Ростов времен оккупации. Часть 2
Всем большое спасибо за комментарии и отзывы. Рад, что эта тема интересна не только мне. Воспоминания хорошо дополняют сохранившиеся фотографии, которые выложил b0gus (и еще здесь и здесь).
Некоторые упоминаемые в воспоминаниях советские довоенные объекты и немецкие объекты, организованные во время оккупации. Местонахождение некоторых определил, где-то нужна помощь:
Три здания, которые бомбили в первую очередь и которые сильно пострадали:
к/т "Красный маяк" на Братском. где он был?
Упоминаемые заводы:
Упоминаемые немецкие объекты в Ростове во время оккупации и некоторые моменты жизни в то время:
Деление города на части
А. КАРАПЕТЯН. Немцы поделили город на части. В Нахичевани стояли в основном румыны, и здесь была румынская комендатура. На Сельмаше расположились преимущественно чехословаки. В центре была немецкая комендатура. Были, конечно, еще и небольшие комендатуры.
Коммендатуры
Л. ГРИГОРЬЯН. Перед взятием Ростова в феврале наши обстреливали город из орудий, из Батайска. На Буденновском напротив гостиницы «Ростов» была комендатура. Ее разбила наша артиллерия. Но в основном же шмаляли без прицела. А вот налетов нашей авиации я не помню.
Где могла быть коммендатура? Насколько я помню, там больница, новое здание бизнес-центра и 43-я школа
Вторая комендатура - в музее изобразительных искусств
Б. САФОНОВ. Недели через две, как вступили немцы, вышел приказ: всему еврейскому населению надеть желтые звезды, запереть квартиры на ключ с биркой с адресом, взять ценные вещи и явиться в комендатуру. Она распола¬галась на Пушкинской, там, где сейчас музей изобразительных искусств. Якобы для переселения.
У нас в доме была соседка, еврейка Марья Михайловна Милишкевич. Очень хорошая женщина. У нее муж был не¬мец. С началом войны его и сына, а он был уже взрослый, переселили в Сибирь. Мы ее отговаривали, чтобы она не ходила в эту самую комендатуру. Но она пошла. А оттуда - за город и в противотанковые рвы...
Указывается, что была комендатура на Советской, где-то между 13-й и 18-й. Еще одна - полевая комендатура в районе Комсомольской площади
М. ВДОВИН. Бомбежки продолжались по 21 июля включительно. 21-го бомбежка была сутки: как утром началась, так весь день и всю ночь. Видимо по приказу отступающих наших частей фабрика ДГТФ была взорвана, подожжена, и гудок гудел всю ночь. Это был сигнал к оставлению города. 22 июля немцы бомбили переправы. Через Ростов шли наши отступающие части. К вечеру передовые части противника уже вошли в город. 23-го и 24-го шли уличные бои. К вечеру 24-го немцы Ростовом овладели полностью. 25-го оккупанты стали ходить по дворам, собирать мужчин и меня подхватили. Мне было 13 лет, но рост у меня высокий был. Построили всех в колонну, повели в полевую комендатуру. Она помещалась на Рос¬тов-Горе. Как только Комсомольскую площадь перейдешь, по четной стороне стоит группа белых трехэтажных до¬мов. Оттуда людей разводили на уборку города - убирать трупы. Убитых было очень много. Своих немцы хоронили сами. А наших военных и мирных жителей собирали ростовчане.
Мне удалось. сбежать - соседка помогла. Мы идем по улице, а немец нас сопровождает. Я увидел ее и подвинул¬ся к краю колонны, она подошла ко мне, о чем-то там болтает, а сама меня под руку взяла. Когда немец отвернулся, она меня - раз и вытащила из этой колонны. А отец, дедушка и дядька так и пошли. Их потом послали за Дон.
25-го утром немцы уже навели понтонную переправу через Дон, и машины и пехота устремились на юг.
Биржа труда
Здание Гос. банка. В этом здании оформляли документы для отправки на работы в Германию. Всего было отправлено несколько десятков тысяч человек (брались люди 1900-1927 годов рождения). За неявку - расстрел.
