Как это умели делать красивые и умные женщины
Ответ на реплику к посту в моем ЖЖ оказался нежданно-негаданно для меня самого еще одним маленьким мемуаром "в тему"
Вот картинка.
Мне лет 13-14. Я сижу в гостях у друзей нашей семьи. На коленях у меня тяжеленный альбом Пикассо "Торос и торрерос", первое издание, с двумя автографами-посвящениями на титуле - самого Пикассо и его друга, автора предисловия, великого матадора Домингина - хозяйке дома, Инне Сергеевне Немиловой, которая сидит напротив меня и сопровождает просмотр рассказом о том, как она побывала несколько лет назад в гостях у Пикассо, как он показывал ей вот эти самые литографии, рисунки и гравюры, и парочку подарил ей тогда - вот они на стеночке над моей головой, (рядом с Врубелем, Серовым и чуть ли не Роденом, уже не помню точно) - как в том разговоре рождается идея собрать всю серию в один альбом, и художник обещает прислать ей альбом, когда тот выйдет - и не забывает, держит слово... Я боготворю Пикассо. Я боготворю Инну Сергеевну. Я боготворю этот дом - две комнатухи на 13-ой линии, в десяти минутах ходьбы от мастерской отца на 15-ой.
- И как тебе показался Пикассо? - спрашивает мой отец из дальнего угла, где тоже рассматривает какую-то книгу цены немалой (много лет спустя я понял, что вопрос был задан для меня, чтобы прозвучал тот ответ, который он уже знал заранее, что был между ними - друзьями со студенческой скамьи - этакий педагогический сговор).
- Старая пучеглазая обезьяна, - попыхивая сигареткой говорит самая красивая, самая умная женщина из всех, кого я знал.
И знаете, ничего не вздрогнуло - не то что зашаталось; не упали с полок бюстики (да были ли они там; какие-то были...), не померк свет. Я принял как само собой разумеющееся, что можно быть ПИКАССО - и старой пучеглазой обезьяной разом, и одно другому не урон и не помеха.
Вот картинка.
Мне лет 13-14. Я сижу в гостях у друзей нашей семьи. На коленях у меня тяжеленный альбом Пикассо "Торос и торрерос", первое издание, с двумя автографами-посвящениями на титуле - самого Пикассо и его друга, автора предисловия, великого матадора Домингина - хозяйке дома, Инне Сергеевне Немиловой, которая сидит напротив меня и сопровождает просмотр рассказом о том, как она побывала несколько лет назад в гостях у Пикассо, как он показывал ей вот эти самые литографии, рисунки и гравюры, и парочку подарил ей тогда - вот они на стеночке над моей головой, (рядом с Врубелем, Серовым и чуть ли не Роденом, уже не помню точно) - как в том разговоре рождается идея собрать всю серию в один альбом, и художник обещает прислать ей альбом, когда тот выйдет - и не забывает, держит слово... Я боготворю Пикассо. Я боготворю Инну Сергеевну. Я боготворю этот дом - две комнатухи на 13-ой линии, в десяти минутах ходьбы от мастерской отца на 15-ой.
- И как тебе показался Пикассо? - спрашивает мой отец из дальнего угла, где тоже рассматривает какую-то книгу цены немалой (много лет спустя я понял, что вопрос был задан для меня, чтобы прозвучал тот ответ, который он уже знал заранее, что был между ними - друзьями со студенческой скамьи - этакий педагогический сговор).
- Старая пучеглазая обезьяна, - попыхивая сигареткой говорит самая красивая, самая умная женщина из всех, кого я знал.
И знаете, ничего не вздрогнуло - не то что зашаталось; не упали с полок бюстики (да были ли они там; какие-то были...), не померк свет. Я принял как само собой разумеющееся, что можно быть ПИКАССО - и старой пучеглазой обезьяной разом, и одно другому не урон и не помеха.