Истории про Жана Бара. Побег из плена (начало)

[rinah_2]

Эту историю про Жана Бара рассказал в своих мемуарах его современник и, так сказать, коллега Клод де Форбен (1656-1733), сам по себе персонаж очень яркий, хотя по-человечески, пожалуй, не особенно симпатичный. Мемуары его считаются более или менее достоверным источником, с поправкой на то, что он неизменно превозносит собственные заслуги, а неудачи объясняет неблагоприятными обстоятельствами, чужими ошибками и некомпетентностью, происками врагов и т.д. В данном случае у него не было причин как-то искажать роль Жана Бара, так что можно верить его рассказу.



Командующий эскадрой граф Клод де Форбен-Гардан. Портрет работы Антуана Грэнкура (1748-1823) написан в 1780-1782 по заказу Людовика XVI в серии портретов знаменитых моряков для здания Морского министерства в Версале. Прижизненных достоверных портретов не нашлось. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Claude_de_Forbin.jpg Крест на красном банте - военный орден Святого Людовика.



Ну а с точки зрения читабельности мемуары де Форбена выгодно отличаются от многих других, поскольку автор, не полагаясь на свои скромные литературные способности, привлек к обработке текста профессионального литератора. Морской терминологии и пушечной пальбы здесь только самый необходимый минимум, так что не буду пересказывать своими словами, а дам перевод.

Дело происходит в 1689 году, Жан Бар к тому времени уже не просто корсар, а еще и офицер королевского флота, имеющий звание капитана фрегата (это меньше, чем «капитан корабля», но все равно изрядное достижение для простолюдина).

Начавшиеся военные действия на море - часть так называемой «Войны Аугсбургской лиги». Франция тогда воевала практически против всей Европы, имея в союзниках только Турцию (!) и беглого английского короля-католика Якова II, которого в 1688 году англичане свергли в ходе так называемой Славной революции и заменили на протестанта Вильгельма Оранского, который претендовал на английский престол не только в качестве мужа старшей дочери Якова II, но и сам по себе, поскольку его мать Мария-Генриетта Стюарт была родная сестра этого самого Якова II. Ну а французскому королю Людовику XIV Яков II приходился двоюродным братом, а Вильгельм Оранский - двоюродным племянником. В общем, семейная такая война. Подробности всех этих достопамятных событий можно погуглить, источников множество; кое-какие дополнительные материалы будут в самом конце следующего поста.

Перевод отрывка из мемуаров Клода де Форбена в один пост не поместился, окончание тоже в следующем посте.

***

…Английские протестанты уже давно были весьма недовольны тем покровительством, которое король Яков II оказывал католикам; они опасались, как бы этот государь, отменив постепенно эдикты, изданные в разное время прежде против римского вероисповедания, не сделал его в конце концов господствующим в своих государствах. Полные решимости пойти на все, чтобы это предотвратить, они тайно отправили своих представителей в Голландию, чтобы вступить в переговоры с принцем Оранским и предложить ему королевский трон Великобритании, если он пожелает их защитить.

Эти действия не могли остаться настолько тайными, чтобы Франция о них не узнала. Король заявил по этому поводу протесты Генеральным Штатам, которые, чтобы выиграть время, дали уклончивый и ничего не значащий ответ. Принц Оранский, который сам уже с давних пор замышлял сделаться королем Англии, а в тот момент опасался все потерять (так как королева была беременна), прислушался к предложениям посланцев и тайно сделал все необходимые приготовления для своего предприятия.

Ему нужно было заручиться поддержкой семи Соединенных Провинций и нескольких германских князей. Он так успешно привлек их на свою сторону, что они стали всеми силами ему помогать, вплоть до того, что отправляли к нему свои войска, оставляя собственные страны беззащитными. Когда все было готово, принц вышел в море с многочисленным флотом и поднял флаг Англии с надписью «За веру и свободу».

В пути непогода лишь задержала его на несколько дней, не причинив иного ущерба, и он благополучно высадился в портах Дартмута и Торбея, где народ встречал его как посланного небесами освободителя. Лондон, провинции, войска на суше и на море все встали на его сторону. Тогда король, видя свое небезопасное положение, не смог противостоять буре и перебрался во Францию в ожидании более благоприятного времени, надеясь вернуться в Англию и с мечом в руке восстановить свои права. Так завершилась эта великая революция, ставшая причиной войны, которую король объявил вначале императору и голландцам.

