Мятеж 1916 года в описании духовенства (2/3)
Из очерка В. В. Королевой «История киргизского мятежа 1916 года в описании семиреченского духовенства».
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
28 августа с наблюдательного пункта было замечено громадное облако пыли со сторона села Александровского. Облако это широкою полосою двигалось вдоль почтовой дороги по направлению к Преображенскому.
Посланы были разведчики, которые, возвратившись, сообщили, что к Преображенскому движется громадное скопище киргиз, не менее 10.000, со своими семьями и награбленным по всему северному побережью Иссык-Куля скотом и имуществом, занимая все пространство от почтовой дороги до предгорий. В сумерки, не доходя 3-4 верст до селения, это скопище остановилось, выставив сильный заслон.
Находившиеся в Преображенском хорунжие Пермитин и Фон-Берг, имея под командой отряд в 160 человек и несколько взводов местной дружины, в виду наступившей темной ночи, вступить в открытый бой не решились. Расставив сторожевые посты вдоль киргизского заслона, так провели всю ночь.
На рассвете видно было, как киргизы узкой полосой у самых гор шли поспешно к Сан-Ташу. Нужно полагать, что так шли они в течении всей ночи.
Часов в 5 утра начался бой, продолжавшийся до 4-х часов пополудни. Киргизы упорно защищались, но, наконец, обратились в бегство, бросая на пути не только свое имущество, но детей и жен.
Потери киргиз были 1.000 человек. Оставленный киргизами скот (рогатый и овцы) исчисляется сотнями тысяч.
Не обошлось без урона и с нашей стороны: у нас оказались убитыми два казака и один храбрый дружинник, из крестьян села Преображенского. Кроме того, мы потеряли одну самодельную пушку.
После этого боя, как установлено разведочными отрядами, киргизы удалились от Преображенского на значительное расстояние.
5-го сентября мы встречали, а 6-го молитвенно проводили отряд войска в 1400 человек под начальством подполковника А. И. Гейц.
Из этого отряда оставлен у нас гарнизон в 224 человека при 2-х офицерах, выделены охранные команды для Иссык-Кульского монастыря и селений: Сазановки, Семеновки и Григорьевки.
Слабое наше слово не может выразить и малой доли всего того, что пережили мы за последний месяц.
Вверенная нам церковь особых убытков не понесла, но от долгого пребывания в церкви сотен женщин, детей и дряхлых стариков, приносивших с собою пищу (жили в церкви четверо суток), полы, стены, иконы и лампады сильно загрязнены; загрязнена и ограда, сторожка и двор вокруг оной».
Бобриковский настоятель, священник Т. Сас, пишет, что мятежники окружили его селение около 11 часов утра.
«Полтора дня мы отбивались, но не могли устоять и отступили к селению Теплоключинскому. Бобриково было разграблено и сожжено. Убито семь душ крестьян и угнан весь скот. Молитвенный дом ограблен и сожжен до основания; причтовый дом тоже сгорел. При сильном нападении я не мог ничего спасти из церковной утвари, лишь только спас Святой Антиминс и Святые Дары и посуду от Мира с остатками такового, так как Мира было мало… Все метрические и другие книги разграблены и сожжены.
Так как у меня своей подводы не было, то жена и дети бежали на нижнюю улицу и пешие пошли за подводами. Я детей забросил на последнюю подводу и сами с матушкой пошли пешие до села Теплоключинского.
Прибыв в село Теплоключинское первым из священников, я застал наступление киргиз. Я бросился с двумя солдатами и крестьянами на киргиз, и атака была отбита, притом убит один киргиз, и много киргиз ранено.
Селения Валериановка, Соколовка, Лизогубовка, Паленское и Отрадное были атакованы со всех сторон. Я задумал попытаться спасти атакованные села; взял епитрахиль, отслужил на площади краткий молебен и пошел собирать с солдатами дружину из крестьян, вооруженных разного калибра ружьями. Мне удалось собрать около сорока человек дружины и ударить киргизам в тыл и таким образом спасти села и присоединить к селу Теплоключинскому».
Михайловский настоятель, священник К. Синусов, сообщает:
«Около 2-х часов дня 10 августа через мой поселок проехал вестовой с криком: «Спасайтесь, киргизы идут». Большинство крестьян, и я тоже, были в степи - жали хлеб. Конечно, те, которые были в поселке, страшно перепугались, наскоро запрягли лошадей, посадили женщин и детей (последние полураздеты и босы) и, почти ничего не взявши из имущества, помчались в город.
На пашне об опасности я узнал от крестьян, бежавших со степи, на которых напали киргизы и избили их. Когда я приехал в поселок, крестьяне были уже в сборе и все мы принялись укрепляться на Димитриевской улице; обставили бричками и железными боронами эту часть поселка и забрали в укрепление женщин и детей.
Киргизов не было видно и ночь мы провели в укреплении спокойно, хотя все время пришлось быть настороже, и назначить усиленные разъезды.
На другой день 11-го августа утром киргиз нигде не было видно, и все мы разошлись по домам, думая, что днем они не будут наступать.
В 8 часов раздался набат и все жители собрались в укрепление.
Около 12 часов появились разъезды киргиз около села. Крестьяне заняли выгодные пункты для наблюдения за ними. Вскоре на Тюпском хребте зачернело и наши разведчики поехали удостовериться, так как некоторые спорили, что это - скот. Оказалось - киргизы, которые и двинулись на поселок сплошной лавиной. Ворвались в село и начали грабить и поджигать дома, а потом бросились к укреплению, но от выстрелов наших защитников отхлынули назад и рассыпались опять по поселку поджигать постройки. Часть их бросилась к молитвенному дому и подожгли сарай около него. Я побежал туда, кто-то из крестьян выстрелил в киргиз, они отхлынули и я в это время успел забежать в молитвенный дом и взял оттуда святыню: Антиминс, Крест и Евангелие. При выходе моем из молитвенного дома толпы киргиз опять направились к нему, но благодаря выстрелам крестьян рассеялись и двинулись к моему дому. Тогда я опять вернулся в молитвенный дом и взял ризу, епитрахиль и требник.
Когда я вернулся в укрепление, все бросились целовать Святой Крест. Вот когда ярко отразилось, что народ наш русский православный, несмотря ни на какие вредные влияния со стороны врагов Православия, носит в душе великую веру. Вся толпа как один человек вознесли ко Господу Богу молитвенный вопль, все со слезами целовали Святой Крест и громко просили помощи свыше. Только такая вера дает силы легко переносить великие испытания и только они, эти испытания, дают пастырю возможность глубже заглянуть в души своих пасомых и почерпнуть для себя духовное утешение, открыв в них великое сокровище веры, терпения и упования, что в спокойное время как бы и не замечается.
Когда все приложились ко кресту, я опять был во главе защитников. Киргизы в это время, благодаря выстрелам крестьян, выехали из села, забрав предварительно весь скот. Беспорядочные толпы киргиз долго еще стояли около поселка, а потом все скрылись.
Молитвенный дом не загорелся, хотя сарай около него совсем сгорел.
Ночь в нашем укреплении прошла, как и предыдущая.
12 августа киргизы не нападали, были только разъезды. Мы продолжали укрепляться: окопались кругом и напустили воды в арык. В город послали за снарядами и подкреплением. Всего хуже было то, что у нас не было снарядов, так что своим кузнецам пришлось готовить пули и спешно ковать пики для защитников.
Посланные нами не принесли из города ничего утешительного: в помощи было отказано.
13 августа, рано утром я сам с двумя вооруженными верховыми пробрался в город просить помощи и разрешения переправить население Михайловского в Пржевальск, так как в поселке оставаться без снарядов было опасно: защитников, способных носить оружие, было человек 50, а нуждающихся в защите женщин и детей человек до 800. Киргизы могли подавить нас своею огромною массою.
Помощь сначала была обещана, а потом опять отменена. Пришлось ехать обратно без снарядов и подкрепления.
Возвращению моему осажденные были так рады, что трудно и выразить. Все думали, что я не вернусь, так как моя семья еще 10 числа попала в город вместе с другими беженцами.
