потом на обоих кораблях выпивали за возращение блудного сына. Надо полагать, капитан «Виктора-Амадея» отпустил своего шлюпочного матроса без возражений, потому что до Гавра 20 апреля 1742 года Жорж-Рене добрался уже на «Маргерит-Олив» с земляками.
Вид Гавра со стороны порта в 1740 г. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Le_Havre_vu_du_port_en_1740.jpg
Из Гавра он дал знать своим родным, что жив, и практически сразу же, 8 мая, вышел в море снова - его дядя капитан Тилли (Ле Пелле де Тилли) уходил в плавание и взял его к себе, теперь уже офицером.
В мемуарах Плевиль потом писал, что «научился командовать тем, что уже умел исполнять, но только достойным и уместным образом»: испытав на себе дурное обращение с матросами, он «смягчал их участь».
Вернувшись из плавания в июле следующего, 1743 года, Плевиль решил, что пора, наконец, поучиться, и стал в Каэне изучать математику и гидрографию - полезные науки для будущего капитана. Но долго проучиться не удалось; началась война на этот раз с Англией, что открывало большие перспективы для корсарства в Ла Манше и окрестностях. Плевиль отправился в Гавр, поступил лейтенантом на небольшое корсарское судно с 6 пушками и вышел в море. В первом же плавании на его долю достался и абордаж, в котором он активно участвовал, и сабельное ранение в руку, но, видимо, корсарствовать ему понравилось больше, чем грабить побережье с флибустьерами. По окончании первой экспедиции он провел пару месяцев дома в Гранвиле и снова собрался в море «сражаться против врагов государства». Очень удачно, когда интересы государства так хорошо совпадают с личной материальной заинтересованностью, правда? А если повезет, то помимо материальных благ возможны и государственные награды, и почести - примеры были и есть.
После возвращения в родной Гранвиль, где семью Ле Пелле хорошо знали, сразу две компании местных арматоров предложили Плевилю место первого лейтенанта на корсарском судне. Он выбрал маленькую шхуну «Франсуаз дю Лак» с шестью пушками и экипажем в 60-70 человек и отплыл из Гранвиля в конце июня 1744 года.
Из этого плавания Плевиль вернулся уже без ноги, но впереди у него было еще много разных приключений - см. Еще две истории про тех, кому повезло; Одноногий моряк, серебряная супница и немного латыни.
При всей разнице обстоятельств и происхождения, все-таки есть кое-что общее с капитаном Грэем, правда?
Иллюстрация Юрия Николаева к «Алым парусам». http://shop.armada.ru/books/617312/
«…Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: - «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили, тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному телу. Я хочу к маме». Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: - «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик. Если к вашим чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть ее дома одеколоном „Роза-Мимоза“. Этот выдуманный Гопом одеколон более всего радовал капитана и, закончив воображенную отповедь, он вслух повторял: - Да. Ступайте к „Розе-Мимозе“…
…Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление…
…Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал: - Слушай внимательно! Брось курить! Начинается отделка щенка под капитана.»
А.С. Грин «Алые паруса»
Эти слова можно в полной мере отнести к Жоржу-Рене ле Пелле де Плевилю (1726-1805). Сохранившиеся официальные документы и его собственные мемуары дают редкую возможность узнать, как становились капитанами в середине XVIII века - в истории Плевиля есть не только совершенно уникальные приключения, на которые была богата его жизнь, но и много вполне типичных обстоятельств.
Жорж-Рене Ле Пелле родился в Гранвиле (это на побережье Нормандии) 18 июня 1726 года. В Гранвиле их семейство обосновалось чуть ли не с самого основания города. Ле Пелле довольно давно числились дворянами, но к XVIII веку они балансировали где-то на грани между дворянством и буржуазией - большинство родни не могло похвастаться «благородным» образом жизни.
