Карагандинские копи и Спасский завод
А. К. Гейнс. Дневник 1865 года. Путешествие по Киргизским степям.
28-го августа. Выехали из Акмолов по направлению к Кокчетаву через каменноугольные копи и медноплавильный завод Ушакова и Рязановой. Погода была пасмурная. Местность однообразна. Воды становится мало. Сколько мне помнится, в целый день встретился всего один аул и несколько зимовок. Степь местами всхолмлена и весьма редко совершенно ровна. Дул очень холодный юго-западный ветер; к вечеру приехали в какое-то урочище на берегу реки, где для нас была разбита хорошая юрта из аулов покойного Конура. Около протекала какая-то речонка, в омутах которой держалась еще вода. Тут же расположился караван ташкентских или татарских купцов, отправляющийся в степь с товарами. Таких же караванов попалось нам по пути два либо три. Они шли в аулы.
29-го августа. Выехали часов в пять утра, предположив непременно добраться до заводов. С утра шел мелкий дождик, точно горящий пар, обращающийся в брызги воды. Окрестная местность была едва видна - все было задернуто сизым дождевым туманом. По временам большие возвышенности казались нависшими над землею облаками. Дул пронзительно холодный ветер с юго-запада. Укутанный в лисий бешмет и барашковое пальто, я корчился от холода. Ветер, приподнимая фартук тарантаса, продувал ноги и живот. Лошади едва шли. Я пробежался около экипажа. Если бы поскорее добраться до тепла и защититься хоть на время от этого расстраивающего нервы ветра. К одиннадцати часам дождь стал усиливаться. Атмосфера наполнилась косым ливнем, вся окрестность стала непроницаемой…
Мокрый ямщик-киргиз остановил лошадей. Здесь перемена лошадей.
- Где же юрта? - спрашиваем мы с горечью.
- Джок, аул нету.
- Чтобы тебя черти грызли б.
Дождь превратился в самый сильный ливень. Ни от него, ни от холода, ни от голода не было спасения. Курить трубку нельзя.
- Петр, - обратился я к повару, - дай, ради Бога, хоть кусок хлеба.
Повар принес нам хлеб, облитый холодным дождем, и кусок конины, которую прислал нам на дорогу Ибрагим. Пить нечего. Хорошо, что я запасся турсуком кумыса.
Запряжка кончилась. Мой тарантас тронулся первым. Лошади сорвали его с грязи, поскакали в степь и стали. Подскакали верховые киргизы, взяли на аркан коренную. Посыпались на всю тройку удары; раздались вопли… коренник бил, пристяжные рвали упряжь, но ни с места; наконец, коренная легла… Нужно перепрягать. Мимо нас пронеслись другие экипажи, но стали так же, как и мы. Перепрягли. Новые удары и вопли, лошади ломают экипаж, но не двигаются. Обыкновенно и при обыкновенных порядках сидишь при подобных обстоятельствах в экипаже, сжавши зубы, и ждешь, пока экипаж не двинется. Тут нельзя ограничиться пассивным положением. Нужно выдти из тарантаса помогать. Ух, как холодно и какой ветер! Ну, ну, гайда. Га-а-а! Мы, по колено в распустившейся грязи степи, накатываем экипаж, но лошади поднимаются на дыбы; пристяжные перекидываются через оглобли и пятят экипаж, чтобы только стать хвостом против урагана.
Нет возможности ехать. Измоченные, платье забрызганное и запачканное грязью, с руками, залепленными глиною, мы собираемся на совет. Решено. Исайю, человека Гутковского, и писаря Глазунова оставить с двумя экипажами и вещами, а их лошадей подпречь под наши тарантасы. Наш экипаж тронулся; лошади пошли довольно дружно; я заснул, проснулся, задремал и опять пробуждался. Холод был поразительно проницателен. Я прозяб до костей и дрожал; ногам было особенно холодно. Дождь хлестал по верху тарантаса, в то время как ветер бил его с все возрастающей силой. Да это целый ураган…
Много ли осталось верст? Двадцать пять. Не может быть, думаю я себе, опускаясь не без испуга в глубь тарантаса; ведь уж совсем темно; мы едем не менее пяти часов. Я опять беспокойно задремал и слышал, как ноги мои ныли от холода…
Просыпаюсь совсем. Темно. Выглядываем из тарантаса и видим серую темень. Дождь льет по-прежнему; ветер гудит по широкому простору степей и с какою-то яростью опрокидывается на лошадей и тарантас. На козлах съежился киргиз. едва держащий от холода возжи в руках. Новиков пригнулся к самым козлам, повернув спину к урагану. Лошади идут шагом.
- Гей! Гей! казак! ни чахрым! - перекрикиваешь ветер.
- Я его только что спрашивал, - отзывается товарищ из темного угла тарантаса, - ямщик говорит, что осталось двадцать.
- Да он это говорил Бог знает когда.
- Он верно не знает, но говорит, что двадцать.
Проходит час, два, три… есть хочется страшно, да и жажда мучит порядком… Мы все едем шагом. По временам обрисуются неопределенные силуэты каких-то гор; все задернуто туманною темнотою. Близко или далеко эти горы, Бог их знает. Какие-то предметы, кажется, вырастают около дороги. Зверь ли это какой, или камень, или киргиз?.. Ямщик начинает с отчаянием кричать на лошадей. Ничего не поможет. Мы стали…
Ветер, на котором не сосредоточивалось внимание во время движения, начинает, кажется, дуть с удвоенной силой. Со странным заунывным звуком бросает он дождь, который дробит по коже тарантаса. Направо и налево, сколько глаз может проникать неопределенную темень, тянется пустынная недружелюбная степь… Я сильно озяб.