Не рассчитывая на помощь из города, я решил взять на свою ответственность отправку населения туда. Стали все собираться. Я взял из молитвенного дома сосуды серебряные и медные, икону Михаила Архангела в серебряном окладе, весь архив, богослужебные книги и ризницу. Церковный староста бежал из поселка еще 10 числа, а потому за неимением ключей с разрешения отца благочинного взломали выручку и взяли деньги и свечи.
Потом прихожане попросили в последний раз позвонить, а затем сняли колокола и закопали их в землю. Сколько было пролито слез при прощании с родным, дорогим для всех храмом Божиим!
Длинный обоз беженцев двинулся в путь. Трудно было переправиться вброд через многоводный Джиргалан. Мост через эту реку был сожжен киргизами еще в ночь с 10 на 11 августа. Путешествие было благополучно, так как главные силы киргиз были направлены к селу Преображенскому. Итак все мои прихожане, слава Богу, прибыли в город невредимы, нет ни одного ни убитого, ни раненого, но убытки огромны и крестьяне страшно разорены".
Валериановский настоятель доносит следующее: "Десятого августа, часов в 5 вечера, послышался на улице крик: "Киргизы режут людей". На этот крик я вышел на улицу и мне представилась следующая картина: народ бежал по улице и кричал: "Киргизы угнали скот, а людей убивают".
Подозвав церковного сторожа, я велел ему бить в набат, а сам, заперев свою квартиру и двор, с семейством отправился в молитвенный дом.
Отслужив краткий молебен Господу Богу, воодушевив народ, женщинам велел с детьми идти ко мне в дом, а с мужчинами начал совещаться, как быть.
Сделав заграждение улиц железными боронами и телегами и вооружившись вилами, косами, топорами и несколькими ружьями - дробовиками, ждали появления киргиз, но киргизы не появлялись в эту ночь.
11-го августа, часов в 7 утра, киргизы начали спускаться большими массами с гор, по направлению к Валериановскому. Остановившись на гребнях гор на минуту, понеслись к реке Джаргалану.
Сделав нападение на раздольнинцев, едущих в Валериановское, убив двух человек на смерть и семь человек ранив и ускакав опять на гребни гор, начали стрелять вдоль селения.
Раненых жителей Раздольного мне пришлось напутствовать Святыми Тайнами под свист киргизских пуль.
За день нами отбито четыре яростных киргизских атаки, в коих киргизы потеряли 30 человек убитыми.
В 9 часов приехал священник села Соколовского отец Григорий Петрович со своими прихожанами.
Ночь с 11 на 12 августа прошла весьма, тревожно, было несколько нападений и поджогов.
12 августа, с раннего утра киргизы начали нападать на нас большими массами и подожгли в нескольких местах строения, угрожая центру селения. Посему на общем совещании было решено выехать из Валериановского утром 13 августа. Мною было приступлено к вывозу церковных вещей и документов. Антиминс вложил в Евангелие и привязал на груди со Святыми Дарами. Сосуды, Евангелия, кресты, ризы и метрические книги завернул в узлы.
Около 4 часов вечера киргизы отвернули воду и тем заставили нас поспешить с отъездом. К тому же подожгли главную часть селения и навели на нас панику. Запасы пороху и дроби у нас истощились.
В 9 ч. вечера приехали два солдата из Пржевальска и объявили, что помощи оттуда ждать нечего.
В 11 часов ночи, не взяв с собою ничего, кроме легких узлов, мы покинули свое селение. Ночь темная, хоть глаз коли. Селения Лизогубовское, Соколовское и Раздолинское пылали, как свечи. Скоро запылало и Валериановское, подожженное с четырех сторон. Рев скота, блеяние овец, крики и стоны людей… Боже спаси, Пресвятая Богородица сохрани, - слышалось повсюду. Впереди горит Паленовское. Все шли на явную погибель.
Версты через три на моем возу сломилась ось, пришлось оставить все церковное и свое имущество, а семейство разместить где попало по одиночке.
Итак, я остался совершенно без ничего, кроме надетого на себя, и без церковного имущества, кроме святого Антиминса и дароносицы со Святыми Дарами.
Ниже селения Графо-Палена на наш обоз напали киргизы, отбив от нашего обоза 9 подвод и убив человек 40 женщин и детей.
В 7 ч. утра наш обоз приехал в селение Теплоключинское и здесь мы нашли себе приют".
"Того же десятого августа, - пишет настоятель Соколовскаго прихода, - в 5 или 6 часов вечера на улице послышался душу раздирающий крик: «Киргизы, киргизы». Шум этот заставил меня выбежать за ворота, и взору моему представилась такая картина: по улице бегут мужчины женщины, дети с криком: "Киргизы бьют, режут, жгут".
Подойдя к обезумевшей от страха толпе поближе, я узнал, что огромные полчища киргиз напали на мирно работавших людей в поле. Скот угнали в горы, а безоружных людей принялись избивать. Некоторые убежали, а более 15 человек не возвратились и до настоящего времени.
Такое неожиданное событие страшно вскружило всем голову. Все боялись за свою жизнь. Чтобы хоть несколько рассеять мысли о грядущей беде, я приказал сторожу бить в колокола. Народ несколько остепенился и всей гурьбой повалил к молитвенному дому.
После краткого молебствия, воодушевившись моим словом, люди начали совещаться, как быть в случае нападения киргиз на селение. После долгих разговоров и даже споров все пришли к такому убеждению, что спастись бегством нельзя, ибо со всех сторон облегли грозные силы диких кочевников. "Будем биться до последней капли крови здесь, у своей святыни". Это был голос всего селения. Надеяться на свои силы и оружие нельзя, ибо в селе остались одни старики, женщины и дети. Была одна надежда на помощь Бога. С этой надеждой мы провели всю ночь. О сне не помышлял никто. Каждый, видя пред собою грядущую гибель, проливал слезу в молитве.
Прошла ночь. Появилось утро. У всех людей явилось желание пойти к своим жилищам, взглянуть, быть может, в последний раз на свой долгий и тяжелый труд, надеть чистое белье, исповедаться и быть готовыми к смерти.
В числе других пошел и я. У церкви остался один сторож, чтобы при появлении киргиз на горизонте известить население ударом колокола.
Не прошло и часа времени, как раздался условный звук. Киргизы начали наступление с появлением утренней зари. Услышав удар в колокол, я бросился бежать к церкви, чтобы спасти Антиминс. Но, не пройдя и полпути, заметил толпу всадников, вооруженных пиками, быстро скачущих по улице, ведущей к церкви. Страх смерти заставил меня пойти обратно по главной улице к толпе. Все в страхе метались и кричали: "Скорей нужно бежать".
Ко времени нашего побега подоспели беженцы из селения Лизогубовки, и мы всей толпой двинулись к селению Валериановскому. Спасти что-либо из имущества ни кому не удалось, так как все беженцы оказались пешими. А тем счастливцам, что оказались с подводами, пришлось навалить целые кучи детей.
Путь от Соколовки до Валериановки прошли без приключений. Погони со стороны туземцев не было, но поджоги и грабежи в селениях начались тотчас же после нашего отступления. Задние части обоза беженцев были еще в селении, как начался пожар молитвенного дома в селе Соколовском. Все деревянные строения сгорели, остались одни землянки.
В село Валериановку беженцы прибыли в 8 часов утра. Там уже были беженцы из села Раздольного, и в течение двух суток нам пришлось общими силами отражать наступления диких кочевников. Вооружение защитников было самое простое: косы, вилы да несколько ружей дробовиков. И не смотря на это четыре атаки киргиз были отбиты. Причем киргизы потеряли более 20 человек убитыми.
Ободрившись таким успехом, мы решили биться до конца. Но решение это не осуществилось, потому что киргизы отняли у нас воду, перекопав арыки в головных местах. Все селение осталось без воды. Сутки пили воду, оставшуюся в камешках, но когда и той не стало, решили бежать к городу.
13 августа, 12 часов ночи. Время нашего отступления из Валериановки. Не поддается описанию все то, что пришлось пережить людям в эту страшную минуту. Ночь темна, хоть глаз выколи. Все село объято пламенем. Стоны и плач людей, мычание коров, блеяние овец, крик гусей, скрип телег - все слилось в один беспрерывный гул. Все шли на явную погибель, ибо впереди ждала нас смертная опасность.
