Дневник священника Туркестанской епархии. 19. Поездка на родину: Грязовецкий уезд - Санкт-Петербург
В. Иларионов. Дневник священника Туркестанской епархии // Прибавления к Вологодским епархиальным ведомостям. 1905, № 19-23; 1906, № 1-14, 16, 19, 23; 1907, № 2, 6, 9/10, 13, 19, 22; 1908, № 1, 8/9, 12; 1909, № 6; 1912, № 22; 1913, № 3, 15, 16, 20, 21, 23, 24; 1914, № 4, 18; 1915, № 2, 3, 12, 15, 16.
Начиная с 14-й части, «Дневник священника» дополняется отрывками из других произведений В. Иларионова:
В. Иларионов. Из дневника священника // Туркестанские епархиальные ведомости. 1906, № 2-4, 8; 1907, № 4, 6, 20, 24; 1908, № 7, 20, 22; 1909, № 3, 5; 1910, № 19, 24.
В. Иларионов. Воспоминания из поездки на родину // Туркестанские епархиальные ведомости. 1912, № 23; 1913, № 21, 22, 24; 1914, № 2, 3, 5, 7, 13.
Начало: 1. В Азию!
Предыдущая часть: 18. Поездка на родину: Андижан - Москва - Вологда
После двух суток отдыха в Вологде отправился на родину, до которой рукой подать, всего полтора часа езды по Ярославской жел. дороге и пять верст на лошади. Лошадь едва нашли, возница попался хороший, здоровая лошадь, тарантасик простой, скоро доехали, но и натрясло порядочно по проселочной выбитой дороге. Во время пути шел между нами неумолкаемый разговор, обо всем рассказал он, что касается моей родины. Он оказался женатым у знакомого мне хорошо мужика на родине, поэтому ему хорошо была известна жизнь моего родного села и его окрестностей. Конечно, спросил, кто я, откуда и к кому еду. Сперва поскрытничал, сказался священником местной епархии, едущим в село к знакомому собрату. Вижу, мужик относится недоверчиво, все допытывается чего-то. Пришлось сознаться. Оказалось, что сразу подметил во мне большое сходство с моим отцом и заподозрил во мне близкого ему родственника. Отец жил на родине тридцать лет, и все окрестные мужики, конечно, помнят его очень хорошо. Приехали на закате солнца, остановился у псаломщика, женатого тут же в селе у бывшего псаломщика, который все время служил с моим отцом. Они меня не ожидали, так как я никому не писал о приезде. Разговорам конца не было. Я интересовался жизнью родного села и прихода, прошедшей и настоящей, ибо я не был на родине 23 года, - а их еще более интересовали рассказы мои о туркестанской жизни.
Оказалось, что дом, где я родился и вырос, сгорел от поджога. А я мечтал все дорогою увидеть родной дом. Был сад около дома, и тот сгорел, которое обломали, ничего не осталось. Вместо нашего дома священник построил новый. Кстати сказать, в трех южных уездах Вологодской епархии для духовенства нет ни казенных, ни общественных домов. И дома, и прочие хозяйственные службы духовенство имеет свои. Собственные дома привязывают, как сказать, духовенство к одному месту, удерживают от перемещений. Но эти же дома для молодого, вновь посту[па]ющего духовенства, не имеющего часто ни гроша в кармане, большая тягость, часто непосильное бремя, приняв которое, иной не может сбросить его во всю жизнь. С приобретением построек, человек заползает в долги, пока уплачивает их, подрастут дети, на них лишнее нужно. И бьется, бедствует всю жизнь.
В день приезда на родину долго не спалось, проговорили долго, да и взволновался, долго не мог успокоиться, хозяева уснули. Вышел гулять, уж около полночи было, светло совсем, как в самую ясную лунную ночь. На севере в это время (конец июня) ночи светлые, заря всю ночь не угасает. Прошел дорогою к лесу, другою - полем. Скучно одному ночью. Вернулся.
Наутро воскресный день, с первым ударом колокола проснулся. Слышу родные звуки, знакомый звон. Сколько воспоминаний, детских и юношеских, связано с ним, большею частию приятных. Оно так и должно быть. Звон же бывает больше в праздники. А праздники дают детям много удовольствий, приятного. Спешу в церковь. Вижу новое: на ограде вместо прежних деревянных решеток железные, внутри, подле самой ограды, два ряда берез. Раньше не было, это уже все после моего отца устроено. Прохожу мимо родных могил, пошел приветствовать дорогих родственников: мать, дедушку, бабушку, двух братишек. Не мог удержаться от слез. Дедушка умер, когда меня еще не было на свете, бабушку очень хорошо помню, братишек тоже. Но не по ним слезы, а по матери, которая умерла в цвете лет, оставив нас сиротами; сколько горя, лишений перенесли мы. оставшись малолетними, в особенности сестры мои.
Спешу в храм родной возблагодарить Бога за благополучное путешествие и за все. Здесь то же, что было раньше: старинные, чугунные полы, с пометкою на них 1717 г., точно в Успенском соборе старина. За богослужением воспоминания ползут одно за другим, не удержишь, начиная с раннего детства, живые, яркие. Вспоминаю, как я читал в этой церкви, начиная с семилетнего возраста, шестопсалмие, часы и прочее. Припомнился случай на Рождество: читал повечерие, угорел, едва дошел до дома.
Псаломщик поет один, помощников из крестьян никого нет, народу в церкви мало по случаю летнего времени.
Между утреней и обедней брожу по кладбищу, которое при церкви, все знакомые могилы, вырос здесь, всех прихожан знал. Вышел на берег речки, на которой и стоят церковь и село. Берег возвышенный, местность с трех сторон открытая, далеко видно. Вот виднеются три соседние церкви, в том числе соборная уездного города. Виды красивые. Надо сказать, что до 19-го столетия село было пустыней, которая основана в конце XV века двумя подвижниками Авксентием и Онуфрием, причисленными к лику святых. Затем они отсюда ушли и основали в соседнем уезде монастырь, где и покоятся их мощи под спудом.
За обедней народу было больше. Всматриваюсь. Стариков узнаю сразу, среднего возраста людей - нет, потому что они удержались в памяти подростками, а теперь сорокалетнего возраста. После обедни и панихиды на могиле родных, был с визитом у священника. Опять пришлось вести те же разговоры, что и вчера, опять рассказы о Туркестане, бесконечные расспросы со стороны хозяина, и это уже в который раз. Хозяин рассказал мне о своем хозяйстве. Что еще и доходно у него - это молочное хозяйство, но оно поставлено в небольших размерах. Трехпольное хозяйство, травосеяния нет, такое же, какое ведется и местными крестьянами и какое велось назад тому 40 лет. Земли у них на причт 100 дес. Я ему заметил, что «при таком количестве земли можно получать столько дохода, что не потребуется вам ни жалованья (400 р. на причт), ни платы за требы».
В отношении безопасности жизнь мало изменилась на моей родине. И прежде на моей родине, вблизи городов губернского (35 вер.) и уездного (7 вер.) народ был беспокойный, были среди молодежи и драки, и убийства. И теперь то же. Прежде пускали в дело ножи и кистени, а теперь заменяют их револьверами. Народ стал беднее, население увеличилось, а количество земли осталось то же самое. И взять ее негде. Беднее народ, но грамотнее, в приходе теперь три училища. Жалуется священник, что много хлопот с хозяйством, с нынешним народом, ленивым, своевольным. Псаломщику жить трудновато, имеет семь человек детей, из коих трое учатся. Сами работают землю. Могли бы этого избежать, если б получше, по-новому поставили хозяйство. Ему, кажется, можно бы научиться в этот деле кой-чему: три года был в военной службе, служил в Финляндии и Прибалтийском крае.
Остальную часть дня пробродил я по полям и лесам, благо погода была хорошая, ясная, тихая. Поля не понравились: хлеб тощий, травянистый, много есть незасеянной земли, с нее ни хлеба, ни сена. Сравниваю количество скота, какое имели мой отец с псаломщиком, с тем, что имеет теперешний причт, оказывается вдвое менее, удобрения поэтому мало. Северные луга действительно красивы, пестреют цветами, но что получается с них и с какими трудами, подумаешь, при северной, переменчивой, часто дождливой погоде. Сена снимают, по сравнении с клевером, с десятины в десять раз меньше.
Искал грибов в лесу, но их еще мало; усиленный рост их начинается с июля и продолжается до сентября, иногда и до октября при благоприятной погоде.
Прошел из поля в ближайшую деревню, подсел к небольшой кучке мужиков, пожилые и старики знают меня, молодые не помнят. Началась беседа, вспоминалась прежняя жизнь. Обычно мужики жаловались на настоящую жизнь, с сожалением вспоминали прежнюю. И все не то, говорят, стало теперь, и народ хуже, и жить тяжельше, и теснота земельная. К последнему обстоятельству особенно часто возвращались. И действительно, как тут, например, жить: семья из мужа, жены и 4 детей при 2 десят. земли. Есть случаи еще хуже. Пробовали переселяться, отказывают, что «ваша губерния не считается малоземельной».
