Смысл жизни
Смысл жизни
(Часть 1)
Виды смыслов и их связь с психологическими особенностями человека
Вступление
О смысле жизни я думаю, наверное лет с 15-16. Где-то до 35 мне казалось, что существует некая единая для всех истина, по мере обретения которой человек понимает для чего нужно жить, и что понимание это должно быть более менее общим для всех. Однако, с наступлением зрелости эти представления претерпели существенные изменения. Если до того мне казалось, что смысл жизни для любого человека состоит в реализации своего предназначения и своей миссии, то сегодня я думаю, что всё не так однозначно. Похоже, что очень многое зависит от наших психологических особенностей, и, наверное, нет универсального, подходящего для всех смысла, При этом всё же есть общие правила и тенденции, анализ которых может помочь конкретному человеку в его самоидентификации и самоопределении. Это эссе не содержит директивных рекомендаций о том, как правильно жить и искать свой смысл. Это просто размышления, компиляция опыта, желание поделиться своими мыслями и послушать о том, что думают по этому поводу другие.
Моей рациональной части очень нравится всё систематизировать, находить для нашей динамичной и текучей реальности схемы и выявлять типологии. Я больше физик, чем лирик, и мне так легче думается, а мир кажется более понятным. Поэтому мои рассуждения будут разделены на несколько частей, в каждой из которых мы рассмотрим вопрос о смысле жизни под определённых углом. При этом в итоге мы попытаемся создать целостную картину, которую, я надеюсь, вам будет интересно поместить хотя бы на некоторое время в пространство своих мыслей.
В первой части мы поговорим о иррациональных мотивах, служащих для смысла жизни своеобразным эмоциональным топливом. Подобные мотивы порой даже важнее рациональных выкладок, поскольку, если их нет, то и самая убедительная теория останется чем-то умозрительным, подобно рассказу о красоте музыки для человека с врождённой глухотой. Вторая часть будет посвящена двум принципиально разным подходам в решении вопроса о смысле жизни: экзистенциальному и трансцендентальному. Оба этих подхода можно встретить как в литературе по философии и психологии, так и в частных мнениях людей, рассуждающих на подобные темы. Классификация эта моя собственная и очень помогающая мне в понимании себя и других людей. Возможно, она будет полезна и для вас. Я расскажу об истории вопроса и о том, как, на мой взгляд, различные психологические особенности подталкивают человека к выбору того или иного смысла. И в завершении изложу каким образом я сам решаю конфликт между частью и целым, вечным и преходящим, экзистенциальным и трансцендентальным, как пытаюсь наполнить смыслом свою жизнь.
Иррациональные мотивы. Витальность, алекситимия и страдание.
Обычно, размышляя о смысле жизни, мы спрашиваем себя "в чём он состоит?" или, в крайнем случае, "есть ли он?". Но для некоторых людей гораздо более насущным является вопрос: "есть ли вообще смысл жить?". Казалось бы, воля к жизни и страх смерти являются одними из наиболее древних, мощных и безусловных мотивов, присущих практически всему живому, однако у людей всё гораздо сложнее. Думаю, мы единственный вид среди животных, способный пойти на суицид только из-за отсутствия в жизни смысла. Горе от ума, в буквальном смысле. Хотя, на мой взгляд, дело здесь скорее не в интеллекте, а в ряде враждённых и/или приобретённых в раннем возрасте особенностей, связанных с эмоциональной сферой. Смысл жизни должен быть подтверждён и наполнен ощущениями, в противном случае его сложно воспринимать как что-то достоверное и значимое. В этой части мы поговорим о том, как эмоциональная сфера нашей психики способствует или препятствует обретению в жизни смысла.