Гранвиль, «верхний город». https://en.tourisme-granville-terre-mer.com/impregnate/through-time/the-upper-town-of-granville/
В XVII веке прадед Жоржа-Рене разбогател, удачно вкладывая деньги в морские плавания - в мирное время торговые, в военное корсарские. Это, кстати, был один из немногих видов коммерции, которыми могли заниматься дворяне, не теряя своего статуса; правительство было заинтересовано в развитии флота, и даже высшая аристократия инвестировала в снаряжение судов. Но Ле Пелле, конечно, не просто вкладывали деньги, а занимались этим бизнесом непосредственно, в качестве арматоров, а иногда и капитанов. Как было принято, на полученные прибыли старались прикупить земельные владения; разных Ле Пелле именовали по названиям их собственных или отцовских владений. Некоторые владения были совсем мелкими, но в одном из них, в приходе Сен-Николя, имелся даже так называемый мануар (господский дом в феодальном поместье) - соответственно, некоторые родственники именовались Ле Пелле дю Мануар. Рассказывали, что у того разбогатевшего прадеда была в этом мануаре кладовая, полная золота.
Гранвиль на карте Кассини, середина XVIII века. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:GranvilleCassini.jpg?uselang=fr Гранвиль, несмотря на название (буквально «большой город»), совсем маленький - он занимает среднюю часть небольшого полуострова. К юго-востоку от города в приходе Сен-Николя обозначен «Мануар», принадлежавший семье Ле Пелле.
Однако в начале XVIII века состояние семейства сильно поубавилось. Дед Жоржа-Рене, Жак Ле Пелле дю Мануар, в молодости служил в престижном полку телохранителей, обзавелся при дворе дорогостоящими привычками и в конце концов промотал и проиграл в карты большую часть наследства. Золотая кладовая опустела, и своим двенадцати детям Жак не оставил почти ничего, кроме уважения земляков, заслуженного им в 1695 году, когда он был комендантом Гранвиля и оборонял город от англичан.
Скромного наследства хватило двоим старшим сыновьям, чтобы стать офицерами в армии: один командовал ротой в пехоте, другой в кавалерии. Еще один сын стал священником и получил место кюре Гранвиля, а двое младших, Пьер де Тилли и Эрве де Плевиль, пошли в моряки - необходимая для этого подготовка обходилась гораздо дешевле, чем дорогостоящая учеба в военной школе.
Капитан Эрве Ле Пелле де Плевиль обеспечивал своей семье приличный уровень жизни, но надеяться на богатое наследство его сыну Жоржу-Рене не приходилось. От родни со стороны матери тоже наследства не ожидалось - дедушка, флотский казначей, под конец жизни полностью разорился. В этой ситуации брат отца, кюре Гранвиля аббат дю Мануар, предложил определить племянника в духовное звание, надеясь со временем передать ему и свое место кюре. С раннего детства дядюшка пытался привить Жоржу-Рене вкус к богословию, но мальчик никакой склонности к этому не проявлял, а интересовался только морем.
Родственники все-таки отправили его изучать латынь в коллеж, но он не переставал надеяться их уломать и пойти с отцом в следующее плавание. Этому не суждено было случиться - в апреле 1739 года капитан Эрве де Плевиль умер.
Жорж-Рене приехал домой на похороны и снова стал убеждать родных, что ему надо стать моряком. Дядюшка-кюре устал спорить и решил отправить Жоржа-Рене в плавание, но так, чтобы навсегда отбить у строптивого подростка желание продолжать морскую карьеру. Он договорился с капитаном, чтобы мальчику трудов и лишений доставалось не просто полной мерой, а даже и с избытком.
В том же апреле 1739 года Жорж-Рене вышел в море волонтером на судне «Ториньи», арматором которого был родственник семьи Ле Пелле. Судно направлялось к берегам Канады на лов трески. На этот промысел уходили на полгода, а иногда и дольше: на берегу обустраивали стоянку, где часть команды оставалась разделывать и сушить рыбу, а потом с грузом уже сушеной трески суда возвращались либо прямо домой, либо заходили сначала в Испанию, Португалию или дальше в Средиземноморье, там сбывали груз и закупали оливковое масло, вино, ткани и прочие товары, на которые был спрос дома.
