Очерки Бухарского ханства. Две недели в Шахрисябзе. 1/2
Н. М. Две недели в Шахрисябзе // Туркестанские ведомости. 1875. № 1-3.
Н. А. Маев. Две недели в Шахрисябзе // Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник. Выпуск V. 1879.
ОКОНЧАНИЕ
Леон Бло. Шахрисабз. 1905. (humus)
В 8 ташах (64 верстах) от Самарканда, по прямому пути через горы, лежит знаменитая Шахрисябзская долина, еще недавно составлявшая отдельное, враждебное нам независимое владение [Шахрисябзцы, под предводительством своих владетельных беков, Джура-бия и Баба-бия, сражались с русскими во время бухарской кампании 1868 года. Они дрались с нами при Кара-Тюбе и осаждали Самарканд, блистательно выдержавший эту осаду благодаря мужеству своих защитников.], а теперь, благодаря русским штыкам, составляющая часть бухарских владений. До последнего времени Шахрисябзь был очень мало известен; самые разноречивые рассказы можно было слышать об этой родине Тамерлана, древнем Кеше. Самое название Шахрисябзь (зеленый город) заманчиво говорило воображению, которому представлялась роскошная зеленая вечно цветущая долина. Понятно, с какою радостью я ухватился за случай побывать в «Зеленом городе», а проездом оттуда - посетить и «Благородную Бухару». Спутниками моими в предстоявшей поездке были Г. Е. Кривцов, не пропустивший случая взять с собою свои фотографические аппараты, и М. Ю. Бекчурин.
Я рассчитывал вначале посетить Шахрисябзскую долину уже на возвратном пути, при возвращении из Бухары; но обстоятельства сложились так, что нам пришлось ехать прямо в Шахрисябзь, отложив посещение Благородной Бухары на более или менее неопределенный промежуток времени. В Самарканде мы узнали, что эмир намерен вскоре осчастливить своим посещением беков Китаба и Шаара, что, как известно, он аккуратно исполняет два раза в год, весною и осенью. Нынешний раз эмир выехал в Шахрисябзь совершенно неожиданно для своих приближенных; в одно прекрасное утро он объявил им, что уезжает из Бухары, и через несколько часов после того был уже в дороге. В Карши, Шааре и Китабе поднялась вследствие того небывалая, усиленная деятельность: во дворце беков делались разные приготовления к приему главы правоверных. Китабский бек, например, выстроил огромные конюшни для лошадей эмира и его свиты. В несколько дней работа была окончена и бек мог спокойно ожидать своего владыку, зная, что эмир не может не приметить таких солидных приготовлений, сделанных к его приезду.
Обыкновенно эмир двигается в дороге очень тихо; например, расстояние от Шаара до Китаба (8 верст) он не всегда проезжает в один день, но иногда ночует на границе Китабского бекства, на берегу Акдарьи. Нынешний же раз эмир ехал, сравнительно, очень быстро: 14-го сентября он выехал из Бухары и 18-го был в Карши. Там он пробыл четыре дня, и к 30 сентября его уже ожидали в Шааре.
В это-то горячее время приготовлений к приему эмира задумали мы ехать в Шахрисябзь, навстречу хазрету (владыке) Бухары.
Из Самарканда в Китаб, ближайший город Шахрисябза, ведут две дороги: одна через Джамское ущелье, хорошая арбяная дорога; по этой дороге прошли в 1870 году наши войска, взявшие штурмом Китаб. Другая, вьючная дорога, ведет на кишлак Кара-Тюбе и через перевал Тахта-Карача приводит прямо к стенам Китаба. Мы предпочли последнюю дорогу как наименее известную и самую короткую: от Самарканда этим путем, как мы уже сказали выше, считается 8 ташей (64 версты), тогда как через Джам до Китаба не менее 16 ташей.
Самарканд с трех сторон, юго-восточной, южной в северо-западной, окружен сплошною массою садов, полей и хуторов, составляющих подгородные самаркандские тумени. Дорога на Кара-Тюбе идет по Шаудорскому туменю. Длинной широкой лентой извивалась эта превосходная дорога, окаймленная почти повсюду рядом старинных высоких тутов. У Анхор-арыка полоса культивированной земли прекращается, и с первым подъемом на крутой берег Анхора начинается чуль (степь), голая и безжизненная, только местами покрытая клочками какой-то зеленовато-серой травы и кустиками верблюжьей колючки. Торная арбяная дорога врезалась в сухую почву глубокими колеями. До Кара-Тюбе ходят арбы, хотя очень редко, да, правду сказать, нечего и возить из Самарканда в этот небольшой горный кишлак. На всем пространстве от выезда из Шаудорского туменя до Кара-Тюбе нам не встретилось ни одной арбы. Но зато мы много встречали ишаков, навьюченных колючкой, так что из-под высокой груды вьюка едва виднелась ушастая головка и проворно семенящие тоненькие ножки. Вьючные лошади тяжело переступали под грузными мешками. Встречались нередко и пешеходы, бедно и грязно одетые, с каким-то сумрачным, понурым видом, каким отличаются почти все жители здешних горных кишлаков.
Голая степь окаймлялась величественным видом гор. Впереди нас яснее всего выделялась горная масса Джилан-сай, с ущельем того же имени, по которому проходит горная тропинка в Карши. За Джилан-саем и левее его тонули в синеватом тумане другие, более отдаленные хребты, уже покрытые на вершинах пятнами и извилистыми полосами снега. Ясно выделялось также знакомое нашим солдатам Ургутское ущелье. Еще левее - рисовалась куполообразная масса Пянджикентских гор; там, за ними, начиналась уже величественная горная страна истоков Заравшана. Позади нас горизонт обрамлялся зеленою стеною садов самаркандских туменей, а справа - степь уходила вдаль бесконечной гладью. В эту сторону сливались с горизонтом и горные громады, и самаркандские сады. Там, на открытой равнине, находилась Бухара, и к югу-востоку от нее - Карши.
Несмотря на позднюю пору года (конец сентября), зной на открытой степи был еще чувствительнее, чем в городских улицах; поздней осенью азиатская природа еще дарит ясными, горячими, вполне летними днями. Только утренняя и вечерняя свежесть, да пожелтевшая местами зелень тута (шелковицы) и ореха напоминали о приближающейся зиме; сентябрь и октябрь - лучшие месяцы в Средней Азии.
Путь наш направлялся к отлогому мысу, которым горы Джилан-сай, теперь уже совершенно ясно встававшие перед нами, сливались со степью. Иногда дорога уходила в овраг, потом снова вилась по отлогим волнообразным скатам, покрытым рытвинами от весенних снеговых потоков.
В двух ташах (8 верстах) от Самарканда дорога пересекает глубокий овраг с крутыми скатами. Отсюда до Кара-Тюбе столько же, сколько и до Самарканда, т. е. два таша (16 верст). Впереди виднелся уже темным пятном горный кишлак Биш-Кал, а вправо, у самого мыса Джилансайского хребта, едва заметно обрисовывались два дерева. Впрочем, их мог видеть с такого расстояния только зоркий глаз нашего проводника; мы же, сколько ни напрягали зрение, ничего не видели впереди, кроме волнообразного темно-серого абриса Джилансайского мыса. По сторонам дороги стали попадаться обработанные поля. Здесь нет ирригации, и посевы довольствуются дождями и весеннею влагою. Только при пособии таких посевов под дождь (богара) и обеспечивается хлебом густое население Заравшанского округа. Если случится неурожай на пшеницу-богару, голод в крае неминуем, потому что земель, орошенных водою Заравшана, слишком мало сравнительно с густотою здешнего населения. Кроме того, искусственное орошение в Заравшанской долине не везде возможно. Так, например, вся высокая степь (чуль) довольствуется посевами под дождь, если нет возможности оросить поля водою из горных ключей (чашма).
Незаметно поднимаясь вверх, к подножью Джилан-сая, дорога обогнула мыс, о котором я упоминал выше. С вершины небольшого увала открылся нам вид на всю подгорную часть степи. Гладкая желтовато-серая равнина пестрела крупными зелеными пятнами; это были сады подгорных кишлаков. Крупным зеленым пятном обрисовывался Джиланлы, самый значительный из здешних кишлаков… А вот и глиняная, кое-как слепленная и уже разваливающаяся загородка для скота, и при ней два деревца. На них-то и указывал нам проводник как на место, удобное для привала.