- Новиков! что же мы будем делать? Нечем обогреться; у нас ведь нету чаю, а мне и холодно, и голодно.
- Что же делать? нужно здесь заночевать; лошади совсем очумели; идут да шатаются.
- Нет ли где аула недалеко?
- Нет, ближайший впереди, где нам приготовлена перемена.
Нечего делать; заворачиваемся тщательно в пальто, подтыкаем им все дырки и решаемся не говорить более ни слова.
Вдруг слышу крупную брань Новикова. Что там? Оказывается, что ямщик предполагает, что буран разогнал подставу, а что юрты не ставили, так как волости кочуют очень далеко. Нечего сказать - хорошо. Ведь это значит не более не менее как умереть с голоду…
Мы едем. Я спал около трех часов; продрогшие лошади пошли тем временем… Я опять сталь дремать, должно быть, от холода… Кругом крик и голоса… Я выглянул из тарантаса; ветер еще сильнее, но дождь прошел; мимо луны бежали хлопья облаков. Мы остановились в каком-то ущелье между двух гор, которых гранитные зубья фантастически освещались луною. Кругом экипажа суета. Это выслали нам из аула лошадей. Ну! слава Богу. Через четверть часа мы сидели уже в юрте. Горный ревизор, ехавший впереди нас, ждал с готовым самоваром. Посреди юрты горел огонек из сучьев приречной лозы… Очень хорошо. Куда как приятно обогреть окоченелые члены чаем и огнем!
30-го августа. Целый день провели на месте, у реки Нуры, близ красивых ворот, образуемых горами Джаур на той стороне реки. Шел целый день дождь и дул порывистый юго-западный ветер. Погода была очень холодная.
Исайи все нет. Мы все начали беспокоиться, в особенности когда наступила бурная ночь, а он все-таки не приезжал и не давал о себе сведений.
31-го августа. Позабыл сказать, что близ места, где стояла наша юрта, от реки Нуры проведен в этом году большой арык. Он проведен киргизом Кадырем, которого зимовка расположена в пяти верстах от места нашего расположения. Арык сделан пока на четыре версты, но еще не доведен до пашен, находящихся на зимовке.
Утром приехал Исайя с вещами. Через час мы уже поехали на Карагандинские каменноугольные копи. Ехали скоро и, переменив лошадей на половине расстояния, были еще рано на копях. Поверенный завода встретил нас хлебом-солью.
После мы пошли в ломки. Пласты каменного угля едва прикрыты в некоторых местах несколькими вершками земли. Ближайшие к поверхности земли слои хрупки и легко рассыпаются. После того, когда верхние слои угля полежат немного на поверхности земли, они скоро разрушаются. По мере того, как мы спускались ниже в копи, уголь становился блестящее, а излом более угловат. Разработка слоя производилась на глубине 5-6 фут. Извлечено из земли пока незначительное количество вправо и влево от входа.
До сих пор разведано десять пластов каменного угля в здешней каменноугольной формации. Уголь сопровождается лепною глиною, песчаником. Пласты по простиранию идут с северо-востока-востока на юго-западо-запад. Разрабатывается самый верхний пласт толщиною в 2½ аршина. Работы производятся на глубине 8 сажен. Нижний пласт обнаружен открытыми работами. Толщина этого пласта по профили 14 аршин; остальные пласты от 1 до 3 аршин. Падение всех пластов почти одинаково, от 6 до 12 вершков.
Факт замечательный, почти все руды и пласты каменного угля в Области сибирских киргизов вообще простираются с северо-востока-востока на юго-западо-запад. (По разложению химика при Спасском медноплавильном заводе, в 100 пудах угля № 1 (по сортировке) содержится 30 пудов сырости; 67 пуд. кокса; 2 пуда пепла; 2 пуда 10 фунт. летучих веществ и 28 пудов углерода. В 100 пудах угля № 2 содержится 35 пуд. сырости; 25 пуд. 10 фунт. кокса, 56 п. пепла, 3 п. 25 ф. летучих веществ и 14 п. 10 ф. углерода). Работает на заводе от 40-60 человек киргиз и русских, в том числе русских до 5 человек. Разработка идет только зимою, на том основании, что в то время Спасский медноплавильный завод, принадлежащий тем же лицам, которые владеют Карагандинскою копью, не действует.
Тогда на копях в Карагандах могут работать свободные работники и действовать свободная администрация. Открыты Карагандинские копи купцом Ушаковым тем способом, который здесь обыкновенен. Сурки любят зимовать у пластов каменного угля и, добираясь до него, прокапываются еще немного вглубь. Вырытый ими мусор выбрасывается наружу и, конечно, служит бесспорным признаком присутствия каменного угля. Тем же способом Ушаков открыл другую копь в Теректах, которая заявлена, но еще не разработана. Ушаков поймал тут и геогноста-сурка, приучил его к домашней жизни и держал до конца его дней у себя на квартире.
