Максим Горький о любви к народу
Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного!
Приведённые ниже слова Максима Горького звучат сегодня весьма актуально (в первую очередь, для вооружённых отрядов сепаратистов на востоке Украины):
"Всякое правительство - как бы оно себя ни именовало - стремится не только «управлять» волею народных масс, но и воспитывать эту волю сообразно своим принципам и целям. Наиболее демагогические и ловкие правительства обычно прикрашивают своё стремление управлять народной волей и воспитывать её словами: «мы выражаем волю народа».
Это, разумеется, не искренние слова, ибо, в конце концов, интеллектуальная сила правительства одолевает инстинкты масс, если же это не удаётся правящим органам, они употребляют для подавления враждебной их целям народной воли физическую силу.
Резолюцией, заранее удуманной в кабинете, или штыком и пулей, но правительство всегда и неизбежно стремится овладеть волею масс, убедить народ в том, что оно ведёт его по самому правильному пути к счастью.
Эта политика является неизбежной обязанностью всякого правительства; будучи уверенным, что оно разум народа, оно принуждает позицией своей внушать народу убеждение в том, что он обладает самым умным и честным правительством, искренно преданным интересам народа. <...>
Народ изболел, исстрадался, измучен неописуемо, полон чувства мести, злобы, ненависти, и эти чувства всё растут, соответственно силе своей организуя волю народа.
Считают ли себя г. г. народные комиссары призванными выражать разрушительные стремления этой больной воли? Или они считают себя в состоянии оздоровить и организовать эту волю? Достаточно ли сильны и свободны они для выполнения второй, настоятельно необходимой работы?
<...>
Известная часть нашей интеллигенции, изучая русское народное творчество по немецкой указке, тоже очень быстро дошла до славянофильства, панславизма, «мессианства», заразив вредной идеей русской самобытности другую часть мыслящих людей, которые, мысля по-европейски, чувствовали по-русски, и это привело их к сентиментальному полуобожанию «народа», воспитанного в рабстве, пьянстве, мрачных суевериях Церкви и чуждого мечтам интеллигенции.
Русский народ, - в силу условий своего исторического развития, - огромное дряблое тело, лишённое вкуса к государственному строительству и почти недоступное влиянию идей, способных облагородить волевые акты; русская интеллигенция - болезненно распухшая от обилия чужих мыслей голова, связанная с туловищем не крепким позвоночником единства желаний и целей, а какой-то еле различимой тоненькой нервной нитью.
Забитый до отупения жестокой действительностью, пьяненький, до отвращения терпеливый и по-своему хитренький московский народ всегда был и остаётся совершенно чужд психологически российскому интеллигенту, богатому книжными знаниями и нищему знанием русской действительности. Тело плотно лежит на земле, а голова выросла высоко в небеса, - издали же, как известно, всё кажется лучше, чем вблизи.
<...>
Гр. Надеждин тоже, очевидно, любит свой народ, той несколько сентиментальной и льстивой любовью, которая вообще свойственна российским народолюбцам. Ныне эта любовь у нас ещё более испорчена бесшабашной и отвратительной демагогией.
Надеждин упрекает меня:
«Непростительно именно вам, Алексей Максимович, как учителю народа, вышедшему из народа, взваливать такие обвинения на своих же братьев».
Я имею право говорить обидную и горькую правду о народе, и я убеждён, что будет лучше для народа, если эту правду о нём скажу я первый, а не те враги народа, которые теперь молчат да копят месть и злобу для того, чтобы в удобный для них момент плюнуть этой злостью в лицо народа, как они плевали после 905 и 6 гг.
Нельзя полагать, что народ свят и праведен только потому, что он - мученик, даже в первые века христианства было много великомучеников по глупости. И не надо закрывать глаза на то, что теперь, когда «народ» завоевал право физического насилия над человеком, - он стал мучителем не менее зверским и жестоким, чем его бывшие мучители.
Способ рассуждений Мих. Надеждина вводит его в безвыходный круг: так как народ мучили - он тоже имеет право мучить. Но ведь этим он даёт право отмстить ему за муки - мукой, за насилие - насилием. Как же выйти из этого круга?
Нет, лучше будем говорить правду, - она целебна, и только она может вылечить нас.
<...>
Право критики налагает обязанность беспощадно критиковать не только действия врагов, но и недостатки друзей. И морально, и тактически для развития в человеке чувства социальной справедливости гораздо лучше, если мы сами честно сознаемся в наших недостатках и ошибках раньше, чем успеет злорадно указать на них враг наш. Конечно, и в этом случае враг не преминет торжествующе воскликнуть:
- Ага!
Но злость торжества будет притуплена и яд злости бессилен.
