О книге художника, высокой печати, офсете и самиздате
В начале 90-х высокая печать доживала свои последние дни в России. «Наша высокая печать прошлась по субтильному западному офсету», мимоходом замечал Владимир Кричевский в одном из первых номеров своего, давно исчезнувшего, журнала «Да!». Все понимали, что он имеет ввиду. Офсет, которым был напечатан оригинал иностранного плаката - признак недоступной нам тонкой современности. Грубая, подминающая всё под себя высокая печать, которой плакат был надпечатан в Москве - признак нашей провинциальной затхлости. Поскорее бы списать гарт в утиль и обзавестись новыми блестящими прессами!
А тем временем в Америке. . . Независимо друг от друга Михаил Магарил в Нью-Йорке и я в Провиденсе причащались к американской традиции мастеров высокой печати, открывали для себя волшебный мир «частных прессов» и книги художника.
Дело в том, что коммерческая высокая печать была вытеснена офсетом и умерла в Америке ещё в 70-е. Оставалась лишь пара маленьких коммерческих типографий, продолжавших традицию Гутенберга для спецзаказов, для которых требовалось изысканное качество полиграфии (например Пресс Стайнауера), да частные прессы, поддерживаемые энтузиастами из любви к искусству изящной печати ограниченными тиражами в своих подвалах, гаражах и дачах.
Чем же так ценна высокая печать? По-моему, лучше всех сказал об этом ветеран-типограф, а также историк типографики и полиграфии Джо Блументаль. «Всё дело в глубине; как и у людей». Въедаясь в шершавое волокно бумаги (английский термин bite (укус) в применении к оттиску тому свидетель) шрифт оставляет в нём рельеф. Печатный лист приобретает скульптурное свойство, материальность. Талантливый печатник, в совершенстве владеющий средствами высокой печати, создаёт законченный объёмный художественный предмет, в котором фактура типографики взаимодействует и переплетается с фактурами бумаги и изображения. Это - не только иллюзорная пространственная фактура, о которой говорил Фаворский, но и фактура реальная, осязаемая. Всё это теряется в офсетной печати по гладкой мелованной бумаге.
Кроме ощущения человеческого прикосновения, непосредственно сохранившегося в высокой печати, она дала нам ещё одно пьянящее чувство: чувство свободы печати. Для нас, только что вырвавшихся из СССР в свободную Америку, возможность набирать по литере свои тексты и беспрепятственно их тиражировать обладала мистическим магнетизмом. Куда там машинописному самиздату! Окрылённый своей свободой, я назвал свой частный пресс Сам-Там Издат. Правда, американцам был незнаком мой контекст, и проинося это название по-английски Сэм-Тэм пресс они были уверены, что имеется ввиду имя какого-то китайца.
Я подружился с Магарилом зимой 95-го в Центре книжного искусства в Нью-Йорке, где он тогда работал, а я учился ручному переплёту. К тому времени каждый из нас уже организовал свое «издательство» и начал печатать собственные книги. Когда я закончил институт и перебрался работать в Нью-Йорк, мы сделали несколько книг вместе, самой сложной из которых стала книга Гоголя «Записки сумасшедшего».
Михаил Магарил сделал каллиграфию и иллюстации тушью (от руки в каждом из ста экземпляров!), гравюры на меди сухой иглой, а также переплёл весь тираж в ручную. Я делал типографику. Гравюры печатались в студии Кети Каррачио, а шрифт в мастерской Питера Круты. Монотипный набор гарнитурой Ван Дайк производился в словолитне Бикслеров.
You can watch this video on www.livejournal.com
В недавнем интервью Магарила нью-йоркскому телеканалу RTN (как часто случается увидеть художника книги по телевизору?) фигурирует эта книга его пресса Summer Garden Editions, а кроме неё ёще три. «Ретро сны из Санкт-Петербурга» - авторский альбом коллажей с настоящим крокодилом на переплёте существует только в одном экземпляре.
«Счастливый принц» Оскара Уайльда с иллюстрациями и переплётом Магарила и моим дизайном был напечатан, увы, офсетом, зато раскрашен от руки.
И наконец, «Козлёнок» (Хад Гадья), моя любимая его работа, был, к моему великому сожалению, задуман и осуществлён не мной, а Расселом Маретом, владельцем пресса Кубоаа. Рассел делал дизайн и набор, а Михаил монотипные иллюстрации.
You can watch this video on www.livejournal.com
Репортаж Бруклинского телевидения был снят о работе в студии Питера Круты над одной из последних книг Магарила: « Соловей» Андерсена. Я был слишком занят, чтобы взяться за её дизайн, и сосватал Михаилу замечательного дизайнера из Бостона Юлию Седых.
Сегодня книги Магарила хранятся в лучших собраниях мира, включая коллекции Йельского и Принстоновского унивеститетов, музея Метрополитен, МоМА, Британского музея, Французской национальной библиотеки, Бруклинского музея и Эрмитажа.