Чабан
Я. Я. Полферов. Чабан (набросок) // Сибирские вопросы, 1912, № 3-4.
Д. П. Багаев. Чабан
Старый чабан Апанас, опершись высохшими, пожелтевшими ладонями на длинный вишневый чекмарь, пристально всматривался в далекий горизонт, где причудливым узором играло струйчатое марево. Степь на тысячи верст расстилалась безмолвной далью. Окутанные дымкой, миражи расплывчатыми очертаниями обрисовывались среди белесоватых солонцов. Тишь от распластавшегося в выси облака темным пятном расстилалась по долине.
Отара сбилась в кучу, пряча головы от зноя и мух. Кругом лежали овчарки, сторожко поводя лохматыми ушами. Комочком свернувшись, спал подпасок Томаш, подставляя свое юное, совершенно бронзовое лицо жгучим лучам полуденного солнца.
- Ох, и благодать Господня!.. Степу-то этой самой сколько… Чай верстов на тыщу, а хиба и с гаком…
Старик поправил свою старую мерлушковую шапку, слезавшую на глаза, и снова отдался думам.
- Благодать, слов нет, а все же супротив наших херсоньских не дойдет… Ще Пребраженья Господня нима, а яки морозы-утренники… А днем, як у нас в юле… А шпанка не любит так рано морозов: животина балована… Ох, погубим мы шпанку!.. Сколичко их зимой пропало… Як задует мятелица, як стукнет морозище - куды овце в кошаре, чоловiку в хате зябко… А все молодой хозяин Василь: «Що мы, - баит, - на курьем дворе мотаться будем, простору надо, раздолья…» Вот и раздолье тебе, Василь… Теперича и рад бы назад, на курий двор, да нельзя и стыдно: в Сибирь гоголем ехал, миллионщиком, похвалялся: к вам приеду, ан бачь, як бы с одним чекмарем назад пешком не пошел…
Овчарки с лаем сорвались с мест и бросились от отары в степь. Апанас повернулся в сторону, куда убежали собаки, и стал всматриваться, козырьком приложив ко лбу правую руку. Вскочил и Томаш, пугливо озираясь по сторонам.
Из-за холма показалось двое верховых и, сопровождаемые лаем собак, крупной рысью стали приближаться к отаре.
- Аман-ба, бабай! (здорово, старик!)
Апанас буркнул в ответ что-то невнятное и прикрикнул на собак, которые моментально перестали бросаться на приезжих и тихо побрели к отаре.
- Василь свой кибитка?
- Дома, шерстя купорит…
- Акша (деньги) нада, совсем яман: проса джок (нет), мал (скот) пропал… Куян-жил (голод) большой, все умирать будим…
- Не умрете, махан станете жрать… Вот як хрестьяне пробьются, Господь знает…
Апанас грустно покачал седой головой.
- Бабай! Василь акша дает?
- Коли вам следует, пошто не дать - даст… Только я б, заместо его, не дал бы… Яка тут сласть: холодно дюже, хиба ж можно тут шпанку водить…
- Наш киргизский баран не боится…
- Да що ваша овца!.. Тьфу… а не овца… Рази супротив шпанки ё можно равнять?
Апанас рассердился, надвинул шапку и пошел к отаре. Киргизы с недоумением смотрели вслед чабану, не понимая, чем они так рассердили старика.
Снова степь безмолвна, снова старый чабан один с своими думами.
- Вот бачь, як хитро все устроено… И степу этой много, и трава, як у нас в херсоньских степах, и киргисцы - народишко покладистый, а подишь ты, не возьмешь ты ё, як клад заветный… Там хочь перехрестишься, прогуторишь: «Аминь-аминь, рассыпься» и, бачь, клад достался, а туточка не… Василь баит, що надо знать, як этот клад брать, а вот он и ему не дается. «Ноне не дался, завтра овладею…» Все-де в уме… Ох, с этим умом отцовьско добро размотал!.. От восьми тыщ шпанки всего две осталось… Лучше б по старине шпанку водил, на насиженных землях, а то в Сибирь, на простор, где Ермак гулял… Ермак не Василь, а Василь не Ермак…
Апанас стукнул чекмарем.
- До Пречистой останусь, а там уеду… Наймусь к Ничипоренку Даниле, а то умрешь, с басурманами сховают… Жалко Василя, у деда отары водил, отца сховал, а туточка… Коли б не басурьманьска степь да не зябькая зима - остался б…
Жар стал спадать. Пробежала прохладная волна воздуха. Апанас зябко передернул плечами. Отара стала расходиться по степи.
- Дедусь, бачь… Мабудь хозяин скачет… - крикнул подпасок, взмахивая своим длинным кнутом вдаль.
Апанас повернул голову в сторону, куда показывал подпасок, и стал всматриваться в быстро растущую точку.