Не следует забывать, что враги часто бывают правы, осуждая наших друзей, а правда усиливает удар врага; - сказать печальную и обидную правду о друзьях раньше, чем скажет её враг, значит обессилить нападение врага.
* * *
Птенцы из большевиков почти ежедневно говорят мне, что я «откололся» от «народа». Я никогда не чувствовал себя «приколотым» к народу настолько, чтоб не замечать его недостатков, и, так как я не лезу в начальство, - у меня нет желания замалчивать эти недостатки и распевать тёмной массе русского народа демагогические акафисты.
Если я вижу, что моему народу свойственно тяготение к равенству в ничтожестве, тяготение, исходящее из дрянненькой азиатской догадки: быть ничтожными - проще, легче, безответственней; - если я это вижу, я должен сказать это.
Если я вижу, что политика советской власти «глубоко национальна» - как это иронически признают и враги большевиков, - а национализм большевистской политики выражается именно «в равнении на бедность и ничтожество», - я обязан с горечью признать: враги - правы, большевизм - национальное несчастье, ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбуждённых им грубых инстинктов.
Мы все немножко побаиваемся критики, а самокритика - внушает нам почти отвращение.
Оправдывать у нас любят не меньше, чем осуждать, но в этой любви к оправданию гораздо больше заботы о себе, а не о ближнем, - в ней всегда заметно желание оправдать свой личный будущий грех; - очень предусмотрительно, однако - скверно.
<...>
Я обращаюсь непосредственно к морякам, авторам зловещего объявления.
Нет сомнения, господа, в том, что вы, люди вооружённые, можете безнаказанно перебить и перерезать столько «буржуев», сколько вам будет угодно. В этом не может быть сомнения, - ваши товарищи уже пробовали устраивать массовые убийства буржуазной «интеллигенции», - перебив несколько сот грамотных людей в Севастополе, Евпатории, они объявили:
«Что сделано, - то сделано, а суда над нами не может быть».
Эти слова звучат как полупокаяние, полуугроза, и в этих словах, господа моряки, целиком сохранён и торжествует дух кровавого деспотизма той самой монархии, внешние формы которой вы разрушили, но душу её - не можете убить, и вот она живёт в ваших грудях, заставляя вас рычать зверями, лишая образа человечьего.
Вам, господа, следовало бы крепко помнить, что вы воспитаны насилием и убийствами и что когда вы говорите «суда над нами - не может быть», - вы говорите это не потому, что сознали ваше право на власть, а только потому, что знаете: при монархии за массовые убийства никого не судили, не наказывали. Никого не судили за убийство тысяч людей 9 января 1905 г., за расстрел ленских и златоустовских рабочих, за избиение ваших товарищей Очаковцев, за все те массовые убийства, которыми была так богата монархия.
Вот в этой атмосфере безнаказанных преступлений вы и воспитаны, эта кровавая отрыжка старины и звучит в вашем рёве.
Точно так же монархическое правительство, избивая сотнями рабочих, матросов, крестьян, солдат, свидетельствовало о своём моральном бессилии, точно так же, грозным заявлением своим, моряки красного флота признаются, что кроме штыка и пули у них нет никаких средств для борьбы за социальную справедливость. Разумеется, убить проще, чем убедить, и это простое средство, как видно, очень понятно людям, воспитанным убийствами и обученным убийствам.
Я спрашиваю вас, господа моряки: где и в чём разница между звериной психологией монархии и вашей психологией? Монархисты были искренно убеждены, что счастье России возможно только при поголовном истреблении всех инакомыслящих, - вы думаете и действуете точно так же.
Повторяю: убить - проще и легче, чем убедить, но - разве не насилия над народом разрушили власть монархии? Из того, что вы разделите между собой материальные богатства России, она не станет ни богаче, ни счастливее, вы не будете лучше, человечнее. Новые формы жизни требуют нового духовного содержания - способны ли вы создать эту духовную новизну? Судя по вашим словам и действиям, вы ещё не способны к этому, - вы, дикие русские люди, развращённые и замученные старой властью, вам она привила в плоть и кровь все свои страшные болезни и свой бессмысленный деспотизм.
Но, действуя так, как вы действуете, вы даёте будущей реакции право ссылаться на вас, право сказать в лицо вам: при социалистическом правительстве, когда власть была в ваших руках, вы точно так же, как мы, до революции, массами убивали народ.
И этим вы дали нам право убивать вас. Господа моряки! Надобно опомниться. Надо постараться быть людьми. Это трудно, но - это необходимо" (М. Горький, «Несвоевременные мысли», 1918 г.).
Читайте также:
Страна высокомерных бедняков
Жизнь по правилам волчьей стаи
Ситуация в Крыму: как быть мусульманам?
Русская деревня накануне краха Российской империи
Власть Аллаха и Его наместников
И хвала Аллаху, Господу миров.
