Turned On - продолжение

[lowselfopinion]

Заключительная глава книги о жизни и творчестве поэта-песенника Геннадия Каталова. Журналист выделил на 12 лет послефлаговской жизни аж целую одну главу книги. Итак, "Быстро вперёд". Продолжение следует.



«Я - это моя работа»
Генри Роллинз

Начало 90-х: Генри Роллинз стоит в свете прожекторов перед смеющейся толпой. Смех тёплый; Роллинз даёт сольную программу, свой стенд-ап, своё устное выступление. Волосы острижены до черепа, чёрная футболка с ручкой за воротником, чёрные шорты, белые носки, чёрные зашнурованные ботинки. Ноги расставлены на ширину плеч, толстые подошвы его полицейских ботинок стоят на полу, будто притянутые магнитом. Сейчас он показывает, как Игги Поп записывает вокальную партию в студии - кивая головой, дёргая плечами, он выдаёт пантомиму восторга, дружескую сатиру на манеру Игги Попа. В этом выступлении есть элемент школьного озорства, и смех публики содержит одобрительные нотки запретного, слегка недозволенного удовольствия. Роллинз весь вечер направляет настроение публики как уличное движение, рассказывая истории (некоторые из них имеют окончание, некоторые нет) о лос-анджелесской панк-сцене, о своём детстве, о жизни в дороге, о мозгах самоубийцы, размазанных по стоянке… Изменения интонации даются нелегко, они почти агрессивны, и когда Роллинз изображает Игги, это передышка - мимикрия смешна, подразумевает смех, и никакого напряжения…

Генри Роллинз стал своим за меньшее время, чем потребовалось для стрижки его волос. «Во время принятия всех основных решений в Black Flag» - рассказывает один авторитетный источник - «Генри в основном держал рот закрытым. Он, быть может, и говорил с Грегом, его голос, быть может, и принимался к сведению, но, конечно, он не повышал голос, не сопротивлялся, не участвовал в принятии решений. Я никогда не видел его пытающимся контролировать дело - он всегда давал руководству группы управлять всем». Теперь всё это изменилось. Пространство, которое Black Flag давали ему для экспериментов и раскрытия своего потенциала, исчезло, вместо него возник вакуум, в который ему надо было вступить нагим, вооружённым и готовым к прохождению дистанции. Лучшее из Black Flag - рабочая этика, бесстрашие - было впитано им полностью, и теперь настало время двигаться вперёд. Через 12 лет после распада Black Flag это движение вперёд не прекратилось.

Роллинз рассказал своим друзьям, что он остался с трупом Black Flag, с этим грузом верность исчезнувшей жизни, с которым фаны время от времени одолевают своих героев в письмах или на концертах: «Генри, что случилось с Black Flag? Вы поссорились с Грегом? Почему вы снова не соберётесь?» (Труп всё ещё не остыл - в интернете несложно найти слухи о том, что Black Flag возрождается с Дезом Каденой на вокале, или даже о том, что Роллинз собирается провести тур с восстановленными SOA). Оборотной стороной всего этого было, конечно, то, что Роллинз уже стал легендой, окружённой ожиданием, и теперь уже - в позиции, позволявшей начать собственный путь. Как сказал Джек Брюер, «Он обладал правами на Генри Роллинза, так почему бы и нет?»
На мгновение дезориентированный джинновской ликвидацией Black Flag, он быстро усвоил, что получил новую свободу, сбросил груз с плеч. Дэво: «Я поехал с Генри в его первый разговорный тур, и с нами не было оборудования, это были только я, он и его девушка в фургоне в течение трёх недель. Мы ездили по Штатам, нечего разгружать, нечего загружать - это было клёво! Было видно, что аудитория выросла под него, и он собирался использовать это, он не собирался умолять Грега что-то сделать. Хэнк знал, что у него есть что-то другое».
