Памирский опиум
Б. М. Лапин. Повесть о стране Памир: От верховьев Пянджа к верховьям Инда. - М., 1929.
П. П. Родственный. Арык от р. Пяндж, орошающий крохотный оазис [селение Рын по соседству с селением Нют, ныне Ишкашим]. 1901
IX. ПАМИРСКИЙ ОПИУМ
В середине июня я приехал в область Ишкашима. Ночевать пришлось в поселке Нют. Я лежал на плоском камне возле обрыва и прислушивался к ровному грохоту реки, протекавшей где-то внизу. Рядом со мной спал тов. Ветхоносов - член чрезвычайной комиссии по борьбе с опиокурением на Западном Памире. Цель его командировки заключалась в прекращении ввоза опиума из Читрала и афганского левобережья Пянджа на советскую сторону.
Работа его комиссии - она образовалась в начале июня - с самого начала была обречена необычайным трудностям. Курение опиума за последние годы получило среди горцев АГБО чудовищное распространение. Из 100 памирских таджиков, не считая, конечно, детей, 85 навеки привязаны к опийной трубке. Поэтому бороться с «афиюном» путем преследования курильщиков нельзя. Действовать можно только двумя способами: во-первых, охраняя молодое поколение таджиков от пагубной страсти, во-вторых, - пресекая сбыт и перевозку опиума.
Все это было взвешено в комиссии, и соответственную линию принял тов. Ветхоносов. За первый день был арестован Сейид-Камон-и-Яздан-Шо, Шо-Файсаль и Гулом-Али-Шо, содержавшие лавки для продажи сваренного и сырого опиума. Товар, купленный ими за границей по пол-«тули», т. е. за половину веса серебра, продавался в их лавках по «серебру за тули».
Трое арестованных были посажены в тесную булыжную «гянджу» (кладовую) для зерна, выстроенную на гладком лбу какого-то высокого камня, как избушка на курьих ножках. Около полуночи к месту, где я спал, подошел какой-то таджик в широкой белой рубахе и жилете. Думая, что я сплю, он нагнулся к моему уху и стал громко кашлять и стонать, истошным грудным голосом.
Я открыл глаза. Передо мной в звездной темноте стояла нескладная худая фигура, с печальным длинным носом. Это был Шахриар-хан, заведующий местной лавкой Узбекторга.
- Дай мне, товарищ, одну рупию (полтинник), - сказал он. - Честное слово, очень мне нужна, потому что подотчетных трогать нельзя. Опасное дело.
- Зачем тебе она понадобилась, друг, среди ночи? - спросил я.
- Для чего тебе знать зачем? Ты - хороший человек, зрелый ум, столичный товарищ - от полного сердца говорю - чего тебе стоит одна рупия? Я ведь тебя не хочу обидеть - отдавать ее назад не буду.
Эта грубая лесть и уверенность в том, что я буду обижен, если он возвратит мне долг, подействовали на меня. Я вытащил полтинник и протянул его Шахриару, который что-то пробормотал и, усердно закивав носом, снова скрылся в ночь.
Немного пораздумав, я также вскочил и последовал за ним. Спать не хотелось. Мешал раздражающий шум реки. Кроме того, надо сознаться, мне было любопытно узнать, что может предпринять имеющий рупию ночной гуляка, здесь - в ущелье Пянджа, на узле высоких гор.
Я побежал к поселку, где среди тополей можно было различить шатающуюся, как летучая мышь, тень Шахриар-хана. Затем, вдалеке я увидел полыхнувший отблеск, и тень исчезла. Заскрипела дверь. Зав. лавкой Узбекторга, по-видимому, скрылся в один из приземистых домиков, мрачно жавшихся на откосе.
Подойдя ближе к домам, я остановился. Передо мной была глубокая каменная стена с маленькой, по грудь человеку, дверцей. Из-за двери слышались монотонные голоса и тихий, малооживленный смех.
Я потянул к себе железную щеколду, дверь открылась, и я увидел внутренность дома, освещенную слабыми масляными плошками, вокруг которых сплели и полулежали люди. В лицо мне пахнуло сладким и невыносимо приторный запахом. Я сделал шаг вперед.