На мой взгляд, подобно тому, как каждый рождается с определёнными интеллектуальными, музыкальным или любыми другими способностями, в нас изначально заложены разные уровни витальности. Под витальностью в данном контексте я подразумеваю некую исконную жажду жизни, основанную на способности остро и полно переживать любое её проявление. Есть люди, испытывающие радость от самого факта существования, от любого мимолётного его аспекта: ощущения глубокого вздоха, глотка воды, тёплого ветра на коже. Такие люди могут вообще никогда не задумываться о смысле жизни по одной простой причине - у них не возникает желание умереть и потому нет необходимости изыскивать средства, чтобы такому желанию противостоять. Они стоят на твёрдой почве изобилия своих положительных ощущений и не ищут дополнительных опор, тогда как человек с низкой витальностью может вязнуть в реальности, как в болоте, и тогда смысл жизни для него становится подобием ветви склонившегося над ним дерева, держась за которую можно оставаться на поверхности и даже вытягивать себя понемногу наверх. Для витального человека жизнь на иррациональном уровне является слишком наполненной штукой, и уже одного этого её смысла достаточно, чтобы не искать другого. Это не значит, что таким людям не знакомы душевная боль и кризисы. Просто витальность помогает им выкарабкиваться из сложных жизненных ситуаций подобно тому, как физическая сила помогает выкарабкаться из глубокой ямы.
Витальность напрямую связана с тем, насколько сильно человек способен переживать свои ощущения. Эта способность влияет на формирования наиболее базовых наших желаний и определяет их величину. Ведь когда что-то приносит большую радость, то и стремление это пережить ещё раз становится более сильным. На эту мысль, по принципу от обратного, меня наводит и опыт терапевтической работы с алекситимиками. Алекситимия это особенность личности, которую можно назвать эмоциональной глухотой. Человек с таким нарушением почти полностью лишён способности индентифицировать, а значит и предметно переживать, чувства и эмоции, причём как свои, так и чужие. Работа с такими людьми всегда крайне тяжела и затратна. Человек, не испытывающий никаких эмоциональных влечений, становится как бы обтекаем для любых интенций извне. Ему знакомо лишь чувство необходимости, продиктованное физиологией или здравым смыслом. Единственное эмоциональное желание часто состоит лишь в том, чтобы избавиться от дискомфорта, связанного с непониманием смысла своего существования, но совершенно непонятно, как такому человеку помочь решить эту задачу. С алекситимией, особенно первичной (врождённой) жить очень сложно, т.к. никакие рациональные обоснования смысла жизни не могут здесь по-настоящему помочь, даже если человек на уровне логики с ними соглашается. И это очень сильно отличается от отсутствия желаний и появления суицидальных мыслей у людей в депрессии. Отличается, в том числе, и тем, что состояние депрессии в большинстве случаев обратимо. Депрессия это, как правило, болезнь, а болезнь хотя бы чисто теоретически можно вылечить. Кроме того, человек даже в депрессии может помнить, что когда-то ему было хорошо, что может быть по-другому. Алекситимия же не болезнь, а особенность устройства психики. Поэтому, чем сильнее она проявлена в человеке, тем меньше он знает о том, что значит испытывать сильные влечения, сильную радость или просто чувство удовлетворения, этого просто нет в его опыте. А без такого опыта, без положительной эмоциональной связи с результатами своих поступков, опираясь исключительно на рациональную сторону своей личности, очень сложно по-настоящему обрести смысл жизни, т.е. настолько, чтобы искренне верить в него и руководствоваться в своих больших и малых решениях.
Мы поговорили о том, что способность переживать сильные положительные эмоции помогает в обретении смысла. Сказали о том, что эмоциональная глухота во многом лишает человека возможности нащупать свой смысл, т.к. у него недостаточно инструментов для ориентации в этом сложном вопросе. Теперь давайте поговорим о том, что не только не помогает в поиске смысла, но способно привести к агрессивному его отрицанию и к стремлению к смерти, вопреки своим базовым инстинктам. Давайте поговорим о влиянии страдания.