К счастью в этот момент неопределённости Роллинз намеревался наладить одну из важнейших связей в своей жизни. Несколько лет назад Лидия Ланч рассказала ему о трудах Хьюберта Селби, призывая его прочитать жестокий поэтический шедевр об уличной жизни 50-х - «Последний поворот на Бруклин». Роллинз принял информацию к сведению, но не обращался к книге, пока позже во время тура Black Flag не наткнулся на экземпляр новеллы во время одного из своих походов по книжным магазинам. «Последний поворот на Бруклин» шибанул Роллинза так же мощно, как ранее - «Чёрная весна» Миллера. Быстрый, сверкающий язык Селби, его уличная мудрость, решительное приятие экстремального мышления и поведения были откровением. Его герои плыли по течению мерзких движений, хаотичных потоков чувств, периодически возрастающих и почти разрушающих прозу - ужасающее насилие и грусть проходят через всю книгу - но там нет ничего настолько ужасного, на что нельзя было бы смотреть внимательно и с состраданием, выставляющим Селби моралистом. В Британии в середине 60-х «Последний поворот на Бруклин» пытались запретить ввиду непристойности, но затянувшийся судебный процесс был выигран в апелляции.
Роллинз проглотил эту книгу, проглотил и ещё один роман Селби («Демон»), а потом пустился в тщательное изучение наследия Селби. Хьюберт Селби: «Думаю, одна из штук, случившихся с Генри - и я полагаю, она случается с многими людьми его поколения и моложе - их поражает ощущение честности в книгах. Нужно понимать, что это люди молодые, выросшие на телевидении, некоторые родились в эпоху Никсона, росли при Рейгане и Буше и всей фальши, захватившей сегодня мир, поэтому им постоянно лгали в прессе, в их семьях, в церквях, в школах, и я думаю, что внезапно сталкиваются с каким-то ощущением правды, честности, они находят там своё. Может, это не внешние физические аспекты книги, но внутренний беспорядок».
Некоторые книги уже давно вышли в тираж, и их приходилось доставать в мягких подержанных переплётах с «реалистичными» изображениями порочных женщин на обложке - Роллинз прилежно выискивал их и подсадил на них и Джо Коула. В середине 1986 года во время общения с товарищем-фотографом из Европы они страстно говорили о Селби, и фотограф заинтересовался, нашёл Селби в телефонной книге и организовал встречу у него дома.
Селби было пятьдесят восемь, и он тихо проживал в Лос-Анджелесе, самые известные его работы были позади, и его имя в литературных кругах было полузабытым талисманом уникальности и силы. Роллинз взял с собой пару книг для автографа и чувство глубокого уважения, которое очень растрогало пожилого человека: «Это был один из тех случаев, когда, как говорится, было взаимопонимание. Мы немного друг другу говорили, просто тихо друг друга уважали, принимали, и из этого выросла наша замечательная дружба. С его стороны был, я полагаю, благоговейный страх, он был тих, ничего не говорил, просто слушал беседу. Впоследствии я пришёл к выводу о том, что Генри прекрасный слушатель. Он экстраординарен, он на самом деле знает, как надо слушать, как усваивать информацию, обдумывать её и применять в жизни. Он замечательный человек».
Селби прожил непростую жизнь. Родился в Бруклине, как только смог, отправился на море, потом болезнь заставила его покинуть торговый флот. Он познавал жизнь через зависимость, безумие и почти смертельный коллапс тела - после серии операций он стал хрупким и еле двигающимся. Однако призвание звало его, и он по-прежнему оставался неунывающим, активным и скромным. «Я всегда считал себя в некотором роде контролируемым шизофреником», - смеется он, - «и только иногда я этот контроль теряю!» Для Роллинза он был почти прозрачным сосудом опыта, из которого можно было многое почерпнуть. Роллинз был 25 лет от роду, глубоко раненый, здоровый физически - Селби был старше на тридцать лет и еле держался в теле; это была очень символическая встреча.