Е. КРАСИЛЬНИКОВА. Молодых женщин забирали на работу в Герма¬нию. Мне тогда был 31 год. И я так¬же попадала в эти списки. А жила я во вторую оккупацию одна, дочь Веру, ей было 12 лет отправила к тетке на Ма-ныч, за 110 километров от Ростова.
Уполномоченный нашего дома, это была женщина, собирала сведения о жильцах. Она и поставила мне штамп на свидетельство дочери, что та - умерла. А тех, у кого были дети, в Германию не угоняли. А как я докажу, что Вера жива - не повезу же я ее в Ростов.
И вот я получила свидетельство и вынуждена была идти на биржу труда, а там и угона в Германию жди. Биржа находилась в здании банка на углу Энгельса и Соколова. Вход был с Соколо¬ва, но там была еще одна дверь, которая выходила на улицу Социалистическую. Идти от нашего дома у Кировского сквера не больше десяти-пятнадцати минут, и о чем только я не думала по дороге: и о судьбе, и о боге, и о доме, и о своей Вере. Вся жизнь моя перевернулась.
А регистрироваться нужно было обязательно. Захожу. В большом зале стоит несколько столов. И нужно было переходить от одного к другому. Людей много. Я прошла один стол, что-то мне написали на бумажке, т.е. документ уже отметили. Смотрю коридор. Я по¬тихоньку - туда. Это как раз был вы¬ход на Социалистическую. А у меня в квартале оттуда жила подруга. Я к ней побежала. Мне показалось, что я бе¬жала целую вечность. Думая: лишь бы никто не окликнул, не остановил... Три дня, не вставая, я лежала у нее на полу. Пронесло.
Как только немцев вышибли из го¬рода, я пошла пешком в деревню и привела Веру. У нее до сих пор на свиде¬тельстве о рождении стоит штамп о ее смерти.
Ю. ТУРБИНА. Биржа была на Большой Садовой, в здании Госбанка. Всем молодым людям нужно было встать на учет и ходить на регистрацию. На учет, по-моему, брали с 14 лет, мне было 15, и я стояла на учете. Мне подсказали, как можно было избежать угона. Я на пра¬вую руку (мне так было удобнее) капнула соляную кислоту, а затем положила в ранку чеснок. И растравила руку. Рука стала сильно болеть, в организме начался авитаминоз, он не мог сопротивляться и заживления практически никакого не было. Но все равно на бирже нужно было появляться. Врач там была по фамилии Селезнева (если она еще жива, пусть это почитает). Она мно¬гих отправляла в Германию безжалост¬но, была жестоким человеком. Работала на немцев с полной отдачей. И мне на комиссии она сказала: «Ничего страш¬ного, дорогой заживет!» А у меня рана была уже до кости, до сих пор сохра¬нился шрам. А что такое дорога? Телят¬ники, в них увозили в Германию... Но я была везучая. Мне удалось в очередную явку свою карточку не вернуть в регис¬тратуру, а забрать с собой. Я была очень коммуникабельная, и я заморочила го¬лову в регистрации своими разговора¬ми и под шумок припрятала эту свою «историю болезни». Меня после этого уже не тревожили, так как на бирже не осталось документов. А наш староста по 32-й линии, где я жила, армянин Сандавчиев был очень добрым человеком и меня «прикрыл». А моей подружке Зое Тимофеевне Тягусовой удалось уехать в деревню. Она останавливалась то у од¬них родственников, то у других - а из деревни особенно не брали на работу в Германию. Потому что в деревне нужно было тоже работать.
Штаб
Располагался на ул. Ульяновской (где конкретно, может кто знает?)
А. ПАНТЕЛЕЕВ. В доме на ночь мы закрывали ставни. И как-то ставень сломался. Вышел я его подчинять. Мне 9 лет, но я один в доме мужчина. В руках молоток, классный такой, дедовский, недалеко стоял румын. Увидел, дал мне пинка и отнял молоток. А жили мы на Ульяновской улице, рядом с немецким штабом. Оттуда выходит офицер. А я стою и реву. Он подошел, догадался, в чем дело. И как двинет румына по морде. Вернул молоток. А позже на нашей улице расстреляли группу ребят.