Пол комнаты был покрыт черным войлоком. Посредине, на каменном очаге тлели угли. Воздух был застлан желтым дымом, и я в первый момент не мог сразу разглядеть лица людей, занимавших на кошмах место. У некоторых в руках были трубки, расширявшиеся на конце в большие цилиндрические головы. Обычная будничная картина притона курильщиков опиума.
Сколько я мог разобрать, разговор курильщиков шел о легкомыслии женщин и ненасытности, которую им послал Ночной Див (дух зла). Это одни из больных вопросов в Ишкашиме - опиум действует разрушительно на мужскую силу. Увидев меня, однако, они поспешили переменить тему разговора на более высокую и, по их мнению, лучше соответствующую моему достоинству столичного гостя. Никто не выразил изумления, страха или недовольства моим приходом.
- Здравствуйте, товарищ, - произнес по-персидски один из сидевших у очага и ждавших своей очереди курить таджиков. Это был человек с бледным, длинным, как у рыбы, лицом и синими губами. - Все ходишь по людям, не спишь? Лучше спать, что интересного для твоего высокоблагородного глаза в наших горных деревнях?
Я смущенно пробормотал в ответ несколько возражений, так как в его словах мне почудился упрек за мое непрошенное вторжение.
- Теперь ты видел нашу землю - Дом Беды? - продолжал синегубый, не отрываясь гладя на белый огонек плошки. - Посмотрел наш Кухистан, Горную Страну, наши поля, сады и пастбища?
- Товарищ пришел нас ругать за то, что мы курим опиум, - прибавил Шахриар. - Мы - факиры (нищие), плохой народ - глотаем черный дым. Урусы - хороший народ - учат нас истине и рассудку.
После этого он откинулся на войлок и, взяв правой рукой длинный белый чубук, сделал ряд равномерных сильных затяжек, пока не кончилась первая трубка. Левой рукой он поправлял на проволоке кусок опия, плавившийся на светильнике с легким треском.
- Сегодня наш гость не увидит лучшего, что у нас есть, - нашу молодежь - алгиас, алгиас (к сожалению)! - говорил старик с лицом рыбы, - сегодня наша молодежь ушла на смертное дело.
- Какое смертное дело? - спросил я.
- Они ушли убивать Зверя Судьбы. Умер ишан - Дауд-Шах, наш вождь и святой, родившийся в год Барса.
Я окончательно перестал понимать слова. Старик показался мне просто полоумным.
- Не смотри на меня так, - продолжая он. - В меня не вселился джин. Я в совершенном здоровье и рассудке. Пусть Саиб-Лавка, Шахриар, объяснит тебе наш обычай.
- У нашего народа счет годам ведется не так, как у других. У нас есть «мучаль» - звериный круг в 12 лет. Счет идет от года Мыши до года Свиньи и затем снова идет с начала. Сейчас год Барана, а потом будет год Обезьяны и год Петуха. От бегства Магомета до сегодняшнего дня прошло 110 кругов. Вот тебе трубка опиума, товарищ, - как раз подходящая, ни большая, ни маленькая. Ты должен ее выкурить.
Я лег на кошму и сильной затяжкой потянул в себя воздух из трубки. В горло попал горячий горький дым. Сладко налились тяжестью ноги, а внутри тела стало все плотным и липким. Я закашлялся и отбросил трубку на кошму.
- Теперь ты должен знать, куда ушла наша молодежь, - продолжал Шахриар-хан. - Я расскажу тебе это, потому что ты русский. Никогда не стал бы говорить этого мусульманину, если он не нашей секты и на наш тайный знак - пять раскрытых пальцев - не ответит таким же знаком. Они смеются над переселением душ. Дураки. Хуже неверных.
Шахриар на минуту прервал свою речь и выкурил трубку. Затем он продолжал бесстрастным голосом:
- Когда у нас умирает ишан - душа его переселяется в животное, под знаком которого он родился. 7 дней назад умер ишан Дауд-Шах, проживший шесть мучаль. Он родился в год Барса, и сегодня вся молодежь деревни отправилась убивать барса для того, чтобы облегчить душе ишана обратный переход в человека. Моя жена должна родить. Пусть ишан перейдет в моего сына.
- Отчего же известно, что они убьют именно того барса, который нужен? Они ведь могут убить другого барса.
- Мы хорошо знаем нашего барса. Ишан Дауд-Шах - да будет он в мире - имел на лице примету: у него провалился нос. Наши охотники отыскали барса с пятном на носу. Ошибки быть не может.