Карагандинский прииск открыт в 1859 году. Внутренняя разработка начата в 1860 году. В 1865 г. добыто 350.000 пуд.; в 1864 - 120.000; в 1865 - 120.000. По словам поверенного в делах, пуд угля стоит заводу 5 копеек. Эта цифра, я думаю, преувеличена по крайней мере вдвое.
Некоторые ходы разрабатываемого пласта полуобрушены; крепи и перекладины треснули; в других грунтовая вода залила так, что для продолжения работ нужно будет, вероятно, откачивать ее паровою машиною. Новиков, управляющий делами компании, хочет перевести паровую машину со Спасского завода в копи для откачивания воды. Весьма жалко, что администрация не строит каменные крепи, что едва ли не было бы дешевле и, во всяком случае, прочнее.
Мы ходили в копи со свечами в руках. Это мне напомнило мои странствования по Фрейбергскому руднику в Саксонии.
1-го сентября. Вчера из Карагандов мы проехали на Спасский завод. Дорога состоит из голышей и щебня и, большею частью, лучше наших хороших шоссе.
Погода, хмурившаяся до тех пор, начала проясняться. Дождь перестал и солнце начало греть. Мы ожили. Хорошему расположению духа способствовала столько же погода, сколько хорошая дорога и превосходный воздух. Степь опять начала благоухать. Далекая степь смотрела дружелюбно и хорошо. Мы, благодаря радушию заведывающего копями, были сыты, - все условия, чтобы быть довольным…
Вскоре после выезда из Карагандов, прямо против нас развернулась длинная цепь живописных бугров. Среди них стоит завод. Разнообразные выступы камней делали профили этих гор чрезвычайно оригинальными. Переменив еще раз лошадей, мы стали шибко приближаться к заводу, куда и прибыли, когда уже совершенно стемнело.
В теплой и уютной комнате управляющего заводом Новикова был накрыт длинный стол для ужина. Когда все пошли спать, я с Гирсом отправились на завод, где в то время производились работы.
Дом управляющего расположен около вершины какого-то бугра; ниже его, шагах в ста, поднимает свои высокие трубы большое каменное здание завода. Осматривая работы, расспрашивая про все мне незнакомое и записывая все, что мне говорилось, я не заметил, что пробыл на завода более трех часов. Было уже два часа утра, и я поторопился лечь спать.
Спасский медноплавильный завод лежит в урочище Ак-Бурат-Адыр, между горами Сокур-Суран и Бай-Давлет, при речонке Кок-Узен. Около него расположены три медных рудника, расстоянием от полутора до четырех верст: Спасский, Воскресенский и Владимирский. Содержание руды от четырех до семи пудов. Медь в окисленных соединениях отыскивается в кварцевом камне и хлоритовом сланце. Жилы же кварца и сланца пролегают в порфирах.
К Спасскому же заводу приписан рудник Успенский в 105 верстах от него, при урочище Нельды (на юг от завода). Содержание Успенского рудника от 7 до 30 пуд. Сюда же принадлежит заявленный медный рудник около Улутау в Атбасарском округе. Он чрезвычайно богат; содержание руды доходит до 70 пудов.
Разрабатываются только четыре первые рудника с поверхности. До сих пор глубже шести сажен не шли (на Успенском руднике).
Руда превращается в медь обработкою в Спасском заводе в шахтных шплейзофенских печах и гарнмахерских горнах. Шахтных печей шесть, две шплейзофенских и два гарнмахерских горна. Обработка производится каменным углем, добываемым на Карагандинских копях, принадлежащих заводу. Известь на флюсы добывается в 2-х верстах от завода. Железная руда для той же цели получается в 30 верстах от завода по направлению в Карагандин. Прекрасная глина на кирпичи получается на самой площади завода. Глина для огнепостоянных составов привозится с Карагандинских копей и с горы Сокур-Сурана; а превосходный, нежного белого цвета кварц, для той же цели, добывается в ближайших окрестностях завода. Такие хозяйственные удобства заставили компанию открыть завод именно в Ак-Бурат-Адыре.
Рабочих на заводе 90 человек, в том числе 45 русских. На фабрике 2 мастера, подмастерья, плотники, кузнецы, слесаря, каменщики, и т. д. Русские рабочие получают от 8-10 рублей в месяц. Киргизы, состоящие при печах, 4 р. 50 к. в месяц; остальные 3 рубля. Мастера получают 25 руб. в месяц, кроме того, ежемесячно же фунт чаю и 2 фунта сахару. Управляющий получает 1000 р. в год, поверенный 400 р., кроме того, всю пищу безотчетно. Конторщик 300 р., химик 200 р., 4 смотрителя при рабочих по 200 руб. в год, смотритель при магазинах 240 руб., фельдшер 200 р. Всем этим господам полагается еще 1 фунт чаю и 3 фунта сахару в месяц и стол. На заводе нет механика; но при выписанной из Екатеринбургского механического завода машине прислан механик, получающий на шесть месяцев, до постановки машины на месте, по 100 р. в месяц. Кроме денежного содержания, работники получают еще мясо, муку и крупу, как и работники каменноугольных копей. В каждой шахтной печи, в сложности, можно получать ежедневно средним числом до 60 пуд медистого чугуна и черновой меди. На шплейзофене ежедневно до 125 пуд: на гарнмахерском горну в то же время до 100 пуд штыков.
