Coming out
Мы больше не верим в Бога.
Обычно вопрос о вере ставится так: есть Бог или его нет. И тут мы должны всех разочаровать. Верующими мы были не потому, что имели доказательства его бытия, и неверующими стали - не потому, что получили доказательства обратного. Есть Бог или нет - это праздный сам по себе вопрос. Он имеет значение только на входе в религию. А на выходе волнует другое: зачем всё это нужно? Что такое вера, откуда она берётся, и зачем верить во что бы то ни было?
В своём отношении к религии мы двигались от эмоций к разуму. На входе были только эмоции. Конкретную религию предопределила культурная традиция, а на эмоциях мы подписали пользовательское соглашение с православием, где галочки по умолчанию стояли во всех пунктах. Ознакомление с этими пунктами и пунктиками происходит уже в процессе (так называемое «воцерковление»). Неофиту остаётся спрашивать: «как надо?», «как правильно?», и даже «как благословите?». За ответ сойдёт любая чушь, он воспримет всё без сомнений. А спустя некоторое время сам научится придумывать талмудические объяснения любым противоречиям и странностям - даже таким очевидным, как совершение утрени вечером.
Талмудисты занимаются оправданием церковной действительности, а мы стали фундаменталистами, которые её критикуют. Фундаменталисты в православии занимаются реконструкцией, потому что реальной традиции не сохранилось. В элементарных практических вопросах - пост, молитва - царит бардак. Талмудисты в этом бардаке живут в своё удовольствие. А фундаменталисты копают: иногда так глубоко, что уползают из РПЦ МП в более строгие православные юрисдикции.
Мы продолжили свои раскопки в одной из карликовых православных церквей, но нашу критику сразу же пресекли отлучением. Оставалось либо «покаяться», то есть отречься от своего разума - либо думать свободно, рискуя умереть без отпевания. Так мы пошли по пути православных протестантов. Прошло четыре года, за которые мы имели возможность хорошенько подумать. Мы снова взяли пользовательское соглашение, и пересмотрели его без посторонних. Галочки расставлялись с трудом.
Вера интересовала нас не как суеверие, не как терапия, не как подпорка идеологии, национальная традиция или что-то ещё в этом роде. А вера сама по себе - это либо отвлечённая философия, либо стремление к святости по-настоящему, предполагающее серьёзные духовные практики. Но так ли привлекательна святость, как это кажется неофиту? Во-первых, евангельские блаженства несовместимы с жизнью в социуме. Марии Терезы и Василии Блаженные - маргиналы, идиоты (перевод слова «юродивый»), полезные, пока таких мало. Первой это поняла сама церковь, которая, перестав быть сектой, не обязывала граждан ничем, выходящим за рамки ветхозаветной добропорядочности. Есть и второй тип святости, для которого церковь создала специальный, выведенный из социума заказник. Это монашество. Христианские аскеты не изобрели ничего нового, уничтожая свою личность проверенными способами: голод, недосыпание, физическое измождение, беспрекословное подчинение лидеру, замещение всех своих мыслей одной постоянно крутящейся в голове фразой. Буддизм не скрывает, что это сознательное духовное самоубийство, а православные почему-то считают это рождением в «жизнь вечную». Богоборчество начинается с того, что ты понимаешь: Бог хочет тебя убить, так или иначе. По святым отцам, адские муки - это божественная любовь, жгущая тех, кто её не принял. Рай и ад - одно и то же, просто рай - это для мазохистов.
Человек, которому не нравится такой расклад, нарывается на обвинения в гордыне. Таков уж стереотип: атеисты гордые, а верующие смиренные. На самом деле религиозная вера - всегда вера прежде всего в себя, в свою вечность и космическую значимость. Религия даёт смысл жизни конкретному индивидууму, но обессмысливает существование животных, природы и, главное, миллиардов других людей. Мир вокруг верующего - лишь декорация к божественной комедии. Они воспринимают себя обладателями единственной истины, и всех хотят к этой истине привести, или хотя бы поделить на овечек и козлов. Верующий не хочет жить в многообразном мире. А мы не хотим жить в мире, нарисованном в согласии с теорией заговора.
Чтобы отойти от веры, надо переосмыслить всё, прежде всего себя. Поэтому переход в атеизм зачастую невозможен или разрушителен. Мы не считаем, что все должны перейти в атеизм. Худшее, что может делать атеист, это приставать ко всем со своим «Бога нет». Рубить иконы мы не собираемся. Наш образ жизни не изменился. Даже Христа ничто не мешает любить - как литературного персонажа.
Христос воскресе! - И вам того же! - наше доброе пожелание православным христианам.
Христос воскресе! - Воистину Гагарин! - наш злой ответ недоброжелателям.
P.S. Песенка про нашу церковную молодость: «Как молоды мы были».
Мы, конечно, «верили в себя». И «не всегда мы себя узнаём» в новых фанатиках - хотя это тоже мы, «только моложе». А «юность ушедшая всё же бессмертна» благодаря бесценному опыту. В юности такой опыт неплох. Нет ничего хуже, чем удариться в религию в старости.