Казино
Ш. ЧАГАЕВ. В городе были казино. Одно из них находилось в гостинице «Ростов», а другое на Газетном, там, где сейчас подземные туалеты. Там был огромный подвал. Немцы играли в карты, пили, женщин приводили. Почему я об этом знаю: мне рассказала моя мать, ее однажды затащила туда ее подружка Наталья, которая с немцами гуляла.
Публичные дома
Л. ГРИГОРЬЯН. Помню, где были публичные дома. Солдатский находил¬ся во Дворце пионеров, как говорили. А офицерский - на Соколова, ближе к стадиону «Динамо». Там были русские женщины. Но и в отдельных домах жили продажные женщины, это чтобы немцам далеко ходить не надо было. Там, где я жил, у бабушки стояли на постое эсэсовцы. По ночам они ходили в одних подштанниках к бабушкиной соседке - Дуське. Огромная такая баба. Работала в каком-то детском саду. У нее пропускная способность была пот¬рясающая. Но она была еще и сволочь к тому же...
А. ЛЕНКОВА. Я вступила в Ростов с нашими частями сразу после его освобождения. 8 марта 1943 года собрал нас, девчонок, замполит, поздравил с праздни¬ком, похвалил, что здорово работаем и сказал такую вещь: «Не все советские девушки такие, как вы. Есть, к сожалению, и другие. В газете «Голос Ростова» было объявление о том, что публичному дому для немецких солдат требуются сто красивых девушек. Так вот в первый же день было подано 300 заявлений...»
Работающие кафе и рестораны
Т. ХАЗАГЕРОВ. На углу Кировской и Большой Садовой работало кафе. Там продавали пирожные с сахарином и кофе. Вероятно, было все дорого. Рассказывали, что кафе то посещали немцы и проститутки. Там они и веселились.
А. КАРАПЕТЯН. Немцы разрешили в городе открыть коммерческие магазины и рестораны.
Один наш сосед, Федя, и открыл такой ресторан на Газетном и Энгельса. Немцы приезжали к нам по двор, привозили ему для ресторана шнапс, он у них покупал. Мать готовила для его ресторана пирог «Наполеон». Он давал ей муку, сахарин. Я иногда на своей тачке возил эти пироги к нему в ресторан, 20 марок они стоили или еще сколько-то. Там моя старшая сестра работала посудомойкой. Федя взял ее к себе.
Далее есть продолжение:
А. КАРАПЕТЯН. Только война закончилась, пришли забирать мою сестру. Постучали ночью: тук-тук-тук. Забрали за то, что она при немцах работала посудомойкой в ресторане. Говорят: ты - комсомолка, ты должна была идти к партизанам, совершать диверсии. Просидела она пять лет.
Кинотеатры
Ш. ЧАГАЕВ. Мне приходилось пешком проходить через весь город, родичи жили мои на 32-й линии в Нахичевани. Ходил я туда с бабушкой, один не рисковал. Из разрушенных зданий запомнилось одно. Там, где сейчас Дом культуры строителей. Там был кинотеатр «Родина» : раньше он назывался «Югштурм», а кинотеатр «Победа» назывался «Руш».
М. ВДОВИН. При немцах работали все кинотеатры, но фильмы шли на немецком языке, поэтому ходить туда было бесполезно.
Школы
М. ВДОВИН. При немцах работала школа с первого по четвертый класс -низшая школа. В октябре начались занятия, а к концу января, когда разгорелись бои за Ростов, никаких занятий, конечно, не было. Я в школу не ходил, потому что должен был учиться уже в шестом классе. Мальчишки рассказы¬вали: во всех классах учили немецкий язык. Уроки шли по тем же самым учебникам, кроме истории СССР и географии.