Рассказал я им, как живут в других местах, о переселенцах, о повсеместной земельной тесноте. Очень понравился Туркестанский край. Многие согласны были побросать здесь все и уехать куда бы то ни было. Тем им, т. е. вообще живущим в окрестностях уездного города, плохо, что негде и не у кого арендовать землю; казенных и частновладельческих земель вблизи нет.
В родном уездном городе Грязовце нашелся один знакомый, товарищ детства. К нему зашел, проездом с родины в Вологду. В ожидании посидел у него часа два. Вспоминали свое детство, юношество. Жива у него еще мамаша. Когда я был мальчиком, она уже выглядывала старушкой, и теперь ей 98 лет. Удивительно, невероятно ее долголетие: как я начал помнить, она была тщедушной, сухощавой женщиной. Лежит в постели уже два года, ворочают с боку на бок. Знакомых многих не узнает, сбивается в разговорах.
После родины отправился в село, где служил в последнее время и похоронен мой отец. Оно отстоит от Вологды в 120 вер., но сообщение с последней удобное, оно находится в 8 вер. от судоходной реки, впадающей в Кубенское озеро. Сел на пароход вечером, а приехал на место в 8 часов утра, полсуток езды. Пароходик маленький. В общую каюту второго класса, где и я поместился, набилось пассажиров как сельдей в бочку. Собралась все веселая компания, купцы и приказчики, ехавшие на ярмарку до одной со мною пристани. Всю ночь не давали спать, шла у них картежная игра с выпиваньем. До полночи почти все время сидел на палубе, любовался прибрежными видами или, вернее, наслаждался вольным воздухом. Любоваться-то, собственно, нечем, слишком уж однообразны виды: лес и луга, озера, деревень почти нет. Погода резко изменилась к худшему, по два дня уже были дожди, стало холодно. И во время пути на пароходе, под утро, шел дождь, наша каюта начала протекать, все вещи сложили в одну кучу, на средину каюты. На таком небольшом расстоянии, - 160 вер. водою, была еще пересадка. Пересели еще на меньший пароход, - совершающий рейсы по притоку Кубенского озера. Наконец добралися до места высадки. На пристани никаких приспособлений, прямо со сходней и на берег. У самой пристани и ярмарка. Явились с предложениями лошадей трое. Едва дождался. Рад был простой телеге с одной лошадью. Ехали полтора часа, так как половина дороги идет болотом, езда невозможная, половину дороги пешком шел. Дорога болотная, вся выложена толстыми жердями, насыпь, землю с них и под ними вымыло и выдуло. Можно представить, какую тряску испытываешь по такой дороге. За это удовольствие я рядил три рубля, очень дорого. В селе этом я уже второй раз, в первый раз жил в нем с неделю, проездом в Туркестан на место. И тогда оно не понравилось, а теперь еще показалось более непривлекательным. Живут всего трое: священник, псаломщик и учительница церк. приходской школы. Ближайшая деревня в 1 версте. Живут как пустынники. Недаром псаломщик, из 2-го класса семинарии, молодой еще, вовсе опростился, одичал. Священник оказался знакомым, одних со мною лет, одновременно учились в училище и семинарии. За неделю пребывания в селе погода была самая отвратительная, все время шли дожди, сделался холод, по утрам термометр три раза опускался на три градуса ниже нуля, померзли огурцы. Для меня, туркестанца, такая погода особенно тяжела и неприятна была. Местность болотистая и лесистая кругом, а тут еще дожди. И гулять-то не хочется итти. Идешь по полям, по лесу, везде под ногами вода проступает, выжимается. У здешнего причта, как и на моей родине, хозяйство самое примитивное. Ездили за двадцать верст к родственникам, и на пути видел небольшое поле с клевером. Значит, и здесь возможно травосеяние, а его нет даже у духовенства. Между тем природные, естественные сенокосы до того жалки, что просто удивляешься, как это могут косить такую траву, как достает терпенья на это. У причта 130 дес. земли и он получает с нее доходу не более 600 руб.
Мужики, - половина прихода, да и вообще в этом крае половина их занимается отхожими промыслами и заготовкой леса по рекам и сплавом их в г. Вологду. Среди них большая бедность. Большинство хлеб покупают в продолжение половины года. Лет тридцать-сорок тому назад этот уезд был богатый. Во время гостьбы моей в селе было два праздника, за обеднями в церкви народу было порядочно, судя по тому, что приход маленький, а время рабочее. Писали и пишут, говорили и говорят, что у духовенства нужно землю отобрать, что хозяйство мешает исполнению их служебных обязанностей. Мое мнение обратное. Нужно обязать даже духовенство заниматься им, но заниматься хотя и не большим, но интенсивным, показывая пример крестьянам.
Лишь только поисправилась погода, кончились дожди, бежал из гостей в Вологду. На обратном пути ехали со мною в одной каюте два представителя, или, как их здесь называют, лесные приказчики одной английской фирмы, занимающиеся торговлей леса. Лес этот куплен фирмой с землею за бесценок. По их словам, леса в уезде, годные для отправки за границу, уже вырублены, теперь они рубят по самым верховьям речек, в глуши. Спросил я их, нельзя ли с севера отправлять лес в Туркестанский край, где он очень дорог и доставляется с Кавказа. Сказали, что железнодорожный тариф не выдержит, то есть он обойдется дороже кавказского.
По пути насмотрелся на здешнее хулиганство. Ехали 29 июня, в прибрежных двух селах был храмовой праздник. На берегу толпы молодежи, пляска, игра на гармониках. Пароход остановился при одном селе. Молодежь набежала купить чего-то из спиртных напитков. Один из них пошел на берег, не заплатив за купленное. Завязался спор. Ребят погнали с парохода, могла быть большая драка, но капитан оказался находчивым и распорядительным. Сам с поленом в руках быстро согнал ребят с парохода и тотчас приказал итти пароходу. С берега начали бросать на пароход камнями, в первом классе разбили стекло. Тем только и кончилось.
В одно село, где служит один знакомый псаломщик, прокатился по Вятской железной дороге, недалеко, всего две станции - около 40 верст. До первой станции Вятская линия идет параллельно с Ярославской, а потом поворачивает влево. Справа от линии видны села и деревни, а слева лес, который и пойдет уже беспрерывно на север и восток до Архангельска и к Уральским горам. В одном вагоне оказался попутчик мне, кончивший семинарист, едущий в одно со мной село, к священнику. Со станции до села и пошли мы с ним вместе, путь всего полторы версты, но едва нашли дорогу: в полях все небольшой лесок, березник и ельник. Церковь показалась за четверть версты, ее из-за леса не было видно. Путешествие наше, недалекое, было не из приятных. Дело в том, что дней двадцать были дожди ежедневно, дожди продолжительные, земля намокла, поверх ее везде вода, по дороге грязь, то и другое нужно было обходить стороной.
На другой день было воскресенье, был за литургией, народу маленько. Отдал визит священнику, который учился после меня лет чрез двенадцать, незнаком. Но зато оказался родственником.
Причт весь день провел за исправлением разных треб, и я не знал бы, что делать и как скоротать день, но, к счастию моему, нашелся мне прекрасный компаньон и собеседник - местный учитель, зять псаломщика. По окончании духовной семинарии поступил учителем земской школы. На второй год службы с ним случилась большая неприятность. Где-то на Кубани в 1905 или 1906 г. орудовала одна революционная партия, с экспроприяциями, поджогами и проч. В 1910 г. разбирались дела этой партии, в ней, между прочими лицами, участвовал учитель с одинаковыми - именем, отчеством и фамилией - учителя-вологжанина, упоминаемого мною. Его забрали в одно прекрасное время без всяких разговоров, отправили на юг, где он и просидел в тюрьме более полугода. После объяснилось, что он и не мог быть участником сказанной партии, а тихо, мирно занимался учительским делом в вологодских краях. На него так это подействовало, что он решился итти по светской службе, учиться еще в ветеринарном институте.
Ходили мы с ним во второклассную церковную школу, и еще к одному землевладельцу из крестьян. У последнего засиделись за чаем и закуской, и за разговорами. Больше всего мне досталось рассказывать про жизнь туркестанскую. Везде и все интересуются Туркестаном. Учитель как будто бы начал даже сдаваться: а попробовать разве послужить в Туркестане псаломщиком?
У крестьянина, у которого мы гостили, земли много, что-то около 100 дес., и она куплена у бывшего помещика. В окрестностях раньше было много помещичьих сел и земель, а теперь почти все они перешли в руки крестьян или разночинцев.