У селения Паленовского киргизы настигли наш обоз и подвод 9 отрезали, людей около 40 человек убили, а имущество разграбили. Остальные прибежали в селение Теплоключинское в 7 часов утра. Здесь нашли себе приют беженцы из 7 селений. В числе их было три священника. Большинство из беженцев раздеты и босы и находились в крайне тяжелом и бедственном положении. Большинство беженцев лишились всего своего имущества, в число коих попал и я со своим семейством. Лишился буквально всего. Приближается зима лютая, а у нас нет теплой одежды, нет обуви. Нет даже самовара, и вместо чаю приходится пить вареную воду из черного горшка, да и тот чужой».
Настоятель Липинского прихода В.Дерябкин рассказывает, что весть о киргизском бунте он получил того же 10 августа вечером когда вернулся с поля.
«Известие это, - говорить он, - сильно взволновало народ и заставило принять возможные меры предосторожности. Ночью страх усилился, когда увидели пожары со стороны Сазановки и других селений.
Утром 11 числа решили послать 5 человек в город Пржевальск узнать, в чем дело, и просить помощи. Посланные добрались до города, но возвратиться не могли. Были посланы другие 5 человек, но эти подверглись нападению дунган, которые избивали в это время крестьян селения Иваницкого.
Оставшиеся живыми вернулись в деревню и навели на всех панику: кто прятался дома, кто бежал на площадь, кто искал спасения в камышах.
Около церкви устроили заграждения из бричек, телег и бревен. Женщины и дети собраны в церкви, а мужчины вооружились вилами, топорами, косами и дробовиками.
К вечеру пришли сюда же и крестьяне селения Богатырского. Отслужили молебен и положились на милость Божию.
Все нападения киргиз мы отражали с успехом, а 14 августа, когда силы наши ослабели, вышли по направлению к городу, оставив родные места и святыню на разграбление дикой орды».
11 августа было началом осады большого села Покровского, расположенного в 35 верстах к западу от Пржевальска по южному берегу озера Иссык-Куль.
«В этот день, - рассказывает настоятель Покровского прихода священник Евстафий Малаховский, - встав в 7 часов утра, я вышел на крыльцо и спросил, почему мне не подали земских лошадей, так как я собирался поехать в Пржевальск за церковными свечами. Мне ответили, что приехал доктор, который забрал лошадей.
Как оказалось потом, доктор был зверски убит не доезжая 5 верст до города Пржевальска. В этом случае я вижу промысл Божий по отношению ко мне лично.
Не прошло после этого и десяти минут, как по улицам села раздались крики, что киргизы набросились на только что выгнанные табуны скота и погнали их в горы.
Первым делом у меня мелькнула мысль, что необходимо объединить народ, чтобы общими силами дать отпор неверным, для чего я велел звонить в колокол. На звон его народ быстро стал собираться к церкви.
В это время на прилавках около села появились большие толпы киргиз с флагами, готовившихся к нападению на него. Казалось, дни наши были сочтены, так как в селе были почти одни женщины и дети. Мужчин вообще и ранее было немного, а в рабочее время и те, которые оставались, были на работе. Да и что мог сделать десяток-другой почти безоружных людей против тысяч киргиз?
Видя все это, я решил готовиться к смерти и приготовить к ней своих духовных детей. И вот, в церкви мы начали служение акафиста Покрову Пресвятой Богородицы. За общим рыданием не было слышно слов акафиста. Это был общий предсмертно-покаянный плач. Семья моя находилась здесь же, около иконы Богоматери.
Передав чтение второго акафиста диакону Резникову, я начал исповедывать народ, но видя, что по одиночке не в состоянии исповедывать всех, предложил общую исповедь. Народ стал с рыданием каяться в своих прегрешениях. Прочитав затем общую разрешительную молитву, я приступил к причащению всех запасными Святыми Дарами.
В большом затруднении я был относительно себя: исповедаться я не мог за отсутствием другого священника. Служить Литургию не было возможности, и я решил исповедать свои грехи пред Святым Престолом Самому Господу и причаститься.
Все это происходило в церкви. Что же в это время было вне ее? А вне ее совершилось дело явной помощи Божией. Киргизы в огромном количестве с диким воем бросились с гор на село. Совершенно случайно в селе оказались три казака, вооруженных винтовками, и один техник с охотничьим ружьем. И вот четыре этих человека при слабой поддержке нескольких мальчиков отбили нападение.
Пусть неверующие люди объясняют это чем угодно, но я и мои прихожане не сомневаются в этом первом заступлении за нас Царицы Небесной.
Пока происходило наступление, постепенно стали прибегать с полей и из других мест мужчины. Появилось несколько охотничьих ружей, револьверов, кос, вил и прочее. С этим вооружением люди стали на улицах по краям села. Киргизы же, собравшись на прилавках, готовились к новому нападению.
В село стали прибегать люди с печальными известиями о зверствах киргиз над теми, которых они захватили на полях и дорогах. Нервная дрожь пробегала от этих рассказов.
Но вот началось новое наступление. Послышались крики и отдельные выстрелы. Прошло приблизительно с полчаса времени, как вдруг раздался общий крик, что киргизы ворвались в селение. Показалось пламя и стало известно, что они пробежали по главной улице села и зажгли в нескольких местах дома. Поднявшийся сильный ветер еще более усиливал панику. Женщины взяли иконы из церкви и с пением "Заступнице Усердная" и другими песнопениями вышли на площадь около храма.
К этому времени мы совместно с учителем Стародубовым пришли к решению, что более удобное место для защиты будет - два больших школьных здания с огороженным глинобитным заплотом, садом и площадью между школой и церковью, почему и стали собирать женщин и детей в школы и сад около них.
Огонь с ветром, между прочим, делал свое разрушительное дело и нам грозила опасность задохнуться в дыму и остаться беззащитными, когда сгорят дома. Но ветер принес нам пользу. Сильными порывами он отнес пламя на ту часть села, где не было людей, а лишь грабили загоревшиеся дома бывшие работники-киргизы, зная, где лежит хозяйское добро.
Первый день ожидания страшной насильственной зверски-издевательской и мучительной смерти приходил к концу. Киргизы отхлынули и лишь огонь пожаров зловеще освещал церковь, площадь, школу и народ. В церкви началось вечернее служение.
Вероятно, никто не спал в эту и в остальные ночи. По крайней мере я в продолжении 4-х ночей только по несколько минут тревожно дремал, и, что удивительно, не чувствовалось склонности ко сну. Возможно, что это происходило от сильных душевных переживаний.
Ночью почему-то киргизы не нападали. Очевидно, обжирались и отдыхали после дневного разбоя.
Ночью от страха несколько женщин преждевременно разрешились от бремени.
Стали появляться лица, которым с Божией помощью, удалось избежать насильственной смерти. Некоторые же из них были жестоко изранены. Ужасом веяло от их рассказов. Киргизы не щадили даже маленьких детей. Времена злой татарщины воскресали в моей памяти, но все, что когда-то читалось об этих временах, бледнело пред действительностью. Грозившая всем нам опасность подвергнуться той же участи заставляла всех еще сильнее просить помощи Божией.
Всю ночь я ходил среди людей, исповедуя и приобщая больных и побуждая мужчин не спать и быть готовыми дать врагу отпор в случае нападения.
В это время, в наших "мастерских", состоявших из 2-х кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструктора и мастера. Все работали для общего дела - спасения жизни.
Вечером в этот день я обратился с призывом к людям, кто бы решился на подвиг и пробрался с известием в город Пржевальск. На мой призыв отозвалось четверо мужчин и несколько подростков. Решено было послать ночью часть пешими, а часть на лошадях. Мальчики скоро вернулись обратно, так как вышли рано и были замечены киргизами. Остальные же, как потом узнали, ночью добрались до Пржевальска. Вся трудность в этом деле состояла в том, что по дороге из Покровскаго в Пржевальск было дунганское селение и мы знали, что это неблагодарное исчадие, когда-то защищенное русскими, зло отплачивало нам.