Тресковый промысел у берегов Ньюфаундленда. Виньетка на карте 1713 г. https://histoirebnf.hypotheses.org/23533
Капитан определил Жоржа-Рене выполнять обязанности юнги - это было ниже по статусу, чем волонтер. Юнг все гоняли нещадно, и некому было пожаловаться ни на унижения, ни на побои. То, что теперь принято называть харассментом, тоже не было редкостью, но надо полагать, что родственник арматора судна все-таки был от этого более защищен.
По прибытии на Ньюфаундленд юнгу Плевиля повысили до помощника кока; работы меньше не стало - то время, которое оставалось от кухонных дел, было занято заготовкой дров и строительством времянок на берегу. Когда начался лов трески, работать приходилось с трех часов утра до полуночи. Матросы выбрасывали горы выловленной трески на берег, где ее обрабатывали разделочники, а Плевиль целыми днями мыл разделанную треску по колено в воде. Сам он потом писал: «Все эти непрестанные труды были мне не по силам, но для меня было делом гордости доказать всем окружающим, что я создан не для того, чтобы сделаться приходским священником.»
Когда закончился лов и вся выловленная треска была разделана и определена сушиться, Жоржа поставили помогать конопатчикам, готовившим судно к обратному пути. Он разогревал деготь, сучил паклю, набивал и разжигал трубки для матросов.
Тем временем на другой корабль из Гранвиля, стоявший неподалеку от «Ториньи», как-то раз наведались его арматоры, которые были прежде хорошо знакомы с отцом Жоржа-Рене. Увидев его заляпанным смолой, на подхвате у конопатчиков, они возмутились, пристыдили капитана за дурное обращение с мальчиком из приличной семьи и забрали его к себе на корабль. С ними он вернулся во Францию.
Родственники встретили его ласково, но от мысли отдать в семинарию все еще не отказались. Жорж-Рене их переупрямил и в марте следующего года в Гавре поступил энсином на судно «Виль-де-Квебек», возившее грузы в Америку. Звание энсина в торговом флоте обычно давалось несовершеннолетним и было чуть выше, чем волонтер или ученик лоцмана. Кое-какой опыт у тринадцатилетнего Жоржа-Рене уже был.
Капитан на «Виль-де-Квебек» был человек жесткий и даже жестокий; с собственным малолетним племянником, взятым в плавание для обучения морскому делу, он обращался не лучше, чем с остальными. Как-то раз во время шторма в холодном море, у кромки льдов, он заставил мальчика вместе с энсином Плевилем лезть на мачту убирать обледенелые паруса; тот потом никак не мог спуститься, и Плевиль позвал матросов и помог спустить его на палубу в бочке. Дядя-капитан так разгневался на племянника, что велел сунуть его в бочку с ледяной водой. Плевиль позволил себе какие-то оскорбительные слова в адрес капитана; в ответ тот его ударил и велел заковать в цепи. Во всем этом не было ничего исключительного, такие тогда были порядки, но юный Плевиль то ли оскорбился, то ли испугался не на шутку - возможно, были и какие-то еще обиды или угрозы, о которых он не упомянул потом в мемуарах. В общем, когда 13 июня 1740 года «Виль-де-Квебек» пристал к берегу в устье реки Святого Лаврентия и наказанного энсина расковали и разрешили сойти на берег размять ноги, он сбежал. Его два дня искали, не нашли и продолжили плавание без него.
Карта французской Канады 1757 года - до того, как ее отбили у французов англичане в ходе Семилетней войны. https://www.loc.gov/resource/g3312s.ar022900/?r=0.047,-0.051,1.197,0.747,0
План у Плевиля был добраться по суше до Квебека, а там уже найти себе место на судне. Расстояние там несколько сот километров, по гористой местности, через густой лес без дорог. Добирался он 55 дней, ориентируясь по солнцу и на ночь забираясь на дерево, чтобы какие-нибудь звери не съели. Никакой еды у него с собой не было, а одежда уже через две недели пути изорвалась окончательно. Источники со ссылкой на мемуары Плевиля сообщают, что он не раз встречался с индейскими племенами, которые иногда заставляли его плясать для них (?), а иногда просто так делились едой и даже давали с собой сушеного мяса. В конце концов Жорж-Рене вышел к какой-то лачуге и уже на пороге свалился от истощения.