Приведённые ниже слова Максима Горького звучат сегодня весьма актуально (в первую очередь, для вооружённых отрядов сепаратистов на востоке Украины):
"Всякое правительство - как бы оно себя ни именовало - стремится не только «управлять» волею народных масс, но и воспитывать эту волю сообразно своим принципам и целям. Наиболее демагогические и ловкие правительства обычно прикрашивают своё стремление управлять народной волей и воспитывать её словами: «мы выражаем волю народа».
Это, разумеется, не искренние слова, ибо, в конце концов, интеллектуальная сила правительства одолевает инстинкты масс, если же это не удаётся правящим органам, они употребляют для подавления враждебной их целям народной воли физическую силу.
Резолюцией, заранее удуманной в кабинете, или штыком и пулей, но правительство всегда и неизбежно стремится овладеть волею масс, убедить народ в том, что оно ведёт его по самому правильному пути к счастью.
Эта политика является неизбежной обязанностью всякого правительства; будучи уверенным, что оно разум народа, оно принуждает позицией своей внушать народу убеждение в том, что он обладает самым умным и честным правительством, искренно преданным интересам народа. <...>
Народ изболел, исстрадался, измучен неописуемо, полон чувства мести, злобы, ненависти, и эти чувства всё растут, соответственно силе своей организуя волю народа.
Считают ли себя г. г. народные комиссары призванными выражать разрушительные стремления этой больной воли? Или они считают себя в состоянии оздоровить и организовать эту волю? Достаточно ли сильны и свободны они для выполнения второй, настоятельно необходимой работы?
<...>
Известная часть нашей интеллигенции, изучая русское народное творчество по немецкой указке, тоже очень быстро дошла до славянофильства, панславизма, «мессианства», заразив вредной идеей русской самобытности другую часть мыслящих людей, которые, мысля по-европейски, чувствовали по-русски, и это привело их к сентиментальному полуобожанию «народа», воспитанного в рабстве, пьянстве, мрачных суевериях Церкви и чуждого мечтам интеллигенции.
Русский народ, - в силу условий своего исторического развития, - огромное дряблое тело, лишённое вкуса к государственному строительству и почти недоступное влиянию идей, способных облагородить волевые акты; русская интеллигенция - болезненно распухшая от обилия чужих мыслей голова, связанная с туловищем не крепким позвоночником единства желаний и целей, а какой-то еле различимой тоненькой нервной нитью.
Забитый до отупения жестокой действительностью, пьяненький, до отвращения терпеливый и по-своему хитренький московский народ всегда был и остаётся совершенно чужд психологически российскому интеллигенту, богатому книжными знаниями и нищему знанием русской действительности. Тело плотно лежит на земле, а голова выросла высоко в небеса, - издали же, как известно, всё кажется лучше, чем вблизи.
<...>
Гр. Надеждин тоже, очевидно, любит свой народ, той несколько сентиментальной и льстивой любовью, которая вообще свойственна российским народолюбцам. Ныне эта любовь у нас ещё более испорчена бесшабашной и отвратительной демагогией.
Надеждин упрекает меня:
«Непростительно именно вам, Алексей Максимович, как учителю народа, вышедшему из народа, взваливать такие обвинения на своих же братьев».
Я имею право говорить обидную и горькую правду о народе, и я убеждён, что будет лучше для народа, если эту правду о нём скажу я первый, а не те враги народа, которые теперь молчат да копят месть и злобу для того, чтобы в удобный для них момент плюнуть этой злостью в лицо народа, как они плевали после 905 и 6 гг.
Нельзя полагать, что народ свят и праведен только потому, что он - мученик, даже в первые века христианства было много великомучеников по глупости. И не надо закрывать глаза на то, что теперь, когда «народ» завоевал право физического насилия над человеком, - он стал мучителем не менее зверским и жестоким, чем его бывшие мучители.
Способ рассуждений Мих. Надеждина вводит его в безвыходный круг: так как народ мучили - он тоже имеет право мучить. Но ведь этим он даёт право отмстить ему за муки - мукой, за насилие - насилием. Как же выйти из этого круга?
Нет, лучше будем говорить правду, - она целебна, и только она может вылечить нас.
<...>
Право критики налагает обязанность беспощадно критиковать не только действия врагов, но и недостатки друзей. И морально, и тактически для развития в человеке чувства социальной справедливости гораздо лучше, если мы сами честно сознаемся в наших недостатках и ошибках раньше, чем успеет злорадно указать на них враг наш. Конечно, и в этом случае враг не преминет торжествующе воскликнуть:
- Ага!
Но злость торжества будет притуплена и яд злости бессилен.