Деньги. Торговля. Менка
В городе в десятки и сотни раз выросли цены на продовольствие. Цены росли постепенно - чем дольше длилась оккупация. Ходили как советские рубли, так и немецкие марки. Чтобы выжить приходилось ездить в деревни (иногда на Украину) и выменивать оставщиеся вещи на продукты.
М. ВДОВИН. Люди жили в основном менкой и все-таки не голодали - спасла рыба. Ее было очень много, и все питались рыбой. Ее солили, вялили... За другими продуктами ездили на менку, в основном в Краснодарский край, в Степную, в Кущевку, даже до Тихо¬рецкой добирались. Немцы с первого сентября, по-моему, всему населению выдали карточки: 300 граммов хлеба на человека. Жизнь на центральных улицах напоминала нашу сегодняшнюю: везде стояли коммерческие палатки, лотки, везде частная торговля. Продавали табачные изделия, сахарин, вся¬кую мелочь. Вот видел я такую сцен¬ку в самом конце июля или в начале августа. Новопоселенский базар. Мы с матерью там ходим. Картошка - четыре рубля килограмм. На те деньги во вре¬мя войны - это недорого. На рубле тогда был изображен шахтер с отбойным мо¬лотком, на трешке - красноармеец, на пятерке - боевой летчик. А на десятке, трех червонцах, 50 и 100 рублях - Ленин. Эти деньги с такой советской сим¬воликой так и ходили при немцах. Так вот немец взял несколько килограммов, кажется, четыре, потом говорит: «Айн рубль, айн - килограмм». Отдал четы¬ре рубля и пошел, с ним же никто свя¬зываться не будет. Ходили и немецкие марки. Немцы установили курс: одна марка - 10 рублей. У каждого немца была пачка советских денег. Потом, после окончания войны, выяснилось, что они привезли много фальшивых банкнот.
В. СЕМИНА-КОНОНЫХИНА. На менку ходили все - жить надо было как-то. Мать - тоненькая, хрупкая, а меш¬ки по два пуда носила. Золотой материал для деревни был: мыло, нитки, сода, керосин, спички, потом шла одежда. А брали, естественно, продукты. Садились в поезд или в машину и - куда судьба забросит.
Б. САФОНОВ. Самым важным местом в городе стала толкучка, ее называли «менкой», а иногда «обжоркой», так как там было все: вареное, пареное, жа¬реное. Люди меняли там одежду, вещи, меняли в основном на продукты. Хлеб стоил 250 рублей булка. Пачка папирос или стакан махорки стоили 60 рублей. Столько же - стакан соли. Литр водки стоил 1000 рублей. Для сравнения: зар¬плата на табачной фабрике до войны была 280-310 рублей. Хлеб стоил 90 ко¬пеек за килограмм - черный, а белый -полтора рубля.
Ю. ТУРБИНА. Не было соли. Это был страшный дефицит - она стоила 40 рублей стакан на рынке.
Ходили и немецкие марки. Немцы установили курс: одна марка - 10 рублей. У каждого немца была пачка советских денег. Потом, после окончания войны, выяснилось, что они привезли много фальшивых банкнот.
Многие ездили на менку в деревню.
А. КАРАПЕТЯН. Мы, мальчишки, помогали женщинам возить вещи на менку: в Александровку, до Багаевки. Собирается их 10-15, и мы, тачечники. Вот эпизод. Премся по пыльной дороге. Скачут навстречу два немца на лошадях-цок, цок... Останавливаются, смотрят на женщин. А те надевали косынки по самые глаза, размазывали лица, что¬бы пострашнее выглядеть да постарее. Немец выбрал одну - и в хату. Писк, крик. Он ее изнасиловал, а второй рядом стоит с нами, караулит вроде. Она вышла, обтрусилась. Женщины ее по¬жалели. Поплакала она, и мы дальше двинулись.
