Продолжение.
Название: Последний сезон.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
Таймлайн: Сочи-2014.
(Продолжение предыдущего поста)
В свое время, глядя на церемонии награждения других спортсменов, он никогда не мог понять, отчего вполне взрослые люди смотрят мутными глазами, отвечая что-то невнятное. Тебе было больно? Не знаю. А страшно? Не знаю. Что ты сейчас чувствуешь, став олимпийским чемпионом? Я ничего не чувствую. Зато сейчас он отлично понимал, что это такое. Полное выпадение из реальности. Расслабление всего - фокуса внимания и, кажется, даже тонуса крупных мышц - ему приходилось прилагать усилия, чтоб не заваливаться вперед - тянула одетая на шею медаль. Было такое ощущение, что это камень, привязанный на шею утопленнику - таких увесистых до того, кажется, еще не было.
Где-то краем сознания Женя понимал, что сейчас должен радоваться. Ведь именно о таком завершении карьеры - на верхней ступени пьедестала почета, он мечтал. К этому стремился, совершенно сознательно принося в жертву здоровье, которое у человека, как известно, только одно. Этим грезил, когда ехал сюда, осатанев от дружеских напутствий друзей и родственников, которые не желали понимать, что он - живой, и может просто не выдержать.
Бронзу взял Адам Риппон, неимоверно счастливый от этого. Два спортсмена одной страны на одном подиуме, бла бла - точно так же когда-то говорили про них с Лешкой. Он не видел, но ему рассказали - Эван упал с каскада, сильно ушиб колено. Немного напутал с дорожкой шагов, но в конце просто прыгнул еще каскад, вне программы, вместо финального вращения; так делали все, когда дело было швах. Сейчас он стоял по правую руку. Правая рука царя - подумал Женька со смешком, криво улыбнувшись - его снимали. Все-таки золотому медалисту не след стоять с такой постной рожей, даже если он перенервничал и сейчас вот-вот завалится с этого сооружения.
Женя не помнил, как уходил с арены, как добрался до номера - все было в каком-то тумане, как будто ты напился с тоски и перебрал так, что до кровати донесли на плече. Вокруг суетились, что-то объясняя: «Проблемы со здоровьем, преследовавшие Евгения в последнее время...» Он не запоминал. Все это было неважно, потому что золото он получил. Было еще что-то - но оно ускользало, не давая зацепить за хвост, и Женя не смог. Даже раздеться помогла Яна, до того все было плохо. Вырубился он моментально - как будто выключили рубильник; видимо, мозгу требовалась полная перезагрузка с проверкой всех жестких дисков. Как выяснилось позже, видок на награждении у него был ну совсем не чемпионский. Краше, как без обиняков выразился Мишин, в гроб кладут.
***
- Женька, ты живой? - она ласково потрепала за ухом, заглядывая в глаза. - Прогуляться за сувенирами отпустишь? Или пойдем вместе, королевская особа.
- Я царская морда, - сказал он меланхолично, лежа в кровати голышом и поглаживая шелковистую ленту, что была продета в медаль. Сам тяжелый кругляш покоился где-то на солнечном сплетении. - Не, Ян. Ничего не хочу. Выдохся вот.
Яна любила внимание и его поклонников. Понимая, как много значат фаны для фигуриста - это же источник колоссальной моральной, а зачастую и финансовой поддержки. Дура Маша, помнится, идя с ним под руку в толпе женщин с цветами, говорила: «Женя, посмотри, какие странные, кривые люди. Ни у кого из них нет таких волос, как у меня, такой кожи...» Сейчас Женька не мог уже понять, почему из всех, с кем встречался, в жены взял самую глупую. Чисто мужской выбор - мысленно издевался он сам над собой, да и жениться барину было явно пора, не все ведь жопу морозить на катке.
А Янка была другой. Она вообще фантастическая была женщина - как только встретила его, все решила буквально в считанные дни. Ее прежней семьи - мужа, детей, для нее больше не существовало. Был только он, Женя, и их будущая жизнь, его планы и карьера - свои планы она готова была целиком подстроить под него, как главный приоритет. Он просто не мог представить себе мужика, который на такое не повелся бы; а ведь плюс к тому, Рудковская была хороша собой, умна, имела собственный бизнес. О том, что решил быть с ней, Женя не жалел ни минуты.