В настоящем году надеются выработать до 7000 пуд.
На Екатеринбургском монетном дворе делали разложение спасской меди. Оказалось, что на 100 пуд в ней заключается 1 пуд 10 фунт. нечистот. Цена меди 12 р. пуд.
Рудники, приписанные к Спасскому заводу, открыты Ушаковым по чудским копям. Им же разведаны глина, кварц и проч. Это чрезвычайно деятельный мужик. Из бедных вязниковцев и ничего не имеющих людей он стал замечательным деятелем. Торговлею в Степи составил он себе состояние, и потом в течение почти двадцати лет колесил всю степь, разыскивая разные минеральные богатства. Это стало его страстью, поглотившею и его деятельность и его состояние. Но он не унывал.
Открытие рудников, принадлежащих Спасскому заводу, и всех минералов, необходимых для завода, дало ему возможность найти капиталы; таким образом вошел он в компанию с Рязановой, Зотовым и Севастьяновым. С течением времени Севастьянов продал свои паи за сто тысяч руб. Рязанову. Зотов несколько лет не вносил деньги на расходы завода и, согласно условию, потерял право на свои паи. Рязанова же, оставшись почти полною владелицею завода, стала прижимать Ушакова, в особенности после того, как он заложил ей свои паи.
Теперь у них идут большие неудовольствия, отзывающиеся на деятельности завода самым вредным образом. От этих ссор не присылаются вовремя деньги, и завод обыкновенно стоит без дела всю зиму, отчего владельцы паев терпят огромные убытки. Ушаков более не управляет заводом, его место занял какой-то Новиков, человек, как видно, без всяких технических сведений, управлявший прежде золотыми россыпями Рязановых.
При открытии завода большую услугу делу оказал тагильский мастер Ситников, начавший отливку меди помощью каменного угля.
2-го сентября. Целый вчерашний день мы пробыли на заводе. Я знакомился со способом работ. Вечером ездил верхом к горе Сокур-Сурану, что верстах в семи от завода. Мы успели осмотреть все заведения завода. Лазарет, где лечит фельдшер, хорош и чист; в аптечке есть все главные медикаменты. Казармы для рабочих сносны; несмотря на то, киргизы-работники не хотят жить в них. Обыкновенно они прикочевывают со своими юртами, скотом и проч. и располагаются около самого здания завода. Только в самые суровые зимы они перебираются в казармы, чему администрация не препятствует. Киргизы работники очень усердные, непьющие, но «непонятливые», как рассказывал мне мастер. При том они ненадежны; как только кто из них набирает копейки, сейчас же покупает скот, и если его оказывается, по его соображениям, достаточно, то он укочевывает. В прошлом году еще на заводе работал весьма много обещавший, ловкий и расторопный киргиз-подмастерье. Но набрав деньги за свою работу, он скрылся с завода. На заводе запрещается пить водку, что очень полезно, по крайней мере, по словам управляющего.
Сегодня выехали с завода часов в девять утра. Направо и налево тянулись горы с вылезшими из земли кусками метаморфических пород. В некоторых местах на горах, покрытых скудною растительностью, лежала вывороченная глыба ослепительного белого кварца. Горы здесь весьма невысоки, но они становились выше по мере того, как мы подвигались по дороге.
Погода стояла чудная; местность становилась более и более разнообразною. Небо, казавшееся на востоке темно-синим, изменялось к западу в ярко-огненный цвет. Горы, которых вершины были освещены сильным розовым светом, казались туманно-аквамаринового цвета и темнели по мере приближения к земле, представляя всевозможные переливы цветов до совершенно черного. Особенно живописными показались мне горы влево от дороги, которые ямщик назвал Лисьими. На покатости значительной возвышенности поднимались совершенно одинаковые и правильно конусовидные сопки. Точно вся гора покрыта вередами. Все эти конусы похожи друг на друга и одинаковой высоты, и все отбрасывали от себя резкую тень, отчего покатость горы имела самый оригинальный и красивый вид.
К вечеру переехали речонку Малый Нур и, проехав около большого аула, остановились у приготовленной нам юрты (урочище Джелантас, Худые камни).
Здесь прежде всего мы услыхали довольно исключительную новость. Около приготовленной для нас юрты были согнаны, как всегда, лошади изо всех ближайших аулов под наши экипажи. За час до нашего приезда к этим лошадям стали подъезжать до двадцати неизвестных всадников, вооруженных пиками и саблями. Большой аул Кара-Айтинбетевской волости, около которого были расположены приготовленные нам юрты, оконился весь и показал намерение встретить недружелюбно неизвестных барантачей. Этого было достаточно, чтобы последние скрылись. Однако киргизы, обнаружившие час тому назад столько смелости, теперь выражали опасение, чтобы неизвестные всадники, в отмщение, не угнали ночью их собственные стада.
Теперь, когда я пишу эти строки, лежа около огня карачанника, вокруг юрты беспрерывно носятся всадники, показывающие неизвестным гостям свою бдительность и готовность оборонять свое имущество. Со всех сторон степи слышатся громкие крики и перекличка табунщиков; перемешиваясь с топотом, ободрительными криками всадников, эти заунывные сторожевые вопли были в такой же степени дики, в какой шли к степной обстановке, обставленной вдалеке скалистыми горами.