Впереди, до Кара-Тюбе оставался только один таш, но здесь дорога пролегает по предгорьям и потому гораздо труднее. Кара-Тюбе еще не был виден; он скрывался за каменистыми, крутыми увалами, по которым извивалась наша дорога, местами обращавшаяся в тропинку, покрытую крупным горным щебнем. Как тут могут проходить арбы - трудно понять, если только нет поблизости какой-нибудь другой, более торной дороги к кишлаку.
Кара-Тюбе, до самаркандского похода 1868 года, был довольно значительным военным бухарским пунктом. Здесь управлял отдельный бек, почему в Кара-Тюбе и была построена, на вершине небольшого холма, цитадель. Теперь от цитадели осталось только одни следы; генерал Абрамов разрушил эту глиняную коробку, после жаркого дела с шахрисябзцами при Кара-Тюбе, в 1868 году. Бек, конечно, благоразумно бежал, и теперь Кара-Тюбе, вместе с окрестными кишлаками, управляет вулус, т. е. волостной управитель, весьма почтенный узбек, гостеприимством которого мы и воспользовались в этот первый день нашего путешествия.
Кишлак Кара-Тюбе приютился в лощине между высокими горами, которые в конце сентября уже местами покрыты были снегом. Впереди синели Китабские горы, через которые нам приходилось переваливать. Дорога от Кара-Тюбе идет ущельем Катта-сай, по которому пробегает бурливая горная речонка того же имени. Как и во всех ущельях, дорога беспрестанно переходит с одного берега речки на другой. Мягкая, достаточно широкая тропа, которая вела вверх по карнизу, не затрудняла нисколько лошадей. Подъем был малозаметен, и только встречавшиеся на пути растения, несвойственные равнинам, показывали, что мы значительно поднялись уже от уровня степи. Горный воздух становился все чище и свежее; слышался крепкий, живительный аромат незнакомых нам горных растений, еще находившихся в полном цвету, несмотря на позднее время года. По дороге часто попадались вьючные лошади и ишаки из Кайнара и попутных горных аулов. Там, где скалы, отходя от дороги, образовывали небольшую каменистую площадку, заросшую скудною травою, ютились кибитки киргиз. Чем выше мы поднимались по ущелью, тем реже встречались эти киргизские зимовки, и тем реже попадались навстречу пешеходы, бодро и смело шагавшие по каменистой, покрытой осыпавшимся щебнем тропинке. Раза два встретились нам ребятишки; они везли на ишаках собранное по щелям гор топливо, сухие, пожелтевшие стволы вонючки [Scorodosma foetidum.], которая в большом количестве растет вблизи перевала и встречается до высоты 5000 футов.
Все круче и круче становилась горная тропа, по которой поднимались вверх наши измученные лошади. Ручей Ката-сай бежал уже далеко внизу, почти без шума, едва заметной струйкой. Боковые скаты ущелья как будто понизились, сделались еще голее и каменистее: по всему видно было, что мы приближались к перевалу.
Перевал Тахта-Карача состоит из небольшой площадки, шагов тридцать в окружности, заваленной огромными гранитными глыбами; на голом камне нигде не видно ни травинки, ни кустика. Но несколько шагов ниже опять виднеются рассеянные по склонам ярко-зеленые кустики арчи, которою любовались мы, приближаясь к перевалу. Какие-то густые приземистые колючие кустарники лепились в трещинах, между каменьями. Один из таких кустиков, в нескольких шагах от перевала, был весь обвязан белыми, синими и красными тряпочками: это старинный киргизский обычай - приношение благочестивых проезжих за благополучный переезд до вершины трудного подъема.
От кишлака Кара-Тюбе до вершины перевала мы ехали ровной ходою три часа, так что расстояние это можно определить приблизительно в 18-20 верст. Южный склон хребта гораздо круче. Здесь от вершины перевала до кишлака Кайнар, лежащего у южного склона хребта, считается 7500 шагов [Ханыков говорит, что в бухарском таше считается 1200 шагов, так что 1 таш - 8 верст 455 саж.]. Горная тропинка ведет по карнизу над глубокой кручею; тропинка эта чрезвычайно извилиста и завалена крупными каменьями, осыпавшимися с отвесных склонов. Лошади наши беспрерывно скользили, так что мы сочли за лучшее вести их в поводу, пока не окончится самая крутая каменистая тропа, ведущая от вершины перевала. Завидно было смотреть, как легко и ловко сбегали по этой же самой тропинке легкие горные лошадки, на которых выехали к нам навстречу люди, посланные кайнарским амлякдаром, чтобы приветствовать нас от его имени и проводить до кишлака. Местами тропинка расширялась; вместо крупных и скользких гранитных камней появлялась дресва, по которой легко и свободно ступали наши лошади. Но еще несколько шагов вперед - и опять тропинка суживалась, снова шла уступами над кручею, на дне которой шумел и перекатывался по каменьям ручей Кайнар-булак.
Наконец окончились гранитные глыбы, составлявшие вершину перевала, и дорога пошла по глинисто-сланцевым склонам ущелья. Все шире и отложе становилась тропа. Вот на мягких пологих склонах расширившегося ущелья показались уже поля-богари, принадлежащие Кайнару. Еще несколько пологих перевалов, и завиднелись сады Кайнара, приютившегося у самого входа в крутое Тахта-Карачинское ущелье.
Верстах в двух за Кайнаром, с вершины небольшого пологого перевала открывается превосходный вид на всю долину Шахрисябза. Ясно виднеются здесь громадные сады Китаба и Шаара, городов, обнесенных одною общею стеною (чим).
Полоса обработанной земли начинается почти вплоть от самых гор. Но первый взгляд на долину Шахрисябза мало говорит в пользу ее прославленного богатства. Это - далеко не то, что культурная часть Хивинского оазиса, где взгляд поражен одинаково и превосходною обработкою полей, расстилающихся по обе стороны дороги, и густою могучею зеленью столетних карагачей, под которыми приютились отдельные хуторки узбеков, жителей ханства. В Шахрисябзе (по крайней мере с северо-восточной стороны Китаба) дороги не оттенены аллеями деревьев, и это придает безжизненность пейзажу. Возделанные окрестности более напоминают русские оголенные поля, чернеющиеся на далекое пространство комьями свежевспаханной земли. Только там горизонт всего чаще обрамляется синею полосою леса, а здесь он с трех сторон замыкается громадными хребтами гор. С четвертой, западной стороны горизонт, не стесненный горами, далеко отодвинулся вдаль, куда на запад убегает и серебристая лента Кашкадарьи.
Дорога вела нас к кишлаку, носящему загадочное название Урус-Кишлак. Жители Шахрисябза уверяют, что когда-то, очень давно, русские приходили в Шахрисябзь, и что с того времени кишлак получил это название. Другой Урус-Кишлак есть близ Катта-Кургана, около Пеншамби. Вероятнее всего, что кишлак получил название свое от одного из отделений узбекского рода канджагалы, - урус [Всех отделений этого узбекского рода 14.].
Бедны, грязны и непривлекательны улицы Урус-Кишлака, затопленные вонючей грязью, даже в сентябре, еще в сухое время года. Каково же здесь осенью и зимою! Глубокие арыки, прикрытые еле живыми мостиками, беспрестанно пересекают дорогу. Воды здесь в изобилии; она даже затопляет без пользы улицы Урус-Кишлака и Китаба.
Урус-Кишлак отделяется от Китаба небольшою невозделанною равниною, по которой течет Кашкадарья. Весною и в начале лета вся эта равнина бывает затоплена водою; но в то время, когда мы проезжали, следом этих разливов остались только пространства, покрытые округленною галькою, занесенною сюда течением из ближних гор.