- Мабуть Василь… Отару подбери, Томаш… - хрипло произнес Апанас, приближаясь к овцам.
- Здорово, Апанас… Как овцы? Здоровы? - бодро прокричал издали Василь Хомонко, слезая с лошади.
- Слава Богу, хозяин…
Василь, плотный, тридцатилетий типичный южанин, снял мерлушковую шапку, отер рукавом потный лоб и стал смотреть на отару.
- Каростных нет больше? - спросил он, вплотную подходя к Апанасу.
- Нема… - не поворачивая головы, ответил чабан.
Василь удивленно посмотрел на старика.
- Что не весел, старина?
- А яка радость в басурманьской стороне…
- Эх, неисправимый херсонец!.. Ты смотри, какая благодать кругом… Степь-то, степь куда ушла!.. Как в сказке: пусти стрелу с туго натянутой тетивы, - тысячи верст пролетит, нигде не зацепится…
- Сказка брехня… Да и що в этой степи - многоё, да толку нема… Вот як стукнет мороз да хватит мятелица, так и буде сказка, мабуть, инакая…
- Чего ты понимаешь, старый пугач… Тут столько толку будет, что успевай потом управляться, да богатство огребай… Умеючи только надо взять эту степь…
- То-то наши батьки дурни были, но знали, як степу брать… Ни, Василь… Не пытай Господа Бога, живи, як батьки жили…
- Что батьки? Дальше своего чубука не видели, вот и прозевали Херсонщину, оставили нам курий двор…
Апанас сердито стукнул чекмарем и уныло посмотрел на хозяина, как бы жалея его за неразумные мысли.
- А як ты, Василь, возьмешь степу? Ну-ка, гуторь, а я, старый дурень, послушаю…
- Канавы пророю, воду погоню по ним и затоплю балки… Траву ставу сеять, пудов по сот пять-шесть с десятины буду накашивать, кашары теплые и просторные поставлю, табуны лошадей разведу…
Апанас махнул рукой и пошел к отаре. Василь замолчал, но фантазия его продолжала развивать одну перспективу за другой. Степь его очаровывала, и он весь отдавался каким-то неясным стремлениям.
Исчезли миражи. Скрылось переливчатое марево. Вуалью закрылся горизонт.
Сумерки быстро надвигались. Где-то вдали пронесся неясный звук - крик ли степного луня, или нота оборвавшейся песни… И снова безбрежная степь с своей безмолвной далью раскинулась гигантским сфинксом, пугая чабана Апанаса, будоража пытливую мысль Василя…
Д. П. Багаев. Чабан
Старый чабан Апанас, опершись высохшими, пожелтевшими ладонями на длинный вишневый чекмарь, пристально всматривался в далекий горизонт, где причудливым узором играло струйчатое марево. Степь на тысячи верст расстилалась безмолвной далью. Окутанные дымкой, миражи расплывчатыми очертаниями обрисовывались среди белесоватых солонцов. Тишь от распластавшегося в выси облака темным пятном расстилалась по долине.
Отара сбилась в кучу, пряча головы от зноя и мух. Кругом лежали овчарки, сторожко поводя лохматыми ушами. Комочком свернувшись, спал подпасок Томаш, подставляя свое юное, совершенно бронзовое лицо жгучим лучам полуденного солнца.
- Ох, и благодать Господня!.. Степу-то этой самой сколько… Чай верстов на тыщу, а хиба и с гаком…
Старик поправил свою старую мерлушковую шапку, слезавшую на глаза, и снова отдался думам.
- Благодать, слов нет, а все же супротив наших херсоньских не дойдет… Ще Пребраженья Господня нима, а яки морозы-утренники… А днем, як у нас в юле… А шпанка не любит так рано морозов: животина балована… Ох, погубим мы шпанку!.. Сколичко их зимой пропало… Як задует мятелица, як стукнет морозище - куды овце в кошаре, чоловiку в хате зябко… А все молодой хозяин Василь: «Що мы, - баит, - на курьем дворе мотаться будем, простору надо, раздолья…» Вот и раздолье тебе, Василь… Теперича и рад бы назад, на курий двор, да нельзя и стыдно: в Сибирь гоголем ехал, миллионщиком, похвалялся: к вам приеду, ан бачь, як бы с одним чекмарем назад пешком не пошел…
Овчарки с лаем сорвались с мест и бросились от отары в степь. Апанас повернулся в сторону, куда убежали собаки, и стал всматриваться, козырьком приложив ко лбу правую руку. Вскочил и Томаш, пугливо озираясь по сторонам.
Из-за холма показалось двое верховых и, сопровождаемые лаем собак, крупной рысью стали приближаться к отаре.
- Аман-ба, бабай! (здорово, старик!)
Апанас буркнул в ответ что-то невнятное и прикрикнул на собак, которые моментально перестали бросаться на приезжих и тихо побрели к отаре.
