Стихийное
- Чего ты там пишешь? - спросила Хлоя.
- Так, - сказал Грым небрежно, - стихи. Тебе неинтересно будет.
Хлоя кивнула, и Грым понял, что ей действительно неинтересно. Это было обидно.
Видимо, Хлоя почувствовала, что он задет.
- Ты что, священником хочешь быть? - спросила она и провела перед лицом пальцами, изображая челку мудрости.
- Не знаю, - ответил Грым. - Не решил еще.
- Думаешь, тебе за стихи платить будут? Тебя же не знает никто.
- Еще узнают, - пробормотал Грым.
- А что мы жрать будем, пока узнают?
Грыма так возмутило это «мы», что он даже не стал отвечать. Хлоя, похоже, уже составила новые планы на жизнь, в которых ему отводилось вполне определенное место - и сделала это, не поинтересовавшись его мнением и не извинившись за свое многоступенчатое предательство. Хоть сейчас можно было писать новое стихотворение.
_________________
- Отличные стихи! - сказала она (Кая). - Очень сильные! Так сейчас уже никто не может. Все боятся. Ты настоящий поэт, Грым! Я тебя люблю!
Тут с Грымом произошло нечто странное.
Все противоречивые чувства, секунду назад бушевавшие в его сердце, вдруг исчезли, и на их месте ослепительно сверкнуло новое переживание - внезапное, свежее, упоительное и совершенно ему незнакомое. Он понял, что за эти слова и взгляд он, не задумываясь, продаст свою оркскую родину хоть три раза подряд - если, конечно, она будет кому-то нужна в таких объемах.
__________________
Какая диаметрально-противоположная реакция у двух девушек на литературные эксперименты Грыма. Предполагая, что Пелевин ассоциирует себя скорее с Грымом, нежели с Дамилолой, имею сказать.
Кто-то должен душеспасительно намекнуть Виктору Олеговичу, что его виршеслагательные опыты не просто херовы, они объективно кататонически уебищны; в иные минуты начинает казаться, что пьяный электрик способен на большее на этом творческом поле. Я люблю хорошие стихи, и читать подобное становится неловко, словно человек с обрюзгшим пивным животом и густой волосяной порослью неуклюже танцует для меня стриптиз, при этом очевидно не из стеба над самим собой. А речь не идет о стебе, поскольку Кая - сексуальный пелевинский фетиш (черное каре, бледная кожа, худое тело - петербуржская эмансипе эпохи модерн) стихами приведена в катарсис. Исходя из этого следует два допущения, из которых верно только одно:
1) Пелевин действительно думает, что он - хороший поэт.
2) Пелевин все-таки стебется над самим собой; героиня прекрасно понимает, что стихи - говно, но продолжает манипулировать Грымом и говорит ему именно то, что он хочет услышать, чтобы использовать для своих сурских (щито?) целей. Но такой вариант событий маловероятен.