Кашкадарья у стен Китаба имеет вполне характер горной реки, с быстрым течением по руслу, усеянному каменьями. Река во всякое время года переходима вброд, и разбивается на несколько неглубоких притоков. Тотчас же за Кашкадарьею начинается чим, т. е. стена, окружающая оба города Шаар и Китаб. Мы подъезжали с той именно стороны городской стены, на которую была направлена атака наших войск в августе 1870 года. Проломы в стене остаются и по настоящее время незаделанными, благодаря азиатской лени и неподвижности. Нам указали на тот пролом (с правой стороны ворот, ведущих в чим), в который ворвалась штурмующая колонна.
Широкая большая дорога, местами также затопленная водою, ведет от ворот чима к кургану, т. е. собственно - городу. Напрасно старались мы увидеть где-либо в садах по сторонам обильную зелень столетних деревьев. Мы заметили только несколько действительно старых чинаров и карагачей, навесивших над дорогой свои ветви.
Вот и Раватакские ворота, в которые вошли наши войска, занявшие курган Китаба. Описывать собственно город - не стоит; от Сырдарьи до Гиндукуша и от Средиземного моря до Китайской стены все азиатские города имеют один и тот же неизменный, веками выработавшийся тип. Мы заметили только множество мелких базарчиков, которые встречались нам на каждом шагу. Чрезвычайно узкая, извилистая улица вела к урде, - местопребыванию бека и всей китабской администрации. Урда, как и во всех азиатских городах, построена на небольшом возвышении. Площадь перед воротами урды (регистан) в базарные дни бывает вся сплошь покрыта народом. Торговцы с фруктами и всякой всячиной располагаются здесь прямо на земле. К этой же дворцовой площадке примыкает и большой городской базар, тесный, вонючий и грязный, как и все базары Азии.
Едва только выехали мы из базарной улицы и показались на площади, грянула самая оглушительная музыка и отчетливо послышалась русская команда: «На плечо! - Слушай-на-краул!» У ворот урды стояли выстроенные шеренгой сарбазы в красных кафтанах и меховых остроконечных шапках. Большой турецкий барабан стучал усердно, ревели длинные трубы (корнай), заливалась зурна (сурнай), и тут же наигрывал несложный мотив наш горн. Сарбазы, держа ружья «на караул», в то же время отвешивали поклоны. Вся остальная часть площади, не занятая сарбазами, была покрыта толпами народа, собравшегося отовсюду поглазеть на русских.
Мы въехали в ворота цитадели, слезли с коней и у самых ворот дворца встретились с самим беком, толстым и румяным Абдул-Джалиль-бием, нашим знакомым по Хивинскому походу. Абдул-Джалиль выезжал тогда, по поручению эмира, на колодцы Балта-салдыр, для встречи шедшего к Хиве Туркестанского отряда, а при возвращении отряда обратно, в Ташкент, выехал встретить генерал-губернатора на колодцы Масчи. В то время Абдул-Джалиль был беком в Нурата; китабскнм беком он назначен только летом нынешнего года.
После обычного обмена любезностей и приветствий, бек пригласил нас в комнаты своего дворца, где был подан неизбежный достархан. Разговор, как и следует, согласно азиатскому этикету, состоял преимущественно из ряда взаимных любезностей и комплиментов.
Невольно бросалась в глаза перемена в обстановке приема бухарцами русских гостей: достархан был подан не на разостланной по полу цветной скатерти, как это принято во всей Азии, а на столе, поставленном на средине комнаты и накрытом, вместо цветной скатерти, куском белого каленкора. Кругом стола расставлены были складные железные походные табуреты. Чай подавался в стаканах со стеклянными блюдечками; против каждого из нас поставлен был прибор: фарфоровые тарелки, вилки и ножи. Бек недаром в разговоре с нами похвастался, что эмир считает его знатоком русских обычаев и всегда поручает ему принимать русских гостей. «Я всегда был ближайшим соседом русских, и в Нурата, и здесь, в Китабе», - говорил бек.
Ввели в комнату и представили нам также двух сыновей Абдул-Джалиль-бия, хорошеньких востроглазых мальчуганов. Отец с видимой любовью указал нам на старшего сына, мальчика лет девяти, в большой белой чалме, чинно усевшегося в ряду других лиц свиты бека, у стены, и все время не сводившего с нас своих глаз.
Дворец китабского бека очень чистое и опрятное здание; это - бывший дворец Джура-бия. Две парадные приемные комнаты выводят на уютный внутренний дворик с хоузом (водоемом) посредине. Хоуз обставлен горшками с рейханом - душистым растением с мелкими темно-красными листьями. Особенно хороша главная комната, выходящая на айван - террасу с южной стороны двора. Светлая и просторная комната, с расписным в азиатском вкусе потолком, особенно нравится эмиру, когда он живет в Китабе. Но чаще всего эмир сидит в небольшой комнатке, выходящей окнами с одной стороны на внешний двор, а с другой стороны - на внутренний двор, где возвышается дворцовая мечеть. Окна этой комнаты снабжены рамами со стеклами, а не залеплены бумагой, как принято в бухарской архитектуре. Пол покрыт зеленым сукном, посередине вышитом разноцветным шелком. Эмир обыкновенно садится в этой комнате у окна, выходящего на внешний двор, и принимает селам от лиц, являющихся на поклон к владыке Бухары. На противоположную сторону двора выходит дверями (а не окнами) другая, также очень большая комната, увешанная по стене рядом ружей; здесь есть и азиатские мултуки, и европейские ружья разных систем. Здесь бек принимает менее почетных лиц.
Бек в тот же день послал эмиру уведомление о нашем приезде в Китаб. В ожидании ответа, мы пробыли в Китабе четыре дня. По расчету, эмир должен был приехать в Шаар к первому дню уразы (поста); стало быть, не было никакого расчета нам ехать в Карши для того, чтобы снова возвращаться вместе с эмиром в Шаар. Бек, с своей стороны, также усиленно просил нас не торопиться, погостить у него и дождаться в Китабе ответа от эмира. Нам отвели помещение в том же доме, где весною останавливались гг. Стремоухов и Вилькенс, сопровождавшие бухарского посланца Абдул-Кадыр-бия от Ташкента до Бухары.
Дни наши проходили довольно однообразно; бесконечные достарханы и визиты разных сановников Китаба могли внести в нашу жизнь очень мало разнообразия. Чтобы чем-нибудь занять нас, бек предложил устроить базем (праздник) в нашем помещении. Мы охотно приняли предложение, любопытствуя видеть здешнюю пляску батчей. Вопреки нашему ожиданию, мы, однако, не нашли и здесь ничего ни нового, ни занимательного. Те же томные взгляды и улыбки пляшущего батчи, вызывающие шумный восторг присутствующих, та же бестолковая музыка и пение во всю силу легких, так что уже через полчаса певцы (они же и музыканты) пели охрипшими голосами. Томные взгляды и улыбки батчи нам, однако же, вскоре опротивели до крайности; мы ушли спать, предоставив набравшийся отовсюду соседям восторгаться пляскою, которая, впрочем, прекратилась вскоре после вашего ухода.
Погода стояла превосходная, ясная и теплая; только по вечерам становилось сыро и холодно, и тогда поднявшийся ветерок доносил до нас острый болотный запах: у самой стены нашего дома стояла на улице никогда не просыхающая лужа жидкой вонючей грязи. Такими лужами изобилуют улицы Китаба, благодаря его холмистому положению. Недаром жители жалуются, что лихорадки в Китабе гораздо упорнее, чем в других местах Шахрисябза, и нередко имеют смертельный исход. Эти грязные, глубокие лужи должны быть обильным источником лихорадочных миазмов. Мы намекнули беку, что не худо было бы как-нибудь уничтожить эту лужу, и в тот же день по узкой улице, откуда-то с возвышенного места, пущен был арык, в несколько часов буквально вымывший улицу. Конечно, та же грязь, смытая водою, скопилась где-нибудь ниже, около базара, расположенного как раз в самой низменной части города, усилив еще более базарное зловоние; но, по крайней мере, мы избавились от одной из китабских прелестей.
Каждое утро и вечер мы слышали музыку, которая играла в цитадели по крайней мере с полчаса. Это был сигнал сарбазам: поить лошадей; музыка продолжает играть и во все время водопоя, ради томаши. На закате солнца и утром, на самом рассвете, опять раздавалось что-то вроде нашей «зари», исполняемое на рожке. По этому сигналу запираются и отпираются ворота цитадели. После сигнала не только что нельзя проникнуть безнаказанно в цитадель, но запрещено даже ходить поблизости цитадели.
