Old Scratches.
Игре, наделавшей немало "Шороху" средь квестерского сословия, посвящается (неофитам посоветую воздержатся от чтения, чтобы не впасть в уныние от раскрытия автором некоторых подробностей сюжета игры раньше положенного срока)
Я позабыл про пенье вольных птиц,
Травы душистой запах очень дивный.
Средь сотен тысяч чудных, милых лиц.
Одно лишь вижу ночью неизбывной.
Я сон гоню, как голод гонит пса,
Но без толку, лишь в чарке утешенье.
Сюжет его един, как пытка без конца.
И нету от него мне избавленья.
Спускаюсь я под пол, в обитель сатаны
Терзают слух тревожные напевы.
Я знаю, в том котле сокрыт мой враг.
Я знаю, чую, но мне друг не верит.
Рассудку вопреки, превозмогая страх,
Дверь топки открываю, словно в преисподню.
Ползу на свет? Нет, я ползу на тьму.
Фигура! Лик! А дальше я не помню.
Как забредал к Нему уж наяву.
В Его харчевню, спальню и берлогу,
Как в панике бежал и гнал в бреду.
К утру забыв обратную дорогу.
Рассказ написан, но, увы, втуне.
Уж силы нет предать его огласке.
И рукопись в огне, и палец на курке,
"Ну вот и всё", - хохочет злобно маска...
Я позабыл про пенье вольных птиц,
Травы душистой запах очень дивный.
Средь сотен тысяч чудных, милых лиц.
Одно лишь вижу ночью неизбывной.
Я сон гоню, как голод гонит пса,
Но без толку, лишь в чарке утешенье.
Сюжет его един, как пытка без конца.
И нету от него мне избавленья.
Спускаюсь я под пол, в обитель сатаны
Терзают слух тревожные напевы.
Я знаю, в том котле сокрыт мой враг.
Я знаю, чую, но мне друг не верит.
Рассудку вопреки, превозмогая страх,
Дверь топки открываю, словно в преисподню.
Ползу на свет? Нет, я ползу на тьму.
Фигура! Лик! А дальше я не помню.
Как забредал к Нему уж наяву.
В Его харчевню, спальню и берлогу,
Как в панике бежал и гнал в бреду.
К утру забыв обратную дорогу.
Рассказ написан, но, увы, втуне.
Уж силы нет предать его огласке.
И рукопись в огне, и палец на курке,
"Ну вот и всё", - хохочет злобно маска...