В связи с этой новой войной мало кто из офицеров остался не у дел. Я явился к господину де Сенеле, и он меня отправил в Дюнкерк, где мне дали под командование шестнадцатипушечный фрегат с приказанием крейсировать в Ла Манше. Я уже несколько дней был в плавании, когда комендант Кале меня известил, что испанцы объявили нам войну, так что я теперь могу задерживать все, какие мне попадутся, испанские суда. Уже на следующий день я повстречал четыре небольших судна из Остенде, которые шли вслед за принадлежащим англичанам торговым караваном. Я без затруднений их остановил, и поскольку им было неизвестно, что у нас с Испанией война, они дали отвести себя в Дюнкерк, где их конфисковали в пользу короля.



Жан-Батист Кольбер, маркиз де Сенеле (1651-1690) - сын великого Кольбера и его преемник на посту государственного секретаря по делам флота. Портрет работы Марка Наттье (1642-1705) написан в 1676 году на основе работы Клода Лефевра (1632-1675). https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Marc_Nattier_d%27apr%C3%A8s_Claude_Lef%C3%A8bvre,_Jean-Baptiste_Colbert,_marquis_de_Seignelay_(1676).jpg

Через несколько дней я снова вышел в море вместе с Жаном Баром, капитаном фрегата, который ходил на небольшом корабле с двадцатью четырьмя пушками. У нас был приказ сопроводить в Брест несколько судов с грузом, зафрахтованных для короля. Помимо своей команды в сто двадцать человек, я еще взял на борт в Дюнкерке сто солдат, которых надо было отвезти в Брест.

Во время этого плавания к нам подошел четырнадцатипушечный голландский корсар узнать, кто мы такие; я за ним погнался и догнал. Его собственное неблагоразумие сгубило более половины его команды: увидев, что я собираюсь идти на абордаж, он додумался заколотить гвоздями люки, чтобы людям некуда было бежать, и они защищались бы до последнего.

Начался абордаж. Более кровавого мне не приходилось видеть: эти несчастные бились с отчаянием обреченных, так что их палуба в одно мгновение покрылась мертвыми телами. При виде этого я перепрыгнул на их корабль, чтобы прекратить бойню, иначе ни один из них не уцелел бы, настолько мои люди были обозлены оказанным сопротивлением.

Отведя в Брест те суда, которые нам надлежало сопроводить, мы пошли оттуда в Гавр и уже там узнали, что теперь находимся в состоянии войны с англичанами. По этому поводу нам было приказано на них нападать, и спустя несколько дней мы предприняли довольно отважное дело, которое обернулось для нас плохо, как это будет видно из дальнейшего рассказа.

Придя в порт, мы нашли там готовыми к отплытию двадцать торговых судов. Они попросили, чтобы мы их сопровождали, на что мы охотно согласились. На траверзе острова Уайт за нами погнались два пятидесятипушечных английских корабля. Погода была ясная и море очень спокойное, с небольшим ветром. При виде этих двух кораблей, направлявшихся атаковать наш караван, мы с Баром стали решать, как нам поступить. Самым безопасным было бы покинуть караван, и по правде говоря, не было иного способа спасти наши два корабля. Однако, как ни опасно было идти на врага, я счел бегство совершенно неподобающим. Я высказал Бару, что поскольку, действительно, наши с ним корабли легкие и быстроходные, мы могли бы легко спастись, если бы захотели; но оказавшись в безопасности благодаря такому маневру, мы опозорим себя перед всем светом - эти два корабля без всякого сомнения захватят более половины наших судов, а на нас непременно падет ответственность за такое прискорбное событие, и станут говорить, что только от нас зависело предотвратить эту потерю, начав обороняться.