- Накрашусь и пойду тогда, - она процокала каблуками мимо, подойдя к зеркалу и с задумчивым видом уставившись в отражение, будто там показывали что-то новое. - Скоро не жди. Буду на связи, если что, - Яна засунула в накладной карман блузки мобильник. - Поскучай без меня немножко, Жень. А то надоела, наверное, уже тебе.
Нотки кокетства в голосе он распознавал безошибочно, а потому только улыбнулся, глядя, как она отвинчивает колпачок туши. Теперь у Яны было это смешное выражение лица, которое делают все женщины, когда красят ресницы. Да и не женщины тоже.
- Поскучаю, ладно, - он откинулся на подушку, зевая во все горло и думая, не заказать ли уже завтрак, раз все равно разбудили. - Вернешься, отзвонись. Я тут где-нибудь поблизости шататься буду. Пятнадцать минут славы, все дела.
- Ой-ой, - поддразнила она ехидным голосом. - У тебя уже десять раз по пятнадцать было. Как я, простая смертная, смею рядом с тобой дышать.
- Ян, не нуди, - поморщился он. - Ты жена олимпийского чемпиона или где? Вот и веди себя соответствующе.
Глянув через плечо, она отвернулась и примолкла, видимо, сообразив, что шутки шутками, а он пару дней назад сделал то, что в обозримом прошлом больше никому не удавалось. И тихо, без всяких там обид, продолжила собираться - судя по пищащему телефону, Янку уже где-то поджидали знакомые. А может, это было по делам - свою сеть салонов она в свое время начала развивать, отстроив первые три именно в Сочи. И, раз уж все равно были здесь, она могла заехать - Яна ведь даже все коллекции для своих бутиков заказывала лично. Ибо, как она любила повторять, if you want something to be done well, do it yourself.
***
Выходя из лифта на первом этаже, он вдруг остановился - что-то на периферии зрения привлекло внимание. Оглядевшись, возле стенда с противопожарным инвентарем Женя заметил его. Не узнать Лайсачека было невозможно - этот рост, характерный профиль, угловатые движения. В горле мгновенно пересохло, потому что Женька одновременно хотел и не хотел этой встречи. Они спокойно могли разминуться - но почему-то его все равно несло туда, где Эван стоял, что-то оживленно рассказывая своему дизайнеру.
Веру Вонг не узнать было так же трудно - ее тощая, высохшая фигура в нелепом платье была отличной иллюстрацией выражения «сапожник без сапог». Все, кого она одевала, выглядели королями и королевами Нарнии; Вера же на любом фото была такой, что жена выражалась просто: кошмар. Решив, что плевать, и он просто пройдет мимо, Женя уже поравнялся с ними, когда услышал оклик.
- Женья.
Он произносил его имя на какой-то китайский манер, но это было не смешно. Это волновало, как и все в этом проклятом Лайсачеке, на котором он уже помешался.
- Что?
Он обернулся, остановившись и молча глядя исподлобья. Не представляя, что Эван хочет ему сказать сейчас. Но тот ничего говорить не стал. Достав из нагрудного кармана блокнот, он торопливо отодрал листочек, вынул ручку и что-то быстро нацарапал. А потом, сложив пополам, отдал молча, без единого слова - но вложив прямо ему в руку, так, что Женьку жарко передернуло от этого прикосновения. Смерив его внимательным взглядом, тот постоял еще немного и отошел, взяв Веру под локоть и направившись по коридору, куда им там было нужно.
Несколько минут Женя стоял просто в ступоре, прикрыв глаза, переживая снова и снова это острое ощущение тактильного контакта, и как он смотрел - тревожно, непроизвольно облизывая губы. Наконец придя в себя, он развернул листок, едва разобрав на нем торопливые каракули: «Я в 1007. Приходи через два часа. Пожалуйста.» Скомкав листок в кулаке, он тут же расправил снова, и, подойдя к урне, порвал на мелкие клочки, ссыпав с ладони. Это был просто финиш. Речи о том, чтобы отказаться, не было - Женя его хотел. Но только предстоящие два часа еще нужно было как-то переждать и не сойти с ума. Закусив костяшки пальцев, он быстро прокрутил в уме варианты, чем заняться, выбрав самый оптимальный: позвонить Ягудину.