Время проходило, а о приезде эмира все еще не было никаких положительных сведений. Каждый приходивший к нам сообщал какой-нибудь новый слух. Одни уверяли, что эмир должен приехать не завтра так послезавтра, что он едет в тарантасе и сегодня ночует в Чиракчи. Приходил другой и сообщал, что эмир едет очень тихо, по нескольку верст в сутки, что он едет в Шахрисябзь для своего удовольствия, делает томашу, а потому нескоро еще будет в Китабе. Немного беспокоило нас и то обстоятельство, что от эмира не получаюсь долго ответа на донесение бека о нашем приезде в Китаб. Румяное жирное лицо бека плутовски улыбалось, когда он уговаривал нас не торопиться, погостить у него и дождаться ответа, который должен непременно придти завтра в полдень. Мы подозревали, что эмиру послано другое донесение, так как накануне бек с удивлением узнал, что один из его гостей, г. Кривцов, занимается фотографией и привез с собою фотографические приборы. Оказалось, что и бек, и сам эмир давно уже слышали о хитром искусстве снимать портреты в несколько секунд и очень желали залучить к себе фотографа. Бек упрашивал показать ему, как все это делается, но г. Кривцов решительно отказался начинать фотографические работы до приезда эмира и без его разрешения.
Наконец 30 сентября, на третий день нашего приезда в Китаб, М. Ю. Бекчурин отправился поутру к беку поздравить его с наступлением уразы и вместе с тем объявить, что мы выезжаем в Шаар и решились там дожидаться приезда эмира. Кстати, накануне прибыл в Китаб и посланный от шаарского бека, чтобы от имени его пригласить нас в Шаар. В то самое время, когда г. Бекчурин беседовал с беком, прибыл наконец и давно ожидаемый ответ от эмира. Хазрет Бухары уведомлял, что он рад нашему приезду и поручает беку принять нас и угостить. Так как, по самым верным сведениям, эмир должен был прибыть в Шаар в пятницу, 4-го октября, то мы и решились на следующий день отправиться навстречу эмиру, в Шаар.
Если дорога от Китабских гор [Так жители называют хребет, отделяющий Заравшанский край от Шахрисябза.] до города Китаба не поражает возделанностью полей и богатством растительности, то совершенно иное впечатление производит дорога между Китабом и Шааром. Это именно роскошная плодоносная долина, перл Средней Азии. Здесь беспрерывно встречаются столетние деревья, особливо громадные туты, с ветвями, широко раскинувшимися шатром во все стороны. Самый жаркий луч летнего полуденного солнца не пробьет эту непроницаемую массу зелени. Горные обильные ручьи и арыки, выведенные из Кашкадарьи, разносят жизнь и плодородие по всей долине Шахрисябза, которая возделана вся сплошь, от северного пограничного хребта, отделяющего Шахрисябзь от не менее плодородной долины Мианкала, до южного хребта, отделяющего Шахрисябзь от гиссарских владений. Этот хребет, с его неясными синеватыми контурами, виднеется вправо от дороги. Через него, от Яккобака проходит горная ближайшая дорога из Шаара в Гиссар. Другая, кружная дорога идет через Гузар. Этой дорогой ходят из Гиссара в Бухару и обратно множество караванов; между прочим из гиссарских владений пригоняется в Бухару очень много баранов, и сам Гузар известен своим бараньим базаром.
Полоса садов и обработанных полей, тянущаяся между Китабом и Шааром, не прерывается ни на сажень. Незаметно въехали мы во владения шаарского бека и узнали это только потому, что навстречу к нам выехал курбаши Шаара, высланный беком, чтобы осведомиться о нашем здоровье и проводить до цитадели. Ранее того, еще в китабских владениях встретил нас один из родственников (зять) бека, а верстах в трех от цитадели, при въезде в курган, или собственно город Шаар, навстречу к нам выехал третий посланный, есаул-баш [До самого Шаара провожало нас двое посланных от китабского бека. Они должны были убедиться, благополучно ли мы доехали до Шаара.], в синем халате, тип истого узбека. Прямой, грубоватый тон его вопросов и ответов составлял резкую противоположность с сладко-притворной любезностью речей таджиков и иранцев.
Курган Шаара разве только тем отличается от кургана Китаба и других азиатских городов, что главная улица его шире, чище содержится и не так избита рытвинами и колеями. Впрочем, эта широкая проезжая дорога начинается еще в Китабе, от ворот урды; но только в Китабе она местами суживается стенами садов, местами затоплена глубокой грязью, местами покрыта разливами, уже зазеленевшими водорослями. Ничего подобного нет в Шааре, благодаря ровному местоположению, на котором приютился город, тогда как Китаб раскинулся на холмах, и жители его ленятся или не умеют распорядиться как следует с текучею водою.
Мы проехали мимо чарбага, небольшого садика, в котором располагаются лагерем сарбазы эмира, во время его приезда в Шаар. Впереди видно было какое-то полуразрушившееся здание из цветных изразцов. Это оказался Ак-сарай, бывший дворец Тимура. Дорога повернула вправо, мимо стен урды, или цитадели. Мы въехали в ворота урды, обогнули Ак-сарай, отделявшийся теперь от нас только одною небольшою глиняною стеною. На широкой площади, против самой стены цитадели, начинался уже базар, полный народа. Влево, у ворот цитадели, виднелись войска. Опять грянула музыка, такая же точно, как в Китабе. Другие войска, со своими сотенными значками, были расположены на внутреннем дворе цитадели. Сам шаарский бек, Абду-Карим диван-беги, встретил нас у дверей своего временного жилья, так как собственно дворец свой, находящийся в Ак-сарае, он очистил и приготовил для приема эмира.
Бек шаарский, Абду-Карим диван-беги [Теперь уже умерший.], дряхлый 65-летний старик, страдающий кашлем и одышкою; он пригласил нас в небольшую комнатку, с глиняными, небелеными стенами и двумя простенькими дверями, выходящими на узенький дворик, засаженный незатейливыми цветами. Усадив нас на мех, разостланный на полу, сам диван-беги уселся на коленях, у дверей. Подали достархан. Бек едва мог поддерживать разговор: кашель, старчески удушающий кашель, мучил его. Жаль было добродушного старика, которому видимо тяжело было принимать гостей. Мы поблагодарили за угощение и поднялись, чтобы ехать домой. Так как мы много расспрашивали и видимо интересовались Ак-сараем, то диван-беги предложил нам осмотреть теперь же эту древность. Он извинился, что по старости и болезни не может провожать нас, и дал нам в провожатые курбаши. Целая толпа народа, теснившегося во дворе бековского жилья, последовала за нами.
Роскошный дворец Тимура, Ак-сарай представляет теперь одни развалины, как и все бухарские здания этой эпохи. Но эта руина поражает еще и теперь своею оригинальною красотою. С южной стороны ясно видны следы купола, венчавшего все здание; этот купол теперь обрушился, так что остались только две высокие стены, украшенные изразцовою мозаикою и надписями. Одна из них гласит: «Царь есть тень Божия на земле», - изречение, которое повторяется и в известной надписи на скале в Джилан-Утинском ущелье, близ Джизака. Между двумя уцелевшими стенами Ак-сарая приделана позднейшая простая кирпичная постройка, образующая ворота, которые ведут во внешний двор. Прямо против этих входных ворот находится невысокое здание, без всяких архитектурных украшений, составляющее резкий контраст с величественными древними развалинами. Это и есть собственно дворец эмира или, вернее сказать, дворец шаарского бека, служащий временным жилищем эмиру во время пребывания его в Шааре.
Как развалины Ак-сарая, так и позднейшие дворцовые пристройки обнесены стеною и составляют арк - цитадель Шаара. Арк примыкает к общей городской стене Шаара с северной ее стороны.
Помещение для нас, на все время пребывания нашего в Шааре, было отведено в доме одного из амлякдаров, весьма зажиточного иранца. Он и его брат, курбаши Шаара, очень часто приходили к нам по вечерам отводить душу разговором, и между пустой болтовней сообщили также и много интересного.