Я добавил, что если он захочет последовать моему совету, то мы с ним рискнем и пойдем на подвиг, который нам создаст репутацию и непременно поспособствует продвижению наших дел при дворе. Надо только вооружить два самых больших торговых судна из каравана и усилить на них команду, взяв матросов с других судов, и тогда с этим подкреплением мы нападем на тех двух англичан, если они продолжат за нами гнаться - мы с ним оба пойдем на абордаж корабля командующего, пока двое торговцев будут отвлекать другой корабль, обстреливая его из пушек, а если абордаж будет удачен и нам повезет захватить первый корабль, то мы им воспользуемся, чтобы атаковать второй, которому будет трудно от нас уйти.

Мои соображения пришлись ему по нраву; мы пошли в атаку и сцепились с английским кораблем, но Бар, к несчастью, проскочил мимо него. Я это заметил, и мне стало понятно, что нас скоро захватят. Я, однако же, предпочел подвергнуться опасности погибнуть, но не бросать затеянное. Солдаты и матросы с наших фрегатов, которые не могли перейти на вражеский корабль, с носа вели стрельбу из ружей и бросали гранаты.

Могло выйти так, что волны или ветер помогли бы абордажу совершиться как должно; я даже некоторое время обольщался надеждой на это, но вскоре мы лишились такой возможности из-за трусости обоих торговцев, которые бросили нас вместо того чтобы сражаться, как они обещали. Их бегство позволило второму английскому кораблю прийти на помощь своему товарищу; с этого момента наши силы стали совсем неравны, и мы ясно видели, что ускользнуть нам почти невозможно; однако несмотря на это мы продолжали сражаться хотя бы для того, чтобы дать каравану больше времени для бегства, или, по крайней мере, чтобы врагам победа не обошлась совсем уж дешево.

Этот бой был долгим и кровавым; он продолжался целых два часа, то есть гораздо дольше, чем нужно времени для абордажа. У меня две трети команды было убито, а я сам получил шесть ран, не столько опасных, сколько причиняющих неудобство; однако мы все еще сражались. Я спустился с палубы вниз, чтобы меня перевязали, потому что я терял много крови. Мой слуга, который полагал меня опасно раненным, в слезах следовал за мной; я пригрозил вышибить ему мозги, если он не вернется на палубу продолжать бой, и сказал, что сам вслед за ним поднимусь туда сразу же, как только мне остановят кровь.

Команда, оставшись без командира и видя, что вся палуба покрыта мертвыми телами, помышляла уже только о собственном спасении. Мой слуга, поднявшись, нашел их в таком расположении духа; увидев, как шестеро матросов прыгают в шлюпку, он последовал за ними, не заботясь о том, в каком состоянии оставляет меня, и отправился вместе с ними на одно из торговых судов каравана, которое приняло их на борт.

Пока мне приходилось так тяжело, Бар, со своей стороны, был не в лучшем положении: большая часть людей у него была убита или ранена, и сам он получил ранение в голову. Наконец, видя себя совсем не в силах обороняться, мы сдали оба наши фрегата и перешли на вражеский корабль. Капитан его был убит; корабельный писарь озаботился тем, чтобы меня перевязали. На мне был надет очень приличный кафтан; команда не замедлила им завладеть, как и остальной моей одеждой. Меня раздели догола, а взамен дали какую-то кофту вместо рубашки и грубые кюлоты с дырой на заду слева. Один из матросов разулся и отдал мне свои башмаки, а еще один одарил меня скверным колпаком.



Завершение боя 22 мая 1789 года, в котором Жан Бар и Форбен, хоть и лишились уже мачт, сдались только после того, как убедились в уходе своего каравана. Гравюра 1806 года (Наполеон использовал образ Жана Бара в пропагандистских целях). https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Forbin_et_Jean_Bart_capture_en_1689.jpg

Бару повезло больше, чем мне - ему оставили его одежду, потому что он немного говорил по-английски. В таком пригожем виде я был, когда нас привезли в Плимут, где комендант задал нам роскошный обед. Поскольку имя мое было известно, меня, несмотря на мое смехотворное одеяние, усадили в кресло на самое почетное место. Я до сих пор не могу без смеха вспоминать, какую противоположность составляла моя одежда тому месту, которое я занимал. Тогда, впрочем, я не смеялся; меня остро задевало недостойное поведение коменданта, вся любезность которого ограничилась одним этим обедом.

