Трущобы Корогочо, Найроби, Кения. День 6.
Организаторы нашего рабочего африканского лагеря, вероятно, чтобы сбить спесь с новоявленных волонтеров и немного спустить нас на землю, решили устроить экскурсию по трущобам, которые начинались буквально через пару километров от резиденции.
"Я здесь родился, вырос и здесь находится мой бизнес" - говорит нам наш "гид" Майкл, неопределенно показывая рукой направление. Немка Катья за моей спиной едва слышно добавляет "Sounds like a great career". Эта его гордость не всем понятна - человек доволен тем, что вырос и выжил в трущобах. И тем, что теперь у него свой дом. Неплохой. Картонный. И если до начала экскурсии я еще снисходительно улыбнулась, когда услышала это, то после вряд ли я вообще могла как-то реагировать на окружающих.
Мы слушаем инструкции, они очень простые. Не пялиться. не останавливаться. и главное, не фотографировать людей. Это повторяют раз 20. фотоаппараты убирают только немцы. Все фотки, которые выложены в посте сделаны оттуда, где фотографировать уже можно.
Трущобы (slums) в жаргонном словаре английского языка начала 19 века определяются как мошенничество, «криминальные махинации». На самом же деле это другая планета. Там есть магазины, площадки для игр, улицы, маленькие предприятия. Все это утопает в мусоре, рассыпается на глазах, воняет и куда-то течет... но это существует и это упорядочено для обитателей. И многие из них еще платят налоги. типа как на имущество.
Трущобы Корогочо - не самые большие в Найроби. Это "всего лишь" 150 000 - 200000 человек, в основном матери или старшие сестры с детьми и старики, это бесчисленное количество крыш, которые натыкаются одна на другую на 1.5 км2. Куда ни посмотри. И они продолжают расти. Это гигантская яма, причем в буквальном смысле. В тоже время это свалка и канализация. А по краю проходят пути железной дороги за которой начинаются фешенебельные кварталы.
Если смотреть на все это со стороны железной дороги, то получается как-то так:
Мы спускаемся вниз и проталкиваемся по узкой улице. Продается рыба. Бегут дети с бумагой на палках. Бегут так быстро, что бумага вращается и получаются то ли флюгеры, то ли птицы. Из-за угла появляется верблюд (?!??!), на котором висят человек 8-10 ребят и хохочут. А за ними дети с шинами от велосипедов, которые, если их подкручивать палкой, будут долго катится.
Я каждую секунду замечаю что-то, от чего сердце переворачивается, но пора бы уже к этому привыкать. сбоку толкают, тычут пальцем, кто-то улыбается, а кто-то, судя по взгляду, убить готов.
У меня на ногах сланцы, я инстинктивно поджимаю пальцы, гляда на трехлеток без обуви. Слышу разговор Алисии и Клэр о том, что в резиденции нет горячей воды и, вероятно, придется извести немало влажных салфеток. Как же это звучит ТАМ, где у нескольких сотен тысяч человек воды нет В ПРИНЦИПЕ.
Нас привели в мастерскую, где из костей животных делают украшения, которые продаются потом на рынках в десятки раз выше их себестоимости. А там - за копейки.
Кто-то вкладывает в это во все деньги и старается что-то изменить. Для детей сделали компьютерный класс, спортивную площадку. Ненавижу, когда говорят, что что-то делать бесполезно. Всегда есть смысл. Для кого-то.
"Я здесь родился, вырос и здесь находится мой бизнес" - говорит нам наш "гид" Майкл, неопределенно показывая рукой направление. Немка Катья за моей спиной едва слышно добавляет "Sounds like a great career". Эта его гордость не всем понятна - человек доволен тем, что вырос и выжил в трущобах. И тем, что теперь у него свой дом. Неплохой. Картонный. И если до начала экскурсии я еще снисходительно улыбнулась, когда услышала это, то после вряд ли я вообще могла как-то реагировать на окружающих.
Мы слушаем инструкции, они очень простые. Не пялиться. не останавливаться. и главное, не фотографировать людей. Это повторяют раз 20. фотоаппараты убирают только немцы. Все фотки, которые выложены в посте сделаны оттуда, где фотографировать уже можно.
Трущобы (slums) в жаргонном словаре английского языка начала 19 века определяются как мошенничество, «криминальные махинации». На самом же деле это другая планета. Там есть магазины, площадки для игр, улицы, маленькие предприятия. Все это утопает в мусоре, рассыпается на глазах, воняет и куда-то течет... но это существует и это упорядочено для обитателей. И многие из них еще платят налоги. типа как на имущество.
Трущобы Корогочо - не самые большие в Найроби. Это "всего лишь" 150 000 - 200000 человек, в основном матери или старшие сестры с детьми и старики, это бесчисленное количество крыш, которые натыкаются одна на другую на 1.5 км2. Куда ни посмотри. И они продолжают расти. Это гигантская яма, причем в буквальном смысле. В тоже время это свалка и канализация. А по краю проходят пути железной дороги за которой начинаются фешенебельные кварталы.
Если смотреть на все это со стороны железной дороги, то получается как-то так:
Мы спускаемся вниз и проталкиваемся по узкой улице. Продается рыба. Бегут дети с бумагой на палках. Бегут так быстро, что бумага вращается и получаются то ли флюгеры, то ли птицы. Из-за угла появляется верблюд (?!??!), на котором висят человек 8-10 ребят и хохочут. А за ними дети с шинами от велосипедов, которые, если их подкручивать палкой, будут долго катится.
Я каждую секунду замечаю что-то, от чего сердце переворачивается, но пора бы уже к этому привыкать. сбоку толкают, тычут пальцем, кто-то улыбается, а кто-то, судя по взгляду, убить готов.
У меня на ногах сланцы, я инстинктивно поджимаю пальцы, гляда на трехлеток без обуви. Слышу разговор Алисии и Клэр о том, что в резиденции нет горячей воды и, вероятно, придется извести немало влажных салфеток. Как же это звучит ТАМ, где у нескольких сотен тысяч человек воды нет В ПРИНЦИПЕ.
Нас привели в мастерскую, где из костей животных делают украшения, которые продаются потом на рынках в десятки раз выше их себестоимости. А там - за копейки.
Кто-то вкладывает в это во все деньги и старается что-то изменить. Для детей сделали компьютерный класс, спортивную площадку. Ненавижу, когда говорят, что что-то делать бесполезно. Всегда есть смысл. Для кого-то.