Про Никона Ушакова см. на сайте В. Я. Новикова: http://novikovv.ru/nikon-ushakov/
28-го августа. Выехали из Акмолов по направлению к Кокчетаву через каменноугольные копи и медноплавильный завод Ушакова и Рязановой. Погода была пасмурная. Местность однообразна. Воды становится мало. Сколько мне помнится, в целый день встретился всего один аул и несколько зимовок. Степь местами всхолмлена и весьма редко совершенно ровна. Дул очень холодный юго-западный ветер; к вечеру приехали в какое-то урочище на берегу реки, где для нас была разбита хорошая юрта из аулов покойного Конура. Около протекала какая-то речонка, в омутах которой держалась еще вода. Тут же расположился караван ташкентских или татарских купцов, отправляющийся в степь с товарами. Таких же караванов попалось нам по пути два либо три. Они шли в аулы.
29-го августа. Выехали часов в пять утра, предположив непременно добраться до заводов. С утра шел мелкий дождик, точно горящий пар, обращающийся в брызги воды. Окрестная местность была едва видна - все было задернуто сизым дождевым туманом. По временам большие возвышенности казались нависшими над землею облаками. Дул пронзительно холодный ветер с юго-запада. Укутанный в лисий бешмет и барашковое пальто, я корчился от холода. Ветер, приподнимая фартук тарантаса, продувал ноги и живот. Лошади едва шли. Я пробежался около экипажа. Если бы поскорее добраться до тепла и защититься хоть на время от этого расстраивающего нервы ветра. К одиннадцати часам дождь стал усиливаться. Атмосфера наполнилась косым ливнем, вся окрестность стала непроницаемой…
Мокрый ямщик-киргиз остановил лошадей. Здесь перемена лошадей.
- Где же юрта? - спрашиваем мы с горечью.
- Джок, аул нету.
- Чтобы тебя черти грызли б.
Дождь превратился в самый сильный ливень. Ни от него, ни от холода, ни от голода не было спасения. Курить трубку нельзя.
- Петр, - обратился я к повару, - дай, ради Бога, хоть кусок хлеба.
Повар принес нам хлеб, облитый холодным дождем, и кусок конины, которую прислал нам на дорогу Ибрагим. Пить нечего. Хорошо, что я запасся турсуком кумыса.
Запряжка кончилась. Мой тарантас тронулся первым. Лошади сорвали его с грязи, поскакали в степь и стали. Подскакали верховые киргизы, взяли на аркан коренную. Посыпались на всю тройку удары; раздались вопли… коренник бил, пристяжные рвали упряжь, но ни с места; наконец, коренная легла… Нужно перепрягать. Мимо нас пронеслись другие экипажи, но стали так же, как и мы. Перепрягли. Новые удары и вопли, лошади ломают экипаж, но не двигаются. Обыкновенно и при обыкновенных порядках сидишь при подобных обстоятельствах в экипаже, сжавши зубы, и ждешь, пока экипаж не двинется. Тут нельзя ограничиться пассивным положением. Нужно выдти из тарантаса помогать. Ух, как холодно и какой ветер! Ну, ну, гайда. Га-а-а! Мы, по колено в распустившейся грязи степи, накатываем экипаж, но лошади поднимаются на дыбы; пристяжные перекидываются через оглобли и пятят экипаж, чтобы только стать хвостом против урагана.
Нет возможности ехать. Измоченные, платье забрызганное и запачканное грязью, с руками, залепленными глиною, мы собираемся на совет. Решено. Исайю, человека Гутковского, и писаря Глазунова оставить с двумя экипажами и вещами, а их лошадей подпречь под наши тарантасы. Наш экипаж тронулся; лошади пошли довольно дружно; я заснул, проснулся, задремал и опять пробуждался. Холод был поразительно проницателен. Я прозяб до костей и дрожал; ногам было особенно холодно. Дождь хлестал по верху тарантаса, в то время как ветер бил его с все возрастающей силой. Да это целый ураган…
Много ли осталось верст? Двадцать пять. Не может быть, думаю я себе, опускаясь не без испуга в глубь тарантаса; ведь уж совсем темно; мы едем не менее пяти часов. Я опять беспокойно задремал и слышал, как ноги мои ныли от холода…
Просыпаюсь совсем. Темно. Выглядываем из тарантаса и видим серую темень. Дождь льет по-прежнему; ветер гудит по широкому простору степей и с какою-то яростью опрокидывается на лошадей и тарантас. На козлах съежился киргиз. едва держащий от холода возжи в руках. Новиков пригнулся к самым козлам, повернув спину к урагану. Лошади идут шагом.
- Гей! Гей! казак! ни чахрым! - перекрикиваешь ветер.
- Я его только что спрашивал, - отзывается товарищ из темного угла тарантаса, - ямщик говорит, что осталось двадцать.
- Да он это говорил Бог знает когда.
- Он верно не знает, но говорит, что двадцать.
Проходит час, два, три… есть хочется страшно, да и жажда мучит порядком… Мы все едем шагом. По временам обрисуются неопределенные силуэты каких-то гор; все задернуто туманною темнотою. Близко или далеко эти горы, Бог их знает. Какие-то предметы, кажется, вырастают около дороги. Зверь ли это какой, или камень, или киргиз?.. Ямщик начинает с отчаянием кричать на лошадей. Ничего не поможет. Мы стали…
Ветер, на котором не сосредоточивалось внимание во время движения, начинает, кажется, дуть с удвоенной силой. Со странным заунывным звуком бросает он дождь, который дробит по коже тарантаса. Направо и налево, сколько глаз может проникать неопределенную темень, тянется пустынная недружелюбная степь… Я сильно озяб.