ОКОНЧАНИЕ
Того же автора:
• Краткий исторический очерк движения России на азиатский Восток.
Н. А. Маев. Две недели в Шахрисябзе // Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник. Выпуск V. 1879.
ОКОНЧАНИЕ
Леон Бло. Шахрисабз. 1905. (humus)
В 8 ташах (64 верстах) от Самарканда, по прямому пути через горы, лежит знаменитая Шахрисябзская долина, еще недавно составлявшая отдельное, враждебное нам независимое владение [Шахрисябзцы, под предводительством своих владетельных беков, Джура-бия и Баба-бия, сражались с русскими во время бухарской кампании 1868 года. Они дрались с нами при Кара-Тюбе и осаждали Самарканд, блистательно выдержавший эту осаду благодаря мужеству своих защитников.], а теперь, благодаря русским штыкам, составляющая часть бухарских владений. До последнего времени Шахрисябзь был очень мало известен; самые разноречивые рассказы можно было слышать об этой родине Тамерлана, древнем Кеше. Самое название Шахрисябзь (зеленый город) заманчиво говорило воображению, которому представлялась роскошная зеленая вечно цветущая долина. Понятно, с какою радостью я ухватился за случай побывать в «Зеленом городе», а проездом оттуда - посетить и «Благородную Бухару». Спутниками моими в предстоявшей поездке были Г. Е. Кривцов, не пропустивший случая взять с собою свои фотографические аппараты, и М. Ю. Бекчурин.
Я рассчитывал вначале посетить Шахрисябзскую долину уже на возвратном пути, при возвращении из Бухары; но обстоятельства сложились так, что нам пришлось ехать прямо в Шахрисябзь, отложив посещение Благородной Бухары на более или менее неопределенный промежуток времени. В Самарканде мы узнали, что эмир намерен вскоре осчастливить своим посещением беков Китаба и Шаара, что, как известно, он аккуратно исполняет два раза в год, весною и осенью. Нынешний раз эмир выехал в Шахрисябзь совершенно неожиданно для своих приближенных; в одно прекрасное утро он объявил им, что уезжает из Бухары, и через несколько часов после того был уже в дороге. В Карши, Шааре и Китабе поднялась вследствие того небывалая, усиленная деятельность: во дворце беков делались разные приготовления к приему главы правоверных. Китабский бек, например, выстроил огромные конюшни для лошадей эмира и его свиты. В несколько дней работа была окончена и бек мог спокойно ожидать своего владыку, зная, что эмир не может не приметить таких солидных приготовлений, сделанных к его приезду.
Обыкновенно эмир двигается в дороге очень тихо; например, расстояние от Шаара до Китаба (8 верст) он не всегда проезжает в один день, но иногда ночует на границе Китабского бекства, на берегу Акдарьи. Нынешний же раз эмир ехал, сравнительно, очень быстро: 14-го сентября он выехал из Бухары и 18-го был в Карши. Там он пробыл четыре дня, и к 30 сентября его уже ожидали в Шааре.
В это-то горячее время приготовлений к приему эмира задумали мы ехать в Шахрисябзь, навстречу хазрету (владыке) Бухары.
Из Самарканда в Китаб, ближайший город Шахрисябза, ведут две дороги: одна через Джамское ущелье, хорошая арбяная дорога; по этой дороге прошли в 1870 году наши войска, взявшие штурмом Китаб. Другая, вьючная дорога, ведет на кишлак Кара-Тюбе и через перевал Тахта-Карача приводит прямо к стенам Китаба. Мы предпочли последнюю дорогу как наименее известную и самую короткую: от Самарканда этим путем, как мы уже сказали выше, считается 8 ташей (64 версты), тогда как через Джам до Китаба не менее 16 ташей.
Самарканд с трех сторон, юго-восточной, южной в северо-западной, окружен сплошною массою садов, полей и хуторов, составляющих подгородные самаркандские тумени. Дорога на Кара-Тюбе идет по Шаудорскому туменю. Длинной широкой лентой извивалась эта превосходная дорога, окаймленная почти повсюду рядом старинных высоких тутов. У Анхор-арыка полоса культивированной земли прекращается, и с первым подъемом на крутой берег Анхора начинается чуль (степь), голая и безжизненная, только местами покрытая клочками какой-то зеленовато-серой травы и кустиками верблюжьей колючки. Торная арбяная дорога врезалась в сухую почву глубокими колеями. До Кара-Тюбе ходят арбы, хотя очень редко, да, правду сказать, нечего и возить из Самарканда в этот небольшой горный кишлак. На всем пространстве от выезда из Шаудорского туменя до Кара-Тюбе нам не встретилось ни одной арбы. Но зато мы много встречали ишаков, навьюченных колючкой, так что из-под высокой груды вьюка едва виднелась ушастая головка и проворно семенящие тоненькие ножки. Вьючные лошади тяжело переступали под грузными мешками. Встречались нередко и пешеходы, бедно и грязно одетые, с каким-то сумрачным, понурым видом, каким отличаются почти все жители здешних горных кишлаков.
Голая степь окаймлялась величественным видом гор. Впереди нас яснее всего выделялась горная масса Джилан-сай, с ущельем того же имени, по которому проходит горная тропинка в Карши. За Джилан-саем и левее его тонули в синеватом тумане другие, более отдаленные хребты, уже покрытые на вершинах пятнами и извилистыми полосами снега. Ясно выделялось также знакомое нашим солдатам Ургутское ущелье. Еще левее - рисовалась куполообразная масса Пянджикентских гор; там, за ними, начиналась уже величественная горная страна истоков Заравшана. Позади нас горизонт обрамлялся зеленою стеною садов самаркандских туменей, а справа - степь уходила вдаль бесконечной гладью. В эту сторону сливались с горизонтом и горные громады, и самаркандские сады. Там, на открытой равнине, находилась Бухара, и к югу-востоку от нее - Карши.
Несмотря на позднюю пору года (конец сентября), зной на открытой степи был еще чувствительнее, чем в городских улицах; поздней осенью азиатская природа еще дарит ясными, горячими, вполне летними днями. Только утренняя и вечерняя свежесть, да пожелтевшая местами зелень тута (шелковицы) и ореха напоминали о приближающейся зиме; сентябрь и октябрь - лучшие месяцы в Средней Азии.
Путь наш направлялся к отлогому мысу, которым горы Джилан-сай, теперь уже совершенно ясно встававшие перед нами, сливались со степью. Иногда дорога уходила в овраг, потом снова вилась по отлогим волнообразным скатам, покрытым рытвинами от весенних снеговых потоков.
В двух ташах (8 верстах) от Самарканда дорога пересекает глубокий овраг с крутыми скатами. Отсюда до Кара-Тюбе столько же, сколько и до Самарканда, т. е. два таша (16 верст). Впереди виднелся уже темным пятном горный кишлак Биш-Кал, а вправо, у самого мыса Джилансайского хребта, едва заметно обрисовывались два дерева. Впрочем, их мог видеть с такого расстояния только зоркий глаз нашего проводника; мы же, сколько ни напрягали зрение, ничего не видели впереди, кроме волнообразного темно-серого абриса Джилансайского мыса. По сторонам дороги стали попадаться обработанные поля. Здесь нет ирригации, и посевы довольствуются дождями и весеннею влагою. Только при пособии таких посевов под дождь (богара) и обеспечивается хлебом густое население Заравшанского округа. Если случится неурожай на пшеницу-богару, голод в крае неминуем, потому что земель, орошенных водою Заравшана, слишком мало сравнительно с густотою здешнего населения. Кроме того, искусственное орошение в Заравшанской долине не везде возможно. Так, например, вся высокая степь (чуль) довольствуется посевами под дождь, если нет возможности оросить поля водою из горных ключей (чашма).
Незаметно поднимаясь вверх, к подножью Джилан-сая, дорога обогнула мыс, о котором я упоминал выше. С вершины небольшого увала открылся нам вид на всю подгорную часть степи. Гладкая желтовато-серая равнина пестрела крупными зелеными пятнами; это были сады подгорных кишлаков. Крупным зеленым пятном обрисовывался Джиланлы, самый значительный из здешних кишлаков… А вот и глиняная, кое-как слепленная и уже разваливающаяся загородка для скота, и при ней два деревца. На них-то и указывал нам проводник как на место, удобное для привала.