Роллинз дал Селби кое-что из своих сочинений и ушёл, не ожидая увидеть его снова. Он был в восторге, когда через несколько дней Селби вышел на связь. «Мне понравилась книга, которую Генри дал мне. Конечно, это очень отличалось от того, чем занимался я. Особенно тогда - это было после его ухода из Black Flag, а свою группу он ещё не создал, и у него был переходный период - и я помню, что очень мне это понравилось, и я ему об этом написал, и что я помню - последовательность каких-то событий, он был очень впечатлён тем, что я процитировал несколько его строк в своём письме, строк из его книги, и позже он мне рассказывал, что был сражён наповал этим, полностью сражён! А я это сделал потому, что мне реально понравилось, я нашёл книгу проницательной. Конечно, во многих его книгах, особенно в ранних, много вопля, ора, энергии, но всегда это блестящие наблюдения, это настоящий человечный человек».
Позже Роллинз будет ссылаться на Селби как на «одного из тех людей в моей жизни, за которыми… я шёл очень близко». Исполненный преданности, он взял на себя дело реанимации карьеры Селби, распространяя слово везде, где мог, и приглашая Селби сделать первый шаг в устных выступлениях. Хьюберт Селби: «Генри был очень великодушен ко мне. Меня раньше никогда не звали читать, и когда бы у него ни проходил концерт в городе, он всегда просил меня поучаствовать и давал мне денег больше, чем я мог бы заработать любым другим путём». Выступления Селби с участием Роллинза и Лидии Ланч привлекали слой тех читателей, для которых он всегда был важен и которые всегда были рады видеть его живьём. Сам Селби был впечатлён мастерством своего нового друга в этой сфере: «Я вам расскажу - когда я начал работать с Генри, я был абсолютно уверен, что он станет одним из самых значимых имён в т.н. «индустрии развлечений» мира. Это блестящий человек, у него врождённая способность быть в контакте с его публикой. Однажды я читал с ним в Уорфилде (Сан-Франциско). Это неплохих размеров театр, и после того, как выступили я, Дон Байема, Эксен - и люди сидели уже примерно час - выходит Генри и выступает три часа. Три часа! И по завершении этих трёх часов каждый по-прежнему сидит на своём месте и внимательно слушает каждое слово».

К середине 1987 года Роллинз продал уже примерно 15 тысяч своих книг; его шаг в издательском деле - 2.13.61 - становился коммерческим предприятием, которым он управлял из дома в Силвер Лейк (Лос-Анджелес), где он жил вместе со своим партнёром по бизнесу Лаурой Клауд. У Роллинза была маленькая комната - матрац, стол, телефон, пишущая машинка, плакат “Taxi Driver” на двери, внутри - ещё один, “Apocalypse Now”, Клауд жила в другой, а гостиная была офисом. Клауд, бывший сотрудник редакции Illuminati Press, встретила Роллинза во время его третьей поездки к издателям, и вместе они создали свою собственную компанию Illiterati Press (девиз: Создатели Прекрасных Книг С Самого Мая), включавшую также роллинзовское 2.13.61.
Illiterati издавало книги настольным способом - гранки делались на домашнем оборудовании (компьютер, лазерный принтер, иногда - наёмный машинист) и отправлялись на переплёт. Эти простые операции были сутью 2.13.61, издательской мини-империи, ныне обладающей офисами в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Лондоне, чей список публикуемых авторов включает Ника Кейва, Хьюберта Селби и Игги Попа. Тогда большую часть продукции составлял Роллинз - он тогда уже родил несколько зажигательных заголовков вроде «Галлюцинации Великолепия», «Полиомиелитная плоть», «От Бога не сбежишь», но Illiterati становилось более разнообразным: книга стихов Дейва Элвина из Blasters уже вышла; антология, включающая пьесы глашатаев от пост-панка вроде Майка Уотта, Лидии Ланч, Экзена Сервенки, Джона Доу из Х и Марка Мазерсбо из Devo, была в работе. Книги продавались по почтовым заказам или в некоторых избранных книжных магазинах, но основным продавцом был сам Роллинз, который мог продать до двухсот копий на одном устном выступлении. Основной спрос был здесь, и Роллинз был готов его удовлетворить - три записные книжки были всегда под рукой, этакие сети для блуждающих идей; короткие зарисовки набивались прямо в компьютере, длинные писались от руки. Книги прямо в пути отсылались домой, где их сводили в целое и печатали. Литературная кровь била ручьём.