Некоторые упоминаемые в воспоминаниях советские довоенные объекты и немецкие объекты, организованные во время оккупации. Местонахождение некоторых определил, где-то нужна помощь:
Три здания, которые бомбили в первую очередь и которые сильно пострадали:
- Облисполком - это дом Померанцева, нынешнее здание гор. администрации
- здание НКВД - гостиница "Южная" (Суворова/Ворошиловский, Дом Ширмана)
- радиокомитет - тоже сильно пострадал после первых бомбежек. На его месте стоит здание, в котором (был) к/т "Буревестник"
к/т "Красный маяк" на Братском. где он был?
Упоминаемые заводы:
- кожзавод - ?
- ДГТФ = Донская Государственная Табачная Фабрика;
- винный завод "Конкордия" на Гвардейском - ликеро-водочный завод "Регата"?
- завод железобетонных конструкций - был восстановлен немцами и работал в оккупации - где?
- завод "Вулканид" (сейчас "Стройкерамика") - где-то в районе Красного города-сада - ?
- завода имени Ворошилова - где-то в районе Кировского сквера (здание заводоуправления)
- мыловаренный завод - Нахичевань - ?
Упоминаемые немецкие объекты в Ростове во время оккупации и некоторые моменты жизни в то время:
Деление города на части
А. КАРАПЕТЯН. Немцы поделили город на части. В Нахичевани стояли в основном румыны, и здесь была румынская комендатура. На Сельмаше расположились преимущественно чехословаки. В центре была немецкая комендатура. Были, конечно, еще и небольшие комендатуры.
Коммендатуры
Л. ГРИГОРЬЯН. Перед взятием Ростова в феврале наши обстреливали город из орудий, из Батайска. На Буденновском напротив гостиницы «Ростов» была комендатура. Ее разбила наша артиллерия. Но в основном же шмаляли без прицела. А вот налетов нашей авиации я не помню.
Где могла быть коммендатура? Насколько я помню, там больница, новое здание бизнес-центра и 43-я школа
Вторая комендатура - в музее изобразительных искусств
Б. САФОНОВ. Недели через две, как вступили немцы, вышел приказ: всему еврейскому населению надеть желтые звезды, запереть квартиры на ключ с биркой с адресом, взять ценные вещи и явиться в комендатуру. Она распола¬галась на Пушкинской, там, где сейчас музей изобразительных искусств. Якобы для переселения.
У нас в доме была соседка, еврейка Марья Михайловна Милишкевич. Очень хорошая женщина. У нее муж был не¬мец. С началом войны его и сына, а он был уже взрослый, переселили в Сибирь. Мы ее отговаривали, чтобы она не ходила в эту самую комендатуру. Но она пошла. А оттуда - за город и в противотанковые рвы...
Указывается, что была комендатура на Советской, где-то между 13-й и 18-й. Еще одна - полевая комендатура в районе Комсомольской площади
М. ВДОВИН. Бомбежки продолжались по 21 июля включительно. 21-го бомбежка была сутки: как утром началась, так весь день и всю ночь. Видимо по приказу отступающих наших частей фабрика ДГТФ была взорвана, подожжена, и гудок гудел всю ночь. Это был сигнал к оставлению города. 22 июля немцы бомбили переправы. Через Ростов шли наши отступающие части. К вечеру передовые части противника уже вошли в город. 23-го и 24-го шли уличные бои. К вечеру 24-го немцы Ростовом овладели полностью. 25-го оккупанты стали ходить по дворам, собирать мужчин и меня подхватили. Мне было 13 лет, но рост у меня высокий был. Построили всех в колонну, повели в полевую комендатуру. Она помещалась на Рос¬тов-Горе. Как только Комсомольскую площадь перейдешь, по четной стороне стоит группа белых трехэтажных до¬мов. Оттуда людей разводили на уборку города - убирать трупы. Убитых было очень много. Своих немцы хоронили сами. А наших военных и мирных жителей собирали ростовчане.
Мне удалось. сбежать - соседка помогла. Мы идем по улице, а немец нас сопровождает. Я увидел ее и подвинул¬ся к краю колонны, она подошла ко мне, о чем-то там болтает, а сама меня под руку взяла. Когда немец отвернулся, она меня - раз и вытащила из этой колонны. А отец, дедушка и дядька так и пошли. Их потом послали за Дон.