Переночевав еще ночь у гостеприимного псаломщика, наутро часов в 8 отправился пешком на родину, которая отсюда в семи верстах. Учитель провожал меня за четыре версты до границы моей родины, до первой деревни родного прихода. От езды на лошади я отказался, хотелось прогуляться пешком, полюбоваться родными видами. В этих местах я не бывал уже более 30 лет, а раньше они так были знакомы. Да и дорога такая хорошая стала, за два дня луга и поля просохли, вода убралась. Шли полями и перелесками, по тропинкам. Проходил мимо двух деревень моей родины, но народу в них нет, одни ребятишки, все на полях, убирают сено и косят траву. Одна из деревень бывшая помещичья усадьба. Теперь от нее только и следов осталось, что березовые рощи; конюшни, кладовые, амбары больших размеров - все это перестроено уже на крестьянский лад. Когда-то, в годы моего детства, долгое время здесь жил арендатор один, к которому мы часто ходили в гости, бегали с его детями и родственниками, моими сверстниками, по садам и рощам усадьбы, удили рыбу в прудах. Последние пришли в полный упадок и запущение: заросли травой, затянуло тиной, с трудом узнаешь, что это было дело рук человеческих. Вероятно, и рыба перевелась. В этот раз я остановился на другой квартире, в церковной школе, в другой половине которой живет церковный сторож. У псаломщика большая семья, жить у него - стеснять его и себя. На родину я заезжаю уже в третий и последний раз до отъезда. В те разы и погулять как следует не удалось: то дожди все шли
<ТуркЕВ, 1914, № 3: отсутствуют страницы 47, 48.>
Ездил за 80 верст от Вологды по линии Архангельской железн. дороги. Дорога узкоколейная, трясет, вагоны маленькие, тесные, поезда ходят тихо. Невдалеке от Вологды начинаются болота по ту и другую сторону линии, болота обширные, на них и лесу почти нет, низкорослые елочки на 5-10 саж. одна от другой. Помнится - на полторы станции такие болота тянутся. Немалого труда и денег стоило проложение пути в таких местах. А таких мест по Архангельской губернии, говорят, большая часть. Состав поезда маленький, пассажиров мало. На протяжении 80 верст, которые я проехал, есть, конечно, и населенные места, небольшие оазисы по два-три прихода. Ехали всего З½ часа. На станции конечной, у вокзала встретил меня молодой мужик с предложением отвезти меня до того села, куда я ехал. Срядились за 8 руб. отвезти 20 верст. Цена очень дорогая по здешним местам. Но что делать, не ночевать же здесь, хотя ночлег и предлагали в чайной у самого вокзала. Чрез час ямщик приехал на паре лошадей, в тарантасе. Отправились на закате солнца. Ночь светлая вся, как будто солнце только что село. Ехали весь путь населенным местом, - поля, деревни, села кругом. Но дорога ужасная, везде по ней колеи и выбоины, трясет немилосердно, тем более что тарантас на деревянных осях, с коротким ходом. Половину дороги ехал лежа врастяжку. Ехали 4 часа. Признаться, к такой езде я не привык. Ездил на лошадях я очень много, но не так, не по пять верст в час, как ехал в этот раз. Приехали на место с восходом солнца. Встреча с зятем, сестрой и их семьею, приветствия, лобзания, бесконечные расспросы и разговоры. Прошло незаметно два часа, а потом пришлось отдохнуть после бессонной и беспокойной ночи в дороге. Село большое, расположено на берегу сплавной речки. Одного причта пять человек, да заштатных столько же. Есть при нем почтовое отделение, приемный покой, двухклассное училище. Вообще, центр нескольких волостей, центр административной и умственной жизни. В тот же день познакомился со священниками. Настоятель, он же и благочинный, человек дела и порядка, держит и причт, и приход в руках, продолжает дело свое[го] умершего уже тестя, жившего здесь всю свою очень долгую жизнь, и бывшего также благочинным половину своей службы. Второй священник на пять лет моложе настоятеля. Из слов причта заметно, что они тяготятся порядками настоятеля. По-моему, напрасно, требования последнего вовсе уже не тяжелые, а должные в умеренной степени. Благодаря жизни и деятельности двух настоятелей, теперешнего и его предшественника, в продолжение более полувека, приход благоустроен. Два огромных храма, зимний и летний, в них благолепие и чистота. 8 июля была служба. Праздник небольшой, а народу было много. После литургии пошли с крестным ходом в одну деревню для молебствий по полям, народу за иконами пошло множество. Оказывается, что настоятель обязывает, под угрозою отказа молебствовать, являться к богослужению в храм по одному-двум человекам из каждого дома деревни в тот день, когда совершается крестный ход в данную деревню. Среди участвовавших в крестном ходе было половина молодежи обоего пола. В воскресные дни служат собором оба священника. В случившийся при мне воскресный день служил и я. В это время еще более поразило меня, чем 8 июля, число молящихся в храме. Половина молящихся стояли в ограде, в церкви негде было поместиться, хотя храм на 1500 человек. Но пение мне не понравилось, пело человек пять. Вероятно, в учебное время поют школьники.
После литургии пели молебен в церкви и кропили семена ржи, принесенные крестьянами в узелочках. Посев здесь озимового начинается с 20 июля.
Очень хороший звон, большой колокол в 300 пуд., колокольня высокая. В храмах стенная живопись. Вообще, храмы снаружи и извнутри по благоустройству и красоте не уступят городским. Заходил в двухклассное училище. Здание только выстроено в этот год, двухэтажное, деревянное, красивое снаружи и чистое, просторное, светлое внутри. Учитель служит уже 23 года, это довольно редкое явление.
Вблизи села, немного пониже его по течению сплавной реки Кубины, впадающей в Кубенское озеро, в нее впадает другая река, и Кубина становится довольно многоводной, широкой и глубокой. По берегам главной реки причтовая земля. Очень хорошие травы, высокие и густые. Но земли очень мало, 36 дес. на весь пятичленный причт. В нем бывает четыре ярмарки в год, от которых причт кое-что получает в добавление к своему бюджету. Получает ежегодную плату с лавок, сдают свои дома под квартиры торгующим, квартирантов держат на хлебах. Поэтому и дома у причта поместительные, - у низших членов причта, диакона и псаломщика, общественные, что в этом уезде составляет редкость, и, вероятно, построены благодаря трудам деятельных настоятелей. У епархиального начальства этот приход считается одним из богатых. Причт, видимо, живет безбедно, имеют даже сбережения. Дети у всех обучаются в духовно-учебных заведениях.
С племянниками рыбачили удочкой, но я не любитель этого дела, и больше смотрел со стороны, предаваясь мечтаниям и любуясь местоположением села. Когда поехал я в Туркестан, сестра только что была выдана замуж, а теперь уже у ней кучка детей, половина больших, трое учатся, жить им трудновато, несмотря на то, что только один учится на своем, а двое на казенном содержании.
Порывался было зять перейти в Туркестанский край, но посчитали, порассудили, нашли переход рискованным, детей трудно будет воспитывать, могут остаться без образования. И в других приходах посмотрел, у всех псаломщиков дети обучаются все, благодаря общежитиям. Недаром же в семинарии, духовном училище и епархиальном в первых четырех классах по два отделения, учащихся полно, а епархия Вологодская состоит всего из 800 приходов.
По окончании учения богатые едут учиться в высшие заведения, епархиалки на курсы. А бедные - те остаются дома, и поступают в школы на 10-20-рублевое жалованье, да и то не все попадают, иные ждут мест по два года.
В обратный путь от сестры нанял ямщика за ту же цену, что и в передний, дешевле не везут; ехал на таком же тряском тарантасе, но несколько поскорее. Сзади и с одного бока положены были в тарантас мешки с саманом, а под себя пуда два сена, и все-таки ехал почти всю дорогу лежа, упершись ногами в передок тарантаса, а то бока колет, перетрясывает внутренности, настолько неровна дорога. Об ямщике моем говорили родные, что он любит ругаться, услащать каждое слово непечатными словами, но я ни одного ругательного слова не слышал от него за всю дорогу. Духовенство и интеллигенция не останавливают крестьян от гнилой ругани, многие сами даже подают им пример.
На обратном пути показывали владения и усадьбу министра Рухлова, на берегу р. Вологды и в 1 версте от железн. дороги. Недавно в усадьбе министра разыгралась кровавая драма: рабочий, из местных крестьян, ранил ножом дочь его, гулявшую в саду, причины не мог узнать, пока неизвестна.
Последние четыре дня пред отъездом жил на родине, погода стала хорошая, и так не хотелось уезжать, а уезжать было нужно, нужно было спешить, чтоб успеть посмотреть С.-Петербург и вернуться к окончанию отпуска домой. Пробыл на родине, у родственников и знакомых ровно месяц, жил все в селах, в Вологде, проездом жил всего пять дней. Крестьяне, по моим наблюдениям, остались такими же добродушными, благожелательными, почтительными, но зажили беднее. Стало побольше воровства, нравственность немного понизилось, появились среди крестьян гражданские браки. Появились свои атеисты и нигилисты из молодежи, правда, только среди холостой молодежи. После женитьбы, с появлением семьи, нигилисты и атеисты становятся такими крестьянами, как и прочие, но более развитыми, старающимися устроить свою жизнь лучше.