В это же время у меня мелькнула мысль, принесшая нам впоследствии такую пользу, что без преувеличения можно сказать, что, не приведи мы ее в исполнение, вряд ли бы мы остались живы, а именно: я обратил внимание на то, что киргизы нападают на лошадях и что весь их напор до сего времени сдерживался живой силой. Надолго ли могли его сдерживать каких-либо 100 человек против тысяч? Вот это повторяю, навело меня на мысль - загородить улицы баррикадами. Чего, кажется, понятнее. Но русский человек и в опасности себе верен - не скоро его раскачаешь. Все нужно показать наглядно. Напрасно я уговаривал заградить улицы. Меня никто не слушал. Оставалось одно - сделать это самому.
И вот, рано на заре я взял несколько женщин, стал вместе с ними ставить поперек улиц телеги. Приходилось спорить с теми, кто не желал переставить своей телеги на другое место. Но как бы то ни было, а кругом площади мы установили по одному ряду телег.
Следующий день наглядно показал всю пользу подобных заграждений, когда на них наскочило несколько киргиз. После этого крестьяне уже сами стали строить баррикады не только из телег, но и из бревен и борон и не в один, а в три ряда.
В 7-м часу утра началось служение Литургии. Опять многие исповедались и приобщились Святых Таин. Приобщены были и дети.
Только что кончилась Литургия, как с колокольни, служившей для нас наблюдательным пунктом, стали замечать появление из разных горных щелей небольших групп киргиз, которые постепенно стали собираться кучами. Приблизительно часов около одиннадцати, разделившись на две партии, с диким воем, под руководством своих предводителей, державших белые и красные флажки и дававших ими особые знаки, орда, в количестве нескольких тысяч, вновь бросилась на село, но, встретив на своем пути баррикады, за которыми сидело десятка два стрелков с охотничьими ружьями, на время отступила и занялась грабежом и поджогом тех домов, которые находились вне нашей обороны, так как при малочисленности защитников мы не могли оборонять всего села.
Наступления киргиз продолжались часов до 4-х вечера. Все это время в церкви непрестанно молились.
В этот же день, часов около двух, в Покровское приехали переселенцы из селения Светлой Поляны. Покровцы обрадовались, что нашей силы прибыло, но скоро разочаровались, так как новоселы - народ бывалый и по приезде, прежде всего, устроились под бричками и занялись едой. Затем пошли по амбарам за мукой, попутно забирая все, что попадало на глаза. Скоро пошли жалобы и на пропажу одежды. Странно и непонятно было для меня, что люди, доживая, может быть, последние часы своей жизни земной, решаются воровать.
В 5 часов вечера служили вечерню и утреню, а в 7-м часу утра - Литургию. Днем в продолжении всей осады по несколько раз служили молебны водосвятные и акафисты с крестными ходами.
Наконец наступило воскресение 14 августа. Едва кончилась Литургия, как со всех горных щелей стали вылезать отдельные партии киргиз. По всему для нас было видно, что трудно нам придется, если из Пржевальска не дадут помощи, тем более, что нам было сообщено прибежавшими из плена, что киргизы решили за нашу упорную защиту не выпустить никого из села живым.
И вот, в унылом, близком к отчаянию состоянии духа, мы начали в 12 часов дня служить молебен на площади. Слезно молился исстрадавшийся народ Царице Небесной. И, о утешение - во время молебна прибежал вестовой с извещением, что из Пржевальска идет дружина. Еще усерднее стала молитва, и когда, приблизительно через полчаса, действительно пришло 65 человек дружинников, весь народ как один человек, пал на колени и слышно было сплошное рыдание.
Вообще над Покровским приходом прямо явно для меня и верующих людей вместе с гневом Божиим была видна и помощь Его нам, по слезной народной молитве к Заступнице Усердной. Приди помощь позже на час - возможно, что многих из нас уже не было бы.
Только что мы успели обойти с крестным ходом занятую народом площадь, как со стороны гор послышался дикий зловещий вой. Шесть волоcтей киргиз, т. е. не менее 6 тысяч орды, летело на полуразоренное село. Три часа беспрерывно сыпались ружейные выстрелы, только к вечеру стихла стрельба. Киргизы отхлынули в горы, готовясь на завтра к нападению на нас еще в большем числе.
Мало кто из нас надеялся, что мы продержимся следующий день. Как бы в ответ на наши мысли, дружинники сообщили нам, что на завтра они остаться не могут, и предложили ночью ехать в Пржевальск - другого исхода не было.
Все сознавали, что нужна только особая Помощь Божия, чтобы проехать незамеченным 35 верст обозу в 700 подвод под охраной какой-либо сотни наездников, вооруженных охотничьими ружьями.
Почти уверенные, что не видать нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощное бдение Успению Богоматери. Народ уже начинал собираться в путь и в церковь заходили для краткой молитвы. Кончилась всенощная. С особым, непередаваемым словами, чувством стоял я около Престола. С одной стороны, меня не покидала мысль о том, что, может быть, это была наша последняя всенощная, с другой - мне представлялось, как через несколько часов и на этом месте появятся люди-звери и начнут свои бесчинства.
Но пора была приступать к делу. Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и пред святым Престолом, после чего я взял святой Антиминс и Дары себе на грудь, сказав ему, что если меня убьют, пусть он снимет их с меня. Затем отец диакон согласился взять сосуды, Евангелия и кресты серебряные. Больше мы взять ничего не могли, так как у меня была маленькая тележка и одна лошадь. На этой тележке приходилось ехать самому и везти: жену, 5-ть человек детей, и 2-х прислуг, а у отца диакона совсем не было лошади и приходилось надеяться на добрых людей, чтобы увезти 8 душ семьи. Церковному старосте я велел взять деньги и предложил стоявшим в церкви взять кто что может. Взяли несколько икон.
Ехать было решено после полуночи, но в 10 часов уже все лошади были запряжены. На площади было светло от горевших кругом домов, а в церкви светились поставленные перед образами свечи. Посреди церкви лежала икона Успения Богоматери вроде плащаницы. Ожидая отъезда, я зашел в свой дом. Все в нем лежало на своем месте. Какое-то чувство безразличия ко всему на время овладело мною. Но вот приближалось время отъезда, и чем ближе было оно - тем сильнее сжималось сердце…
Минут за 20 до отъезда я вновь отправился в церковь проститься в последний раз… Попутно велел взять запрестольный крест на переднюю подводу, а икону Божией Матери на последнюю. Все сели на свои воза в ожидании команды - трогать. Проехали вперед десятка полтора конвоиров. Слышно было как впереди разбирали баррикады и починяли мост.
Минут через 10 раздалась тихая команда: "трогай". В полутьме видно было, как поднялись руки, творя крестное знамение. Послышались сдавленные рыдания. Я сидел на козлах, а в тележке за мной беззаботно дремали тесно прижавшись друг к другу, мои дети. Слезы затуманили мне очи, а руки творили над ними образ Креста. Затем, сотворив мысленно молитву Пресвятой Богородице, я благословил весь обоз.
Как в тумане каком помню, как ехали по улицам догоравшего села. По выезде из села стали попадаться трупы убитых русских. Стук телег, ржанье лошадей, шум, поднятый 700 подвод, привел меня в отчаяние… С минуты на минуту я ждал, что вот с гор послышится зловещий вой, и содрогался при мысли о той картине, которая тогда получится.
Только что проехали верст 5, как на горах показался огонь. "Сигнальный", - подумал я, и на время прямо остолбенел. Затем всем сердцем своим стал молиться. В таком напряженном состоянии духа доехали до селения Иваницкого, т. е. 15 верст. Вдруг обоз остановился и спереди послышались крики. Значит - подстерегли… Слышны рыдания женщин и молитва. Но, благодарение Создателю, того, чего ждали, не случилось. Оказалось - израненные и полуживые остатки жителей села Иваницкого, заслышав шум обоза, выползли к дороге и их стали подбирать на телеги. По всему селу Иваницкому перекликались петухи, но мы знали, что в нем нет ни одной живой души. Обоз наш тронулся дальше.