Впереди, до Кара-Тюбе оставался только один таш, но здесь дорога пролегает по предгорьям и потому гораздо труднее. Кара-Тюбе еще не был виден; он скрывался за каменистыми, крутыми увалами, по которым извивалась наша дорога, местами обращавшаяся в тропинку, покрытую крупным горным щебнем. Как тут могут проходить арбы - трудно понять, если только нет поблизости какой-нибудь другой, более торной дороги к кишлаку.
Кара-Тюбе, до самаркандского похода 1868 года, был довольно значительным военным бухарским пунктом. Здесь управлял отдельный бек, почему в Кара-Тюбе и была построена, на вершине небольшого холма, цитадель. Теперь от цитадели осталось только одни следы; генерал Абрамов разрушил эту глиняную коробку, после жаркого дела с шахрисябзцами при Кара-Тюбе, в 1868 году. Бек, конечно, благоразумно бежал, и теперь Кара-Тюбе, вместе с окрестными кишлаками, управляет вулус, т. е. волостной управитель, весьма почтенный узбек, гостеприимством которого мы и воспользовались в этот первый день нашего путешествия.
Кишлак Кара-Тюбе приютился в лощине между высокими горами, которые в конце сентября уже местами покрыты были снегом. Впереди синели Китабские горы, через которые нам приходилось переваливать. Дорога от Кара-Тюбе идет ущельем Катта-сай, по которому пробегает бурливая горная речонка того же имени. Как и во всех ущельях, дорога беспрестанно переходит с одного берега речки на другой. Мягкая, достаточно широкая тропа, которая вела вверх по карнизу, не затрудняла нисколько лошадей. Подъем был малозаметен, и только встречавшиеся на пути растения, несвойственные равнинам, показывали, что мы значительно поднялись уже от уровня степи. Горный воздух становился все чище и свежее; слышался крепкий, живительный аромат незнакомых нам горных растений, еще находившихся в полном цвету, несмотря на позднее время года. По дороге часто попадались вьючные лошади и ишаки из Кайнара и попутных горных аулов. Там, где скалы, отходя от дороги, образовывали небольшую каменистую площадку, заросшую скудною травою, ютились кибитки киргиз. Чем выше мы поднимались по ущелью, тем реже встречались эти киргизские зимовки, и тем реже попадались навстречу пешеходы, бодро и смело шагавшие по каменистой, покрытой осыпавшимся щебнем тропинке. Раза два встретились нам ребятишки; они везли на ишаках собранное по щелям гор топливо, сухие, пожелтевшие стволы вонючки [Scorodosma foetidum.], которая в большом количестве растет вблизи перевала и встречается до высоты 5000 футов.
Все круче и круче становилась горная тропа, по которой поднимались вверх наши измученные лошади. Ручей Ката-сай бежал уже далеко внизу, почти без шума, едва заметной струйкой. Боковые скаты ущелья как будто понизились, сделались еще голее и каменистее: по всему видно было, что мы приближались к перевалу.
Перевал Тахта-Карача состоит из небольшой площадки, шагов тридцать в окружности, заваленной огромными гранитными глыбами; на голом камне нигде не видно ни травинки, ни кустика. Но несколько шагов ниже опять виднеются рассеянные по склонам ярко-зеленые кустики арчи, которою любовались мы, приближаясь к перевалу. Какие-то густые приземистые колючие кустарники лепились в трещинах, между каменьями. Один из таких кустиков, в нескольких шагах от перевала, был весь обвязан белыми, синими и красными тряпочками: это старинный киргизский обычай - приношение благочестивых проезжих за благополучный переезд до вершины трудного подъема.
От кишлака Кара-Тюбе до вершины перевала мы ехали ровной ходою три часа, так что расстояние это можно определить приблизительно в 18-20 верст. Южный склон хребта гораздо круче. Здесь от вершины перевала до кишлака Кайнар, лежащего у южного склона хребта, считается 7500 шагов [Ханыков говорит, что в бухарском таше считается 1200 шагов, так что 1 таш - 8 верст 455 саж.]. Горная тропинка ведет по карнизу над глубокой кручею; тропинка эта чрезвычайно извилиста и завалена крупными каменьями, осыпавшимися с отвесных склонов. Лошади наши беспрерывно скользили, так что мы сочли за лучшее вести их в поводу, пока не окончится самая крутая каменистая тропа, ведущая от вершины перевала. Завидно было смотреть, как легко и ловко сбегали по этой же самой тропинке легкие горные лошадки, на которых выехали к нам навстречу люди, посланные кайнарским амлякдаром, чтобы приветствовать нас от его имени и проводить до кишлака. Местами тропинка расширялась; вместо крупных и скользких гранитных камней появлялась дресва, по которой легко и свободно ступали наши лошади. Но еще несколько шагов вперед - и опять тропинка суживалась, снова шла уступами над кручею, на дне которой шумел и перекатывался по каменьям ручей Кайнар-булак.
Наконец окончились гранитные глыбы, составлявшие вершину перевала, и дорога пошла по глинисто-сланцевым склонам ущелья. Все шире и отложе становилась тропа. Вот на мягких пологих склонах расширившегося ущелья показались уже поля-богари, принадлежащие Кайнару. Еще несколько пологих перевалов, и завиднелись сады Кайнара, приютившегося у самого входа в крутое Тахта-Карачинское ущелье.
Верстах в двух за Кайнаром, с вершины небольшого пологого перевала открывается превосходный вид на всю долину Шахрисябза. Ясно виднеются здесь громадные сады Китаба и Шаара, городов, обнесенных одною общею стеною (чим).
Полоса обработанной земли начинается почти вплоть от самых гор. Но первый взгляд на долину Шахрисябза мало говорит в пользу ее прославленного богатства. Это - далеко не то, что культурная часть Хивинского оазиса, где взгляд поражен одинаково и превосходною обработкою полей, расстилающихся по обе стороны дороги, и густою могучею зеленью столетних карагачей, под которыми приютились отдельные хуторки узбеков, жителей ханства. В Шахрисябзе (по крайней мере с северо-восточной стороны Китаба) дороги не оттенены аллеями деревьев, и это придает безжизненность пейзажу. Возделанные окрестности более напоминают русские оголенные поля, чернеющиеся на далекое пространство комьями свежевспаханной земли. Только там горизонт всего чаще обрамляется синею полосою леса, а здесь он с трех сторон замыкается громадными хребтами гор. С четвертой, западной стороны горизонт, не стесненный горами, далеко отодвинулся вдаль, куда на запад убегает и серебристая лента Кашкадарьи.
Дорога вела нас к кишлаку, носящему загадочное название Урус-Кишлак. Жители Шахрисябза уверяют, что когда-то, очень давно, русские приходили в Шахрисябзь, и что с того времени кишлак получил это название. Другой Урус-Кишлак есть близ Катта-Кургана, около Пеншамби. Вероятнее всего, что кишлак получил название свое от одного из отделений узбекского рода канджагалы, - урус [Всех отделений этого узбекского рода 14.].
Бедны, грязны и непривлекательны улицы Урус-Кишлака, затопленные вонючей грязью, даже в сентябре, еще в сухое время года. Каково же здесь осенью и зимою! Глубокие арыки, прикрытые еле живыми мостиками, беспрестанно пересекают дорогу. Воды здесь в изобилии; она даже затопляет без пользы улицы Урус-Кишлака и Китаба.
Урус-Кишлак отделяется от Китаба небольшою невозделанною равниною, по которой течет Кашкадарья. Весною и в начале лета вся эта равнина бывает затоплена водою; но в то время, когда мы проезжали, следом этих разливов остались только пространства, покрытые округленною галькою, занесенною сюда течением из ближних гор.
Кашкадарья у стен Китаба имеет вполне характер горной реки, с быстрым течением по руслу, усеянному каменьями. Река во всякое время года переходима вброд, и разбивается на несколько неглубоких притоков. Тотчас же за Кашкадарьею начинается чим, т. е. стена, окружающая оба города Шаар и Китаб. Мы подъезжали с той именно стороны городской стены, на которую была направлена атака наших войск в августе 1870 года. Проломы в стене остаются и по настоящее время незаделанными, благодаря азиатской лени и неподвижности. Нам указали на тот пролом (с правой стороны ворот, ведущих в чим), в который ворвалась штурмующая колонна.