Выкуренный опиум, духота и клубы приторною дыма подействовали на меня. Я оглядел комнату, где все казалось мне наполненным контрастами черного и желтого. Нелепая круглая голова трубки делала ее похожей на странную очковую змею. Шахриар держал ее хвост в зубах и ровными затяжками сосал огонь из светильника. Я провел рукой по лбу, покрывшемуся холодным потом. В ушах стоял какой-то отдаленный шум, не разрушавший, тем не менее, впечатления абсолютной тишины, наступившей в мире. Все тело было липким и чесалось.
- Э, да ты, брат, пьян, - пронеслось у меня в голове.
В этот момент заговорил Шахриар-хан. Голое его был медленным и то усилялся, то утихал:
- Для чего все это - комиссия, милиция, тюрьма? Для чего все это, товарищ, скажи мне? Опиум - гора и горе, горе и радость, горб, дорога… и вы хотите запрятать его в тюрьму?.. Скорей лицо ваше станет черным…
Это было невыносимо. Одним прыжком я растворил низкую дверь и, ударившись головой, очутился на воздухе. Луна давно зашла.
Был близок рассвет. На кисее неба висели редкие звезды. Моя голова, в которой вертелись обрывки мыслей, была огромной и тяжелой.
- Какой нынче год, - почему-то вспомнилось мне. - И что принесет Шахриар-хану ревизия Узбекторга… Ах, да - год Барана…
Затем напряжение, тяжелым свинцом оковавшее мир, разорвалось. Бледным заревом отгорел рассвет. Один за другим, изможденные и шатающиеся, опиисты выходили из низкой двери. Меня вырвало.
ПРИМЕЧАНИЯ
…У нас есть звериный круг «мучаль»… - Счет лет по двенадцатигодичным циклам, где каждый год находится под покровительством какого-либо зверя, по-видимому, заимствован таджиками от монголо-тюрок, во времена всемирной империи Чингис-хана. Змея, Бык, Баран, Рыба, Свинья, Мышь, Заяц, Скорпион - человек, родившийся в год одного из этих животных, обладает и соответствующими свойствами характера. На заданный таджику вопрос «Сколько тебе лет?» часто можно получить ответ: «Я - Мышь» или «Я - Свинья».
П. П. Родственный. Арык от р. Пяндж, орошающий крохотный оазис [селение Рын по соседству с селением Нют, ныне Ишкашим]. 1901
IX. ПАМИРСКИЙ ОПИУМ
В середине июня я приехал в область Ишкашима. Ночевать пришлось в поселке Нют. Я лежал на плоском камне возле обрыва и прислушивался к ровному грохоту реки, протекавшей где-то внизу. Рядом со мной спал тов. Ветхоносов - член чрезвычайной комиссии по борьбе с опиокурением на Западном Памире. Цель его командировки заключалась в прекращении ввоза опиума из Читрала и афганского левобережья Пянджа на советскую сторону.
Работа его комиссии - она образовалась в начале июня - с самого начала была обречена необычайным трудностям. Курение опиума за последние годы получило среди горцев АГБО чудовищное распространение. Из 100 памирских таджиков, не считая, конечно, детей, 85 навеки привязаны к опийной трубке. Поэтому бороться с «афиюном» путем преследования курильщиков нельзя. Действовать можно только двумя способами: во-первых, охраняя молодое поколение таджиков от пагубной страсти, во-вторых, - пресекая сбыт и перевозку опиума.
Все это было взвешено в комиссии, и соответственную линию принял тов. Ветхоносов. За первый день был арестован Сейид-Камон-и-Яздан-Шо, Шо-Файсаль и Гулом-Али-Шо, содержавшие лавки для продажи сваренного и сырого опиума. Товар, купленный ими за границей по пол-«тули», т. е. за половину веса серебра, продавался в их лавках по «серебру за тули».
Трое арестованных были посажены в тесную булыжную «гянджу» (кладовую) для зерна, выстроенную на гладком лбу какого-то высокого камня, как избушка на курьих ножках. Около полуночи к месту, где я спал, подошел какой-то таджик в широкой белой рубахе и жилете. Думая, что я сплю, он нагнулся к моему уху и стал громко кашлять и стонать, истошным грудным голосом.
Я открыл глаза. Передо мной в звездной темноте стояла нескладная худая фигура, с печальным длинным носом. Это был Шахриар-хан, заведующий местной лавкой Узбекторга.