ОКОНЧАНИЕ
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
28 августа с наблюдательного пункта было замечено громадное облако пыли со сторона села Александровского. Облако это широкою полосою двигалось вдоль почтовой дороги по направлению к Преображенскому.
Посланы были разведчики, которые, возвратившись, сообщили, что к Преображенскому движется громадное скопище киргиз, не менее 10.000, со своими семьями и награбленным по всему северному побережью Иссык-Куля скотом и имуществом, занимая все пространство от почтовой дороги до предгорий. В сумерки, не доходя 3-4 верст до селения, это скопище остановилось, выставив сильный заслон.
Находившиеся в Преображенском хорунжие Пермитин и Фон-Берг, имея под командой отряд в 160 человек и несколько взводов местной дружины, в виду наступившей темной ночи, вступить в открытый бой не решились. Расставив сторожевые посты вдоль киргизского заслона, так провели всю ночь.
На рассвете видно было, как киргизы узкой полосой у самых гор шли поспешно к Сан-Ташу. Нужно полагать, что так шли они в течении всей ночи.
Часов в 5 утра начался бой, продолжавшийся до 4-х часов пополудни. Киргизы упорно защищались, но, наконец, обратились в бегство, бросая на пути не только свое имущество, но детей и жен.
Потери киргиз были 1.000 человек. Оставленный киргизами скот (рогатый и овцы) исчисляется сотнями тысяч.
Не обошлось без урона и с нашей стороны: у нас оказались убитыми два казака и один храбрый дружинник, из крестьян села Преображенского. Кроме того, мы потеряли одну самодельную пушку.
После этого боя, как установлено разведочными отрядами, киргизы удалились от Преображенского на значительное расстояние.
5-го сентября мы встречали, а 6-го молитвенно проводили отряд войска в 1400 человек под начальством подполковника А. И. Гейц.
Из этого отряда оставлен у нас гарнизон в 224 человека при 2-х офицерах, выделены охранные команды для Иссык-Кульского монастыря и селений: Сазановки, Семеновки и Григорьевки.
Слабое наше слово не может выразить и малой доли всего того, что пережили мы за последний месяц.
Вверенная нам церковь особых убытков не понесла, но от долгого пребывания в церкви сотен женщин, детей и дряхлых стариков, приносивших с собою пищу (жили в церкви четверо суток), полы, стены, иконы и лампады сильно загрязнены; загрязнена и ограда, сторожка и двор вокруг оной».
Бобриковский настоятель, священник Т. Сас, пишет, что мятежники окружили его селение около 11 часов утра.
«Полтора дня мы отбивались, но не могли устоять и отступили к селению Теплоключинскому. Бобриково было разграблено и сожжено. Убито семь душ крестьян и угнан весь скот. Молитвенный дом ограблен и сожжен до основания; причтовый дом тоже сгорел. При сильном нападении я не мог ничего спасти из церковной утвари, лишь только спас Святой Антиминс и Святые Дары и посуду от Мира с остатками такового, так как Мира было мало… Все метрические и другие книги разграблены и сожжены.
Так как у меня своей подводы не было, то жена и дети бежали на нижнюю улицу и пешие пошли за подводами. Я детей забросил на последнюю подводу и сами с матушкой пошли пешие до села Теплоключинского.
Прибыв в село Теплоключинское первым из священников, я застал наступление киргиз. Я бросился с двумя солдатами и крестьянами на киргиз, и атака была отбита, притом убит один киргиз, и много киргиз ранено.
Селения Валериановка, Соколовка, Лизогубовка, Паленское и Отрадное были атакованы со всех сторон. Я задумал попытаться спасти атакованные села; взял епитрахиль, отслужил на площади краткий молебен и пошел собирать с солдатами дружину из крестьян, вооруженных разного калибра ружьями. Мне удалось собрать около сорока человек дружины и ударить киргизам в тыл и таким образом спасти села и присоединить к селу Теплоключинскому».
Михайловский настоятель, священник К. Синусов, сообщает:
«Около 2-х часов дня 10 августа через мой поселок проехал вестовой с криком: «Спасайтесь, киргизы идут». Большинство крестьян, и я тоже, были в степи - жали хлеб. Конечно, те, которые были в поселке, страшно перепугались, наскоро запрягли лошадей, посадили женщин и детей (последние полураздеты и босы) и, почти ничего не взявши из имущества, помчались в город.
На пашне об опасности я узнал от крестьян, бежавших со степи, на которых напали киргизы и избили их. Когда я приехал в поселок, крестьяне были уже в сборе и все мы принялись укрепляться на Димитриевской улице; обставили бричками и железными боронами эту часть поселка и забрали в укрепление женщин и детей.
Киргизов не было видно и ночь мы провели в укреплении спокойно, хотя все время пришлось быть настороже, и назначить усиленные разъезды.
На другой день 11-го августа утром киргиз нигде не было видно, и все мы разошлись по домам, думая, что днем они не будут наступать.
В 8 часов раздался набат и все жители собрались в укрепление.
Около 12 часов появились разъезды киргиз около села. Крестьяне заняли выгодные пункты для наблюдения за ними. Вскоре на Тюпском хребте зачернело и наши разведчики поехали удостовериться, так как некоторые спорили, что это - скот. Оказалось - киргизы, которые и двинулись на поселок сплошной лавиной. Ворвались в село и начали грабить и поджигать дома, а потом бросились к укреплению, но от выстрелов наших защитников отхлынули назад и рассыпались опять по поселку поджигать постройки. Часть их бросилась к молитвенному дому и подожгли сарай около него. Я побежал туда, кто-то из крестьян выстрелил в киргиз, они отхлынули и я в это время успел забежать в молитвенный дом и взял оттуда святыню: Антиминс, Крест и Евангелие. При выходе моем из молитвенного дома толпы киргиз опять направились к нему, но благодаря выстрелам крестьян рассеялись и двинулись к моему дому. Тогда я опять вернулся в молитвенный дом и взял ризу, епитрахиль и требник.
Когда я вернулся в укрепление, все бросились целовать Святой Крест. Вот когда ярко отразилось, что народ наш русский православный, несмотря ни на какие вредные влияния со стороны врагов Православия, носит в душе великую веру. Вся толпа как один человек вознесли ко Господу Богу молитвенный вопль, все со слезами целовали Святой Крест и громко просили помощи свыше. Только такая вера дает силы легко переносить великие испытания и только они, эти испытания, дают пастырю возможность глубже заглянуть в души своих пасомых и почерпнуть для себя духовное утешение, открыв в них великое сокровище веры, терпения и упования, что в спокойное время как бы и не замечается.
Когда все приложились ко кресту, я опять был во главе защитников. Киргизы в это время, благодаря выстрелам крестьян, выехали из села, забрав предварительно весь скот. Беспорядочные толпы киргиз долго еще стояли около поселка, а потом все скрылись.
Молитвенный дом не загорелся, хотя сарай около него совсем сгорел.
Ночь в нашем укреплении прошла, как и предыдущая.
12 августа киргизы не нападали, были только разъезды. Мы продолжали укрепляться: окопались кругом и напустили воды в арык. В город послали за снарядами и подкреплением. Всего хуже было то, что у нас не было снарядов, так что своим кузнецам пришлось готовить пули и спешно ковать пики для защитников.
Посланные нами не принесли из города ничего утешительного: в помощи было отказано.
13 августа, рано утром я сам с двумя вооруженными верховыми пробрался в город просить помощи и разрешения переправить население Михайловского в Пржевальск, так как в поселке оставаться без снарядов было опасно: защитников, способных носить оружие, было человек 50, а нуждающихся в защите женщин и детей человек до 800. Киргизы могли подавить нас своею огромною массою.
Помощь сначала была обещана, а потом опять отменена. Пришлось ехать обратно без снарядов и подкрепления.
Возвращению моему осажденные были так рады, что трудно и выразить. Все думали, что я не вернусь, так как моя семья еще 10 числа попала в город вместе с другими беженцами.