Широкая большая дорога, местами также затопленная водою, ведет от ворот чима к кургану, т. е. собственно - городу. Напрасно старались мы увидеть где-либо в садах по сторонам обильную зелень столетних деревьев. Мы заметили только несколько действительно старых чинаров и карагачей, навесивших над дорогой свои ветви.
Вот и Раватакские ворота, в которые вошли наши войска, занявшие курган Китаба. Описывать собственно город - не стоит; от Сырдарьи до Гиндукуша и от Средиземного моря до Китайской стены все азиатские города имеют один и тот же неизменный, веками выработавшийся тип. Мы заметили только множество мелких базарчиков, которые встречались нам на каждом шагу. Чрезвычайно узкая, извилистая улица вела к урде, - местопребыванию бека и всей китабской администрации. Урда, как и во всех азиатских городах, построена на небольшом возвышении. Площадь перед воротами урды (регистан) в базарные дни бывает вся сплошь покрыта народом. Торговцы с фруктами и всякой всячиной располагаются здесь прямо на земле. К этой же дворцовой площадке примыкает и большой городской базар, тесный, вонючий и грязный, как и все базары Азии.
Едва только выехали мы из базарной улицы и показались на площади, грянула самая оглушительная музыка и отчетливо послышалась русская команда: «На плечо! - Слушай-на-краул!» У ворот урды стояли выстроенные шеренгой сарбазы в красных кафтанах и меховых остроконечных шапках. Большой турецкий барабан стучал усердно, ревели длинные трубы (корнай), заливалась зурна (сурнай), и тут же наигрывал несложный мотив наш горн. Сарбазы, держа ружья «на караул», в то же время отвешивали поклоны. Вся остальная часть площади, не занятая сарбазами, была покрыта толпами народа, собравшегося отовсюду поглазеть на русских.
Мы въехали в ворота цитадели, слезли с коней и у самых ворот дворца встретились с самим беком, толстым и румяным Абдул-Джалиль-бием, нашим знакомым по Хивинскому походу. Абдул-Джалиль выезжал тогда, по поручению эмира, на колодцы Балта-салдыр, для встречи шедшего к Хиве Туркестанского отряда, а при возвращении отряда обратно, в Ташкент, выехал встретить генерал-губернатора на колодцы Масчи. В то время Абдул-Джалиль был беком в Нурата; китабскнм беком он назначен только летом нынешнего года.
После обычного обмена любезностей и приветствий, бек пригласил нас в комнаты своего дворца, где был подан неизбежный достархан. Разговор, как и следует, согласно азиатскому этикету, состоял преимущественно из ряда взаимных любезностей и комплиментов.
Невольно бросалась в глаза перемена в обстановке приема бухарцами русских гостей: достархан был подан не на разостланной по полу цветной скатерти, как это принято во всей Азии, а на столе, поставленном на средине комнаты и накрытом, вместо цветной скатерти, куском белого каленкора. Кругом стола расставлены были складные железные походные табуреты. Чай подавался в стаканах со стеклянными блюдечками; против каждого из нас поставлен был прибор: фарфоровые тарелки, вилки и ножи. Бек недаром в разговоре с нами похвастался, что эмир считает его знатоком русских обычаев и всегда поручает ему принимать русских гостей. «Я всегда был ближайшим соседом русских, и в Нурата, и здесь, в Китабе», - говорил бек.
Ввели в комнату и представили нам также двух сыновей Абдул-Джалиль-бия, хорошеньких востроглазых мальчуганов. Отец с видимой любовью указал нам на старшего сына, мальчика лет девяти, в большой белой чалме, чинно усевшегося в ряду других лиц свиты бека, у стены, и все время не сводившего с нас своих глаз.
Дворец китабского бека очень чистое и опрятное здание; это - бывший дворец Джура-бия. Две парадные приемные комнаты выводят на уютный внутренний дворик с хоузом (водоемом) посредине. Хоуз обставлен горшками с рейханом - душистым растением с мелкими темно-красными листьями. Особенно хороша главная комната, выходящая на айван - террасу с южной стороны двора. Светлая и просторная комната, с расписным в азиатском вкусе потолком, особенно нравится эмиру, когда он живет в Китабе. Но чаще всего эмир сидит в небольшой комнатке, выходящей окнами с одной стороны на внешний двор, а с другой стороны - на внутренний двор, где возвышается дворцовая мечеть. Окна этой комнаты снабжены рамами со стеклами, а не залеплены бумагой, как принято в бухарской архитектуре. Пол покрыт зеленым сукном, посередине вышитом разноцветным шелком. Эмир обыкновенно садится в этой комнате у окна, выходящего на внешний двор, и принимает селам от лиц, являющихся на поклон к владыке Бухары. На противоположную сторону двора выходит дверями (а не окнами) другая, также очень большая комната, увешанная по стене рядом ружей; здесь есть и азиатские мултуки, и европейские ружья разных систем. Здесь бек принимает менее почетных лиц.
Бек в тот же день послал эмиру уведомление о нашем приезде в Китаб. В ожидании ответа, мы пробыли в Китабе четыре дня. По расчету, эмир должен был приехать в Шаар к первому дню уразы (поста); стало быть, не было никакого расчета нам ехать в Карши для того, чтобы снова возвращаться вместе с эмиром в Шаар. Бек, с своей стороны, также усиленно просил нас не торопиться, погостить у него и дождаться в Китабе ответа от эмира. Нам отвели помещение в том же доме, где весною останавливались гг. Стремоухов и Вилькенс, сопровождавшие бухарского посланца Абдул-Кадыр-бия от Ташкента до Бухары.
Дни наши проходили довольно однообразно; бесконечные достарханы и визиты разных сановников Китаба могли внести в нашу жизнь очень мало разнообразия. Чтобы чем-нибудь занять нас, бек предложил устроить базем (праздник) в нашем помещении. Мы охотно приняли предложение, любопытствуя видеть здешнюю пляску батчей. Вопреки нашему ожиданию, мы, однако, не нашли и здесь ничего ни нового, ни занимательного. Те же томные взгляды и улыбки пляшущего батчи, вызывающие шумный восторг присутствующих, та же бестолковая музыка и пение во всю силу легких, так что уже через полчаса певцы (они же и музыканты) пели охрипшими голосами. Томные взгляды и улыбки батчи нам, однако же, вскоре опротивели до крайности; мы ушли спать, предоставив набравшийся отовсюду соседям восторгаться пляскою, которая, впрочем, прекратилась вскоре после вашего ухода.
Погода стояла превосходная, ясная и теплая; только по вечерам становилось сыро и холодно, и тогда поднявшийся ветерок доносил до нас острый болотный запах: у самой стены нашего дома стояла на улице никогда не просыхающая лужа жидкой вонючей грязи. Такими лужами изобилуют улицы Китаба, благодаря его холмистому положению. Недаром жители жалуются, что лихорадки в Китабе гораздо упорнее, чем в других местах Шахрисябза, и нередко имеют смертельный исход. Эти грязные, глубокие лужи должны быть обильным источником лихорадочных миазмов. Мы намекнули беку, что не худо было бы как-нибудь уничтожить эту лужу, и в тот же день по узкой улице, откуда-то с возвышенного места, пущен был арык, в несколько часов буквально вымывший улицу. Конечно, та же грязь, смытая водою, скопилась где-нибудь ниже, около базара, расположенного как раз в самой низменной части города, усилив еще более базарное зловоние; но, по крайней мере, мы избавились от одной из китабских прелестей.
Каждое утро и вечер мы слышали музыку, которая играла в цитадели по крайней мере с полчаса. Это был сигнал сарбазам: поить лошадей; музыка продолжает играть и во все время водопоя, ради томаши. На закате солнца и утром, на самом рассвете, опять раздавалось что-то вроде нашей «зари», исполняемое на рожке. По этому сигналу запираются и отпираются ворота цитадели. После сигнала не только что нельзя проникнуть безнаказанно в цитадель, но запрещено даже ходить поблизости цитадели.