25-го утром немцы уже навели понтонную переправу через Дон, и машины и пехота устремились на юг.
Биржа труда
Здание Гос. банка. В этом здании оформляли документы для отправки на работы в Германию. Всего было отправлено несколько десятков тысяч человек (брались люди 1900-1927 годов рождения). За неявку - расстрел.
Е. КРАСИЛЬНИКОВА. Молодых женщин забирали на работу в Герма¬нию. Мне тогда был 31 год. И я так¬же попадала в эти списки. А жила я во вторую оккупацию одна, дочь Веру, ей было 12 лет отправила к тетке на Ма-ныч, за 110 километров от Ростова.
Уполномоченный нашего дома, это была женщина, собирала сведения о жильцах. Она и поставила мне штамп на свидетельство дочери, что та - умерла. А тех, у кого были дети, в Германию не угоняли. А как я докажу, что Вера жива - не повезу же я ее в Ростов.
И вот я получила свидетельство и вынуждена была идти на биржу труда, а там и угона в Германию жди. Биржа находилась в здании банка на углу Энгельса и Соколова. Вход был с Соколо¬ва, но там была еще одна дверь, которая выходила на улицу Социалистическую. Идти от нашего дома у Кировского сквера не больше десяти-пятнадцати минут, и о чем только я не думала по дороге: и о судьбе, и о боге, и о доме, и о своей Вере. Вся жизнь моя перевернулась.
А регистрироваться нужно было обязательно. Захожу. В большом зале стоит несколько столов. И нужно было переходить от одного к другому. Людей много. Я прошла один стол, что-то мне написали на бумажке, т.е. документ уже отметили. Смотрю коридор. Я по¬тихоньку - туда. Это как раз был вы¬ход на Социалистическую. А у меня в квартале оттуда жила подруга. Я к ней побежала. Мне показалось, что я бе¬жала целую вечность. Думая: лишь бы никто не окликнул, не остановил... Три дня, не вставая, я лежала у нее на полу. Пронесло.
Как только немцев вышибли из го¬рода, я пошла пешком в деревню и привела Веру. У нее до сих пор на свиде¬тельстве о рождении стоит штамп о ее смерти.
Ю. ТУРБИНА. Биржа была на Большой Садовой, в здании Госбанка. Всем молодым людям нужно было встать на учет и ходить на регистрацию. На учет, по-моему, брали с 14 лет, мне было 15, и я стояла на учете. Мне подсказали, как можно было избежать угона. Я на пра¬вую руку (мне так было удобнее) капнула соляную кислоту, а затем положила в ранку чеснок. И растравила руку. Рука стала сильно болеть, в организме начался авитаминоз, он не мог сопротивляться и заживления практически никакого не было. Но все равно на бирже нужно было появляться. Врач там была по фамилии Селезнева (если она еще жива, пусть это почитает). Она мно¬гих отправляла в Германию безжалост¬но, была жестоким человеком. Работала на немцев с полной отдачей. И мне на комиссии она сказала: «Ничего страш¬ного, дорогой заживет!» А у меня рана была уже до кости, до сих пор сохра¬нился шрам. А что такое дорога? Телят¬ники, в них увозили в Германию... Но я была везучая. Мне удалось в очередную явку свою карточку не вернуть в регис¬тратуру, а забрать с собой. Я была очень коммуникабельная, и я заморочила го¬лову в регистрации своими разговора¬ми и под шумок припрятала эту свою «историю болезни». Меня после этого уже не тревожили, так как на бирже не осталось документов. А наш староста по 32-й линии, где я жила, армянин Сандавчиев был очень добрым человеком и меня «прикрыл». А моей подружке Зое Тимофеевне Тягусовой удалось уехать в деревню. Она останавливалась то у од¬них родственников, то у других - а из деревни особенно не брали на работу в Германию. Потому что в деревне нужно было тоже работать.
Штаб
Располагался на ул. Ульяновской (где конкретно, может кто знает?)