Доброе семейство франко-канадцев Дюбюиссон его приютило, отмыло, подлечило, подкормило и готово было оставить у себя на положении приемного сына. Он у них прожил почти два месяца, по мере сил помогая в поле и на заготовке сена, но потом все-таки засобирался домой. В конце сентября Квебек покидали последние французские суда, и выбирать было особо не из чего, так что Жорж-Рене поступил на шхуну, отправлявшуюся на Антильские острова. Он при этом назвался вымышленной фамилией Дювивье, поскольку все еще опасался повстречаться с капитаном «Виль-де-Квебек», который имел право силой заставить его вернуться на свое судно.
Вид Квебека с востока в 1688 г. https://www.quebec-cite.com/en/quebec-city/history-quebec
Вид Квебека с юго-востока. Гравюра 1781 года. https://www.quebec-cite.com/en/quebec-city/history-quebec . По сравнению с 1688 годом город не то чтобы сильно разросся, скорее наоборот. Квебек, который увидел Плевиль в 1740 году, выглядел, наверное, больше похожим на рисунок 1688 года.
Покинуть судно до завершения плавания, на которое заключался договор, было серьезной провинностью; беглецов ловили, возвращали, наказывали и обязывали прослужить до конца оговоренного срока. Сбегали не только из-за дурного обращения или тоски по дому - и на торговых, и на корсарских судах часто бывало, что матрос, получив часть жалования авансом до отплытия, сбегал при первой возможности (иногда даже не успев выйти в море), чтобы наняться на другое судно и там тоже получить аванс.
В Кап-Франсе (это главный город Сан-Доминго, французской колонии на острове Гаити) шхуна была продана на слом, а команду распустили, так что нашему Дювивье пришлось искать себе новое место. Выбора особого не было, и он поступил на флибустьерское судно, шедшее с грузом контрабанды куда-то на побережье Мексиканского залива, которое контролировали испанцы.
Вид и план Кап-Франсе в 1728 г. https://en.wikipedia.org/wiki/File:Cap_Fran%C3%A7ais_-_Gravure_ancienne_-_1728.jpg
Перевозкой контрабанды дело, конечно, не ограничивалось; флибустьеры, как им и положено, грабили испанские поселения на побережье, с переменным успехом отбиваясь от береговой охраны. На тот момент Франция с Испанией в очередной раз находились в состоянии войны, так что с французской точки зрения эта деятельность была не слишком предосудительной. Впрочем, Жорж-Рене флибустьерской романтикой не очаровался и постарался найти себе другое место.
Центральная Америка и Антильские острова в 1740 г. https://www.geographicus.com/P/AntiqueMap/indiaeoccidentalis-homannheirs-1740 Франция на тот момент владеет западной частью острова Гаити и несколькими островами в архипелаге Наветренных островов, в том числе Мартиникой и Гваделупой - это процветающие колонии, в большом количестве импортирующие рабов из Африки и экспортирующие в Европу сахар, хлопок, индиго и другие колониальные товары.
На отправляющееся во Францию судно «Виктор-Амадей» с портом приписки Гавр его взяли уже не энсином, а старшим шлюпочным матросом - все-таки и возраст был уже побольше, и опыт, и квалификация. Тем не менее место оказалось так себе, кормили матросов отвратительно; когда корабельные сухари клали в суп, чтобы размочить, оттуда всплывали черви, и их приходилось собирать с поверхности деревянной ложкой. Впрочем, в этом опять же не было ничего исключительного, и червивые сухари доставались в дальних плаваниях не только матросам, а и пассажирам, оплатившим проезд и питание на борту. Но на «Викторе-Амадее» со съестными припасами было как-то уж совсем плохо - настал момент, когда они просто закончились. Пришлось просить помощи у проходящего мимо французского судна.