Не всё из этого, однако, получало признание; работы Роллинза рутинно презирали в лос-анджелесской прессе, и он радовался плохим рецензиям - чем жёстче ругают, тем лучше. Его товарищи по разговорному жанру оборонялись. Майкл Си Форд: «Я так наелся этой критики, которой стервятники от культуры старались уязвить Генри - ах, он же просто недоучка. Это предел их возможностей. Они настолько немощны, что единственное, чем они могут кольнуть Генри, так это сказать, что он недоучка. Он обращается к недоучкам, однако он настоящий, он стоит на земле. Он материален!... Но со славой приходят и эти недовольные комментарии от завистливых или глупых людей, и это напрягает…»

В июне 1987 года Роллинза осветили в журнале “LA Times” - статья на пять страниц, в которой автор с радостью сдался роллинзовскому стереотипу: он был «пятном мускул и татуировок», «человеком в чёрном» с «рентгеновским взглядом». Это не упрощение, допущенное автором заметки Аланом Прендергастом; медиа инстинктивно тянутся к простым и сильным образам, и Роллинз выстроил своё дело так, чтобы противостоять яркости современной культуры как силуэт. Денни Уизманн теперь давал устные выступления вместе с ним: «Когда я читал с Генри в Калифорнийском университете - толпа была в восторге от него. Она пришла в восторг от Генри мгновенно. Часть его магии в том, что у него есть - я не хочу говорить «своя роль» - но у него есть очень простой образ. Он - этакий большой тёмный парень. Сейчас такого рода штуки везде, вся эта кровища и тьма, но тогда было иначе. И в то же время он не балабол или халтурщик - он выдаёт это в лучшем виде, каждый раз».
В музыке Роллинз также шёл вперёд. Остывая от распада Black Flag, он подумывал о том, чтобы совсем завязать с музыкой. Джо Коул убеждал его в том, что это плохая мысль, решающим оказалось вмешательство Криса Хаскетта. Хаскетт был старым товарищем из Вашингтона, бывшим гитаристом Enzymes, уехавшим в Лидс (Англия) продолжать обучение философии и свою музыкальную карьеру. Он, однако, сохранял связь с вашингтонской сценой, и узнав, что Роллинз свободен, он позвонил ему и сказал, что они вдвоём должны что-то сделать. Музыкально они были хорошо подготовлены; Хаскетт, как и Роллинз, жаждал получения своих знаний из экзотических источников вроде Mahavishnu Orchestra или King Crimson и объединения их со своим тоннельным видением ярого фана Black Sabbath. У него была возможность записаться в Лидсе, и он пригласил Роллинза и привлёк к делу спешно организованную ритм-секцию из Берни Уандела и Мика Грина.
Осенью 1986 года квартет провёл две недели, проживая в квартира Хаскетта на Гарольд Маунт 52, сочиняя песни и немедленно их записывая. Результатами этих сессий стали альбом Генри Роллинза Hot Animal Machine и шуточная EP “Drive-by Shooting” от Генриетты Коллинз и Женобьющих Детоненавистников (оба альбома выпущены независимым лейблом Texas Hotel из Санта-Моники) - чуть более, чем черновик, недорепетированный и плохо спродюсированный, однако он убедил Роллинза в том, что ему нужна собственная группа. Он знал, что Крис Хаскетт - его гитарист, но он также знал, что ему нужна мощнейшая ритм-секция на планете. В Трентоне (Нью-Джерси) Эндрю Уайсс и Сим Кейн болтались без дела, переживая конец проекта Gone. Парочка, конечно, была открытием Грега Джинна, но с одним звонком, состоявшимся в начале 1987 года, Роллинз принял одно из главных и удачнейших стратегических решений - Rollins Band был образован.
