Как я стоял в очереди в городскую поликлинику
Сегодня я ходил брать для родственника талоны на прием к врачу, в нашу местную поликлинику в городе Королеве.
Пришел я в 5.30, но там уже стояло прилично народу - человек десять. Ведший запись человек - какой-то старик, с изрезанным шрамами лбом, криво улыбаясь, видимо, наслаждаясь своей маленькой властью, снисходительно спросил мою фамилию и записал на клочке тетрадного листка. Я оказался в этом списке семнадцатым.
- Когда откроют-то? - спросил я.
- В семь тридцать, - ответили мне. Начинал накрапывать дождик, и все стоящие сгрудились под маленький козырек крыльца. Я встал вместе со всеми. Пахло аптечным запахом смешанным с запахом ладана - все собравшиеся были старушки лет за 60-70. У многих в руках толстые, страшные манускрипты - свидетельства того, что приходят они сюда часто. Как они выдерживают каждый раз по 2 часа на улице? А - зимой? Кто-то кашляет, кто-то беседует.
- Врачиха говорит - покупай лекарство, - рассказывает тоненькая худенькая старушка с обвисшими дергающимися веками над красными глазками и в зеленом плаще без пуговицы, так что из-под нее видна старая грязная кофта. - А я говорю: да выпиши мне другое, это-то дорогое для меня. - Нет, отвечает, если хочешь хорошо лечиться, надо дорогое покупать.
- Да они у них у всех на откате, - кивнув головой кверху, отвечает все знающий старик, ведущий запись. - Им платят аптеки, вот они и выписывают.
- А меня вообще не слушает врач: говорю, посмотрите какая у меня болячка. А он мне: да что вы мне показываете! - кричит.
- А взятки-то берут, - прибавляет старик.
Стоим так с полчаса, старики утомленно-нервно жалуются на болячки и жизнь. Дождь все не прекращается, а народу прибавляется. Одну старушку - со страшным желтым лицом - признак тяжелой болезни печени, видимо трясет от холода - у нее дергаются губы, ходит взад-вперед рука, которой она опирается на палку. Она подходит к звонку, звонит в помещение. Дверь приоткрывается.
- Впустите-е-е пожалуйста, - голосом дореволюционной нищенки кричит она в полуоткрытую дверь. - Хо-о-о-о-лодно.
- Нет! - коротко отвечают ей через черную щель. Старуха стоит со своей ходящей в руках палкой, как-то отстранившись назад, с прыгающими губами и подбородком, сраженная как выстрелом этим коротким словом. Еще кто-то жалеет ее и звонит снова.
- Ну пустите бабку-то, - говорит другая бабка, и несколько писклявых старушечьих голосков в унисон вторят ей.
- Замерзнет!
- Нет! Не зима, теплее одеваться надо, - отвечает тот же металлический голос.
Стоим еще. Подтягиваются люди - все те, кого Гитлер назвал бы генетическим мусором и обузой обществу - старики, инвалиды, какие-то хромые, косые, беззубые - с костылями, палками, обернутыми чем-то головами - все драные, в ободранной одежде, ото всех пахнет старостью и бедностью.
Доволен, видимо, только старик с бумажкой.
Диссонансом на фоне звучит разговор: толстая тетка в белой вязаной, с узором кофте, видимо, политически образованная и гордящаяся этим, хвалит власть, жизнь и т.д.
- Все лучше и лучше становится жизнь, это факт, - говорит она. - Я вот крема себе купила.
- А я не могу хлеба купить! - визгливо отчаянно говорит с грязно-серым длинным лицом, полностью седая улыбчивая женщина. - Восемь тысяч пенсия, четыре на лекарства уходят, и вот жду со дня на день, когда из квартиры выкинут.
- Мне сын помогает, - говорит широколицая поклонница "Единой России". - Успешных людей надо воспитывать.
Она широко улыбается, пунцово краснея при этом так, что о ее рожу можно закурить сигарету. Если бы я курил, то обязательно попробовал бы.
Наконец, с ржавым визгом растворяется запор, и через дверь старики валят в помещение поликлиники. Мне думалось, что будет соблюдаться хоть какое-то подобие очереди, раз уж была запись, но ничего такого нет. Я, читал, что когда фашисты применяли в концлагерях газ Циклон-Б, то эффект от него был такой: заключенные в газовой камере забирались друг другу на головы, образуя некое подобие пирамиды. На верху ее были те, кто сильнее физически и кто мог пробраться дальше. Тут было то же самое - хромые, косые, убогие, иногда - скелеты, обтянутые пергаментно-желтой кожей - они толкались, ругались фальцетом, расталкивая друг друга в очереди к регистратуре. Побеждал сильнейший. Красивая девушка тонкими пальцами с вычищенными ногтями, вообще, имеющая в своей внешности нечто противоположное этому царству страдания и угасания, раздает карточки с номерами кабинетов. Большинство посетителей знает врачей наизусть и говорят: не к неврологу, а к Иванову, или к Петрову. Иные прибавляют и имя-отчество.
Я беру свои квитки и отхожу. На выходе вижу желтолицую старушку - подойдя к окошку, она заливается слезами, вытирая лицо своей морщинистой ручкой.
- Что, бабушка? - спрашиваю ее.
- К неврологу встаю...пятый раз подряд... Еле хожу... И не получаю - каждый раз отталкивают, а квитков - мало.
Отошел, постоял минутку, вернулся - и отдал старушке один из своих талонов. На меня так благодарно не смотрела даже девушка, которую я в 2000-м году в Анапе спас из воды.
- Это все Голикова, тварь эта Голикова устроила - говорит кто-то сзади.
Я быстрым шагом, на напряженных ногах отхожу, и все вертится в голове: чтобы вы все, твари, устроившие концлагерь для стариков, все, обдирающие их, унижающие их, устроившие для них на старости лет ад, и лицемерно поющие им предсмертную осанну по девятым числам мая - чтобы вы все обожрались своим гребаным арбидолом - и сдохли к чертям собачьим. Желательно - всей своей поганой партией.