- Дай мне, товарищ, одну рупию (полтинник), - сказал он. - Честное слово, очень мне нужна, потому что подотчетных трогать нельзя. Опасное дело.
- Зачем тебе она понадобилась, друг, среди ночи? - спросил я.
- Для чего тебе знать зачем? Ты - хороший человек, зрелый ум, столичный товарищ - от полного сердца говорю - чего тебе стоит одна рупия? Я ведь тебя не хочу обидеть - отдавать ее назад не буду.
Эта грубая лесть и уверенность в том, что я буду обижен, если он возвратит мне долг, подействовали на меня. Я вытащил полтинник и протянул его Шахриару, который что-то пробормотал и, усердно закивав носом, снова скрылся в ночь.
Немного пораздумав, я также вскочил и последовал за ним. Спать не хотелось. Мешал раздражающий шум реки. Кроме того, надо сознаться, мне было любопытно узнать, что может предпринять имеющий рупию ночной гуляка, здесь - в ущелье Пянджа, на узле высоких гор.
Я побежал к поселку, где среди тополей можно было различить шатающуюся, как летучая мышь, тень Шахриар-хана. Затем, вдалеке я увидел полыхнувший отблеск, и тень исчезла. Заскрипела дверь. Зав. лавкой Узбекторга, по-видимому, скрылся в один из приземистых домиков, мрачно жавшихся на откосе.
Подойдя ближе к домам, я остановился. Передо мной была глубокая каменная стена с маленькой, по грудь человеку, дверцей. Из-за двери слышались монотонные голоса и тихий, малооживленный смех.
Я потянул к себе железную щеколду, дверь открылась, и я увидел внутренность дома, освещенную слабыми масляными плошками, вокруг которых сплели и полулежали люди. В лицо мне пахнуло сладким и невыносимо приторный запахом. Я сделал шаг вперед.
Пол комнаты был покрыт черным войлоком. Посредине, на каменном очаге тлели угли. Воздух был застлан желтым дымом, и я в первый момент не мог сразу разглядеть лица людей, занимавших на кошмах место. У некоторых в руках были трубки, расширявшиеся на конце в большие цилиндрические головы. Обычная будничная картина притона курильщиков опиума.
Сколько я мог разобрать, разговор курильщиков шел о легкомыслии женщин и ненасытности, которую им послал Ночной Див (дух зла). Это одни из больных вопросов в Ишкашиме - опиум действует разрушительно на мужскую силу. Увидев меня, однако, они поспешили переменить тему разговора на более высокую и, по их мнению, лучше соответствующую моему достоинству столичного гостя. Никто не выразил изумления, страха или недовольства моим приходом.
- Здравствуйте, товарищ, - произнес по-персидски один из сидевших у очага и ждавших своей очереди курить таджиков. Это был человек с бледным, длинным, как у рыбы, лицом и синими губами. - Все ходишь по людям, не спишь? Лучше спать, что интересного для твоего высокоблагородного глаза в наших горных деревнях?
Я смущенно пробормотал в ответ несколько возражений, так как в его словах мне почудился упрек за мое непрошенное вторжение.
- Теперь ты видел нашу землю - Дом Беды? - продолжал синегубый, не отрываясь гладя на белый огонек плошки. - Посмотрел наш Кухистан, Горную Страну, наши поля, сады и пастбища?
- Товарищ пришел нас ругать за то, что мы курим опиум, - прибавил Шахриар. - Мы - факиры (нищие), плохой народ - глотаем черный дым. Урусы - хороший народ - учат нас истине и рассудку.
После этого он откинулся на войлок и, взяв правой рукой длинный белый чубук, сделал ряд равномерных сильных затяжек, пока не кончилась первая трубка. Левой рукой он поправлял на проволоке кусок опия, плавившийся на светильнике с легким треском.
- Сегодня наш гость не увидит лучшего, что у нас есть, - нашу молодежь - алгиас, алгиас (к сожалению)! - говорил старик с лицом рыбы, - сегодня наша молодежь ушла на смертное дело.
- Какое смертное дело? - спросил я.
- Они ушли убивать Зверя Судьбы. Умер ишан - Дауд-Шах, наш вождь и святой, родившийся в год Барса.
Я окончательно перестал понимать слова. Старик показался мне просто полоумным.