События развивались быстро. Когда Крис Хаскетт познакомился с новыми товарищами по группе, концерты уже были назначены. После нескольких недель репетиций, с сетом, составленным из материала “Hot Animal Machine” и новых песен, Rollins Band отправились в путь, сыграв в некоторых клубах Штатов, а затем отправившись в Европу на десятинедельный тур с голландскими металлистами Gore. Именно в этом туре Rollins Band встретили Тео Ван Эенбергена, который вскоре станет известен как Тео Ван Рок - звукорежиссёра, отныне ставшего частью группы, делавшего звук на всех концертах, и - время от времени - продюсера. Дорожным техником в туре был Джо Коул.
В октябре 1987 года Rollins Band вернулись в Лондон, взяли один выходной, а затем отправились в Лидс, где их уже ожидал Иэн МакКей с целью отправиться с ними в студию. МакКей, находившийся в тот момент между группами, по-прежнему был дружен с Роллинзом и оставался значимой фигурой в родном городе. После Minor Threat он переживал пост-хардкоровые сомнения в самом себе - крушение прежней злобной уверенности - с великолепными Embrace (в которых участвовал также и Майк Хэмптон из SOA) - и был готов к созданию Fugazi, которые откроют новую главу боевого идеализма. Его присутствие в Off Beat studios стабилизировало Роллинза и его новую группу и подпитало их энергией.
Результатом сессий стали первый альбом Rollins Band “Life Time” и EP “Do It”. Записанный и сведённый за неделю с Иэном МакКеем, контролировавшим и продюсировавшим всё дело, словно высокоскоростное транспортное средство, “Life Time” - это рёв освобождения, звучание Роллинза, взявшегося за своё. «Это полностью живой альбом», говорил он восторженно журналу “Melody Maker”. «Иэн не позволял нам делать две попытки или что-то такое. Он сказал нам, что мы собираемся записать 12 песен в 12 попыток, и всё. Обсуждение было в стиле: «Ох, я не знаю», «Я знаю, это было круто, теперь делаем следующую песню». Если кто-то говорил «но…», он отвечал: «Никаких но, просто работаем дальше». Вокал Роллинза впечатляет, он словно сорвался с цепи и будто бы отсылает нас к брызжущей слюне на “Damaged”, но он больше не ученик - это его слова, его музыканты, его жизнь. “Life Time” начинается с погружения в водоворот шума Роллинза, вопящего «YEAH! YEAH!», будто горящий человек, его собственный голос - лижущие языки пламени - «YEAH! YEAH! YEAH!», первородная декларация рок-н-ролла, заклинание из одного слова, этимология которого тянется к Генри Роллинзу проводом от Джеймса Брауна и Игги Попа. Музыка - пост-всевозможный блюз-металл, известный, но ужасающий; Крис Хаскетт - более грамотный гитарист, чем Грег Джинн, без беспечной аритмии, характеризовавшей Black Flag. Его риффы колкие, аккуратные, его соло часто звуча как цитаты из какой-то более длинной и свободной пьесы. Уайсс и Кейн играют как единое целое, плавящееся или твердеющее с температурой рифа; Роллинз рычит и вопит, будто музыка гаснет внутри его тела. Во время “Gun-in-Mouth blues”, посвященной Тому Трокколи, всё затихает почти до молчания, до шуршания ослепшей иглы по дорожке… Сим Кейн слегка выбивает рифф из барабанов как татуировку на их коже… у Роллинза пистолет во рту, и он вопрошает, спустить ли ему крючок: «должен ли я?.. ДОЛЖЕН ЛИ?» Это чистый театр, и это работает.