Ровно чрез месяц по приезде на родину отправился по Вологодско-Петербургской жел. дороге. Проезжаем вблизи женского монастыря в Вологде. В этой окраине города я жил четыре года на квартире, места все знакомые, даже за городом, гулять сюда ходили в свободное время. Невдалеке вправо виднеется старинный Спасо-Прилуцкий монастырь, стоящий на реке Вологде и подле Архангельской линии. Петербургская дорога поворачивает влево, на запад, оставляя Архангельскую вправо. Долго еще виднеются главы и кресты вологодских церквей, которых в Вологде до полсотни, по количеству населения много. Местность по Петербургской линии веселее, красивее, чем по Архангельской: лес - ельник с примесью лиственных пород, кругом села и деревни, много обширных лугов, болот нет. Верст за 80 от Вологды переезжаем реку Шексну, которая входит в водную систему, соединяющую Вологду с С.-Петербургом. Долгое время поезд наш шел берегом Шексны, по которой идут пароходы, а на другом берегу какая-то жел. дорога, идет поезд. Это уже Новгородская губерния. Но народ такой же, что и в Вологод. губернии: та же одежда, тот же тип деревенских построек. Но виды изменились: лес один хвойный, лиственного мало, луга тощие, с низкой и редкой травой, усеяны множеством кочек и бугров, признак близости болот. Помещичьих сел не видел ни одного. Половину пути до Петербурга ехали ночью. На другой день утром, когда я встал, сказали, что осталось 80 вер. до Петербурга. Дорогою разговорились с одним пассажиром, который по делам торговли часто разъезжает по разным городам Севера и хорошо знает столицу. Кое-что расспросил у него про столицу, что для меня особенно нужно. А самое главное - узнал, что в конце июля, как раз в то время, когда я буду там жить, будет смотр всех потешных полков, со всей России, в присутствии Государя. А у меня, когда еще собирался в столицу, были желание непременно увидеть Государя. За 40 верст начинается дачная местность, также фабрики и заводы, целый лес труб. Тип деревенских построек какой-то не русский, не то финский, не то немецкий: высокие продолговатые дома, крутые крыши. Природа уж очень угрюма, мрачна и печальна: болота и кочки, одна ель, сосны не видно, лиственные породы леса вовсе отсутствуют. Хлеба на полях тощие, редкие и низкие, видимо, удобрения мало. Как-то всегда приводилось встречать противное: вблизи городов поля крестьян сильно удобрены, удобренье возят из городов, хлеба сильные. Сенокосы очень плохие, травы низки и редки.
Вологодская линия подходит к Николаевскому вокзалу, который в центре столицы, у самого Невского. Не пришлось ехать и на извозчике, слуга из «Московских» номеров донес мой нетяжелый багаж на себе. Взял номерок сносный и недорогой, но в четвертом этаже. Ходьба по лестницам сперва не нравилась, а потом привык. Вечерами часто думал: «Что, если случится пожар, как тут выберешься!» Что-то восемь или десять лестниц. А из окна посмотришь вниз - страшно, - люди на улице кажутся в полроста. Здешние, столичные пожары для жильцов верхних этажей в многоэтажных домах куда опаснее наших землетрясений. Дрова на веревке, в ящике, по блоку таскают со двора.
Приведя себя с дороги в приличный вид и напившись чаю, поспешил осматривать Петербург. Был царский день 22 июля, поэтому направился в Исакиевский собор, рассчитывая попасть туда на царский молебен и парад, - и ошибся. Такие молебны, собором духовенства, служатся в Казанском соборе. Но в последний ехать, возвращаться назад, не захотелось. Исакиевский собор поражает своей громадностью. Длиною около ста аршин, с крыльцами с восточной и западной стороны; таковые же имеются и с боков северной и южной сторон. Со всех четырех сторон, на крыльцах огромные, цельные гранитные, под мрамор, колонны.
Внутренность собора не обильна светом, полумрак, так как свет падает сверху, окна под куполом. Внутри собора по длине два ряда яшмовых колонн, таких же громадных, как и наружные, высотою около 15 аршин. Пол мозаичный. Стены и иконостас из разноцветного мрамора. Живопись по стенам и в иконостасе есть старинная, но большая часть новая известных художников. Иконостас - в серебре и золоте, само собой. Во время службы то же движение, что и в Москве; в соборе, снуют по нему, и во время службы, взад и вперед экскурсанты. Служил какой-то митрофорный протоиерей, вероятно, протопресвитер, а на молебен выходило все духовенство собора. Пели певчие, должно быть, не весь хор.
После обедни впятером отправились на галерею над куполом собора. За это плотят рубль провожатому - сторожу, по 20 к. с лица. К куполу ведут винтовые, закрытые с обеих сторон лестницы, всего 500 ступеней. По пути пришлось проходить площадкой, на которую выходит окно из собора. Измеряли один переплет в раме, и по нему насчитали, что рамы высотою около 15 арш. Открыли раму, посмотрели в собор, вниз - жутко, там ходили, прибирали в то время сторожа, маленькими кажутся.
В одном месте лестница открыта с одной стороны, видны деревянные основания, упоры в куполе - пропасть громадная, высота страшная, невольно дух захватывает. Наконец выходим на галерею, все запыхавшись, купол под нами… весь Петербург как на ладони виден. Воочию отсюда убеждаешься в изобилии воды, множестве рек и речек, и каналов судоходных. По словам проводника, золоченый купол собора настолько громаден, что на золочение его требуется полмиллиона рублей. Отсюда движения на земле не заметно при мимолетном взгляде, только уставившись взором на одну точку, заметишь медленное движение людей и экипажей, - похоже на кучку червей в разрытом мусоре. Люди не в толпе, в одиночку, кажутся не более пятилетних детей.
Рядом с Исакием Александровский сад, в котором находятся памятники Ломоносову и Петру Великому. Меня заинтересовал в саду фонтан, в несколько струй распыляющих воду и падающих в гранитный водоем. Как Александровский сад, так и прочие здешние сады отличаются чистотою и изобилуют цветами. Дорожки всегда посыпаны свежим песком, подметены, зеленые скамьи как будто сейчас выкрашены. Цветочные клумбы везде виднеются. На скамьях везде сидят петербуржцы с газетами. Это - отличительная черта столичных жителей: в трамваях с газетами, на дачных поездах, пароходах, в садах читают газеты. Другая черта - это торопливость, поспешность и холодность. Спросите о чем-либо встречного или сидящего в садах, ответит: «Не знаю», ответит неохотно. Так и читаешь в глазах: «Да что ты меня задерживаешь, мне некогда». Часто слышится немецкая речь. Не раз случалось со мною, что в садах или парках подсядешь к кому-нибудь, заговоришь, окажется немец, - по-русски ничего почти не знает, кроме некоторых слов. Очень много финляндцев. Есть даже пароходная финская компания на Неве. Но эти все умеют объясняться по-русски, конечно, без соблюдения грамматики и с финским выговором.
<…>
Из окрестностей С.-Петербурга всех более понравился мне Петергоф, летняя царская резиденция. Он от столицы в 27 вер. По пути к нему по ту и другую стороны дачи. Поезда ходят через час туда и обратно, ждать долго не приходится, без всякого расписания можно ехать на вокзал. Собственно, два Петергофа, старый и новый, но они уже слились своими дачами, заполнили пространство между собою в 4 вер. В дворцовой конторе выдается билет на беспрепятственный осмотр всех достопримечательностей.
<…>
Между Петербургом и Петергофом две большие дачные местности Лигово и Стрельно. Здесь есть сосновые и еловые леса. И между ними есть небольшие дачные местности.
Вблизи столицы по Петергофской линии также виднеется по обеим сторонам много заводов и фабрик. Крестьянские домики в деревнях чистенькие, есть много двухэтажных домов. Большинство крестьянских домов занято небогатыми дачниками, которым специальные, отдельные дачи не по карману, за те нужно заплатить почти столько, сколько он получит в год.
Я ранее воображал, что около столицы и деревни уже наполовину каменные, с железными крышами. Оказалось - нет. Здесь то же, что и около любого северного города: в деревнях дома деревянные, крытые тесом, железных крыш мало. Правда, и соломенные крыши тоже редко встречаются. Хлеба в полях тоже неважны: светло-серая рожь, а не темная, жидкая, тощая, и редкая. А кажется, удобрение под боком, в столице его сколько угодно. Кроме ржи, овса, ячменя и льна в полях больше ничего нет. Виднеются небольшие клочки клевера.