А. ПАНТЕЛЕЕВ. В доме на ночь мы закрывали ставни. И как-то ставень сломался. Вышел я его подчинять. Мне 9 лет, но я один в доме мужчина. В руках молоток, классный такой, дедовский, недалеко стоял румын. Увидел, дал мне пинка и отнял молоток. А жили мы на Ульяновской улице, рядом с немецким штабом. Оттуда выходит офицер. А я стою и реву. Он подошел, догадался, в чем дело. И как двинет румына по морде. Вернул молоток. А позже на нашей улице расстреляли группу ребят.
Казино
Ш. ЧАГАЕВ. В городе были казино. Одно из них находилось в гостинице «Ростов», а другое на Газетном, там, где сейчас подземные туалеты. Там был огромный подвал. Немцы играли в карты, пили, женщин приводили. Почему я об этом знаю: мне рассказала моя мать, ее однажды затащила туда ее подружка Наталья, которая с немцами гуляла.
Публичные дома
Л. ГРИГОРЬЯН. Помню, где были публичные дома. Солдатский находил¬ся во Дворце пионеров, как говорили. А офицерский - на Соколова, ближе к стадиону «Динамо». Там были русские женщины. Но и в отдельных домах жили продажные женщины, это чтобы немцам далеко ходить не надо было. Там, где я жил, у бабушки стояли на постое эсэсовцы. По ночам они ходили в одних подштанниках к бабушкиной соседке - Дуське. Огромная такая баба. Работала в каком-то детском саду. У нее пропускная способность была пот¬рясающая. Но она была еще и сволочь к тому же...
А. ЛЕНКОВА. Я вступила в Ростов с нашими частями сразу после его освобождения. 8 марта 1943 года собрал нас, девчонок, замполит, поздравил с праздни¬ком, похвалил, что здорово работаем и сказал такую вещь: «Не все советские девушки такие, как вы. Есть, к сожалению, и другие. В газете «Голос Ростова» было объявление о том, что публичному дому для немецких солдат требуются сто красивых девушек. Так вот в первый же день было подано 300 заявлений...»
Работающие кафе и рестораны
Т. ХАЗАГЕРОВ. На углу Кировской и Большой Садовой работало кафе. Там продавали пирожные с сахарином и кофе. Вероятно, было все дорого. Рассказывали, что кафе то посещали немцы и проститутки. Там они и веселились.
А. КАРАПЕТЯН. Немцы разрешили в городе открыть коммерческие магазины и рестораны.
Один наш сосед, Федя, и открыл такой ресторан на Газетном и Энгельса. Немцы приезжали к нам по двор, привозили ему для ресторана шнапс, он у них покупал. Мать готовила для его ресторана пирог «Наполеон». Он давал ей муку, сахарин. Я иногда на своей тачке возил эти пироги к нему в ресторан, 20 марок они стоили или еще сколько-то. Там моя старшая сестра работала посудомойкой. Федя взял ее к себе.
Далее есть продолжение:
А. КАРАПЕТЯН. Только война закончилась, пришли забирать мою сестру. Постучали ночью: тук-тук-тук. Забрали за то, что она при немцах работала посудомойкой в ресторане. Говорят: ты - комсомолка, ты должна была идти к партизанам, совершать диверсии. Просидела она пять лет.
Кинотеатры
Ш. ЧАГАЕВ. Мне приходилось пешком проходить через весь город, родичи жили мои на 32-й линии в Нахичевани. Ходил я туда с бабушкой, один не рисковал. Из разрушенных зданий запомнилось одно. Там, где сейчас Дом культуры строителей. Там был кинотеатр «Родина» : раньше он назывался «Югштурм», а кинотеатр «Победа» назывался «Руш».
М. ВДОВИН. При немцах работали все кинотеатры, но фильмы шли на немецком языке, поэтому ходить туда было бесполезно.
Школы
М. ВДОВИН. При немцах работала школа с первого по четвертый класс -низшая школа. В октябре начались занятия, а к концу января, когда разгорелись бои за Ростов, никаких занятий, конечно, не было. Я в школу не ходил, потому что должен был учиться уже в шестом классе. Мальчишки рассказы¬вали: во всех классах учили немецкий язык. Уроки шли по тем же самым учебникам, кроме истории СССР и географии.