Хотя он видел, что я во всем испытываю нужду, у него не хватило порядочности предложить мне рубашку. Офицеры, которые были с нами за столом - а среди них было несколько французов, чьи имена я не стану называть, чтобы их не позорить - оказались не более щедрыми, чем он. Я был настолько возмущен тем, как со мной обращались и те, и другие, что поел совсем немного, после чего дал понять, что нуждаюсь в отдыхе более, чем в чем-либо другом, и попросил коменданта поместить меня куда-нибудь, где меня оставят в покое. Он сжалился надо мной и распорядился отвести меня и Бара в какой-то кабак и держать там под надежной охраной.

Едва придя туда, я улегся, размышляя о своем злосчастном приключении. Я успел только лечь в постель, когда пришли мне сказать, что какой-то человек желает со мной поговорить. Я встал посмотреть, в чем дело, и с удивлением увидел ювелира Ромьё, того самого, к которому я некогда в Марселе принес серебряные вилки, украденные мною у брата.

Королевские эдикты против гугенотов вынудили этого доброго старика перебраться в Англию. Увидев его, я преисполнился радости и обратился к нему по имени. Он меня узнал и сказал, проливая слезы: «Как только я узнал о вашем прибытии, я все бросил и пошел обнять вас. Для меня величайшее горе, что я не в состоянии вам помочь в том печальном положении, в котором я вас вижу. Я был принужден покинуть Марсель из-за своей веры; я потерял все свое достояние, и мне приходится зарабатывать на жизнь, служа приказчиком в лавке.»

«Не огорчайтесь, - сказал я ему. - Я знаю ваше доброе сердце и знаю всё, что вы желали бы для меня сделать; благодарю вас за это. Но поскольку расстройство ваших дел не позволяет вам оказать мне кое-какую помощь, не знаете ли вы здесь какого-нибудь торговца, который пожелал бы, под ваше честное слово, дать мне деньги, которые могут мне понадобиться? Он несомненно на этом ничего не потеряет, а я устрою, чтобы ему заплатили во Франции, в любой провинции королевства, в какой он пожелает.» Подумав немного, он мне ответил, что у него есть друг, к которому он может обратиться, и что он готов потрудиться ради меня.

И действительно, через два часа он ко мне привел торговца по имени Уварен, который готов был дать мне все, что я попрошу, под вексель на такую же сумму с уплатой господину Ле Жандру в Руане. Мне большего и не требовалось. Я тут же выписал вексель на пятьсот экю с получением от господина де Лувиньи, интенданта в Гавре; под этот вексель я взял наличными только два десятка экю на мелкие расходы в кабаке и попросил сьера Уварена заказать для меня пошить рубашки и кафтан, а на остаток взял расписку.

Уже на следующий день после прибытия в Плимут я из своей тюрьмы написал господину де Сенеле. Я пространно и подробно описал ему все, что произошло; не зная, как посмотрит двор на наше приключение, я не забыл упомянуть ничего такого, что могло, как я считал, служить нам оправданием.

Располагая в изобилии свободным временем, я проводил большую часть дня, а иногда и ночи, в размышлениях о том, как выбраться из того положения, в котором я оказался. Я подумал, что мне может оказаться полезна протекция маршала Шомберга, который из-за веры перебрался в Англию. Я ему написал и просил сделать так, чтобы меня отвезли в Лондон, где мне будет проще хлопотать о своем обмене.

Он мне ответил, что рад случаю сделать мне приятное и поговорит об этом с королем. Не знаю, сдержал ли он свое обещание; может быть, он и оказал бы мне услугу, о которой я его просил, но я ему не оставил на это времени. Желание выйти из заключения и опасения по поводу томительных проволочек при обмене, который далеко не всегда совершается желаемым образом в назначенном месте, в сочетании с теми строгостями, которые нам приходилось терпеть со стороны коменданта Плимута, так и не соглашавшегося выпустить нас в город под честное слово, заставило нас с Баром всерьез задуматься о побеге.