Когда человеку плохо, причём не как следствие совершённых им ошибок или каких-либо других его действий, а плохо просто по факту его существования и без особой возможности изменить положение дел, то увидеть в этом смысл становится крайне сложно. Многие из тех, кому пришлось пережить тяжёлые испытания,казавшиеся им незаслуженными, разочаровывались в исповедуемых до этого ценностях и смыслах. Так например, многие евреи, пережившие Катастрофу, которые до войны были религиозны, в результате совершенно утратили веру в бога и в духовные ценности. Это можно понять, когда речь идёт о взрослых людях, что же тогда говорить, если в подобной ситуации оказывается ребёнок. Если с человеком с самых ранних лет его окружение обращается ненадлежащим образом, причиняя страдания, то ему будет значительно сложнее сформировать представление о смысле жизни как о чём-то позитивном и созидательном. Какой может быть смысл в жизни, состоящей преимущественно из мучений, какой смысл продлевать её, если это означает продлевать страдания? Для человека, воспринимающего своё бытиё подобным образом так же, как и в случае с алекситимиком, мало что могу дать беседы о содержательной стороне смысла жизни. Ему сначала нужно обрести опыт положительных эмоций, связанных с существованием, опыт доброжелательного отношения мира, которому можно доверять и на который можно полагаться. В противном случае в душе такого человека будут всегда сильны разрушительные мотивы, его опорой будет боль, а не радость, и размышления о смысле будут вызывать скорее горечь или агрессию. При этом витальности, о которой мы говорили выше, может подобной ситуации играть не позитивную, а деструктивную роль. Чем больше у человека врождённая способность к переживанию радости и наполненности жизни, тем больше будет дистанция между возможным и действительным и тем острее будет для него боль от нереализованности своего витального потенциала. Жизненная сила, не находящая положительный выход вовне, может обращаться вовнутрь в виде гнева против собственной личности, продолжающей вожделеть недостижимое. Недосягаемость смысла жизни делает его осознание мучительнлым и вот тогда смерть может начать казаться наимньшим из зол.
Для обретения и достижения смысла жизни всё вышесказанное является не менее, если не более важным, чем философские или религиозные мировоззренческие системы. Чтобы воспринять их и найти среди множества вариантов свой собственный, чтобы смысл жизни стал в итоге ресурсным понятием, мы должны испытывать в нём потребность и быть психологически к готовы к его восприятию. А самое главное, у нас должен быть положительный эмоциоанльный опыт, оправдывающий на уровне ощущений наш выбор. Сознательное приближение к смыслу жизни должно приносить человеку радость и давать чувство опоры, в противном случае ему гросить разочарование. На мой взгляд, если человек утверждает, что у жизни нет смысла, не стоит переубеждать его, приводя рациональные аргументы. У истины будет слишком мало шансов родиться в таком споре. К ней будет легче приблизиться, если попытаться понять, что является причиной такого отрицания, почему человек не хочет видеть в жизни смысл, почему предпочитает настаивать на его отсутствии. Я, при этом, совсем не хочу сказать, что каждый человек обязан задумываться на тему смысла своего существования. Многих он совершенно не волнует и это вариант нормы. Но если у человека этот вопрос связан с сильными эмоциями и воинствующим отрицанием, то прежде, чем обсуждать с ним содержательную часть, имеет смысл попытаться понять, где находится эпицентр эго боли и каким внутренним конфликтом пораждена его позиция.
Экзистенциальный и трансцендентальный подход
Теперь, после обсуждения эмоциональной стороны интересующего нас вопроса, мы множем обратиться к его содержательной, рассудочной стороне. Всё многообразие вариантов ответов на вопрос о смысле нашего бытия, на мой взгляд, можно разделить на две большие группы, озвученные в заголовке этой части. Слово "трансцендентальный" означает "выходящий за пределы", а в данном контексте - выходящий за пределы жизни человека и его личности. Подходы, относящиеся к этой группе утверждают, что смысл находится не в самой конкретной земной жизни, а где-то за её пределами. Он может быть в совершенствовании бессмертной души, в наградах, ожидающих в загробном мире, в служении некой идее или просто человечеству. Главное, что любой из этих вариантов имеет телеологический характер, т.е. исходит из идеи некой априорной и глобальной целесообразности, некой единой для всех задачи. Каждый человек может решать её лучше или хуже и тем самым наполнять свою жизнь большим или меньшим смыслом. Вторая группа ответов утверждает, что смысл жизни в самой жизни, будь то ощущения, наслаждения, становление, но так или иначе, нечто порождаемое самим процессом бытия как таковым. Отсюда и обобщённое название этих подходов, как экзистенциальных, от слова "экзистенция" - существование.