Не рассчитывая на помощь из города, я решил взять на свою ответственность отправку населения туда. Стали все собираться. Я взял из молитвенного дома сосуды серебряные и медные, икону Михаила Архангела в серебряном окладе, весь архив, богослужебные книги и ризницу. Церковный староста бежал из поселка еще 10 числа, а потому за неимением ключей с разрешения отца благочинного взломали выручку и взяли деньги и свечи.
Потом прихожане попросили в последний раз позвонить, а затем сняли колокола и закопали их в землю. Сколько было пролито слез при прощании с родным, дорогим для всех храмом Божиим!
Длинный обоз беженцев двинулся в путь. Трудно было переправиться вброд через многоводный Джиргалан. Мост через эту реку был сожжен киргизами еще в ночь с 10 на 11 августа. Путешествие было благополучно, так как главные силы киргиз были направлены к селу Преображенскому. Итак все мои прихожане, слава Богу, прибыли в город невредимы, нет ни одного ни убитого, ни раненого, но убытки огромны и крестьяне страшно разорены".
Валериановский настоятель доносит следующее: "Десятого августа, часов в 5 вечера, послышался на улице крик: "Киргизы режут людей". На этот крик я вышел на улицу и мне представилась следующая картина: народ бежал по улице и кричал: "Киргизы угнали скот, а людей убивают".
Подозвав церковного сторожа, я велел ему бить в набат, а сам, заперев свою квартиру и двор, с семейством отправился в молитвенный дом.
Отслужив краткий молебен Господу Богу, воодушевив народ, женщинам велел с детьми идти ко мне в дом, а с мужчинами начал совещаться, как быть.
Сделав заграждение улиц железными боронами и телегами и вооружившись вилами, косами, топорами и несколькими ружьями - дробовиками, ждали появления киргиз, но киргизы не появлялись в эту ночь.
11-го августа, часов в 7 утра, киргизы начали спускаться большими массами с гор, по направлению к Валериановскому. Остановившись на гребнях гор на минуту, понеслись к реке Джаргалану.
Сделав нападение на раздольнинцев, едущих в Валериановское, убив двух человек на смерть и семь человек ранив и ускакав опять на гребни гор, начали стрелять вдоль селения.
Раненых жителей Раздольного мне пришлось напутствовать Святыми Тайнами под свист киргизских пуль.
За день нами отбито четыре яростных киргизских атаки, в коих киргизы потеряли 30 человек убитыми.
В 9 часов приехал священник села Соколовского отец Григорий Петрович со своими прихожанами.
Ночь с 11 на 12 августа прошла весьма, тревожно, было несколько нападений и поджогов.
12 августа, с раннего утра киргизы начали нападать на нас большими массами и подожгли в нескольких местах строения, угрожая центру селения. Посему на общем совещании было решено выехать из Валериановского утром 13 августа. Мною было приступлено к вывозу церковных вещей и документов. Антиминс вложил в Евангелие и привязал на груди со Святыми Дарами. Сосуды, Евангелия, кресты, ризы и метрические книги завернул в узлы.
Около 4 часов вечера киргизы отвернули воду и тем заставили нас поспешить с отъездом. К тому же подожгли главную часть селения и навели на нас панику. Запасы пороху и дроби у нас истощились.
В 9 ч. вечера приехали два солдата из Пржевальска и объявили, что помощи оттуда ждать нечего.
В 11 часов ночи, не взяв с собою ничего, кроме легких узлов, мы покинули свое селение. Ночь темная, хоть глаз коли. Селения Лизогубовское, Соколовское и Раздолинское пылали, как свечи. Скоро запылало и Валериановское, подожженное с четырех сторон. Рев скота, блеяние овец, крики и стоны людей… Боже спаси, Пресвятая Богородица сохрани, - слышалось повсюду. Впереди горит Паленовское. Все шли на явную погибель.
Версты через три на моем возу сломилась ось, пришлось оставить все церковное и свое имущество, а семейство разместить где попало по одиночке.
Итак, я остался совершенно без ничего, кроме надетого на себя, и без церковного имущества, кроме святого Антиминса и дароносицы со Святыми Дарами.
Ниже селения Графо-Палена на наш обоз напали киргизы, отбив от нашего обоза 9 подвод и убив человек 40 женщин и детей.
В 7 ч. утра наш обоз приехал в селение Теплоключинское и здесь мы нашли себе приют".
"Того же десятого августа, - пишет настоятель Соколовскаго прихода, - в 5 или 6 часов вечера на улице послышался душу раздирающий крик: «Киргизы, киргизы». Шум этот заставил меня выбежать за ворота, и взору моему представилась такая картина: по улице бегут мужчины женщины, дети с криком: "Киргизы бьют, режут, жгут".
Подойдя к обезумевшей от страха толпе поближе, я узнал, что огромные полчища киргиз напали на мирно работавших людей в поле. Скот угнали в горы, а безоружных людей принялись избивать. Некоторые убежали, а более 15 человек не возвратились и до настоящего времени.
Такое неожиданное событие страшно вскружило всем голову. Все боялись за свою жизнь. Чтобы хоть несколько рассеять мысли о грядущей беде, я приказал сторожу бить в колокола. Народ несколько остепенился и всей гурьбой повалил к молитвенному дому.
После краткого молебствия, воодушевившись моим словом, люди начали совещаться, как быть в случае нападения киргиз на селение. После долгих разговоров и даже споров все пришли к такому убеждению, что спастись бегством нельзя, ибо со всех сторон облегли грозные силы диких кочевников. "Будем биться до последней капли крови здесь, у своей святыни". Это был голос всего селения. Надеяться на свои силы и оружие нельзя, ибо в селе остались одни старики, женщины и дети. Была одна надежда на помощь Бога. С этой надеждой мы провели всю ночь. О сне не помышлял никто. Каждый, видя пред собою грядущую гибель, проливал слезу в молитве.
Прошла ночь. Появилось утро. У всех людей явилось желание пойти к своим жилищам, взглянуть, быть может, в последний раз на свой долгий и тяжелый труд, надеть чистое белье, исповедаться и быть готовыми к смерти.
В числе других пошел и я. У церкви остался один сторож, чтобы при появлении киргиз на горизонте известить население ударом колокола.
Не прошло и часа времени, как раздался условный звук. Киргизы начали наступление с появлением утренней зари. Услышав удар в колокол, я бросился бежать к церкви, чтобы спасти Антиминс. Но, не пройдя и полпути, заметил толпу всадников, вооруженных пиками, быстро скачущих по улице, ведущей к церкви. Страх смерти заставил меня пойти обратно по главной улице к толпе. Все в страхе метались и кричали: "Скорей нужно бежать".
Ко времени нашего побега подоспели беженцы из селения Лизогубовки, и мы всей толпой двинулись к селению Валериановскому. Спасти что-либо из имущества ни кому не удалось, так как все беженцы оказались пешими. А тем счастливцам, что оказались с подводами, пришлось навалить целые кучи детей.
Путь от Соколовки до Валериановки прошли без приключений. Погони со стороны туземцев не было, но поджоги и грабежи в селениях начались тотчас же после нашего отступления. Задние части обоза беженцев были еще в селении, как начался пожар молитвенного дома в селе Соколовском. Все деревянные строения сгорели, остались одни землянки.
В село Валериановку беженцы прибыли в 8 часов утра. Там уже были беженцы из села Раздольного, и в течение двух суток нам пришлось общими силами отражать наступления диких кочевников. Вооружение защитников было самое простое: косы, вилы да несколько ружей дробовиков. И не смотря на это четыре атаки киргиз были отбиты. Причем киргизы потеряли более 20 человек убитыми.
Ободрившись таким успехом, мы решили биться до конца. Но решение это не осуществилось, потому что киргизы отняли у нас воду, перекопав арыки в головных местах. Все селение осталось без воды. Сутки пили воду, оставшуюся в камешках, но когда и той не стало, решили бежать к городу.
13 августа, 12 часов ночи. Время нашего отступления из Валериановки. Не поддается описанию все то, что пришлось пережить людям в эту страшную минуту. Ночь темна, хоть глаз выколи. Все село объято пламенем. Стоны и плач людей, мычание коров, блеяние овец, крик гусей, скрип телег - все слилось в один беспрерывный гул. Все шли на явную погибель, ибо впереди ждала нас смертная опасность.