Не следует забывать, что враги часто бывают правы, осуждая наших друзей, а правда усиливает удар врага; - сказать печальную и обидную правду о друзьях раньше, чем скажет её враг, значит обессилить нападение врага.
* * *
Птенцы из большевиков почти ежедневно говорят мне, что я «откололся» от «народа». Я никогда не чувствовал себя «приколотым» к народу настолько, чтоб не замечать его недостатков, и, так как я не лезу в начальство, - у меня нет желания замалчивать эти недостатки и распевать тёмной массе русского народа демагогические акафисты.
Если я вижу, что моему народу свойственно тяготение к равенству в ничтожестве, тяготение, исходящее из дрянненькой азиатской догадки: быть ничтожными - проще, легче, безответственней; - если я это вижу, я должен сказать это.
Если я вижу, что политика советской власти «глубоко национальна» - как это иронически признают и враги большевиков, - а национализм большевистской политики выражается именно «в равнении на бедность и ничтожество», - я обязан с горечью признать: враги - правы, большевизм - национальное несчастье, ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбуждённых им грубых инстинктов.
Мы все немножко побаиваемся критики, а самокритика - внушает нам почти отвращение.
Оправдывать у нас любят не меньше, чем осуждать, но в этой любви к оправданию гораздо больше заботы о себе, а не о ближнем, - в ней всегда заметно желание оправдать свой личный будущий грех; - очень предусмотрительно, однако - скверно.
<...>
Я обращаюсь непосредственно к морякам, авторам зловещего объявления.
Нет сомнения, господа, в том, что вы, люди вооружённые, можете безнаказанно перебить и перерезать столько «буржуев», сколько вам будет угодно. В этом не может быть сомнения, - ваши товарищи уже пробовали устраивать массовые убийства буржуазной «интеллигенции», - перебив несколько сот грамотных людей в Севастополе, Евпатории, они объявили:
«Что сделано, - то сделано, а суда над нами не может быть».
Эти слова звучат как полупокаяние, полуугроза, и в этих словах, господа моряки, целиком сохранён и торжествует дух кровавого деспотизма той самой монархии, внешние формы которой вы разрушили, но душу её - не можете убить, и вот она живёт в ваших грудях, заставляя вас рычать зверями, лишая образа человечьего.
Вам, господа, следовало бы крепко помнить, что вы воспитаны насилием и убийствами и что когда вы говорите «суда над нами - не может быть», - вы говорите это не потому, что сознали ваше право на власть, а только потому, что знаете: при монархии за массовые убийства никого не судили, не наказывали. Никого не судили за убийство тысяч людей 9 января 1905 г., за расстрел ленских и златоустовских рабочих, за избиение ваших товарищей Очаковцев, за все те массовые убийства, которыми была так богата монархия.
Вот в этой атмосфере безнаказанных преступлений вы и воспитаны, эта кровавая отрыжка старины и звучит в вашем рёве.
Точно так же монархическое правительство, избивая сотнями рабочих, матросов, крестьян, солдат, свидетельствовало о своём моральном бессилии, точно так же, грозным заявлением своим, моряки красного флота признаются, что кроме штыка и пули у них нет никаких средств для борьбы за социальную справедливость. Разумеется, убить проще, чем убедить, и это простое средство, как видно, очень понятно людям, воспитанным убийствами и обученным убийствам.
Я спрашиваю вас, господа моряки: где и в чём разница между звериной психологией монархии и вашей психологией? Монархисты были искренно убеждены, что счастье России возможно только при поголовном истреблении всех инакомыслящих, - вы думаете и действуете точно так же.
Повторяю: убить - проще и легче, чем убедить, но - разве не насилия над народом разрушили власть монархии? Из того, что вы разделите между собой материальные богатства России, она не станет ни богаче, ни счастливее, вы не будете лучше, человечнее. Новые формы жизни требуют нового духовного содержания - способны ли вы создать эту духовную новизну? Судя по вашим словам и действиям, вы ещё не способны к этому, - вы, дикие русские люди, развращённые и замученные старой властью, вам она привила в плоть и кровь все свои страшные болезни и свой бессмысленный деспотизм.
Но, действуя так, как вы действуете, вы даёте будущей реакции право ссылаться на вас, право сказать в лицо вам: при социалистическом правительстве, когда власть была в ваших руках, вы точно так же, как мы, до революции, массами убивали народ.
И этим вы дали нам право убивать вас. Господа моряки! Надобно опомниться. Надо постараться быть людьми. Это трудно, но - это необходимо" (М. Горький, «Несвоевременные мысли», 1918 г.).
Читайте также:
Страна высокомерных бедняков
Жизнь по правилам волчьей стаи
Ситуация в Крыму: как быть мусульманам?
Русская деревня накануне краха Российской империи
Власть Аллаха и Его наместников
И хвала Аллаху, Господу миров.