Остатки этих сессий вместе с некоторыми живыми треками, записанными в Голландии, были выпущены как EP “Do It” - заглавный трек, упившаяся кровью версия песни Pink Fairies, призыв к действию любой ценой вскоре стал гимном в репертуаре группы.
После сессий “Life Time” группа вернулась в Америку; Роллинз отошёл от дел на шесть недель в связи с устными концертами по всему континенту, в некоторых из которых участвовала Лидия Ланч. Во время таких путешествий он нередко останавливался у Джессами Калкин в её квартира в Хакни (Ист-Лондон): «Что я запомнила об этих визитах Генри в Хакни, так это его тотальную бессонницу. Он был в соседней комнате, и вы почти могли слышать жужжание его мозга, могли зайти туда, а он всё пишет, пишет… Как наркоман! Конечно, он им не был, но эта энергия вокруг него и вас заставляла не спать…
Трудно понять, где Генри начинается и заканчивается как человек - часто у вас возникает чувство, что нечто попадает в его набор, и вы не знаете, где этот набор заканчивается. Я знала Генри довольно хорошо, но мы говорил только о книгах или музыке - едва ли о чём-то личном. Именно он познакомил меня с книгами Хьюберта Селби, с Гарри Крюзом, и он же купил мне «Путешествие к концу ночи» Целин. Мы ходили в Компендиум в Камден-таун, и он показал мне всё это. Была у него ипостась, в которой он являлся настоящим фанатом и настоящим собирателем информации. Он уговаривал меня записывать каждый концерт Neubauten. Настоящий коллекционер, поисковая система и архивариус».
Теперь программа устного выступления Роллинза почти полностью бралась им из головы - эта голова, без сомнения, теперь, словно динамит, была наполнена материалом и разными эпизодами, но шаг от дневника был существенным. «Формальные чтения более меня не занимают», сказал Роллинз журналу “Los Angeles Times”. «Ленни Брюс - один из моих героев. Я стремлюсь к этому гению - выходить на сцену и выдавать фри-джаз, просто зажигать. Вы позволяете быть частью действа всему: толпе, звучанию своего голоса, случившимся в тот день вещам. Я балдею от такого преследования момента».
Следование моменту, как сам он прекрасно знал, таило в себе определённые риски. На концерте в Германии такое разоблачение себя вылилось в небольшой нервный срыв, в возвращение в то состояние, в котором он побывал впервые в чикагском Metro в 1982 году. «Много раз я просто выходил на сцену и просто раскрывался, сбрасывал кожу как очищенный апельсин», говорил он журналу EAR в апреле 1988 года. «Так я делал эти выступления в Германии, и каждый вечер словно проходил по себе скальпелем. Завершалось всё в Кёльне или Мюнхене, и я был вот таким [трясётся]. Я просто сел в комнате Лидии, должен был посидеть с ней полчаса. Иногда оно просто находит на меня». К сожалению, это было одно из последних дел союза Роллинз/Ланч - их дружба почти подошла к концу. «Да, я была отлучена от Церкви Роллинза», комментирует Ланч. «И вы знаете, что эта церковь включает только одного человека».