С обратным поездом едет столько же, если не больше, корзин, кузовов с ягодами, грибами, - сколько и пассажиров.
Везут все это для ненасытной, всепожирающей столицы.
<На этом публикация «Воспоминаний из поездки на родину» в ТуркЕВ прерывается>
Начиная с 14-й части, «Дневник священника» дополняется отрывками из других произведений В. Иларионова:
В. Иларионов. Из дневника священника // Туркестанские епархиальные ведомости. 1906, № 2-4, 8; 1907, № 4, 6, 20, 24; 1908, № 7, 20, 22; 1909, № 3, 5; 1910, № 19, 24.
В. Иларионов. Воспоминания из поездки на родину // Туркестанские епархиальные ведомости. 1912, № 23; 1913, № 21, 22, 24; 1914, № 2, 3, 5, 7, 13.
Начало: 1. В Азию!
Предыдущая часть: 18. Поездка на родину: Андижан - Москва - Вологда
После двух суток отдыха в Вологде отправился на родину, до которой рукой подать, всего полтора часа езды по Ярославской жел. дороге и пять верст на лошади. Лошадь едва нашли, возница попался хороший, здоровая лошадь, тарантасик простой, скоро доехали, но и натрясло порядочно по проселочной выбитой дороге. Во время пути шел между нами неумолкаемый разговор, обо всем рассказал он, что касается моей родины. Он оказался женатым у знакомого мне хорошо мужика на родине, поэтому ему хорошо была известна жизнь моего родного села и его окрестностей. Конечно, спросил, кто я, откуда и к кому еду. Сперва поскрытничал, сказался священником местной епархии, едущим в село к знакомому собрату. Вижу, мужик относится недоверчиво, все допытывается чего-то. Пришлось сознаться. Оказалось, что сразу подметил во мне большое сходство с моим отцом и заподозрил во мне близкого ему родственника. Отец жил на родине тридцать лет, и все окрестные мужики, конечно, помнят его очень хорошо. Приехали на закате солнца, остановился у псаломщика, женатого тут же в селе у бывшего псаломщика, который все время служил с моим отцом. Они меня не ожидали, так как я никому не писал о приезде. Разговорам конца не было. Я интересовался жизнью родного села и прихода, прошедшей и настоящей, ибо я не был на родине 23 года, - а их еще более интересовали рассказы мои о туркестанской жизни.
Оказалось, что дом, где я родился и вырос, сгорел от поджога. А я мечтал все дорогою увидеть родной дом. Был сад около дома, и тот сгорел, которое обломали, ничего не осталось. Вместо нашего дома священник построил новый. Кстати сказать, в трех южных уездах Вологодской епархии для духовенства нет ни казенных, ни общественных домов. И дома, и прочие хозяйственные службы духовенство имеет свои. Собственные дома привязывают, как сказать, духовенство к одному месту, удерживают от перемещений. Но эти же дома для молодого, вновь посту[па]ющего духовенства, не имеющего часто ни гроша в кармане, большая тягость, часто непосильное бремя, приняв которое, иной не может сбросить его во всю жизнь. С приобретением построек, человек заползает в долги, пока уплачивает их, подрастут дети, на них лишнее нужно. И бьется, бедствует всю жизнь.
В день приезда на родину долго не спалось, проговорили долго, да и взволновался, долго не мог успокоиться, хозяева уснули. Вышел гулять, уж около полночи было, светло совсем, как в самую ясную лунную ночь. На севере в это время (конец июня) ночи светлые, заря всю ночь не угасает. Прошел дорогою к лесу, другою - полем. Скучно одному ночью. Вернулся.
Наутро воскресный день, с первым ударом колокола проснулся. Слышу родные звуки, знакомый звон. Сколько воспоминаний, детских и юношеских, связано с ним, большею частию приятных. Оно так и должно быть. Звон же бывает больше в праздники. А праздники дают детям много удовольствий, приятного. Спешу в церковь. Вижу новое: на ограде вместо прежних деревянных решеток железные, внутри, подле самой ограды, два ряда берез. Раньше не было, это уже все после моего отца устроено. Прохожу мимо родных могил, пошел приветствовать дорогих родственников: мать, дедушку, бабушку, двух братишек. Не мог удержаться от слез. Дедушка умер, когда меня еще не было на свете, бабушку очень хорошо помню, братишек тоже. Но не по ним слезы, а по матери, которая умерла в цвете лет, оставив нас сиротами; сколько горя, лишений перенесли мы. оставшись малолетними, в особенности сестры мои.
Спешу в храм родной возблагодарить Бога за благополучное путешествие и за все. Здесь то же, что было раньше: старинные, чугунные полы, с пометкою на них 1717 г., точно в Успенском соборе старина. За богослужением воспоминания ползут одно за другим, не удержишь, начиная с раннего детства, живые, яркие. Вспоминаю, как я читал в этой церкви, начиная с семилетнего возраста, шестопсалмие, часы и прочее. Припомнился случай на Рождество: читал повечерие, угорел, едва дошел до дома.
Псаломщик поет один, помощников из крестьян никого нет, народу в церкви мало по случаю летнего времени.
Между утреней и обедней брожу по кладбищу, которое при церкви, все знакомые могилы, вырос здесь, всех прихожан знал. Вышел на берег речки, на которой и стоят церковь и село. Берег возвышенный, местность с трех сторон открытая, далеко видно. Вот виднеются три соседние церкви, в том числе соборная уездного города. Виды красивые. Надо сказать, что до 19-го столетия село было пустыней, которая основана в конце XV века двумя подвижниками Авксентием и Онуфрием, причисленными к лику святых. Затем они отсюда ушли и основали в соседнем уезде монастырь, где и покоятся их мощи под спудом.
За обедней народу было больше. Всматриваюсь. Стариков узнаю сразу, среднего возраста людей - нет, потому что они удержались в памяти подростками, а теперь сорокалетнего возраста. После обедни и панихиды на могиле родных, был с визитом у священника. Опять пришлось вести те же разговоры, что и вчера, опять рассказы о Туркестане, бесконечные расспросы со стороны хозяина, и это уже в который раз. Хозяин рассказал мне о своем хозяйстве. Что еще и доходно у него - это молочное хозяйство, но оно поставлено в небольших размерах. Трехпольное хозяйство, травосеяния нет, такое же, какое ведется и местными крестьянами и какое велось назад тому 40 лет. Земли у них на причт 100 дес. Я ему заметил, что «при таком количестве земли можно получать столько дохода, что не потребуется вам ни жалованья (400 р. на причт), ни платы за требы».
В отношении безопасности жизнь мало изменилась на моей родине. И прежде на моей родине, вблизи городов губернского (35 вер.) и уездного (7 вер.) народ был беспокойный, были среди молодежи и драки, и убийства. И теперь то же. Прежде пускали в дело ножи и кистени, а теперь заменяют их револьверами. Народ стал беднее, население увеличилось, а количество земли осталось то же самое. И взять ее негде. Беднее народ, но грамотнее, в приходе теперь три училища. Жалуется священник, что много хлопот с хозяйством, с нынешним народом, ленивым, своевольным. Псаломщику жить трудновато, имеет семь человек детей, из коих трое учатся. Сами работают землю. Могли бы этого избежать, если б получше, по-новому поставили хозяйство. Ему, кажется, можно бы научиться в этот деле кой-чему: три года был в военной службе, служил в Финляндии и Прибалтийском крае.
Остальную часть дня пробродил я по полям и лесам, благо погода была хорошая, ясная, тихая. Поля не понравились: хлеб тощий, травянистый, много есть незасеянной земли, с нее ни хлеба, ни сена. Сравниваю количество скота, какое имели мой отец с псаломщиком, с тем, что имеет теперешний причт, оказывается вдвое менее, удобрения поэтому мало. Северные луга действительно красивы, пестреют цветами, но что получается с них и с какими трудами, подумаешь, при северной, переменчивой, часто дождливой погоде. Сена снимают, по сравнении с клевером, с десятины в десять раз меньше.
Искал грибов в лесу, но их еще мало; усиленный рост их начинается с июля и продолжается до сентября, иногда и до октября при благоприятной погоде.
Прошел из поля в ближайшую деревню, подсел к небольшой кучке мужиков, пожилые и старики знают меня, молодые не помнят. Началась беседа, вспоминалась прежняя жизнь. Обычно мужики жаловались на настоящую жизнь, с сожалением вспоминали прежнюю. И все не то, говорят, стало теперь, и народ хуже, и жить тяжельше, и теснота земельная. К последнему обстоятельству особенно часто возвращались. И действительно, как тут, например, жить: семья из мужа, жены и 4 детей при 2 десят. земли. Есть случаи еще хуже. Пробовали переселяться, отказывают, что «ваша губерния не считается малоземельной».