У селения Паленовского киргизы настигли наш обоз и подвод 9 отрезали, людей около 40 человек убили, а имущество разграбили. Остальные прибежали в селение Теплоключинское в 7 часов утра. Здесь нашли себе приют беженцы из 7 селений. В числе их было три священника. Большинство из беженцев раздеты и босы и находились в крайне тяжелом и бедственном положении. Большинство беженцев лишились всего своего имущества, в число коих попал и я со своим семейством. Лишился буквально всего. Приближается зима лютая, а у нас нет теплой одежды, нет обуви. Нет даже самовара, и вместо чаю приходится пить вареную воду из черного горшка, да и тот чужой».
Настоятель Липинского прихода В.Дерябкин рассказывает, что весть о киргизском бунте он получил того же 10 августа вечером когда вернулся с поля.
«Известие это, - говорить он, - сильно взволновало народ и заставило принять возможные меры предосторожности. Ночью страх усилился, когда увидели пожары со стороны Сазановки и других селений.
Утром 11 числа решили послать 5 человек в город Пржевальск узнать, в чем дело, и просить помощи. Посланные добрались до города, но возвратиться не могли. Были посланы другие 5 человек, но эти подверглись нападению дунган, которые избивали в это время крестьян селения Иваницкого.
Оставшиеся живыми вернулись в деревню и навели на всех панику: кто прятался дома, кто бежал на площадь, кто искал спасения в камышах.
Около церкви устроили заграждения из бричек, телег и бревен. Женщины и дети собраны в церкви, а мужчины вооружились вилами, топорами, косами и дробовиками.
К вечеру пришли сюда же и крестьяне селения Богатырского. Отслужили молебен и положились на милость Божию.
Все нападения киргиз мы отражали с успехом, а 14 августа, когда силы наши ослабели, вышли по направлению к городу, оставив родные места и святыню на разграбление дикой орды».
11 августа было началом осады большого села Покровского, расположенного в 35 верстах к западу от Пржевальска по южному берегу озера Иссык-Куль.
«В этот день, - рассказывает настоятель Покровского прихода священник Евстафий Малаховский, - встав в 7 часов утра, я вышел на крыльцо и спросил, почему мне не подали земских лошадей, так как я собирался поехать в Пржевальск за церковными свечами. Мне ответили, что приехал доктор, который забрал лошадей.
Как оказалось потом, доктор был зверски убит не доезжая 5 верст до города Пржевальска. В этом случае я вижу промысл Божий по отношению ко мне лично.
Не прошло после этого и десяти минут, как по улицам села раздались крики, что киргизы набросились на только что выгнанные табуны скота и погнали их в горы.
Первым делом у меня мелькнула мысль, что необходимо объединить народ, чтобы общими силами дать отпор неверным, для чего я велел звонить в колокол. На звон его народ быстро стал собираться к церкви.
В это время на прилавках около села появились большие толпы киргиз с флагами, готовившихся к нападению на него. Казалось, дни наши были сочтены, так как в селе были почти одни женщины и дети. Мужчин вообще и ранее было немного, а в рабочее время и те, которые оставались, были на работе. Да и что мог сделать десяток-другой почти безоружных людей против тысяч киргиз?
Видя все это, я решил готовиться к смерти и приготовить к ней своих духовных детей. И вот, в церкви мы начали служение акафиста Покрову Пресвятой Богородицы. За общим рыданием не было слышно слов акафиста. Это был общий предсмертно-покаянный плач. Семья моя находилась здесь же, около иконы Богоматери.
Передав чтение второго акафиста диакону Резникову, я начал исповедывать народ, но видя, что по одиночке не в состоянии исповедывать всех, предложил общую исповедь. Народ стал с рыданием каяться в своих прегрешениях. Прочитав затем общую разрешительную молитву, я приступил к причащению всех запасными Святыми Дарами.
В большом затруднении я был относительно себя: исповедаться я не мог за отсутствием другого священника. Служить Литургию не было возможности, и я решил исповедать свои грехи пред Святым Престолом Самому Господу и причаститься.
Все это происходило в церкви. Что же в это время было вне ее? А вне ее совершилось дело явной помощи Божией. Киргизы в огромном количестве с диким воем бросились с гор на село. Совершенно случайно в селе оказались три казака, вооруженных винтовками, и один техник с охотничьим ружьем. И вот четыре этих человека при слабой поддержке нескольких мальчиков отбили нападение.
Пусть неверующие люди объясняют это чем угодно, но я и мои прихожане не сомневаются в этом первом заступлении за нас Царицы Небесной.
Пока происходило наступление, постепенно стали прибегать с полей и из других мест мужчины. Появилось несколько охотничьих ружей, револьверов, кос, вил и прочее. С этим вооружением люди стали на улицах по краям села. Киргизы же, собравшись на прилавках, готовились к новому нападению.
В село стали прибегать люди с печальными известиями о зверствах киргиз над теми, которых они захватили на полях и дорогах. Нервная дрожь пробегала от этих рассказов.
Но вот началось новое наступление. Послышались крики и отдельные выстрелы. Прошло приблизительно с полчаса времени, как вдруг раздался общий крик, что киргизы ворвались в селение. Показалось пламя и стало известно, что они пробежали по главной улице села и зажгли в нескольких местах дома. Поднявшийся сильный ветер еще более усиливал панику. Женщины взяли иконы из церкви и с пением "Заступнице Усердная" и другими песнопениями вышли на площадь около храма.
К этому времени мы совместно с учителем Стародубовым пришли к решению, что более удобное место для защиты будет - два больших школьных здания с огороженным глинобитным заплотом, садом и площадью между школой и церковью, почему и стали собирать женщин и детей в школы и сад около них.
Огонь с ветром, между прочим, делал свое разрушительное дело и нам грозила опасность задохнуться в дыму и остаться беззащитными, когда сгорят дома. Но ветер принес нам пользу. Сильными порывами он отнес пламя на ту часть села, где не было людей, а лишь грабили загоревшиеся дома бывшие работники-киргизы, зная, где лежит хозяйское добро.
Первый день ожидания страшной насильственной зверски-издевательской и мучительной смерти приходил к концу. Киргизы отхлынули и лишь огонь пожаров зловеще освещал церковь, площадь, школу и народ. В церкви началось вечернее служение.
Вероятно, никто не спал в эту и в остальные ночи. По крайней мере я в продолжении 4-х ночей только по несколько минут тревожно дремал, и, что удивительно, не чувствовалось склонности ко сну. Возможно, что это происходило от сильных душевных переживаний.
Ночью почему-то киргизы не нападали. Очевидно, обжирались и отдыхали после дневного разбоя.
Ночью от страха несколько женщин преждевременно разрешились от бремени.
Стали появляться лица, которым с Божией помощью, удалось избежать насильственной смерти. Некоторые же из них были жестоко изранены. Ужасом веяло от их рассказов. Киргизы не щадили даже маленьких детей. Времена злой татарщины воскресали в моей памяти, но все, что когда-то читалось об этих временах, бледнело пред действительностью. Грозившая всем нам опасность подвергнуться той же участи заставляла всех еще сильнее просить помощи Божией.
Всю ночь я ходил среди людей, исповедуя и приобщая больных и побуждая мужчин не спать и быть готовыми дать врагу отпор в случае нападения.
В это время, в наших "мастерских", состоявших из 2-х кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструктора и мастера. Все работали для общего дела - спасения жизни.
Вечером в этот день я обратился с призывом к людям, кто бы решился на подвиг и пробрался с известием в город Пржевальск. На мой призыв отозвалось четверо мужчин и несколько подростков. Решено было послать ночью часть пешими, а часть на лошадях. Мальчики скоро вернулись обратно, так как вышли рано и были замечены киргизами. Остальные же, как потом узнали, ночью добрались до Пржевальска. Вся трудность в этом деле состояла в том, что по дороге из Покровскаго в Пржевальск было дунганское селение и мы знали, что это неблагодарное исчадие, когда-то защищенное русскими, зло отплачивало нам.