Встречи с журналистом Робертом Фишером в декабре 1987 года в Цюрихе вылились в часы бесед, положенных в основу короткой книги «Говорит Генри Роллинз» (“Henry Rollins Talks” - прим. пер.) (Action Press, 1988). Ей-Богу, говорит! «Роллинз говорит» - бодрое чтиво: подталкиваемый короткими вопросами, Роллинз пускается в монолог, в основном представляющий собой широчайшую импровизацию (со случайными нотами, вставляемыми его не в меру серьёзным собеседником). Болтовня Роллинза встряхивается живыми мыслями, яркими фразами, движением, которое целиком захватывает страницы - книга наполнена цельными образами, вокруг которых его развиваются его мысли: «Если я ловлю себя за этим занятием [переживаниями по поводу девушки], я говорю: уау! Пора в дорогу!!! Пора выехать отсюда… Попадаюсь в злую машину смерти… Попадаюсь в тормозящую машину… в машину без разума. Просто попадаюсь в глупую-глупую машину. Мне это не интересно. Вы можете потерять там всю свою сраную жизнь… Все, кто предпочтёт сидеть и стенать о каких-то там отношениях… Что ж, если они хотят этого? ОК. Вперёд. Но вы не увидите меня в таких домах!»
Это заразная, вдохновляющая маленькая книга. Ощущение миссии - секретные приказы со своей собственной тайной целью - характеризовавшее туры Black Flag, заместилось искренним чувством крестового похода, вступления в свет праведности и непосредственности. Вся суть книги «Говорит Генри Роллинз» зиждется на простой, но интересной посылке - что перед вами человек, чьи мысли об искусстве, обществе и самости полностью заслуживают внимания. Роллинз примерил на себя статус хардкор-философа, предлагая своим фанам интуитивный доступный образ жизни: «ОК. ОК. Итак, вот что вам скажет старина Роллинз: перестаньте быть жертвами! Перестаньте быть жертвами. Перестаньте носиться и перекладывать свою боль на чьи-то плечи. И боритесь с ней, будучи самими собой. Если вы являетесь кем-то другим… и вы выбираете мечты кого-то другого и не следуете своим… возможно, следом за собой вы уничтожите кого-то ещё». Преодоление своих пределов было целью, и эта программа была ясной, уличной, лишённой политического содержания (ну разве что имевшая такое содержание до тех пределов, в которых отрицала «мэйнстрим»), суровый американский реализм, дополненный более романтической европейской чувствительностью (Роллинз, например, частенько цитировал Ницше: «Иди путём Заратустры!»). Роллинз блестяще продавал сам себя - притягательное сочетание силы и разума, дикости и дисциплины. И что самое лучшее, он в этом всём не шутил.

В начале 1988 года Роллинз работал с Томом Трокколи над несколькими незамысловатыми блюзовыми композициями с фоном в виде акустической гитары. Роллинз любил музыку Lightnin’ Hopkins и Джона Ли Хукера и страстно разыскивал её по магазинам звукозаписи всего мира. Этот блюз притягивал его своей прямотой и повторяемостью. У них с Трокколи был план выпустить эти песни на собственном лейбле, именуемом High In War, как благотворительный сингл в помощь детям - ни лейбл, ни идея не воплотились в жизнь, но в частных записях сохранилась эта редкая для Роллинза попытка исполнить мелодию. С гитарой Тома Трокколи, бухтящей на заднем плане, он говорит и стонет, выдавая сет простых и безнадёжных стихов. Скромное музыкальное оформление позволяет ощутить то, что является настоящим подарком Роллинза - его способность развернуть себя, вытащить на свет свою физическую и умственную массу с каждым произнесённым словом с силой, склоняющей перед ним каждого слушателя подобно силе притяжения. Этот короткий блюзовый сет транслировался однажды, 20 января в Рокси (Голливуд) во время разговорного концерта под названием «Грубые парни говорят грязно», в котором принимали участие Хьюберт Селби и Марк Мазерсбо.