- Новиков! что же мы будем делать? Нечем обогреться; у нас ведь нету чаю, а мне и холодно, и голодно.
- Что же делать? нужно здесь заночевать; лошади совсем очумели; идут да шатаются.
- Нет ли где аула недалеко?
- Нет, ближайший впереди, где нам приготовлена перемена.
Нечего делать; заворачиваемся тщательно в пальто, подтыкаем им все дырки и решаемся не говорить более ни слова.
Вдруг слышу крупную брань Новикова. Что там? Оказывается, что ямщик предполагает, что буран разогнал подставу, а что юрты не ставили, так как волости кочуют очень далеко. Нечего сказать - хорошо. Ведь это значит не более не менее как умереть с голоду…
Мы едем. Я спал около трех часов; продрогшие лошади пошли тем временем… Я опять сталь дремать, должно быть, от холода… Кругом крик и голоса… Я выглянул из тарантаса; ветер еще сильнее, но дождь прошел; мимо луны бежали хлопья облаков. Мы остановились в каком-то ущелье между двух гор, которых гранитные зубья фантастически освещались луною. Кругом экипажа суета. Это выслали нам из аула лошадей. Ну! слава Богу. Через четверть часа мы сидели уже в юрте. Горный ревизор, ехавший впереди нас, ждал с готовым самоваром. Посреди юрты горел огонек из сучьев приречной лозы… Очень хорошо. Куда как приятно обогреть окоченелые члены чаем и огнем!
30-го августа. Целый день провели на месте, у реки Нуры, близ красивых ворот, образуемых горами Джаур на той стороне реки. Шел целый день дождь и дул порывистый юго-западный ветер. Погода была очень холодная.
Исайи все нет. Мы все начали беспокоиться, в особенности когда наступила бурная ночь, а он все-таки не приезжал и не давал о себе сведений.
31-го августа. Позабыл сказать, что близ места, где стояла наша юрта, от реки Нуры проведен в этом году большой арык. Он проведен киргизом Кадырем, которого зимовка расположена в пяти верстах от места нашего расположения. Арык сделан пока на четыре версты, но еще не доведен до пашен, находящихся на зимовке.
Утром приехал Исайя с вещами. Через час мы уже поехали на Карагандинские каменноугольные копи. Ехали скоро и, переменив лошадей на половине расстояния, были еще рано на копях. Поверенный завода встретил нас хлебом-солью.
После мы пошли в ломки. Пласты каменного угля едва прикрыты в некоторых местах несколькими вершками земли. Ближайшие к поверхности земли слои хрупки и легко рассыпаются. После того, когда верхние слои угля полежат немного на поверхности земли, они скоро разрушаются. По мере того, как мы спускались ниже в копи, уголь становился блестящее, а излом более угловат. Разработка слоя производилась на глубине 5-6 фут. Извлечено из земли пока незначительное количество вправо и влево от входа.
До сих пор разведано десять пластов каменного угля в здешней каменноугольной формации. Уголь сопровождается лепною глиною, песчаником. Пласты по простиранию идут с северо-востока-востока на юго-западо-запад. Разрабатывается самый верхний пласт толщиною в 2½ аршина. Работы производятся на глубине 8 сажен. Нижний пласт обнаружен открытыми работами. Толщина этого пласта по профили 14 аршин; остальные пласты от 1 до 3 аршин. Падение всех пластов почти одинаково, от 6 до 12 вершков.
Факт замечательный, почти все руды и пласты каменного угля в Области сибирских киргизов вообще простираются с северо-востока-востока на юго-западо-запад. (По разложению химика при Спасском медноплавильном заводе, в 100 пудах угля № 1 (по сортировке) содержится 30 пудов сырости; 67 пуд. кокса; 2 пуда пепла; 2 пуда 10 фунт. летучих веществ и 28 пудов углерода. В 100 пудах угля № 2 содержится 35 пуд. сырости; 25 пуд. 10 фунт. кокса, 56 п. пепла, 3 п. 25 ф. летучих веществ и 14 п. 10 ф. углерода). Работает на заводе от 40-60 человек киргиз и русских, в том числе русских до 5 человек. Разработка идет только зимою, на том основании, что в то время Спасский медноплавильный завод, принадлежащий тем же лицам, которые владеют Карагандинскою копью, не действует.
Тогда на копях в Карагандах могут работать свободные работники и действовать свободная администрация. Открыты Карагандинские копи купцом Ушаковым тем способом, который здесь обыкновенен. Сурки любят зимовать у пластов каменного угля и, добираясь до него, прокапываются еще немного вглубь. Вырытый ими мусор выбрасывается наружу и, конечно, служит бесспорным признаком присутствия каменного угля. Тем же способом Ушаков открыл другую копь в Теректах, которая заявлена, но еще не разработана. Ушаков поймал тут и геогноста-сурка, приучил его к домашней жизни и держал до конца его дней у себя на квартире.