В это же время у меня мелькнула мысль, принесшая нам впоследствии такую пользу, что без преувеличения можно сказать, что, не приведи мы ее в исполнение, вряд ли бы мы остались живы, а именно: я обратил внимание на то, что киргизы нападают на лошадях и что весь их напор до сего времени сдерживался живой силой. Надолго ли могли его сдерживать каких-либо 100 человек против тысяч? Вот это повторяю, навело меня на мысль - загородить улицы баррикадами. Чего, кажется, понятнее. Но русский человек и в опасности себе верен - не скоро его раскачаешь. Все нужно показать наглядно. Напрасно я уговаривал заградить улицы. Меня никто не слушал. Оставалось одно - сделать это самому.
И вот, рано на заре я взял несколько женщин, стал вместе с ними ставить поперек улиц телеги. Приходилось спорить с теми, кто не желал переставить своей телеги на другое место. Но как бы то ни было, а кругом площади мы установили по одному ряду телег.
Следующий день наглядно показал всю пользу подобных заграждений, когда на них наскочило несколько киргиз. После этого крестьяне уже сами стали строить баррикады не только из телег, но и из бревен и борон и не в один, а в три ряда.
В 7-м часу утра началось служение Литургии. Опять многие исповедались и приобщились Святых Таин. Приобщены были и дети.
Только что кончилась Литургия, как с колокольни, служившей для нас наблюдательным пунктом, стали замечать появление из разных горных щелей небольших групп киргиз, которые постепенно стали собираться кучами. Приблизительно часов около одиннадцати, разделившись на две партии, с диким воем, под руководством своих предводителей, державших белые и красные флажки и дававших ими особые знаки, орда, в количестве нескольких тысяч, вновь бросилась на село, но, встретив на своем пути баррикады, за которыми сидело десятка два стрелков с охотничьими ружьями, на время отступила и занялась грабежом и поджогом тех домов, которые находились вне нашей обороны, так как при малочисленности защитников мы не могли оборонять всего села.
Наступления киргиз продолжались часов до 4-х вечера. Все это время в церкви непрестанно молились.
В этот же день, часов около двух, в Покровское приехали переселенцы из селения Светлой Поляны. Покровцы обрадовались, что нашей силы прибыло, но скоро разочаровались, так как новоселы - народ бывалый и по приезде, прежде всего, устроились под бричками и занялись едой. Затем пошли по амбарам за мукой, попутно забирая все, что попадало на глаза. Скоро пошли жалобы и на пропажу одежды. Странно и непонятно было для меня, что люди, доживая, может быть, последние часы своей жизни земной, решаются воровать.
В 5 часов вечера служили вечерню и утреню, а в 7-м часу утра - Литургию. Днем в продолжении всей осады по несколько раз служили молебны водосвятные и акафисты с крестными ходами.
Наконец наступило воскресение 14 августа. Едва кончилась Литургия, как со всех горных щелей стали вылезать отдельные партии киргиз. По всему для нас было видно, что трудно нам придется, если из Пржевальска не дадут помощи, тем более, что нам было сообщено прибежавшими из плена, что киргизы решили за нашу упорную защиту не выпустить никого из села живым.
И вот, в унылом, близком к отчаянию состоянии духа, мы начали в 12 часов дня служить молебен на площади. Слезно молился исстрадавшийся народ Царице Небесной. И, о утешение - во время молебна прибежал вестовой с извещением, что из Пржевальска идет дружина. Еще усерднее стала молитва, и когда, приблизительно через полчаса, действительно пришло 65 человек дружинников, весь народ как один человек, пал на колени и слышно было сплошное рыдание.
Вообще над Покровским приходом прямо явно для меня и верующих людей вместе с гневом Божиим была видна и помощь Его нам, по слезной народной молитве к Заступнице Усердной. Приди помощь позже на час - возможно, что многих из нас уже не было бы.
Только что мы успели обойти с крестным ходом занятую народом площадь, как со стороны гор послышался дикий зловещий вой. Шесть волоcтей киргиз, т. е. не менее 6 тысяч орды, летело на полуразоренное село. Три часа беспрерывно сыпались ружейные выстрелы, только к вечеру стихла стрельба. Киргизы отхлынули в горы, готовясь на завтра к нападению на нас еще в большем числе.
Мало кто из нас надеялся, что мы продержимся следующий день. Как бы в ответ на наши мысли, дружинники сообщили нам, что на завтра они остаться не могут, и предложили ночью ехать в Пржевальск - другого исхода не было.
Все сознавали, что нужна только особая Помощь Божия, чтобы проехать незамеченным 35 верст обозу в 700 подвод под охраной какой-либо сотни наездников, вооруженных охотничьими ружьями.
Почти уверенные, что не видать нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощное бдение Успению Богоматери. Народ уже начинал собираться в путь и в церковь заходили для краткой молитвы. Кончилась всенощная. С особым, непередаваемым словами, чувством стоял я около Престола. С одной стороны, меня не покидала мысль о том, что, может быть, это была наша последняя всенощная, с другой - мне представлялось, как через несколько часов и на этом месте появятся люди-звери и начнут свои бесчинства.
Но пора была приступать к делу. Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и пред святым Престолом, после чего я взял святой Антиминс и Дары себе на грудь, сказав ему, что если меня убьют, пусть он снимет их с меня. Затем отец диакон согласился взять сосуды, Евангелия и кресты серебряные. Больше мы взять ничего не могли, так как у меня была маленькая тележка и одна лошадь. На этой тележке приходилось ехать самому и везти: жену, 5-ть человек детей, и 2-х прислуг, а у отца диакона совсем не было лошади и приходилось надеяться на добрых людей, чтобы увезти 8 душ семьи. Церковному старосте я велел взять деньги и предложил стоявшим в церкви взять кто что может. Взяли несколько икон.
Ехать было решено после полуночи, но в 10 часов уже все лошади были запряжены. На площади было светло от горевших кругом домов, а в церкви светились поставленные перед образами свечи. Посреди церкви лежала икона Успения Богоматери вроде плащаницы. Ожидая отъезда, я зашел в свой дом. Все в нем лежало на своем месте. Какое-то чувство безразличия ко всему на время овладело мною. Но вот приближалось время отъезда, и чем ближе было оно - тем сильнее сжималось сердце…
Минут за 20 до отъезда я вновь отправился в церковь проститься в последний раз… Попутно велел взять запрестольный крест на переднюю подводу, а икону Божией Матери на последнюю. Все сели на свои воза в ожидании команды - трогать. Проехали вперед десятка полтора конвоиров. Слышно было как впереди разбирали баррикады и починяли мост.
Минут через 10 раздалась тихая команда: "трогай". В полутьме видно было, как поднялись руки, творя крестное знамение. Послышались сдавленные рыдания. Я сидел на козлах, а в тележке за мной беззаботно дремали тесно прижавшись друг к другу, мои дети. Слезы затуманили мне очи, а руки творили над ними образ Креста. Затем, сотворив мысленно молитву Пресвятой Богородице, я благословил весь обоз.
Как в тумане каком помню, как ехали по улицам догоравшего села. По выезде из села стали попадаться трупы убитых русских. Стук телег, ржанье лошадей, шум, поднятый 700 подвод, привел меня в отчаяние… С минуты на минуту я ждал, что вот с гор послышится зловещий вой, и содрогался при мысли о той картине, которая тогда получится.
Только что проехали верст 5, как на горах показался огонь. "Сигнальный", - подумал я, и на время прямо остолбенел. Затем всем сердцем своим стал молиться. В таком напряженном состоянии духа доехали до селения Иваницкого, т. е. 15 верст. Вдруг обоз остановился и спереди послышались крики. Значит - подстерегли… Слышны рыдания женщин и молитва. Но, благодарение Создателю, того, чего ждали, не случилось. Оказалось - израненные и полуживые остатки жителей села Иваницкого, заслышав шум обоза, выползли к дороге и их стали подбирать на телеги. По всему селу Иваницкому перекликались петухи, но мы знали, что в нем нет ни одной живой души. Обоз наш тронулся дальше.
ОКОНЧАНИЕ