Случай не замедлил представиться. Один моряк из Остенде, родственник Бара, ходивший на небольшом судне, был вынужден пристать в Плимуте. Он пришел нас навестить; мы рассказали ему о своем плане, и я от себя предложил ему четыреста экю, если он захочет нам помочь. Услышав о такой сумме, он вытаращил глаза и полностью отдал себя в наше распоряжение. Свою службу нам он начал с того, что принес нам напильник, которым надо было понемногу распилить железные прутья, заграждающие наше окно. Я перепилил один из прутьев так хорошо, что он уже почти ни на чем не держался. Чтобы этого никто не обнаружил, я залеплял свою работу жеваным хлебом, смешанным с сажей.

Тем временем мои раны заживали. Комендант прислал мне своего хирурга, который был фламандец. Хирург хотел перебраться во Францию, но не мог этого сделать из-за недостатка денег; мы приняли его в свой заговор. Наконец, мы еще привлекли на свою сторону двоих юнг, которые были к нам приставлены в качестве слуг; они должны были нам очень пригодиться, так как могли свободно выходить всякий раз, когда считали нужным.

Нам теперь не хватало только судна. Моряк из Остенде охотно отдал бы нам свое, но помимо того, что он не вполне был его владельцем (это, впрочем, стало бы не самым большим препятствием), пришлось бы посвящать в наши тайные планы слишком много людей.

Пока мы над этим думали, юнги, которых надежда на некоторое вознаграждение побуждала усердно нам служить, вечером одиннадцатого дня нашего заключения прибежали нам сказать, что спасение наше зависит теперь только от нас, а у них есть для этого все необходимое. По их словам, они только что нашли владельца небольшой лодки, норвежского яла, лежащего пьяным у себя в лодке; они его оттуда вытащили, перенесли в другую лодку поблизости, а его лодку угнали в дальний угол порта, где мы сможем ночью в нее забраться, оставаясь незамеченными.



Лодка, о которой идет речь, выглядела примерно так. https://en.wikipedia.org/wiki/File:Oselver3.jpg

Мне показалось, действительно, что более благоприятного случая нам не найти; Бар с этим согласился. Тогда, не теряя времени, я сказал хирургу, который пришел меня перевязать, чтобы он сходил за моряком из Остенде и передал ему от меня погрузить в лодку, которую ему укажут юнги, хлеба, пива, головку сыра, буссоль, компас и морскую карту, а когда без шума все приготовит, прийти около полуночи нас известить. В качестве сигнала следовало бросить камень в наше окно. Все было исполнено в точности. Услышав их, я допилил напильником прут решетки, а потом, связав вместе наши две простыни, мы приготовились спускаться.



Условно реалистическая (по сравнению с другими) иллюстрация конца XIX - первой половины ХХ века изображает, как Жан Бар и Клод де Форбен спускаются из окна по связанным простыням. https://www.musees-dunkerque.eu/destination-musee/le-musee-numerique/jean-bart-lhomme-et-son-mythe/raymond-de-la-neziere-evasion-de-jean-bart-et-de-forbin Автор Раймон де ла Незьер (1865-1953)

До ухода я написал два письма и оставил их у себя на столе: одно для коменданта, в котором я его благодарил за все его любезности, обещая при случае ответить ему тем же, а другое для господина Уварена - в нем я, выразив ему благодарность за оказанные мне добрые услуги, просил его расплатиться с хозяином кабака по всем моим тратам в этом заведении, составить счет всего, что он сам мне предоставил, и отправить господину Ле Жандру, чтобы за все был незамедлительно произведен расчет.

Когда все было готово для нашего побега, я простился со своим лейтенантом, который был в заключении вместе с нами и охотно бы за нами последовал, но поскольку он был однорукий и вдобавок довольно толстый малый, попытайся он бежать, нас бы непременно заметили. В утешение я его заверил, что если нам посчастливится добраться до Франции, я буду всеми силами стараться устроить его освобождение. Поскольку он видел, что ему бежать невозможно, он легко согласился остаться; он даже помог нам, насколько мог, сначала отвлекая наших охранников, пока мы выбирались, а после нашего ухода еще долго разговаривая вслух сам с собой, как будто он все еще говорил с нами. Спустившись из окна, мы пошли и сели в ял - Бар, я, хирург и двое юнг.