Рассказал я им, как живут в других местах, о переселенцах, о повсеместной земельной тесноте. Очень понравился Туркестанский край. Многие согласны были побросать здесь все и уехать куда бы то ни было. Тем им, т. е. вообще живущим в окрестностях уездного города, плохо, что негде и не у кого арендовать землю; казенных и частновладельческих земель вблизи нет.
В родном уездном городе Грязовце нашелся один знакомый, товарищ детства. К нему зашел, проездом с родины в Вологду. В ожидании посидел у него часа два. Вспоминали свое детство, юношество. Жива у него еще мамаша. Когда я был мальчиком, она уже выглядывала старушкой, и теперь ей 98 лет. Удивительно, невероятно ее долголетие: как я начал помнить, она была тщедушной, сухощавой женщиной. Лежит в постели уже два года, ворочают с боку на бок. Знакомых многих не узнает, сбивается в разговорах.
После родины отправился в село, где служил в последнее время и похоронен мой отец. Оно отстоит от Вологды в 120 вер., но сообщение с последней удобное, оно находится в 8 вер. от судоходной реки, впадающей в Кубенское озеро. Сел на пароход вечером, а приехал на место в 8 часов утра, полсуток езды. Пароходик маленький. В общую каюту второго класса, где и я поместился, набилось пассажиров как сельдей в бочку. Собралась все веселая компания, купцы и приказчики, ехавшие на ярмарку до одной со мною пристани. Всю ночь не давали спать, шла у них картежная игра с выпиваньем. До полночи почти все время сидел на палубе, любовался прибрежными видами или, вернее, наслаждался вольным воздухом. Любоваться-то, собственно, нечем, слишком уж однообразны виды: лес и луга, озера, деревень почти нет. Погода резко изменилась к худшему, по два дня уже были дожди, стало холодно. И во время пути на пароходе, под утро, шел дождь, наша каюта начала протекать, все вещи сложили в одну кучу, на средину каюты. На таком небольшом расстоянии, - 160 вер. водою, была еще пересадка. Пересели еще на меньший пароход, - совершающий рейсы по притоку Кубенского озера. Наконец добралися до места высадки. На пристани никаких приспособлений, прямо со сходней и на берег. У самой пристани и ярмарка. Явились с предложениями лошадей трое. Едва дождался. Рад был простой телеге с одной лошадью. Ехали полтора часа, так как половина дороги идет болотом, езда невозможная, половину дороги пешком шел. Дорога болотная, вся выложена толстыми жердями, насыпь, землю с них и под ними вымыло и выдуло. Можно представить, какую тряску испытываешь по такой дороге. За это удовольствие я рядил три рубля, очень дорого. В селе этом я уже второй раз, в первый раз жил в нем с неделю, проездом в Туркестан на место. И тогда оно не понравилось, а теперь еще показалось более непривлекательным. Живут всего трое: священник, псаломщик и учительница церк. приходской школы. Ближайшая деревня в 1 версте. Живут как пустынники. Недаром псаломщик, из 2-го класса семинарии, молодой еще, вовсе опростился, одичал. Священник оказался знакомым, одних со мною лет, одновременно учились в училище и семинарии. За неделю пребывания в селе погода была самая отвратительная, все время шли дожди, сделался холод, по утрам термометр три раза опускался на три градуса ниже нуля, померзли огурцы. Для меня, туркестанца, такая погода особенно тяжела и неприятна была. Местность болотистая и лесистая кругом, а тут еще дожди. И гулять-то не хочется итти. Идешь по полям, по лесу, везде под ногами вода проступает, выжимается. У здешнего причта, как и на моей родине, хозяйство самое примитивное. Ездили за двадцать верст к родственникам, и на пути видел небольшое поле с клевером. Значит, и здесь возможно травосеяние, а его нет даже у духовенства. Между тем природные, естественные сенокосы до того жалки, что просто удивляешься, как это могут косить такую траву, как достает терпенья на это. У причта 130 дес. земли и он получает с нее доходу не более 600 руб.
Мужики, - половина прихода, да и вообще в этом крае половина их занимается отхожими промыслами и заготовкой леса по рекам и сплавом их в г. Вологду. Среди них большая бедность. Большинство хлеб покупают в продолжение половины года. Лет тридцать-сорок тому назад этот уезд был богатый. Во время гостьбы моей в селе было два праздника, за обеднями в церкви народу было порядочно, судя по тому, что приход маленький, а время рабочее. Писали и пишут, говорили и говорят, что у духовенства нужно землю отобрать, что хозяйство мешает исполнению их служебных обязанностей. Мое мнение обратное. Нужно обязать даже духовенство заниматься им, но заниматься хотя и не большим, но интенсивным, показывая пример крестьянам.
Лишь только поисправилась погода, кончились дожди, бежал из гостей в Вологду. На обратном пути ехали со мною в одной каюте два представителя, или, как их здесь называют, лесные приказчики одной английской фирмы, занимающиеся торговлей леса. Лес этот куплен фирмой с землею за бесценок. По их словам, леса в уезде, годные для отправки за границу, уже вырублены, теперь они рубят по самым верховьям речек, в глуши. Спросил я их, нельзя ли с севера отправлять лес в Туркестанский край, где он очень дорог и доставляется с Кавказа. Сказали, что железнодорожный тариф не выдержит, то есть он обойдется дороже кавказского.
По пути насмотрелся на здешнее хулиганство. Ехали 29 июня, в прибрежных двух селах был храмовой праздник. На берегу толпы молодежи, пляска, игра на гармониках. Пароход остановился при одном селе. Молодежь набежала купить чего-то из спиртных напитков. Один из них пошел на берег, не заплатив за купленное. Завязался спор. Ребят погнали с парохода, могла быть большая драка, но капитан оказался находчивым и распорядительным. Сам с поленом в руках быстро согнал ребят с парохода и тотчас приказал итти пароходу. С берега начали бросать на пароход камнями, в первом классе разбили стекло. Тем только и кончилось.
В одно село, где служит один знакомый псаломщик, прокатился по Вятской железной дороге, недалеко, всего две станции - около 40 верст. До первой станции Вятская линия идет параллельно с Ярославской, а потом поворачивает влево. Справа от линии видны села и деревни, а слева лес, который и пойдет уже беспрерывно на север и восток до Архангельска и к Уральским горам. В одном вагоне оказался попутчик мне, кончивший семинарист, едущий в одно со мной село, к священнику. Со станции до села и пошли мы с ним вместе, путь всего полторы версты, но едва нашли дорогу: в полях все небольшой лесок, березник и ельник. Церковь показалась за четверть версты, ее из-за леса не было видно. Путешествие наше, недалекое, было не из приятных. Дело в том, что дней двадцать были дожди ежедневно, дожди продолжительные, земля намокла, поверх ее везде вода, по дороге грязь, то и другое нужно было обходить стороной.
На другой день было воскресенье, был за литургией, народу маленько. Отдал визит священнику, который учился после меня лет чрез двенадцать, незнаком. Но зато оказался родственником.
Причт весь день провел за исправлением разных треб, и я не знал бы, что делать и как скоротать день, но, к счастию моему, нашелся мне прекрасный компаньон и собеседник - местный учитель, зять псаломщика. По окончании духовной семинарии поступил учителем земской школы. На второй год службы с ним случилась большая неприятность. Где-то на Кубани в 1905 или 1906 г. орудовала одна революционная партия, с экспроприяциями, поджогами и проч. В 1910 г. разбирались дела этой партии, в ней, между прочими лицами, участвовал учитель с одинаковыми - именем, отчеством и фамилией - учителя-вологжанина, упоминаемого мною. Его забрали в одно прекрасное время без всяких разговоров, отправили на юг, где он и просидел в тюрьме более полугода. После объяснилось, что он и не мог быть участником сказанной партии, а тихо, мирно занимался учительским делом в вологодских краях. На него так это подействовало, что он решился итти по светской службе, учиться еще в ветеринарном институте.
Ходили мы с ним во второклассную церковную школу, и еще к одному землевладельцу из крестьян. У последнего засиделись за чаем и закуской, и за разговорами. Больше всего мне досталось рассказывать про жизнь туркестанскую. Везде и все интересуются Туркестаном. Учитель как будто бы начал даже сдаваться: а попробовать разве послужить в Туркестане псаломщиком?
У крестьянина, у которого мы гостили, земли много, что-то около 100 дес., и она куплена у бывшего помещика. В окрестностях раньше было много помещичьих сел и земель, а теперь почти все они перешли в руки крестьян или разночинцев.