Деньги. Торговля. Менка
В городе в десятки и сотни раз выросли цены на продовольствие. Цены росли постепенно - чем дольше длилась оккупация. Ходили как советские рубли, так и немецкие марки. Чтобы выжить приходилось ездить в деревни (иногда на Украину) и выменивать оставщиеся вещи на продукты.
М. ВДОВИН. Люди жили в основном менкой и все-таки не голодали - спасла рыба. Ее было очень много, и все питались рыбой. Ее солили, вялили... За другими продуктами ездили на менку, в основном в Краснодарский край, в Степную, в Кущевку, даже до Тихо¬рецкой добирались. Немцы с первого сентября, по-моему, всему населению выдали карточки: 300 граммов хлеба на человека. Жизнь на центральных улицах напоминала нашу сегодняшнюю: везде стояли коммерческие палатки, лотки, везде частная торговля. Продавали табачные изделия, сахарин, вся¬кую мелочь. Вот видел я такую сцен¬ку в самом конце июля или в начале августа. Новопоселенский базар. Мы с матерью там ходим. Картошка - четыре рубля килограмм. На те деньги во вре¬мя войны - это недорого. На рубле тогда был изображен шахтер с отбойным мо¬лотком, на трешке - красноармеец, на пятерке - боевой летчик. А на десятке, трех червонцах, 50 и 100 рублях - Ленин. Эти деньги с такой советской сим¬воликой так и ходили при немцах. Так вот немец взял несколько килограммов, кажется, четыре, потом говорит: «Айн рубль, айн - килограмм». Отдал четы¬ре рубля и пошел, с ним же никто свя¬зываться не будет. Ходили и немецкие марки. Немцы установили курс: одна марка - 10 рублей. У каждого немца была пачка советских денег. Потом, после окончания войны, выяснилось, что они привезли много фальшивых банкнот.
В. СЕМИНА-КОНОНЫХИНА. На менку ходили все - жить надо было как-то. Мать - тоненькая, хрупкая, а меш¬ки по два пуда носила. Золотой материал для деревни был: мыло, нитки, сода, керосин, спички, потом шла одежда. А брали, естественно, продукты. Садились в поезд или в машину и - куда судьба забросит.
Б. САФОНОВ. Самым важным местом в городе стала толкучка, ее называли «менкой», а иногда «обжоркой», так как там было все: вареное, пареное, жа¬реное. Люди меняли там одежду, вещи, меняли в основном на продукты. Хлеб стоил 250 рублей булка. Пачка папирос или стакан махорки стоили 60 рублей. Столько же - стакан соли. Литр водки стоил 1000 рублей. Для сравнения: зар¬плата на табачной фабрике до войны была 280-310 рублей. Хлеб стоил 90 ко¬пеек за килограмм - черный, а белый -полтора рубля.
Ю. ТУРБИНА. Не было соли. Это был страшный дефицит - она стоила 40 рублей стакан на рынке.
Ходили и немецкие марки. Немцы установили курс: одна марка - 10 рублей. У каждого немца была пачка советских денег. Потом, после окончания войны, выяснилось, что они привезли много фальшивых банкнот.
Многие ездили на менку в деревню.
А. КАРАПЕТЯН. Мы, мальчишки, помогали женщинам возить вещи на менку: в Александровку, до Багаевки. Собирается их 10-15, и мы, тачечники. Вот эпизод. Премся по пыльной дороге. Скачут навстречу два немца на лошадях-цок, цок... Останавливаются, смотрят на женщин. А те надевали косынки по самые глаза, размазывали лица, что¬бы пострашнее выглядеть да постарее. Немец выбрал одну - и в хату. Писк, крик. Он ее изнасиловал, а второй рядом стоит с нами, караулит вроде. Она вышла, обтрусилась. Женщины ее по¬жалели. Поплакала она, и мы дальше двинулись.