Когда выходишь из тюрьмы, чувствуешь такую легкость, что ни во что не ставишь опасность, как бы велика она ни была. Мы сели в эту маленькую лодку с такой уверенностью, как если бы это был адмиральский корабль. Там нашлось только два весла - одно длинное, другое маленькое. Поскольку мои раны еще кровоточили, я был не в состоянии грести и взялся за руль; Бар взял большое весло, а один из двух юнг маленькое. Так мы прошли через рейд, среди двух десятков судов, с которых нам со всех сторон кричали: «Куда идет шлюпка?». Барт отвечал по-английски «Fisherman!», то есть «рыбаки».

Опасность придавала нам сил; мы шли через Ла Манш двое суток с половиной при очень ясной погоде, под прикрытием тумана, который благоприятствовал нашему бегству. На протяжении всего этого долгого перехода Бар греб все время с неослабной силой, прерываясь лишь для того, чтобы второпях съесть кусок; наконец, мы прибыли на побережье Бретани, проделав шестьдесят четыре лье меньше чем за сорок восемь часов.



Жан Бар, Форбен, французский хирург и двое юнг совершают побег из английского плена и пересекают Ла Манш на гребной лодке в 1689 году. Гравюра из той же пропагандистской серии 1806 года. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Jean_Bart_et_Forbin_s_echappant_d_Angleterre_en_1689.jpg Лодка здесь не совсем соответствует описанию «норвежского яла» - у него нос и корма устроены одинаково. Ну и длинное весло почему-то досталось юнге, а не Жану Бару. В остальном, опять же, все реалистично по сравнению с некоторыми другими картинками.

Ранним утром мы выбрались на сушу в шести лье от Сен-Мало возле деревни, которая называется Арки. При высадке нас обнаружил отряд из шести человек, отправленный вдоль берега задерживать протестантов, которые перебирались в Англию. Один из этих солдат, служивший прежде сержантом в морской пехоте и знавший меня, подошел ко мне, поприветствовал и сказал: «Ах, сударь, как я рад вас снова видеть! Вас сочли погибшим.» И действительно, так думали. Слух этот прошел из-за того, что по речам моего сбежавшего слуги поняли, что я от полученных ран умер; мой старший брат, капитан военного корабля, посланный на разведку, повстречал торговое судно, подобравшее моих матросов, и по тому, как они ему доложили, в каком состоянии меня оставили, он уже не сомневался, что я действительно мертв. Маршал д'Эстре, который был тогда командующим в Бресте, хотел наказать моего слугу за то, что тот меня так бросил, но слугу допросили, и обстоятельства его бегства предстали в таком благоприятном свете, что его очистили от обвинения и отпустили.



Жан Бар и шевалье де Форбен высаживаются на берег неподалеку от Сен-Мало под приветственные возгласы соотечественников. Иллюстрация Альфреда (1848-1908) к книге «Знаменитые побеги». Здесь, по крайней мере, все очень правдоподобно одеты и обуты. https://www.album-online.com/detail/en/YjIwMzIxMA/jean-bart-chevalier-claude-forbin-evades-plymouth-1689-debarquerent-saint-alb4728759

По прибытии моем в Сен-Мало несколько купцов, будучи осведомлены о том положении, в котором я оказался, открыли мне свои кошельки и предложили помощь во всем, что от них зависело. Я поблагодарил их за щедрое предложение, но удовольствовался тем, что взял двадцать луи у господина Дюге, комиссара морского набора в этом департаменте, и с этим на почтовых лошадях отправился ко двору. Бар не захотел ехать со мной; с присущей ему робостью он опасался, что нашими действиями там недовольны, и был рад предоставить мне прощупать брод.

Я отправился в путь сначала в Дюнкерк, а оттуда в Гавр, где повидал интенданта господина де Лувиньи. Я поговорил с ним о векселе на пятьсот экю, который выписал на него; он обещал расплатиться, как только вексель ему представят. Получив это обещание, я поехал в Руан, чтобы там повидать господина Ле Жандра; я отдал ему записку, полученную от господина Уварена, и попросил все устроить к удовлетворению этого негоцианта, который столь любезно мне услужил. Я сказал ему, что для этого надо лишь обратиться к господину де Лувиньи, который отсчитает ему всю потребную сумму денег, как мы с ним договорились.

(окончание перевода в следующем посте)