Карагандинский прииск открыт в 1859 году. Внутренняя разработка начата в 1860 году. В 1865 г. добыто 350.000 пуд.; в 1864 - 120.000; в 1865 - 120.000. По словам поверенного в делах, пуд угля стоит заводу 5 копеек. Эта цифра, я думаю, преувеличена по крайней мере вдвое.
Некоторые ходы разрабатываемого пласта полуобрушены; крепи и перекладины треснули; в других грунтовая вода залила так, что для продолжения работ нужно будет, вероятно, откачивать ее паровою машиною. Новиков, управляющий делами компании, хочет перевести паровую машину со Спасского завода в копи для откачивания воды. Весьма жалко, что администрация не строит каменные крепи, что едва ли не было бы дешевле и, во всяком случае, прочнее.
Мы ходили в копи со свечами в руках. Это мне напомнило мои странствования по Фрейбергскому руднику в Саксонии.
1-го сентября. Вчера из Карагандов мы проехали на Спасский завод. Дорога состоит из голышей и щебня и, большею частью, лучше наших хороших шоссе.
Погода, хмурившаяся до тех пор, начала проясняться. Дождь перестал и солнце начало греть. Мы ожили. Хорошему расположению духа способствовала столько же погода, сколько хорошая дорога и превосходный воздух. Степь опять начала благоухать. Далекая степь смотрела дружелюбно и хорошо. Мы, благодаря радушию заведывающего копями, были сыты, - все условия, чтобы быть довольным…
Вскоре после выезда из Карагандов, прямо против нас развернулась длинная цепь живописных бугров. Среди них стоит завод. Разнообразные выступы камней делали профили этих гор чрезвычайно оригинальными. Переменив еще раз лошадей, мы стали шибко приближаться к заводу, куда и прибыли, когда уже совершенно стемнело.
В теплой и уютной комнате управляющего заводом Новикова был накрыт длинный стол для ужина. Когда все пошли спать, я с Гирсом отправились на завод, где в то время производились работы.
Дом управляющего расположен около вершины какого-то бугра; ниже его, шагах в ста, поднимает свои высокие трубы большое каменное здание завода. Осматривая работы, расспрашивая про все мне незнакомое и записывая все, что мне говорилось, я не заметил, что пробыл на завода более трех часов. Было уже два часа утра, и я поторопился лечь спать.
Спасский медноплавильный завод лежит в урочище Ак-Бурат-Адыр, между горами Сокур-Суран и Бай-Давлет, при речонке Кок-Узен. Около него расположены три медных рудника, расстоянием от полутора до четырех верст: Спасский, Воскресенский и Владимирский. Содержание руды от четырех до семи пудов. Медь в окисленных соединениях отыскивается в кварцевом камне и хлоритовом сланце. Жилы же кварца и сланца пролегают в порфирах.
К Спасскому же заводу приписан рудник Успенский в 105 верстах от него, при урочище Нельды (на юг от завода). Содержание Успенского рудника от 7 до 30 пуд. Сюда же принадлежит заявленный медный рудник около Улутау в Атбасарском округе. Он чрезвычайно богат; содержание руды доходит до 70 пудов.
Разрабатываются только четыре первые рудника с поверхности. До сих пор глубже шести сажен не шли (на Успенском руднике).
Руда превращается в медь обработкою в Спасском заводе в шахтных шплейзофенских печах и гарнмахерских горнах. Шахтных печей шесть, две шплейзофенских и два гарнмахерских горна. Обработка производится каменным углем, добываемым на Карагандинских копях, принадлежащих заводу. Известь на флюсы добывается в 2-х верстах от завода. Железная руда для той же цели получается в 30 верстах от завода по направлению в Карагандин. Прекрасная глина на кирпичи получается на самой площади завода. Глина для огнепостоянных составов привозится с Карагандинских копей и с горы Сокур-Сурана; а превосходный, нежного белого цвета кварц, для той же цели, добывается в ближайших окрестностях завода. Такие хозяйственные удобства заставили компанию открыть завод именно в Ак-Бурат-Адыре.
Рабочих на заводе 90 человек, в том числе 45 русских. На фабрике 2 мастера, подмастерья, плотники, кузнецы, слесаря, каменщики, и т. д. Русские рабочие получают от 8-10 рублей в месяц. Киргизы, состоящие при печах, 4 р. 50 к. в месяц; остальные 3 рубля. Мастера получают 25 руб. в месяц, кроме того, ежемесячно же фунт чаю и 2 фунта сахару. Управляющий получает 1000 р. в год, поверенный 400 р., кроме того, всю пищу безотчетно. Конторщик 300 р., химик 200 р., 4 смотрителя при рабочих по 200 руб. в год, смотритель при магазинах 240 руб., фельдшер 200 р. Всем этим господам полагается еще 1 фунт чаю и 3 фунта сахару в месяц и стол. На заводе нет механика; но при выписанной из Екатеринбургского механического завода машине прислан механик, получающий на шесть месяцев, до постановки машины на месте, по 100 р. в месяц. Кроме денежного содержания, работники получают еще мясо, муку и крупу, как и работники каменноугольных копей. В каждой шахтной печи, в сложности, можно получать ежедневно средним числом до 60 пуд медистого чугуна и черновой меди. На шплейзофене ежедневно до 125 пуд: на гарнмахерском горну в то же время до 100 пуд штыков.
В настоящем году надеются выработать до 7000 пуд.