Прежде чем мы начнём говорить о психологических особенностях характера, подталкивающего нас к выбору того или иного варианта ответа, я хочу дать небольшой обзор истории вопроса. Хотим мы того или нет, но среда, в которой рождается и взрослеет человек, оказывает значительное влияние на формирование его мировоззрения. Поэтому очень важно понимать, как возникли доминирующие в наше время культурные ценности, и в какой степени наше мнение наведено внешними нормами, а насколько является продуктом особенностей конкретной личности и происходящих внутри неё процессов.
И трансцендентальные, и экзистенциальные мировоззренческие системы возникли достаточно давно, но первые всё же и значительно древнее, и были однозначно более влиятельными в западной культуре на протяжении почти всей истории вплоть до начала ХХ века. Возможно, это объясняется тем, что по мнению некоторых историков, включая популярного Юваля Харари, именно появившаяся у вида homo sapience способность к созданию коллективных ценностей позволила ему вытеснить или поглотить все другие человеческие виды, которых жило одновременно с ним немало. Особенность этих коллективных ценностей в том, что они были "виртуальными", т.е. описывали нечто такое, что нельзя ни ощутить, ни увидеть непосредственно в реальном мире, т.е. уже тогда имели трансцендентальный характер. "Человек разумный" оказался способен воспринимать эти ценности и следовать за ними, что позволило ему объединяться и действовать сообща гораздо большими группами, чем конкурирующие с ним виды. Это и дало ему эволюционное преимущество и позволило генам наших предков вытеснить все другие виды, не смотря на то, что некоторые из них, например неандертальцы, обладали и большей физической силой, и бОльшим объёмом мозга. Таким образом, способность к формированию и восприятию трансцендентальных феноменов является не только эволюционно оправданной и но и имманентно присущей нам - homo sapience .
Очевидно, что первобытные культуры имели трансцендентальный характер. Человек был слишком слаб, слишком зависел от окружающей природы и был слишком занят выживанием, чтобы сосредотачиваться на ценности собственного бытия. Смысл жизни виделся ему в достижении блаженства в потустороннем мире, а критерии "правильности" следовали из представлений о милости богов. Мы можем судить об этом и по находкам археологов, и по исследованиям культур аутентичных племён Африки, Америки и Австралии. Если верить антропологам, то современный человек по своим интеллектуальным и физиологическим особенностям ничем не отличается от наших предков, живших в пещерах несколько десятков тысяч лет назад. Для биологической эволюции это ничтожный срок. Возможно поэтому потребность в трансцендентальных ценностях по прежнему очень сильна в нас. А, быть может, и в эру интернета и полётов в космос трансцендентальные мотивы всё так же важны для выживания больших социальных групп. Впрочем, это уже немного другая тема.
Первой достаточно стройной и последовательной мировоззренческой системой экзистенциального толка, было, по всей видимости, эпикурейство. Ему предшествовали учение Протагора, с его знаменитым высказыванием "человек есть мера всех вещей" и "научный гедонизм" Аристиппа Киренского. Однако именно в изложении Эпикура, в котором гедонизм имел умеренный и разумный характер, идея удовольствия как смысла жизни обрела популярность и оказала значительное влияние на западную философию. Эпикурейство появилось в Греции примерно в 3 веке до н.э., став одной из трёх ведущих эллинических философских школ, а немного позже оно распространилось и в Риме. Эпикур учил, что главное в жизни это ощущения, что это единственное, что дано нам со всей очевидностью и понятностью, а про богов и загробную жизнь мы знать ничего не можем, потому и нет смысла уповать на них. Поэтому он полагал, что умножение удовольствий и уменьшение страдания является для людей главной задачей. И хотя сам философ считал, что человек должен уметь получать радость от спокойной и благочестивой жизни мудреца, эта часть его учения редко вспоминается, зато идея жить чувствами и ради чувств упала в благодатную почву стремления римлян к гедонизму и роскоши и дала на ней богатые всходы. Горацианское "carpe diam" ("живи настоящим") становится одним из излюбленных слоганов римской аристократии. Лишь появление и усиливающееся влияние христианской парадигмы постепенно вытеснило эпикурейство, сделав его на протяжении более, чем тысячи лет, маргинальным и еретическим учением.
