О взаимной гордости поколений друг другом
Оригинал взят у teterevv в О взаимной гордости поколений друг другом
В России традиционные представления о семье не дали цепи поколений рассыпаться до конца. Перегорев буйством молодости, молодежь вдруг открывает для себя идеалы своих родителей. Я это вижу по разным молодым людям, совершенно различных возрастов. Не все, но многие, входя в возраст мужчин, вдруг начинают говорить на темы и тем языком, против которого и была направлена либеральная пропаганда последней четверти века.
Толстой - великий писатель. Спешу это сразу сказать, чтобы как это было при обсуждении Гете, меня не стали упрекать в том, что я позерствую, позволяя себя критиковать Толстого и как писателя, и как человека. Я многое в творчестве и жизни Толстого не принимаю. Категорически и непримиримо. Вслед за знатоками и критиками творчества Толстого я разделяю его творческую судьбу (да и просто судьбу) на различные этапы. Последнюю треть я не принимаю вообще. Относительно второй трети - принимаю не все и с оговорками. Но вот что я не могу отнять у великого писателя, так как это гениальное чувствование и описание некоторых состояний души человека и природы, которые он сумел выразить словом, как никто другой.
Мне все это вспомнилось на днях, когда наблюдал за младшей пятилетней дочерью. Она возилась с планшетом своей старшей сестры, на котором ей позволено иногда поиграть в какие-то развивающие игры. Я не сторонник такого раннего и близкого знакомства ребенка с гаджетами и девайсами (как там все это зовется ныне). Коробку с карандашами я считаю более полезной вещью. И, слава Богу, мои младшие дочери много и часто рисуют, читают, поют и просто бегают. То есть делают то, что делал и я в их годы. Но уйти в полный «затвор» от современного мира тоже считаю неверным. Не дома, так в школе, садике, в гостях, - дети все равно познакомятся со всеми соблазнами и симулякрами современности.
И вот, мы сидим на кухне, дочь что-то там делает в планшете. Потом она по большому секрету мне рассказывает, что установила новую игру на планшет. Я в недоумении! Покажи, - говорю ей. И она радостно начинает тыкать пальцами в какой-то англоязычный интерфейс и запускать игру, в которой какие-то рыбки перепрыгивают в какие-то бассейны. Она делает это очень уверено и спокойно. Я же поражен и потрясен. Она не знает английского языка. И представляю, сколько попыток ей стоило установить игру и в ней разобраться. Какие волю и терпение надо было проявить, чтобы сделать это. С одной стороны я ей горжусь, а с другой пугаюсь.
Мне становится страшно, потому что для старших детей именно я был тем «сталкером», который их потихоньку и постепенно вводил в современность. А тут все с точностью до наоборот. Младшая бежит впереди меня, а я за ней не поспеваю. Она совершенно другая. И то, что спустя полчаса она уже рисует карандашами очередной свой шедевр на бумаге, не отменяет эту чуждую для меня область ее бытия, в которой я для дочери уже не могу быть абсолютным авторитетом.
Извечный вопрос отцов и детей. И вот как раз на этом месте размышлений я вспомнил «Войну и мир» Толстого. Вспомнил конкретные сцены из этого эпического произведения. В школе я его не любил. Слишком длинно, да и не все те схемы восприятия, которые нам навязывались некоторыми учителями, я разделял. А кроме всего я не мог понять в те годы именно то, в чем Толстой особенно силен - в описании движения духа и души героев. Только уже в зрелом возрасте я оценил всю многогранность и глубину созданного Толстым психологического мира героев «Войны и мира». Но я не призываю убирать его из школьной программы! Напротив! Именно то, что я читал его в школе, мне и позволило войти в мир этого произведения уже во взрослые годы так легко и полно. Да и замена «Войны и мир» на произведения Булгакова или Пастернака для меня явно не равноценна.
В первую очередь мне вспомнилась сцена прощания старого князя Болконского с сыном, перед его отъездом на первую военную компанию против Наполеона.
«Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь, в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
- Едешь? - И он опять стал писать.
- Пришел проститься.
- Целуй сюда, - он показал щеку, - спасибо, спасибо!
- За что вы меня благодарите?
- За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! - И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. - Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, - прибавил он.
- О жене... Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю...
- Что врешь? Говори, что нужно.
- Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером... Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
- Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, - говорил князь Андрей, видимо смущенный. - Я согласен, что из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
- Гм... гм... - проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. - Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
- Плохо дело, а?
- Что плохо, батюшка?
- Жена! - коротко и значительно сказал старый князь.
- Я не понимаю, - сказал князь Андрей.
- Да нечего делать, дружок, - сказал князь, - они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
- Что делать? Красива! Я все сделаю. Ты будь покоен, - говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
- Слушай, - сказал он, - о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
- Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно
- Все исполню, батюшка, - сказал он.
- Ну, теперь прощай! - Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. - Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет... - Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: - А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно! - взвизгнул он.
- Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, - улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
- Еще я хотел просить вас, - продолжал князь Андрей, - ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас... пожалуйста.