На Екатеринбургском монетном дворе делали разложение спасской меди. Оказалось, что на 100 пуд в ней заключается 1 пуд 10 фунт. нечистот. Цена меди 12 р. пуд.
Рудники, приписанные к Спасскому заводу, открыты Ушаковым по чудским копям. Им же разведаны глина, кварц и проч. Это чрезвычайно деятельный мужик. Из бедных вязниковцев и ничего не имеющих людей он стал замечательным деятелем. Торговлею в Степи составил он себе состояние, и потом в течение почти двадцати лет колесил всю степь, разыскивая разные минеральные богатства. Это стало его страстью, поглотившею и его деятельность и его состояние. Но он не унывал.
Открытие рудников, принадлежащих Спасскому заводу, и всех минералов, необходимых для завода, дало ему возможность найти капиталы; таким образом вошел он в компанию с Рязановой, Зотовым и Севастьяновым. С течением времени Севастьянов продал свои паи за сто тысяч руб. Рязанову. Зотов несколько лет не вносил деньги на расходы завода и, согласно условию, потерял право на свои паи. Рязанова же, оставшись почти полною владелицею завода, стала прижимать Ушакова, в особенности после того, как он заложил ей свои паи.
Теперь у них идут большие неудовольствия, отзывающиеся на деятельности завода самым вредным образом. От этих ссор не присылаются вовремя деньги, и завод обыкновенно стоит без дела всю зиму, отчего владельцы паев терпят огромные убытки. Ушаков более не управляет заводом, его место занял какой-то Новиков, человек, как видно, без всяких технических сведений, управлявший прежде золотыми россыпями Рязановых.
При открытии завода большую услугу делу оказал тагильский мастер Ситников, начавший отливку меди помощью каменного угля.
2-го сентября. Целый вчерашний день мы пробыли на заводе. Я знакомился со способом работ. Вечером ездил верхом к горе Сокур-Сурану, что верстах в семи от завода. Мы успели осмотреть все заведения завода. Лазарет, где лечит фельдшер, хорош и чист; в аптечке есть все главные медикаменты. Казармы для рабочих сносны; несмотря на то, киргизы-работники не хотят жить в них. Обыкновенно они прикочевывают со своими юртами, скотом и проч. и располагаются около самого здания завода. Только в самые суровые зимы они перебираются в казармы, чему администрация не препятствует. Киргизы работники очень усердные, непьющие, но «непонятливые», как рассказывал мне мастер. При том они ненадежны; как только кто из них набирает копейки, сейчас же покупает скот, и если его оказывается, по его соображениям, достаточно, то он укочевывает. В прошлом году еще на заводе работал весьма много обещавший, ловкий и расторопный киргиз-подмастерье. Но набрав деньги за свою работу, он скрылся с завода. На заводе запрещается пить водку, что очень полезно, по крайней мере, по словам управляющего.
Сегодня выехали с завода часов в девять утра. Направо и налево тянулись горы с вылезшими из земли кусками метаморфических пород. В некоторых местах на горах, покрытых скудною растительностью, лежала вывороченная глыба ослепительного белого кварца. Горы здесь весьма невысоки, но они становились выше по мере того, как мы подвигались по дороге.
Погода стояла чудная; местность становилась более и более разнообразною. Небо, казавшееся на востоке темно-синим, изменялось к западу в ярко-огненный цвет. Горы, которых вершины были освещены сильным розовым светом, казались туманно-аквамаринового цвета и темнели по мере приближения к земле, представляя всевозможные переливы цветов до совершенно черного. Особенно живописными показались мне горы влево от дороги, которые ямщик назвал Лисьими. На покатости значительной возвышенности поднимались совершенно одинаковые и правильно конусовидные сопки. Точно вся гора покрыта вередами. Все эти конусы похожи друг на друга и одинаковой высоты, и все отбрасывали от себя резкую тень, отчего покатость горы имела самый оригинальный и красивый вид.
К вечеру переехали речонку Малый Нур и, проехав около большого аула, остановились у приготовленной нам юрты (урочище Джелантас, Худые камни).
Здесь прежде всего мы услыхали довольно исключительную новость. Около приготовленной для нас юрты были согнаны, как всегда, лошади изо всех ближайших аулов под наши экипажи. За час до нашего приезда к этим лошадям стали подъезжать до двадцати неизвестных всадников, вооруженных пиками и саблями. Большой аул Кара-Айтинбетевской волости, около которого были расположены приготовленные нам юрты, оконился весь и показал намерение встретить недружелюбно неизвестных барантачей. Этого было достаточно, чтобы последние скрылись. Однако киргизы, обнаружившие час тому назад столько смелости, теперь выражали опасение, чтобы неизвестные всадники, в отмщение, не угнали ночью их собственные стада.
Теперь, когда я пишу эти строки, лежа около огня карачанника, вокруг юрты беспрерывно носятся всадники, показывающие неизвестным гостям свою бдительность и готовность оборонять свое имущество. Со всех сторон степи слышатся громкие крики и перекличка табунщиков; перемешиваясь с топотом, ободрительными криками всадников, эти заунывные сторожевые вопли были в такой же степени дики, в какой шли к степной обстановке, обставленной вдалеке скалистыми горами.
Про Никона Ушакова см. на сайте В. Я. Новикова: http://novikovv.ru/nikon-ushakov/