Время проходило, а о приезде эмира все еще не было никаких положительных сведений. Каждый приходивший к нам сообщал какой-нибудь новый слух. Одни уверяли, что эмир должен приехать не завтра так послезавтра, что он едет в тарантасе и сегодня ночует в Чиракчи. Приходил другой и сообщал, что эмир едет очень тихо, по нескольку верст в сутки, что он едет в Шахрисябзь для своего удовольствия, делает томашу, а потому нескоро еще будет в Китабе. Немного беспокоило нас и то обстоятельство, что от эмира не получаюсь долго ответа на донесение бека о нашем приезде в Китаб. Румяное жирное лицо бека плутовски улыбалось, когда он уговаривал нас не торопиться, погостить у него и дождаться ответа, который должен непременно придти завтра в полдень. Мы подозревали, что эмиру послано другое донесение, так как накануне бек с удивлением узнал, что один из его гостей, г. Кривцов, занимается фотографией и привез с собою фотографические приборы. Оказалось, что и бек, и сам эмир давно уже слышали о хитром искусстве снимать портреты в несколько секунд и очень желали залучить к себе фотографа. Бек упрашивал показать ему, как все это делается, но г. Кривцов решительно отказался начинать фотографические работы до приезда эмира и без его разрешения.
Наконец 30 сентября, на третий день нашего приезда в Китаб, М. Ю. Бекчурин отправился поутру к беку поздравить его с наступлением уразы и вместе с тем объявить, что мы выезжаем в Шаар и решились там дожидаться приезда эмира. Кстати, накануне прибыл в Китаб и посланный от шаарского бека, чтобы от имени его пригласить нас в Шаар. В то самое время, когда г. Бекчурин беседовал с беком, прибыл наконец и давно ожидаемый ответ от эмира. Хазрет Бухары уведомлял, что он рад нашему приезду и поручает беку принять нас и угостить. Так как, по самым верным сведениям, эмир должен был прибыть в Шаар в пятницу, 4-го октября, то мы и решились на следующий день отправиться навстречу эмиру, в Шаар.
Если дорога от Китабских гор [Так жители называют хребет, отделяющий Заравшанский край от Шахрисябза.] до города Китаба не поражает возделанностью полей и богатством растительности, то совершенно иное впечатление производит дорога между Китабом и Шааром. Это именно роскошная плодоносная долина, перл Средней Азии. Здесь беспрерывно встречаются столетние деревья, особливо громадные туты, с ветвями, широко раскинувшимися шатром во все стороны. Самый жаркий луч летнего полуденного солнца не пробьет эту непроницаемую массу зелени. Горные обильные ручьи и арыки, выведенные из Кашкадарьи, разносят жизнь и плодородие по всей долине Шахрисябза, которая возделана вся сплошь, от северного пограничного хребта, отделяющего Шахрисябзь от не менее плодородной долины Мианкала, до южного хребта, отделяющего Шахрисябзь от гиссарских владений. Этот хребет, с его неясными синеватыми контурами, виднеется вправо от дороги. Через него, от Яккобака проходит горная ближайшая дорога из Шаара в Гиссар. Другая, кружная дорога идет через Гузар. Этой дорогой ходят из Гиссара в Бухару и обратно множество караванов; между прочим из гиссарских владений пригоняется в Бухару очень много баранов, и сам Гузар известен своим бараньим базаром.
Полоса садов и обработанных полей, тянущаяся между Китабом и Шааром, не прерывается ни на сажень. Незаметно въехали мы во владения шаарского бека и узнали это только потому, что навстречу к нам выехал курбаши Шаара, высланный беком, чтобы осведомиться о нашем здоровье и проводить до цитадели. Ранее того, еще в китабских владениях встретил нас один из родственников (зять) бека, а верстах в трех от цитадели, при въезде в курган, или собственно город Шаар, навстречу к нам выехал третий посланный, есаул-баш [До самого Шаара провожало нас двое посланных от китабского бека. Они должны были убедиться, благополучно ли мы доехали до Шаара.], в синем халате, тип истого узбека. Прямой, грубоватый тон его вопросов и ответов составлял резкую противоположность с сладко-притворной любезностью речей таджиков и иранцев.
Курган Шаара разве только тем отличается от кургана Китаба и других азиатских городов, что главная улица его шире, чище содержится и не так избита рытвинами и колеями. Впрочем, эта широкая проезжая дорога начинается еще в Китабе, от ворот урды; но только в Китабе она местами суживается стенами садов, местами затоплена глубокой грязью, местами покрыта разливами, уже зазеленевшими водорослями. Ничего подобного нет в Шааре, благодаря ровному местоположению, на котором приютился город, тогда как Китаб раскинулся на холмах, и жители его ленятся или не умеют распорядиться как следует с текучею водою.
Мы проехали мимо чарбага, небольшого садика, в котором располагаются лагерем сарбазы эмира, во время его приезда в Шаар. Впереди видно было какое-то полуразрушившееся здание из цветных изразцов. Это оказался Ак-сарай, бывший дворец Тимура. Дорога повернула вправо, мимо стен урды, или цитадели. Мы въехали в ворота урды, обогнули Ак-сарай, отделявшийся теперь от нас только одною небольшою глиняною стеною. На широкой площади, против самой стены цитадели, начинался уже базар, полный народа. Влево, у ворот цитадели, виднелись войска. Опять грянула музыка, такая же точно, как в Китабе. Другие войска, со своими сотенными значками, были расположены на внутреннем дворе цитадели. Сам шаарский бек, Абду-Карим диван-беги, встретил нас у дверей своего временного жилья, так как собственно дворец свой, находящийся в Ак-сарае, он очистил и приготовил для приема эмира.
Бек шаарский, Абду-Карим диван-беги [Теперь уже умерший.], дряхлый 65-летний старик, страдающий кашлем и одышкою; он пригласил нас в небольшую комнатку, с глиняными, небелеными стенами и двумя простенькими дверями, выходящими на узенький дворик, засаженный незатейливыми цветами. Усадив нас на мех, разостланный на полу, сам диван-беги уселся на коленях, у дверей. Подали достархан. Бек едва мог поддерживать разговор: кашель, старчески удушающий кашель, мучил его. Жаль было добродушного старика, которому видимо тяжело было принимать гостей. Мы поблагодарили за угощение и поднялись, чтобы ехать домой. Так как мы много расспрашивали и видимо интересовались Ак-сараем, то диван-беги предложил нам осмотреть теперь же эту древность. Он извинился, что по старости и болезни не может провожать нас, и дал нам в провожатые курбаши. Целая толпа народа, теснившегося во дворе бековского жилья, последовала за нами.
Роскошный дворец Тимура, Ак-сарай представляет теперь одни развалины, как и все бухарские здания этой эпохи. Но эта руина поражает еще и теперь своею оригинальною красотою. С южной стороны ясно видны следы купола, венчавшего все здание; этот купол теперь обрушился, так что остались только две высокие стены, украшенные изразцовою мозаикою и надписями. Одна из них гласит: «Царь есть тень Божия на земле», - изречение, которое повторяется и в известной надписи на скале в Джилан-Утинском ущелье, близ Джизака. Между двумя уцелевшими стенами Ак-сарая приделана позднейшая простая кирпичная постройка, образующая ворота, которые ведут во внешний двор. Прямо против этих входных ворот находится невысокое здание, без всяких архитектурных украшений, составляющее резкий контраст с величественными древними развалинами. Это и есть собственно дворец эмира или, вернее сказать, дворец шаарского бека, служащий временным жилищем эмиру во время пребывания его в Шааре.
Как развалины Ак-сарая, так и позднейшие дворцовые пристройки обнесены стеною и составляют арк - цитадель Шаара. Арк примыкает к общей городской стене Шаара с северной ее стороны.
Помещение для нас, на все время пребывания нашего в Шааре, было отведено в доме одного из амлякдаров, весьма зажиточного иранца. Он и его брат, курбаши Шаара, очень часто приходили к нам по вечерам отводить душу разговором, и между пустой болтовней сообщили также и много интересного.
ОКОНЧАНИЕ
Того же автора:
• Краткий исторический очерк движения России на азиатский Восток.