- Жене не отдавать? - сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
- Простились... ступай! - вдруг сказал он. - Ступай! - закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета».
При всей внешней отчужденности двух людей, они настолько близки, что князя Андрея даже пугает степень этой близости и понимание его жизни со стороны отца. Пугает, но и радует. А ведь они разделены многим. Годами, эпохами, образами жизни, привычками и т.д. И, тем не менее, они близки, как могут только отец и сын. Близки и едины в представлениях о сущностном и важном для них обоих. Толстой показывает некую цепь, которая и обеспечивает преемственность поколений. В которой родители представляют предмет для гордости детей за счет уже сделанного. А дети являют собой предмет для гордости родителей, которые видят, что сделанное предыдущими поколениями передается в их надежные руки.
В нашей стране в конце прошлого века случился страшный излом этой цепи. Все сделанное до этого времени была названо злом. Предмет для гордости - стал поводом для позора. И опоры для оценки себя, со стороны нового поколения стали задаваться им самим. А это просто невозможно. Это ущербно и путь в никуда. Нет опоры! То самой, которую показал Толстой в этой сцене, когда молодой князь просит отца своего в случае его гибели воспитать своего внука, как он до этого воспитал его самого. Когда Андрея задевает напоминание Николая Андреевича о чести и долге. Задевает, но и радует, что для них обоих это равноценно.
Без этой опоры на взаимное уважение поколений невозможно полноценно уважать себя самого. А без этого уважение, невозможно полноценно воспитывать своих детей. И цепь оказывается не просто поврежденной где-то там, в отдельном звене, а порванной и уничтоженной почти полностью.
Слава Богу, что в России традиционные представления о семье не дали ей рассыпаться до конца. Перегорев буйством молодости, молодежь вдруг открывает для себя идеалы своих родителей. Я это вижу по разным молодым людям, совершенно различных возрастов. Не все, но многие, входя в возраст мужчин, вдруг начинают говорить на темы и тем языком, против которого и была направлена либеральная пропаганда последней четверти века.
И эти остатки цепи пытаются добить, принимаю откровенно ювенальные поправки в законы. Мы боремся против них. Я не знаю, чем закончится эта борьба. Но ходя по электричкам и стоя на пикетах, собирая подписи за отмену поправок Крашенинникова, я вижу, как мои более молодые товарищи общаются со старшими поколениями и находят общий язык, общие идеалы. Для меня это важно. Да и не только для меня, а для всех нас, как мне кажется.
Добавить в друзья в: ЖЖ | ВК | твиттер | фейсбук | одноклассники
В России традиционные представления о семье не дали цепи поколений рассыпаться до конца. Перегорев буйством молодости, молодежь вдруг открывает для себя идеалы своих родителей. Я это вижу по разным молодым людям, совершенно различных возрастов. Не все, но многие, входя в возраст мужчин, вдруг начинают говорить на темы и тем языком, против которого и была направлена либеральная пропаганда последней четверти века.
Толстой - великий писатель. Спешу это сразу сказать, чтобы как это было при обсуждении Гете, меня не стали упрекать в том, что я позерствую, позволяя себя критиковать Толстого и как писателя, и как человека. Я многое в творчестве и жизни Толстого не принимаю. Категорически и непримиримо. Вслед за знатоками и критиками творчества Толстого я разделяю его творческую судьбу (да и просто судьбу) на различные этапы. Последнюю треть я не принимаю вообще. Относительно второй трети - принимаю не все и с оговорками. Но вот что я не могу отнять у великого писателя, так как это гениальное чувствование и описание некоторых состояний души человека и природы, которые он сумел выразить словом, как никто другой.
Мне все это вспомнилось на днях, когда наблюдал за младшей пятилетней дочерью. Она возилась с планшетом своей старшей сестры, на котором ей позволено иногда поиграть в какие-то развивающие игры. Я не сторонник такого раннего и близкого знакомства ребенка с гаджетами и девайсами (как там все это зовется ныне). Коробку с карандашами я считаю более полезной вещью. И, слава Богу, мои младшие дочери много и часто рисуют, читают, поют и просто бегают. То есть делают то, что делал и я в их годы. Но уйти в полный «затвор» от современного мира тоже считаю неверным. Не дома, так в школе, садике, в гостях, - дети все равно познакомятся со всеми соблазнами и симулякрами современности.
И вот, мы сидим на кухне, дочь что-то там делает в планшете. Потом она по большому секрету мне рассказывает, что установила новую игру на планшет. Я в недоумении! Покажи, - говорю ей. И она радостно начинает тыкать пальцами в какой-то англоязычный интерфейс и запускать игру, в которой какие-то рыбки перепрыгивают в какие-то бассейны. Она делает это очень уверено и спокойно. Я же поражен и потрясен. Она не знает английского языка. И представляю, сколько попыток ей стоило установить игру и в ней разобраться. Какие волю и терпение надо было проявить, чтобы сделать это. С одной стороны я ей горжусь, а с другой пугаюсь.