- Василь свой кибитка?
- Дома, шерстя купорит…
- Акша (деньги) нада, совсем яман: проса джок (нет), мал (скот) пропал… Куян-жил (голод) большой, все умирать будим…
- Не умрете, махан станете жрать… Вот як хрестьяне пробьются, Господь знает…
Апанас грустно покачал седой головой.
- Бабай! Василь акша дает?
- Коли вам следует, пошто не дать - даст… Только я б, заместо его, не дал бы… Яка тут сласть: холодно дюже, хиба ж можно тут шпанку водить…
- Наш киргизский баран не боится…
- Да що ваша овца!.. Тьфу… а не овца… Рази супротив шпанки ё можно равнять?
Апанас рассердился, надвинул шапку и пошел к отаре. Киргизы с недоумением смотрели вслед чабану, не понимая, чем они так рассердили старика.
Снова степь безмолвна, снова старый чабан один с своими думами.
- Вот бачь, як хитро все устроено… И степу этой много, и трава, як у нас в херсоньских степах, и киргисцы - народишко покладистый, а подишь ты, не возьмешь ты ё, як клад заветный… Там хочь перехрестишься, прогуторишь: «Аминь-аминь, рассыпься» и, бачь, клад достался, а туточка не… Василь баит, що надо знать, як этот клад брать, а вот он и ему не дается. «Ноне не дался, завтра овладею…» Все-де в уме… Ох, с этим умом отцовьско добро размотал!.. От восьми тыщ шпанки всего две осталось… Лучше б по старине шпанку водил, на насиженных землях, а то в Сибирь, на простор, где Ермак гулял… Ермак не Василь, а Василь не Ермак…
Апанас стукнул чекмарем.
- До Пречистой останусь, а там уеду… Наймусь к Ничипоренку Даниле, а то умрешь, с басурманами сховают… Жалко Василя, у деда отары водил, отца сховал, а туточка… Коли б не басурьманьска степь да не зябькая зима - остался б…
Жар стал спадать. Пробежала прохладная волна воздуха. Апанас зябко передернул плечами. Отара стала расходиться по степи.
- Дедусь, бачь… Мабудь хозяин скачет… - крикнул подпасок, взмахивая своим длинным кнутом вдаль.
Апанас повернул голову в сторону, куда показывал подпасок, и стал всматриваться в быстро растущую точку.
- Мабуть Василь… Отару подбери, Томаш… - хрипло произнес Апанас, приближаясь к овцам.
- Здорово, Апанас… Как овцы? Здоровы? - бодро прокричал издали Василь Хомонко, слезая с лошади.
- Слава Богу, хозяин…
Василь, плотный, тридцатилетий типичный южанин, снял мерлушковую шапку, отер рукавом потный лоб и стал смотреть на отару.
- Каростных нет больше? - спросил он, вплотную подходя к Апанасу.
- Нема… - не поворачивая головы, ответил чабан.
Василь удивленно посмотрел на старика.
- Что не весел, старина?
- А яка радость в басурманьской стороне…
- Эх, неисправимый херсонец!.. Ты смотри, какая благодать кругом… Степь-то, степь куда ушла!.. Как в сказке: пусти стрелу с туго натянутой тетивы, - тысячи верст пролетит, нигде не зацепится…
- Сказка брехня… Да и що в этой степи - многоё, да толку нема… Вот як стукнет мороз да хватит мятелица, так и буде сказка, мабуть, инакая…
- Чего ты понимаешь, старый пугач… Тут столько толку будет, что успевай потом управляться, да богатство огребай… Умеючи только надо взять эту степь…
- То-то наши батьки дурни были, но знали, як степу брать… Ни, Василь… Не пытай Господа Бога, живи, як батьки жили…
- Что батьки? Дальше своего чубука не видели, вот и прозевали Херсонщину, оставили нам курий двор…
Апанас сердито стукнул чекмарем и уныло посмотрел на хозяина, как бы жалея его за неразумные мысли.
- А як ты, Василь, возьмешь степу? Ну-ка, гуторь, а я, старый дурень, послушаю…
- Канавы пророю, воду погоню по ним и затоплю балки… Траву ставу сеять, пудов по сот пять-шесть с десятины буду накашивать, кашары теплые и просторные поставлю, табуны лошадей разведу…
Апанас махнул рукой и пошел к отаре. Василь замолчал, но фантазия его продолжала развивать одну перспективу за другой. Степь его очаровывала, и он весь отдавался каким-то неясным стремлениям.
Исчезли миражи. Скрылось переливчатое марево. Вуалью закрылся горизонт.
Сумерки быстро надвигались. Где-то вдали пронесся неясный звук - крик ли степного луня, или нота оборвавшейся песни… И снова безбрежная степь с своей безмолвной далью раскинулась гигантским сфинксом, пугая чабана Апанаса, будоража пытливую мысль Василя…