Rollins Band продолжили курс на неистовую продуктивность. Альбом “Hard Volume” был записан в 1988 году в Лос-Анджелесе - краткий взрыв, направивший группу в новое пространство. “I Feel Like This” - сводка из зоны Роллинза, место позади каждого выступления; чувство, сущность которого - невозможность чувствовать что-то иное. Роллинз выкрикивает название песни на фоне беспокойного петляющего риффа, продолжает повторять, пока внезапно после второго припева звук не обрывается - и фурор исчезает, и дыхание прорывается через завесу ударных и непрерывный ползущий бас. Роллинз останавливает борьбу, успокаивается и шепчет о том, что чувства проходят сквозь него, сквозь него - настоящий Король Зверей, раскачивающий ветки, внезапное продолжение: «Ах!», проносящееся эхом сквозь микрофон, и обратно в эту пульсирующую тишину… Через шесть вспышек стаккато песня возвращается в полную громкость, но этот момент очищения не забыт - Rollins Band открыли свободное пространство, в которое они вернутся во всей мощи эпического альбома “The End Of Silence” 1992 года. 1989 год начался группой в Австралии, а осенью в Австрии был записан живой альбом “Turned On”.
Результатом ещё одного высокоэффективного сотрудничества - с Эндрю Уайссом из Rollins Band - стала EP Wartime “Fast Food For Thoucht”. Проект Wartime был данью уважения go-go-сцене, развивавшейся параллельно с вашингтонским хардкором на другой стороне города - Роллинз обратился к корням, которых никогда не имел. Это go-go-музыка, сделанная белыми парнями, повреждёнными шумом, она технологизирована и утяжелена, усилена электронной перкуссией, схваченной ревущим басом, а поверх всего этого Роллинз начитывает искажённый манифест. Роллинза поразило мастерство Чака Д из Public Enemy - человека, способного бить своими текстами как плетью, но здесь нет попытки создать «хип-хоп» - Роллинз делает свой собственный бит и выигрывает.
Альбом Wartime был взят Кейт Хаймэн в Chrysalis Records, и когда Хаймэн в 1991 году перешла в Imago, «бутик»-лейбл, созданный совладельцем Chrysalis Терри Эллисом, она потащила с собой Rollins Band, болезненно освобождавшихся от контракта с Texas Hotel. Imago, относившийся к сети дистрибуции Bertelsmann Music Group (BMG), был мэйджор-лейблом, большим бизнесом, и рабочие привычки Роллинза были оценены здесь по достоинству. Кейт Хаймэн: «Я очень плотно, ежедневно работала с Генри. С ним было чрезвычайно легко работать, он был большим профессионалом, никогда не прекращал работу, никогда не говорил «нет» и уживался со всеми в компании. Люди боялись его из-за его репутации, но когда они с ним знакомились, он оказывался милейшим человеком. Единственное, когда он выходил из себя - это когда кто-то не делал свою работу как следует. Но вообще с ним было приятно работать, он всегда приходит вовремя, да и во время интервью он был ангелом - люди любили с ним работать, потому что ты просто включаешь диктофон, и… всё!»
Интервью на самом деле превращались в великолепные разговоры Генри Роллинза, сами по себе становились произведениями искусства. Роллинз говорил о количестве интервью, данных им за год (обычно сотни), будто ветеран Вьетнама перечислял убитых им в рукопашном бою. Он понимает процесс интервью, они прекрасно ему удаются.
Это прямое взаимодействие - информация для СМИ - и каждый интервьюер находил Роллинза подкованным, готовым к диалогу, готовым заполнить их уши уникальным сочетанием признаний, артистизма и непобедимого профессионализма. Кейт Хаймэн: «Генри всегда продавал себя. Нам в Imago очень повезло, потому что всю работу он делал сам. Мы просто ставили его в ситуацию, и он всё решал. Всё, что оставалось сделать Imago, это направить пластинки ритейлерам. Всё остальное - это Генри, был, есть и будет. Я думаю, это его природа. Очень сильная личность, очень сильные убеждения, всегда одинаково одет, всегда одинаково выглядит, всегда делает то, что говорит… На самом деле весь маркетинг именно таков: сильный образ, который вы непрерывно представляете людям. И никто никогда не говорил Генри что делать или что носить, так что он - мечта предпринимателя».