Мне становится страшно, потому что для старших детей именно я был тем «сталкером», который их потихоньку и постепенно вводил в современность. А тут все с точностью до наоборот. Младшая бежит впереди меня, а я за ней не поспеваю. Она совершенно другая. И то, что спустя полчаса она уже рисует карандашами очередной свой шедевр на бумаге, не отменяет эту чуждую для меня область ее бытия, в которой я для дочери уже не могу быть абсолютным авторитетом.
Извечный вопрос отцов и детей. И вот как раз на этом месте размышлений я вспомнил «Войну и мир» Толстого. Вспомнил конкретные сцены из этого эпического произведения. В школе я его не любил. Слишком длинно, да и не все те схемы восприятия, которые нам навязывались некоторыми учителями, я разделял. А кроме всего я не мог понять в те годы именно то, в чем Толстой особенно силен - в описании движения духа и души героев. Только уже в зрелом возрасте я оценил всю многогранность и глубину созданного Толстым психологического мира героев «Войны и мира». Но я не призываю убирать его из школьной программы! Напротив! Именно то, что я читал его в школе, мне и позволило войти в мир этого произведения уже во взрослые годы так легко и полно. Да и замена «Войны и мир» на произведения Булгакова или Пастернака для меня явно не равноценна.
В первую очередь мне вспомнилась сцена прощания старого князя Болконского с сыном, перед его отъездом на первую военную компанию против Наполеона.
«Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь, в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
- Едешь? - И он опять стал писать.
- Пришел проститься.
- Целуй сюда, - он показал щеку, - спасибо, спасибо!
- За что вы меня благодарите?
- За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! - И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. - Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, - прибавил он.
- О жене... Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю...
- Что врешь? Говори, что нужно.
- Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером... Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
- Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, - говорил князь Андрей, видимо смущенный. - Я согласен, что из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
- Гм... гм... - проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. - Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
- Плохо дело, а?
- Что плохо, батюшка?
- Жена! - коротко и значительно сказал старый князь.
- Я не понимаю, - сказал князь Андрей.
- Да нечего делать, дружок, - сказал князь, - они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
- Что делать? Красива! Я все сделаю. Ты будь покоен, - говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
- Слушай, - сказал он, - о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
- Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно
- Все исполню, батюшка, - сказал он.
- Ну, теперь прощай! - Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. - Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет... - Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: - А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно! - взвизгнул он.
- Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, - улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
- Еще я хотел просить вас, - продолжал князь Андрей, - ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас... пожалуйста.
- Жене не отдавать? - сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
- Простились... ступай! - вдруг сказал он. - Ступай! - закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета».
При всей внешней отчужденности двух людей, они настолько близки, что князя Андрея даже пугает степень этой близости и понимание его жизни со стороны отца. Пугает, но и радует. А ведь они разделены многим. Годами, эпохами, образами жизни, привычками и т.д. И, тем не менее, они близки, как могут только отец и сын. Близки и едины в представлениях о сущностном и важном для них обоих. Толстой показывает некую цепь, которая и обеспечивает преемственность поколений. В которой родители представляют предмет для гордости детей за счет уже сделанного. А дети являют собой предмет для гордости родителей, которые видят, что сделанное предыдущими поколениями передается в их надежные руки.
В нашей стране в конце прошлого века случился страшный излом этой цепи. Все сделанное до этого времени была названо злом. Предмет для гордости - стал поводом для позора. И опоры для оценки себя, со стороны нового поколения стали задаваться им самим. А это просто невозможно. Это ущербно и путь в никуда. Нет опоры! То самой, которую показал Толстой в этой сцене, когда молодой князь просит отца своего в случае его гибели воспитать своего внука, как он до этого воспитал его самого. Когда Андрея задевает напоминание Николая Андреевича о чести и долге. Задевает, но и радует, что для них обоих это равноценно.
Без этой опоры на взаимное уважение поколений невозможно полноценно уважать себя самого. А без этого уважение, невозможно полноценно воспитывать своих детей. И цепь оказывается не просто поврежденной где-то там, в отдельном звене, а порванной и уничтоженной почти полностью.
Слава Богу, что в России традиционные представления о семье не дали ей рассыпаться до конца. Перегорев буйством молодости, молодежь вдруг открывает для себя идеалы своих родителей. Я это вижу по разным молодым людям, совершенно различных возрастов. Не все, но многие, входя в возраст мужчин, вдруг начинают говорить на темы и тем языком, против которого и была направлена либеральная пропаганда последней четверти века.
И эти остатки цепи пытаются добить, принимаю откровенно ювенальные поправки в законы. Мы боремся против них. Я не знаю, чем закончится эта борьба. Но ходя по электричкам и стоя на пикетах, собирая подписи за отмену поправок Крашенинникова, я вижу, как мои более молодые товарищи общаются со старшими поколениями и находят общий язык, общие идеалы. Для меня это важно. Да и не только для меня, а для всех нас, как мне кажется.
Добавить в друзья в: ЖЖ | ВК | твиттер | фейсбук | одноклассники