- Не смотри на меня так, - продолжая он. - В меня не вселился джин. Я в совершенном здоровье и рассудке. Пусть Саиб-Лавка, Шахриар, объяснит тебе наш обычай.
- У нашего народа счет годам ведется не так, как у других. У нас есть «мучаль» - звериный круг в 12 лет. Счет идет от года Мыши до года Свиньи и затем снова идет с начала. Сейчас год Барана, а потом будет год Обезьяны и год Петуха. От бегства Магомета до сегодняшнего дня прошло 110 кругов. Вот тебе трубка опиума, товарищ, - как раз подходящая, ни большая, ни маленькая. Ты должен ее выкурить.
Я лег на кошму и сильной затяжкой потянул в себя воздух из трубки. В горло попал горячий горький дым. Сладко налились тяжестью ноги, а внутри тела стало все плотным и липким. Я закашлялся и отбросил трубку на кошму.
- Теперь ты должен знать, куда ушла наша молодежь, - продолжал Шахриар-хан. - Я расскажу тебе это, потому что ты русский. Никогда не стал бы говорить этого мусульманину, если он не нашей секты и на наш тайный знак - пять раскрытых пальцев - не ответит таким же знаком. Они смеются над переселением душ. Дураки. Хуже неверных.
Шахриар на минуту прервал свою речь и выкурил трубку. Затем он продолжал бесстрастным голосом:
- Когда у нас умирает ишан - душа его переселяется в животное, под знаком которого он родился. 7 дней назад умер ишан Дауд-Шах, проживший шесть мучаль. Он родился в год Барса, и сегодня вся молодежь деревни отправилась убивать барса для того, чтобы облегчить душе ишана обратный переход в человека. Моя жена должна родить. Пусть ишан перейдет в моего сына.
- Отчего же известно, что они убьют именно того барса, который нужен? Они ведь могут убить другого барса.
- Мы хорошо знаем нашего барса. Ишан Дауд-Шах - да будет он в мире - имел на лице примету: у него провалился нос. Наши охотники отыскали барса с пятном на носу. Ошибки быть не может.
Выкуренный опиум, духота и клубы приторною дыма подействовали на меня. Я оглядел комнату, где все казалось мне наполненным контрастами черного и желтого. Нелепая круглая голова трубки делала ее похожей на странную очковую змею. Шахриар держал ее хвост в зубах и ровными затяжками сосал огонь из светильника. Я провел рукой по лбу, покрывшемуся холодным потом. В ушах стоял какой-то отдаленный шум, не разрушавший, тем не менее, впечатления абсолютной тишины, наступившей в мире. Все тело было липким и чесалось.
- Э, да ты, брат, пьян, - пронеслось у меня в голове.
В этот момент заговорил Шахриар-хан. Голое его был медленным и то усилялся, то утихал:
- Для чего все это - комиссия, милиция, тюрьма? Для чего все это, товарищ, скажи мне? Опиум - гора и горе, горе и радость, горб, дорога… и вы хотите запрятать его в тюрьму?.. Скорей лицо ваше станет черным…
Это было невыносимо. Одним прыжком я растворил низкую дверь и, ударившись головой, очутился на воздухе. Луна давно зашла.
Был близок рассвет. На кисее неба висели редкие звезды. Моя голова, в которой вертелись обрывки мыслей, была огромной и тяжелой.
- Какой нынче год, - почему-то вспомнилось мне. - И что принесет Шахриар-хану ревизия Узбекторга… Ах, да - год Барана…
Затем напряжение, тяжелым свинцом оковавшее мир, разорвалось. Бледным заревом отгорел рассвет. Один за другим, изможденные и шатающиеся, опиисты выходили из низкой двери. Меня вырвало.
ПРИМЕЧАНИЯ
…У нас есть звериный круг «мучаль»… - Счет лет по двенадцатигодичным циклам, где каждый год находится под покровительством какого-либо зверя, по-видимому, заимствован таджиками от монголо-тюрок, во времена всемирной империи Чингис-хана. Змея, Бык, Баран, Рыба, Свинья, Мышь, Заяц, Скорпион - человек, родившийся в год одного из этих животных, обладает и соответствующими свойствами характера. На заданный таджику вопрос «Сколько тебе лет?» часто можно получить ответ: «Я - Мышь» или «Я - Свинья».