Переночевав еще ночь у гостеприимного псаломщика, наутро часов в 8 отправился пешком на родину, которая отсюда в семи верстах. Учитель провожал меня за четыре версты до границы моей родины, до первой деревни родного прихода. От езды на лошади я отказался, хотелось прогуляться пешком, полюбоваться родными видами. В этих местах я не бывал уже более 30 лет, а раньше они так были знакомы. Да и дорога такая хорошая стала, за два дня луга и поля просохли, вода убралась. Шли полями и перелесками, по тропинкам. Проходил мимо двух деревень моей родины, но народу в них нет, одни ребятишки, все на полях, убирают сено и косят траву. Одна из деревень бывшая помещичья усадьба. Теперь от нее только и следов осталось, что березовые рощи; конюшни, кладовые, амбары больших размеров - все это перестроено уже на крестьянский лад. Когда-то, в годы моего детства, долгое время здесь жил арендатор один, к которому мы часто ходили в гости, бегали с его детями и родственниками, моими сверстниками, по садам и рощам усадьбы, удили рыбу в прудах. Последние пришли в полный упадок и запущение: заросли травой, затянуло тиной, с трудом узнаешь, что это было дело рук человеческих. Вероятно, и рыба перевелась. В этот раз я остановился на другой квартире, в церковной школе, в другой половине которой живет церковный сторож. У псаломщика большая семья, жить у него - стеснять его и себя. На родину я заезжаю уже в третий и последний раз до отъезда. В те разы и погулять как следует не удалось: то дожди все шли
<ТуркЕВ, 1914, № 3: отсутствуют страницы 47, 48.>
Ездил за 80 верст от Вологды по линии Архангельской железн. дороги. Дорога узкоколейная, трясет, вагоны маленькие, тесные, поезда ходят тихо. Невдалеке от Вологды начинаются болота по ту и другую сторону линии, болота обширные, на них и лесу почти нет, низкорослые елочки на 5-10 саж. одна от другой. Помнится - на полторы станции такие болота тянутся. Немалого труда и денег стоило проложение пути в таких местах. А таких мест по Архангельской губернии, говорят, большая часть. Состав поезда маленький, пассажиров мало. На протяжении 80 верст, которые я проехал, есть, конечно, и населенные места, небольшие оазисы по два-три прихода. Ехали всего З½ часа. На станции конечной, у вокзала встретил меня молодой мужик с предложением отвезти меня до того села, куда я ехал. Срядились за 8 руб. отвезти 20 верст. Цена очень дорогая по здешним местам. Но что делать, не ночевать же здесь, хотя ночлег и предлагали в чайной у самого вокзала. Чрез час ямщик приехал на паре лошадей, в тарантасе. Отправились на закате солнца. Ночь светлая вся, как будто солнце только что село. Ехали весь путь населенным местом, - поля, деревни, села кругом. Но дорога ужасная, везде по ней колеи и выбоины, трясет немилосердно, тем более что тарантас на деревянных осях, с коротким ходом. Половину дороги ехал лежа врастяжку. Ехали 4 часа. Признаться, к такой езде я не привык. Ездил на лошадях я очень много, но не так, не по пять верст в час, как ехал в этот раз. Приехали на место с восходом солнца. Встреча с зятем, сестрой и их семьею, приветствия, лобзания, бесконечные расспросы и разговоры. Прошло незаметно два часа, а потом пришлось отдохнуть после бессонной и беспокойной ночи в дороге. Село большое, расположено на берегу сплавной речки. Одного причта пять человек, да заштатных столько же. Есть при нем почтовое отделение, приемный покой, двухклассное училище. Вообще, центр нескольких волостей, центр административной и умственной жизни. В тот же день познакомился со священниками. Настоятель, он же и благочинный, человек дела и порядка, держит и причт, и приход в руках, продолжает дело свое[го] умершего уже тестя, жившего здесь всю свою очень долгую жизнь, и бывшего также благочинным половину своей службы. Второй священник на пять лет моложе настоятеля. Из слов причта заметно, что они тяготятся порядками настоятеля. По-моему, напрасно, требования последнего вовсе уже не тяжелые, а должные в умеренной степени. Благодаря жизни и деятельности двух настоятелей, теперешнего и его предшественника, в продолжение более полувека, приход благоустроен. Два огромных храма, зимний и летний, в них благолепие и чистота. 8 июля была служба. Праздник небольшой, а народу было много. После литургии пошли с крестным ходом в одну деревню для молебствий по полям, народу за иконами пошло множество. Оказывается, что настоятель обязывает, под угрозою отказа молебствовать, являться к богослужению в храм по одному-двум человекам из каждого дома деревни в тот день, когда совершается крестный ход в данную деревню. Среди участвовавших в крестном ходе было половина молодежи обоего пола. В воскресные дни служат собором оба священника. В случившийся при мне воскресный день служил и я. В это время еще более поразило меня, чем 8 июля, число молящихся в храме. Половина молящихся стояли в ограде, в церкви негде было поместиться, хотя храм на 1500 человек. Но пение мне не понравилось, пело человек пять. Вероятно, в учебное время поют школьники.
После литургии пели молебен в церкви и кропили семена ржи, принесенные крестьянами в узелочках. Посев здесь озимового начинается с 20 июля.
Очень хороший звон, большой колокол в 300 пуд., колокольня высокая. В храмах стенная живопись. Вообще, храмы снаружи и извнутри по благоустройству и красоте не уступят городским. Заходил в двухклассное училище. Здание только выстроено в этот год, двухэтажное, деревянное, красивое снаружи и чистое, просторное, светлое внутри. Учитель служит уже 23 года, это довольно редкое явление.
Вблизи села, немного пониже его по течению сплавной реки Кубины, впадающей в Кубенское озеро, в нее впадает другая река, и Кубина становится довольно многоводной, широкой и глубокой. По берегам главной реки причтовая земля. Очень хорошие травы, высокие и густые. Но земли очень мало, 36 дес. на весь пятичленный причт. В нем бывает четыре ярмарки в год, от которых причт кое-что получает в добавление к своему бюджету. Получает ежегодную плату с лавок, сдают свои дома под квартиры торгующим, квартирантов держат на хлебах. Поэтому и дома у причта поместительные, - у низших членов причта, диакона и псаломщика, общественные, что в этом уезде составляет редкость, и, вероятно, построены благодаря трудам деятельных настоятелей. У епархиального начальства этот приход считается одним из богатых. Причт, видимо, живет безбедно, имеют даже сбережения. Дети у всех обучаются в духовно-учебных заведениях.
С племянниками рыбачили удочкой, но я не любитель этого дела, и больше смотрел со стороны, предаваясь мечтаниям и любуясь местоположением села. Когда поехал я в Туркестан, сестра только что была выдана замуж, а теперь уже у ней кучка детей, половина больших, трое учатся, жить им трудновато, несмотря на то, что только один учится на своем, а двое на казенном содержании.
Порывался было зять перейти в Туркестанский край, но посчитали, порассудили, нашли переход рискованным, детей трудно будет воспитывать, могут остаться без образования. И в других приходах посмотрел, у всех псаломщиков дети обучаются все, благодаря общежитиям. Недаром же в семинарии, духовном училище и епархиальном в первых четырех классах по два отделения, учащихся полно, а епархия Вологодская состоит всего из 800 приходов.
По окончании учения богатые едут учиться в высшие заведения, епархиалки на курсы. А бедные - те остаются дома, и поступают в школы на 10-20-рублевое жалованье, да и то не все попадают, иные ждут мест по два года.
В обратный путь от сестры нанял ямщика за ту же цену, что и в передний, дешевле не везут; ехал на таком же тряском тарантасе, но несколько поскорее. Сзади и с одного бока положены были в тарантас мешки с саманом, а под себя пуда два сена, и все-таки ехал почти всю дорогу лежа, упершись ногами в передок тарантаса, а то бока колет, перетрясывает внутренности, настолько неровна дорога. Об ямщике моем говорили родные, что он любит ругаться, услащать каждое слово непечатными словами, но я ни одного ругательного слова не слышал от него за всю дорогу. Духовенство и интеллигенция не останавливают крестьян от гнилой ругани, многие сами даже подают им пример.
На обратном пути показывали владения и усадьбу министра Рухлова, на берегу р. Вологды и в 1 версте от железн. дороги. Недавно в усадьбе министра разыгралась кровавая драма: рабочий, из местных крестьян, ранил ножом дочь его, гулявшую в саду, причины не мог узнать, пока неизвестна.
Последние четыре дня пред отъездом жил на родине, погода стала хорошая, и так не хотелось уезжать, а уезжать было нужно, нужно было спешить, чтоб успеть посмотреть С.-Петербург и вернуться к окончанию отпуска домой. Пробыл на родине, у родственников и знакомых ровно месяц, жил все в селах, в Вологде, проездом жил всего пять дней. Крестьяне, по моим наблюдениям, остались такими же добродушными, благожелательными, почтительными, но зажили беднее. Стало побольше воровства, нравственность немного понизилось, появились среди крестьян гражданские браки. Появились свои атеисты и нигилисты из молодежи, правда, только среди холостой молодежи. После женитьбы, с появлением семьи, нигилисты и атеисты становятся такими крестьянами, как и прочие, но более развитыми, старающимися устроить свою жизнь лучше.