Обычно вопрос о вере ставится так: есть Бог или его нет. И тут мы должны всех разочаровать. Верующими мы были не потому, что имели доказательства его бытия, и неверующими стали - не потому, что получили доказательства обратного. Есть Бог или нет - это праздный сам по себе вопрос. Он имеет значение только на входе в религию. А на выходе волнует другое: зачем всё это нужно? Что такое вера, откуда она берётся, и зачем верить во что бы то ни было?
В своём отношении к религии мы двигались от эмоций к разуму. На входе были только эмоции. Конкретную религию предопределила культурная традиция, а на эмоциях мы подписали пользовательское соглашение с православием, где галочки по умолчанию стояли во всех пунктах. Ознакомление с этими пунктами и пунктиками происходит уже в процессе (так называемое «воцерковление»). Неофиту остаётся спрашивать: «как надо?», «как правильно?», и даже «как благословите?». За ответ сойдёт любая чушь, он воспримет всё без сомнений. А спустя некоторое время сам научится придумывать талмудические объяснения любым противоречиям и странностям - даже таким очевидным, как совершение утрени вечером.
Талмудисты занимаются оправданием церковной действительности, а мы стали фундаменталистами, которые её критикуют. Фундаменталисты в православии занимаются реконструкцией, потому что реальной традиции не сохранилось. В элементарных практических вопросах - пост, молитва - царит бардак. Талмудисты в этом бардаке живут в своё удовольствие. А фундаменталисты копают: иногда так глубоко, что уползают из РПЦ МП в более строгие православные юрисдикции.
Мы продолжили свои раскопки в одной из карликовых православных церквей, но нашу критику сразу же пресекли отлучением. Оставалось либо «покаяться», то есть отречься от своего разума - либо думать свободно, рискуя умереть без отпевания. Так мы пошли по пути православных протестантов. Прошло четыре года, за которые мы имели возможность хорошенько подумать. Мы снова взяли пользовательское соглашение, и пересмотрели его без посторонних. Галочки расставлялись с трудом.
Вера интересовала нас не как суеверие, не как терапия, не как подпорка идеологии, национальная традиция или что-то ещё в этом роде. А вера сама по себе - это либо отвлечённая философия, либо стремление к святости по-настоящему, предполагающее серьёзные духовные практики. Но так ли привлекательна святость, как это кажется неофиту? Во-первых, евангельские блаженства несовместимы с жизнью в социуме. Марии Терезы и Василии Блаженные - маргиналы, идиоты (перевод слова «юродивый»), полезные, пока таких мало. Первой это поняла сама церковь, которая, перестав быть сектой, не обязывала граждан ничем, выходящим за рамки ветхозаветной добропорядочности. Есть и второй тип святости, для которого церковь создала специальный, выведенный из социума заказник. Это монашество. Христианские аскеты не изобрели ничего нового, уничтожая свою личность проверенными способами: голод, недосыпание, физическое измождение, беспрекословное подчинение лидеру, замещение всех своих мыслей одной постоянно крутящейся в голове фразой. Буддизм не скрывает, что это сознательное духовное самоубийство, а православные почему-то считают это рождением в «жизнь вечную». Богоборчество начинается с того, что ты понимаешь: Бог хочет тебя убить, так или иначе. По святым отцам, адские муки - это божественная любовь, жгущая тех, кто её не принял. Рай и ад - одно и то же, просто рай - это для мазохистов.
Человек, которому не нравится такой расклад, нарывается на обвинения в гордыне. Таков уж стереотип: атеисты гордые, а верующие смиренные. На самом деле религиозная вера - всегда вера прежде всего в себя, в свою вечность и космическую значимость. Религия даёт смысл жизни конкретному индивидууму, но обессмысливает существование животных, природы и, главное, миллиардов других людей. Мир вокруг верующего - лишь декорация к божественной комедии. Они воспринимают себя обладателями единственной истины, и всех хотят к этой истине привести, или хотя бы поделить на овечек и козлов. Верующий не хочет жить в многообразном мире. А мы не хотим жить в мире, нарисованном в согласии с теорией заговора.
Чтобы отойти от веры, надо переосмыслить всё, прежде всего себя. Поэтому переход в атеизм зачастую невозможен или разрушителен. Мы не считаем, что все должны перейти в атеизм. Худшее, что может делать атеист, это приставать ко всем со своим «Бога нет». Рубить иконы мы не собираемся. Наш образ жизни не изменился. Даже Христа ничто не мешает любить - как литературного персонажа.
Христос воскресе! - И вам того же! - наше доброе пожелание православным христианам.
Христос воскресе! - Воистину Гагарин! - наш злой ответ недоброжелателям.
P.S. Песенка про нашу церковную молодость: «Как молоды мы были».
Мы, конечно, «верили в себя». И «не всегда мы себя узнаём» в новых фанатиках - хотя это тоже мы, «только моложе». А «юность ушедшая всё же бессмертна» благодаря бесценному опыту. В юности такой опыт неплох. Нет ничего хуже, чем удариться в религию в старости.