Сергей Алхутов. "Царь и Пес"

Jul 20, 2006 10:48



"Царь и Пес" - произведение, на мой взгляд, не очень серьезное. И писать о нем следует несерьезно. Кому нужна толковая, вдумчивая и восторженная рецензия - идите на Прозу.ру: http://www.proza.ru/texts/2001/05/10-02.html. Аз же, многогрешная, попытаюсь дать несерьезный отзыв на несерьезный роман. В таком разе результат может оказаться положительным - таки, минус на минус дает плюс.


Текст романа предваряет краткое предисловие. Его можно не читать. В противном случае можно усомниться в целости рассудка автора, соединившего в одном тексте сульфиды с сульфатами, Сиддхартху Гаутаму, изучающего китайский язык, русских космонавтов, а также комментарии к греческой и санскритской семантике. Можно было написать проще: ждите постмодерна.

И будет вам постмодерн. И проявится он, как водится, в многослойности, разноплановости и разностилевости текста. Потрясающей красоты описания природы и философские размышления, написанные прямо-таки "высоким штилем", будут соседствовать с нарочито сниженной, часто обсценной лексикой; Диоген будет бесстыдно дрочить на глазах уличных мальчишек и открывать Александру Македонскому прелесть группового секса, сам Александр сделает популярным слово "фигня", афиняне будут стараться "откосить" от его военных походов, а Сиддхартха Гаутама придет в ярость от того, что его "обосрала чайка".

Язык романа то прост и ясен, отточен и выверен, то усложнен до неудобочитаемости. Одни предложения едва-едва распространены. Другие как будто призваны побить рекорд Льва Толстого в плане доведения оратора, решившегося на их произнесение на одном дыхании, до смерти от удушья, о чем, как, несомненно, уведомлен читатель, блистательно рассказывал в свое время Ираклий Андроников, который, впрочем, не имеет ни малейшего отношения ни к рецензируемому произведению, ни к одному из его героев (вот, примерно так ;-) ).

Здесь нужно назвать героев романа. Центральных персонажей несколько. Во-первых, это Александр Македонский и Диоген Синопский. Алексан-Филиппыч был, как известно, великим полководцем, Диоген - выдающимся философом-киником (в романе род их занятий не изменен). Жили они - один - совсем недолго, другой - вполне нормально - и счастливо и умерли в один день. 10 июня. Во всяком случае, так принято считать. "Греческую" линию романа дополняет фигура Кратета - известного философа, также представителя школы киников, знаменитого своим маргинальным поведением (однако в романе он ведет себя достаточно благопристойно).

Вторая сюжетная линия связана с именами Сиддхартхи Гаутамы и Ананды. Первый (Будда) в представлении не нуждается, второй (его имя переводится с санскрита как "счастье, блаженство") - двоюродный брат Гаутамы, его верный спутник и любимый ученик, в традиции Дзен почитаемый как второй индийский патриарх. Историю принца Сиддхартхи Диоген рассказывает Александру, и в этой истории Гаутама оказывается не философом, а великим завоевателем, а Ананда - его родным братом и соратником. Это такая альтернативная биография Будды - что бы из него получилось, если бы его не оберегали с младенчества от всяческих невзгод, не окружали бы роскошью, а наоборот, отправили бы на воспитание к простолюдину-охотнику (правда, от судьбы не уйдешь, и в конечном итоге Сиддхартха все-таки начинает постигать философскую премудрость: учится у Лао Цзы даосизму. О как.)

Когда Сиддхартхе, в свою очередь, начинают рассказывать о "ещё не родившемся великом царе" Искандере (или Патишаранье) и мудреце Индраджати (перевод на санскрит имени Диоген), повествование окончательно замыкается в круг. Впрочем, оно и раньше было цикличным: восемь относительно завершенных частей романа начинаются похожими эпизодами, описанными похожими словами (сцены надевания обуви сначала Александру, потом Сиддхартхе).

В романе есть еще один герой (вообще-то, самый главный, и именно с него следовало бы начать перечисление действующих лиц) - это некое невидимое, но всевидящее и всезнающее "я", творец и руководитель всех прочих героев романа. В начале текста кажется, что это "я" только наблюдает за персонажами и природой, ближе к концу становится очевидно, что "я" вмешивается в их судьбы, заставляет их совершать те или иные поступки, предвидит их дальнейшие действия. Грамматически это часто подчеркивается несогласованностью времен глаголов в одном предложении:
"Он [Александр] легко выходит из собственного тела, затем посмотрит вниз и увидит под собой мелкий белый камешек" (здесь "выходит" - наблюдение за действиями Александра, а "посмотрит" и "увидит" - уже предвидение).
Или: "Александр хотел согласиться, но я щекочу ему голосовые связки и устраиваю в голове небольшой переворот. Он откашлялся и произнёс: "я не вор, и я не краду победы. Распустите-ка своих ребят проспаться" (для читателя действие происходит в прошлом и выражается прошедшим временем глаголов, но "я" живет в настоящем романа, поэтому "щекочу" и "устраиваю").
Еще о том же: "Вот она, привычка всё подвергать сомнению, появившаяся в результате общения с философами! И я радуюсь такому вызову, и я вспоминаю, что я говорю в прошлом этому человеку устами Диогена".

Далее это "я" учиняет и вовсе немыслимую штуку: оно заставляет Александра, почувствовавшего в себе присутствие этой сущности и захотевшего освободиться от нее, избавиться от собственной сущности. И Александр находит полумертвого нищего, внешне на него похожего, инсценирует свою кончину, а сам отправляется в пешее эротическое путешествие, дабы в последний раз побеседовать с Диогеном. По пути он (или уже оно - "я") "вспоминает", что был (было) когда-то Анандой. А сейчас является Александром и Кратетом одновременно. А потом будет Жанной д'Арк. И Диоген, и Сиддхартха, и автор, и ты, читатель, - это тоже (и то же) "я". Таким образом, главная интрига романа "Царь и Пес" - не в сюжетных перипетиях, а в развитии самосознания этого абстрактного и несклоняемого местоимения.

Ну вот, собиралась написать краткий стебатический отзыв, а выдала довольно подробную и занудную рецензию. Впрочем, и сам роман не раз обманет ваши ожидания.

Напоследок мораль. Она такова: "Некоторым дано переистолковать историю, а другим - перевернуть. С точки зрения "я". Не своего собственного, а ничьего. И всеобщего, всеобъемлющего. Я права, или вы не поняли? ;)
Previous post Next post
Up