С Блаженного Августина и до наступления эпохи Возрождения главным смыслом человеческой жизни становится спасение бессмертной души, а главным методом достижения этого смысла - вера и следование заповедям христианской морали. Но вот в Европу приходят новые времена. Макиавелли пишет своего знаменитого "Государя", в котором отказывается от морали как от главного жизнеопределяющего принципа в пользу прагматизма и выгоды. Гедонизм и роскошь перестают быть чем-то постыдным и достигают по истине древнеримского размаха. Не даром знаменитая фраза маркизы де Помпадур "после нас хоть потоп" так перекликается с излюбленной Тиберием поговоркой "Me mortuo terra misceatur igni" ("после моей смерти пусть всё горит огнём"). При этом цинизм Макиавелли и расточительство Людовика XV это некоторые крайности даже для Европы Возрождения. И хотя сама их возможность говорит о серьёзных изменениях в нравах и представлениях о смысле человеческой жизни, но всё же главная тенденция западной мысли была немного о другом. В двух словах это "другое" можно описать как "свобода и знание". Два этих слова постепенно заменяют в умах людей прежние духовные ценности. В результате, на смену богу приходят науки и идеологии, место религии занимают различные "измы", а спасение видится не в вечной благодати, а в "светлом будущем". В первой половине ХХ века эта тенденция достигает пика. Капитализм, империализм, коммунизм, нацизм... Они не являются религиями, в строгом значении этого слова, потому что не апеллируют к трансцендентному (запредельному) опыту, к откровению и бессмертию души и, тем не менее, представляют из себя варианты трансцендентальных решений вопроса о смысле бытия. В идеологиях, как и в религиях, присутствует телеологическое начало. Они точно так же предлагают нам шкалу ценностей и порядок приоритетов, так же претендуют на априорное универсальное знание о том, что для человека и человечества хорошо и плохо, правильно и не правильно, и они предлагают цель, во имя которой стоит жить и умирать. А когда у человека есть во имя чего умирать, то это уже по определению означает трансцендентальный мотив, поскольку жизнь сама по себе оказывается менее ценной и второстепенной по отношению к её смыслу.
ХХ век, достигнув своей середины, по-видимому пресытился трансцендентальным драйвом, унёсшим десятки миллионов жизней и разрушившим половину Европы. На смену глобальным идеям с готовыми алгоритмами и представлениями о "правильной жизни" пришли экзистенциализм и постмодерн. Бытие и его смысл поменялись местами. Для экзистенциальной парадигмы бытию не требуется никакого предварительного плана, и для него не существует никаких универсальных истин. Оно бесконечно порождает само себя, а какой в нём смысл становится понятно лишь апостериори, лишь по факту произошедшего. Или не становится..., но это и не столь важно. Смысл утрачивает единственность и становится функцией интерпретации. Абстракционист рисует бытие ровно так как он его ощущает, но это не значит, что зритель, посмотрев на его полотно, испытает те же самые чувства, что и художник. Каждый увидит в этой картине что-то своё и проинтерпретирует её по-своему. И ни одна из этих интерпретаций не будет хуже другой, все они будут одинаково близки к замыслу автора, потому что его замысел - побудить вас к переживанию, к бытию, к интерпретации, если будет угодно, и не более того. Человек, последовательно исповедующий экзистенциальный подход, на вопрос: "в чём смысл твоей жизни?" должен ответить: "не знаю, возможно вы поймёте это, когда я умру". Понятие истины в этой системе взглядов совершенно утрачивает свою онтологическую ценность и становится фигурой речи, спекулятивным конструктом.
Трудно сказать, какой из этих двух подходов является сегодня доминирующим. С одной стороны, современная культура, искусство и ценности общества потребления имеют явно экзистенциальный характер, с другой, всё чаще можно слышать о том, что люди остро переживают дефицит смыслов и ищут их в религиях, в сектах, в политических партиях, в самоидентификации по национальному, социальному или сексуальному принципу. Одно достаточно очевидно - оба этих подхода имеют в наше время множество сторонников и, наверное, ещё никогда в истории западной цивилизации соотношение трансцендентальных и экзистенциальных "сил" не было столь равным.
Текст оказался слишком длинным для одного поста, поэтому окончание его размещено в следующем посте
(Большая просьба к читателям оставлять комментарии под окончанием, а не здесь, для удобства обсуждения.)