Мир тесен, и судно оказалось из Гранвиля, родного города нашего героя. Это был «тресочник» (morutier) «Маргерит-Олив», ходивший за треской к Ньюфаундленду, как и «Ториньи», на котором Жорж-Рене впервые вышел в море четыре года назад. Шлюпочному матросу пришлось везти одного из офицеров с «Виктора-Амадея» на «Маргерит-Олив». Он по-прежнему опасался наказания за побег с «Виль-де-Квебек» и поначалу даже не стал сам подниматься на борт, а сидел в лодке, надвинув на лицо шляпу, но кому-то на «тресочнике» он показался знакомым, тот сообщил капитану, и это - вот совпадение! - был капитан Клеман, один из тех знакомых семьи, которые в 1739 году забрали тринадцатилетнего волонтера Плевиля с Ньюфаундленда. Капитан Клеман сначала не поверил, что это все тот же Жорж-Рене, поскольку его считали пропавшим два года назад, но пошел все-таки взглянуть сам, и дальше уже отпираться было бесполезно. Жорж-Рене поднялся на борт, земляки встретили его с распростертыми объятиями и лучшими бутылками из корабельного запаса, так что потом на обоих кораблях выпивали за возращение блудного сына. Надо полагать, капитан «Виктора-Амадея» отпустил своего шлюпочного матроса без возражений, потому что до Гавра 20 апреля 1742 года Жорж-Рене добрался уже на «Маргерит-Олив» с земляками.
Вид Гавра со стороны порта в 1740 г. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Le_Havre_vu_du_port_en_1740.jpg
Из Гавра он дал знать своим родным, что жив, и практически сразу же, 8 мая, вышел в море снова - его дядя капитан Тилли (Ле Пелле де Тилли) уходил в плавание и взял его к себе, теперь уже офицером.
В мемуарах Плевиль потом писал, что «научился командовать тем, что уже умел исполнять, но только достойным и уместным образом»: испытав на себе дурное обращение с матросами, он «смягчал их участь».
Вернувшись из плавания в июле следующего, 1743 года, Плевиль решил, что пора, наконец, поучиться, и стал в Каэне изучать математику и гидрографию - полезные науки для будущего капитана. Но долго проучиться не удалось; началась война на этот раз с Англией, что открывало большие перспективы для корсарства в Ла Манше и окрестностях. Плевиль отправился в Гавр, поступил лейтенантом на небольшое корсарское судно с 6 пушками и вышел в море. В первом же плавании на его долю достался и абордаж, в котором он активно участвовал, и сабельное ранение в руку, но, видимо, корсарствовать ему понравилось больше, чем грабить побережье с флибустьерами. По окончании первой экспедиции он провел пару месяцев дома в Гранвиле и снова собрался в море «сражаться против врагов государства». Очень удачно, когда интересы государства так хорошо совпадают с личной материальной заинтересованностью, правда? А если повезет, то помимо материальных благ возможны и государственные награды, и почести - примеры были и есть.
После возвращения в родной Гранвиль, где семью Ле Пелле хорошо знали, сразу две компании местных арматоров предложили Плевилю место первого лейтенанта на корсарском судне. Он выбрал маленькую шхуну «Франсуаз дю Лак» с шестью пушками и экипажем в 60-70 человек и отплыл из Гранвиля в конце июня 1744 года.
Из этого плавания Плевиль вернулся уже без ноги, но впереди у него было еще много разных приключений - см. Еще две истории про тех, кому повезло; Одноногий моряк, серебряная супница и немного латыни.
При всей разнице обстоятельств и происхождения, все-таки есть кое-что общее с капитаном Грэем, правда?
Иллюстрация Юрия Николаева к «Алым парусам». http://shop.armada.ru/books/617312/
«…Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: - «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили, тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному телу. Я хочу к маме». Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: - «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик. Если к вашим чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть ее дома одеколоном „Роза-Мимоза“. Этот выдуманный Гопом одеколон более всего радовал капитана и, закончив воображенную отповедь, он вслух повторял: - Да. Ступайте к „Розе-Мимозе“…
…Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление…
…Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал: - Слушай внимательно! Брось курить! Начинается отделка щенка под капитана.»