Ровно чрез месяц по приезде на родину отправился по Вологодско-Петербургской жел. дороге. Проезжаем вблизи женского монастыря в Вологде. В этой окраине города я жил четыре года на квартире, места все знакомые, даже за городом, гулять сюда ходили в свободное время. Невдалеке вправо виднеется старинный Спасо-Прилуцкий монастырь, стоящий на реке Вологде и подле Архангельской линии. Петербургская дорога поворачивает влево, на запад, оставляя Архангельскую вправо. Долго еще виднеются главы и кресты вологодских церквей, которых в Вологде до полсотни, по количеству населения много. Местность по Петербургской линии веселее, красивее, чем по Архангельской: лес - ельник с примесью лиственных пород, кругом села и деревни, много обширных лугов, болот нет. Верст за 80 от Вологды переезжаем реку Шексну, которая входит в водную систему, соединяющую Вологду с С.-Петербургом. Долгое время поезд наш шел берегом Шексны, по которой идут пароходы, а на другом берегу какая-то жел. дорога, идет поезд. Это уже Новгородская губерния. Но народ такой же, что и в Вологод. губернии: та же одежда, тот же тип деревенских построек. Но виды изменились: лес один хвойный, лиственного мало, луга тощие, с низкой и редкой травой, усеяны множеством кочек и бугров, признак близости болот. Помещичьих сел не видел ни одного. Половину пути до Петербурга ехали ночью. На другой день утром, когда я встал, сказали, что осталось 80 вер. до Петербурга. Дорогою разговорились с одним пассажиром, который по делам торговли часто разъезжает по разным городам Севера и хорошо знает столицу. Кое-что расспросил у него про столицу, что для меня особенно нужно. А самое главное - узнал, что в конце июля, как раз в то время, когда я буду там жить, будет смотр всех потешных полков, со всей России, в присутствии Государя. А у меня, когда еще собирался в столицу, были желание непременно увидеть Государя. За 40 верст начинается дачная местность, также фабрики и заводы, целый лес труб. Тип деревенских построек какой-то не русский, не то финский, не то немецкий: высокие продолговатые дома, крутые крыши. Природа уж очень угрюма, мрачна и печальна: болота и кочки, одна ель, сосны не видно, лиственные породы леса вовсе отсутствуют. Хлеба на полях тощие, редкие и низкие, видимо, удобрения мало. Как-то всегда приводилось встречать противное: вблизи городов поля крестьян сильно удобрены, удобренье возят из городов, хлеба сильные. Сенокосы очень плохие, травы низки и редки.
Вологодская линия подходит к Николаевскому вокзалу, который в центре столицы, у самого Невского. Не пришлось ехать и на извозчике, слуга из «Московских» номеров донес мой нетяжелый багаж на себе. Взял номерок сносный и недорогой, но в четвертом этаже. Ходьба по лестницам сперва не нравилась, а потом привык. Вечерами часто думал: «Что, если случится пожар, как тут выберешься!» Что-то восемь или десять лестниц. А из окна посмотришь вниз - страшно, - люди на улице кажутся в полроста. Здешние, столичные пожары для жильцов верхних этажей в многоэтажных домах куда опаснее наших землетрясений. Дрова на веревке, в ящике, по блоку таскают со двора.
Приведя себя с дороги в приличный вид и напившись чаю, поспешил осматривать Петербург. Был царский день 22 июля, поэтому направился в Исакиевский собор, рассчитывая попасть туда на царский молебен и парад, - и ошибся. Такие молебны, собором духовенства, служатся в Казанском соборе. Но в последний ехать, возвращаться назад, не захотелось. Исакиевский собор поражает своей громадностью. Длиною около ста аршин, с крыльцами с восточной и западной стороны; таковые же имеются и с боков северной и южной сторон. Со всех четырех сторон, на крыльцах огромные, цельные гранитные, под мрамор, колонны.
Внутренность собора не обильна светом, полумрак, так как свет падает сверху, окна под куполом. Внутри собора по длине два ряда яшмовых колонн, таких же громадных, как и наружные, высотою около 15 аршин. Пол мозаичный. Стены и иконостас из разноцветного мрамора. Живопись по стенам и в иконостасе есть старинная, но большая часть новая известных художников. Иконостас - в серебре и золоте, само собой. Во время службы то же движение, что и в Москве; в соборе, снуют по нему, и во время службы, взад и вперед экскурсанты. Служил какой-то митрофорный протоиерей, вероятно, протопресвитер, а на молебен выходило все духовенство собора. Пели певчие, должно быть, не весь хор.
После обедни впятером отправились на галерею над куполом собора. За это плотят рубль провожатому - сторожу, по 20 к. с лица. К куполу ведут винтовые, закрытые с обеих сторон лестницы, всего 500 ступеней. По пути пришлось проходить площадкой, на которую выходит окно из собора. Измеряли один переплет в раме, и по нему насчитали, что рамы высотою около 15 арш. Открыли раму, посмотрели в собор, вниз - жутко, там ходили, прибирали в то время сторожа, маленькими кажутся.
В одном месте лестница открыта с одной стороны, видны деревянные основания, упоры в куполе - пропасть громадная, высота страшная, невольно дух захватывает. Наконец выходим на галерею, все запыхавшись, купол под нами… весь Петербург как на ладони виден. Воочию отсюда убеждаешься в изобилии воды, множестве рек и речек, и каналов судоходных. По словам проводника, золоченый купол собора настолько громаден, что на золочение его требуется полмиллиона рублей. Отсюда движения на земле не заметно при мимолетном взгляде, только уставившись взором на одну точку, заметишь медленное движение людей и экипажей, - похоже на кучку червей в разрытом мусоре. Люди не в толпе, в одиночку, кажутся не более пятилетних детей.
Рядом с Исакием Александровский сад, в котором находятся памятники Ломоносову и Петру Великому. Меня заинтересовал в саду фонтан, в несколько струй распыляющих воду и падающих в гранитный водоем. Как Александровский сад, так и прочие здешние сады отличаются чистотою и изобилуют цветами. Дорожки всегда посыпаны свежим песком, подметены, зеленые скамьи как будто сейчас выкрашены. Цветочные клумбы везде виднеются. На скамьях везде сидят петербуржцы с газетами. Это - отличительная черта столичных жителей: в трамваях с газетами, на дачных поездах, пароходах, в садах читают газеты. Другая черта - это торопливость, поспешность и холодность. Спросите о чем-либо встречного или сидящего в садах, ответит: «Не знаю», ответит неохотно. Так и читаешь в глазах: «Да что ты меня задерживаешь, мне некогда». Часто слышится немецкая речь. Не раз случалось со мною, что в садах или парках подсядешь к кому-нибудь, заговоришь, окажется немец, - по-русски ничего почти не знает, кроме некоторых слов. Очень много финляндцев. Есть даже пароходная финская компания на Неве. Но эти все умеют объясняться по-русски, конечно, без соблюдения грамматики и с финским выговором.
<…>
Из окрестностей С.-Петербурга всех более понравился мне Петергоф, летняя царская резиденция. Он от столицы в 27 вер. По пути к нему по ту и другую стороны дачи. Поезда ходят через час туда и обратно, ждать долго не приходится, без всякого расписания можно ехать на вокзал. Собственно, два Петергофа, старый и новый, но они уже слились своими дачами, заполнили пространство между собою в 4 вер. В дворцовой конторе выдается билет на беспрепятственный осмотр всех достопримечательностей.
<…>
Между Петербургом и Петергофом две большие дачные местности Лигово и Стрельно. Здесь есть сосновые и еловые леса. И между ними есть небольшие дачные местности.
Вблизи столицы по Петергофской линии также виднеется по обеим сторонам много заводов и фабрик. Крестьянские домики в деревнях чистенькие, есть много двухэтажных домов. Большинство крестьянских домов занято небогатыми дачниками, которым специальные, отдельные дачи не по карману, за те нужно заплатить почти столько, сколько он получит в год.
Я ранее воображал, что около столицы и деревни уже наполовину каменные, с железными крышами. Оказалось - нет. Здесь то же, что и около любого северного города: в деревнях дома деревянные, крытые тесом, железных крыш мало. Правда, и соломенные крыши тоже редко встречаются. Хлеба в полях тоже неважны: светло-серая рожь, а не темная, жидкая, тощая, и редкая. А кажется, удобрение под боком, в столице его сколько угодно. Кроме ржи, овса, ячменя и льна в полях больше ничего нет. Виднеются небольшие клочки клевера.
С обратным поездом едет столько же, если не больше, корзин, кузовов с ягодами, грибами, - сколько и пассажиров.
Везут все это для ненасытной, всепожирающей столицы.
<На этом публикация «Воспоминаний из поездки на родину» в ТуркЕВ прерывается>