Во-первых, это чисто по-человечески было приятно - ну, в контексте их ебнутых отношений, конечно. Послушать, как тот поздравляет, исходя ядом, но не смея как-то показать это. Развести на откровенность - долго держаться Лешка все равно никогда не умел. И уже обложив друг друга по матери, спокойно обсудить новости, рассказать, как дела. Это был гарантированный способ отключить голову, отвлечься, поэтому Женя прибегал к нему крайне редко - во время семейных скандалов или полного раздрая по поводу работы.
Достав телефон, он подышал на дисплей, протерев микрофибровой салфеткой. Ягудин был на быстром вызове; но в те секунды, пока дозванивался, Женя еще успел подумать по инерции, что надо бы засечь два часа - за разговором время летело незаметно. Умоляя мироздание, чтобы дорогой Леша снял трубку - сейчас он был ему нужен, как никогда.
- Ну привет, лузер! - жизнерадостно сказал он в трубку, когда тот наконец буркнул свое «алё». - Как поживаешь?
Лузером он Лешку вовсе не считал, но таковы были правила игры. Однако, вопреки обыкновению, тот отчего-то не повелся. Вместо этого спросив:
- Жень, ты в порядке? Тебя в новостях показывали. Как дохлый был вообще.
Он замер, вцепившись в ограждение возле лифта, слыша, как Ягудин сглатывает на том конце и ждет ответа. Волновался, вот ты ж черт. Не все равно ему.
- Оклемался уже, - сказал он растроганно, забыв, зачем вообще звонил. Испортив нахрен всю задумку, потому что после такого дразнить Лёху своей медалью было уже никак невозможно. - Вот, в себя прихожу. Нервы как атрофировались. Блядь, Лёш, это так тяжело, ты молодец, что ушел. Это я тут пер, как терминатор, все не мог остановиться. Я не мешаю тебе там?
- Не мешаешь, - помолчав, сказал Ягудин. - Я, может, тут все время был как на иголках, ждал, что ты позвонишь. Урод.
***
Разговаривать он в конце концов ушел в холл, забившись в угол дивана и загородившись развернутой газетой - чтоб не приставали. К счастью, Лёшка никуда не торопился и на эти два часа был весь его - это Таня очень удачно решила погулять с дочкой. Когда по времени прошло два часа ровно, Женя сказал, что ему срочно надо бежать, и, засунув телефон в карман, вытер мокрые ладони о газету, смяв в большой ком и кинув в урну.
Выждав для приличия еще чуть-чуть, он вызвал лифт, прочитав на указателе внутри, какой этаж ему нужен. Номер Лайсачека оказался в самом конце коридора и, пока он шел, по бокам вспыхивала и гасла энергосберегающая подсветка. Постучав, Женя прислонился к стене; сердце колотилось просто сумасшедше. Это надо было придумать - два часа ожидания и много раз повторенное про себя его «пожалуйста».
Дверь мягко отворилась. Эван держался за ручку, опустив глаза, и Женька прошел в номер мимо него, подождав, пока тот закроет и повернется лицом. Тут было темно - занавешенные шторы и выключенный свет, мягкие серые сумерки, скрадывающие очертания предметов. Это было совершенно невыносимо; они стояли рядом, тяжело дыша, ожидая, кто теперь сделает первый шаг. Женя протянул руки, обняв его за талию. Но Эван тут же отступил - назад, к стене, пока не уперся лопатками. Подойдя совсем вплотную, Женька посмотрел ему в лицо, надавив на плечи - слишком высокий. И тот послушно сполз спиной по стенке, немного согнув колени.
Целоваться сначала не получалось - они только неловко тыкались губами и носами, сталкиваясь и мешая друг другу. Но когда, наконец, удалось найти нужное положение - Женька прижал его к стене, бедрами, всем телом, целуя глубоко, взасос, захлебываясь от жадности. Он просто не мог остановиться, чувствуя мягкую податливость его рта, уколы короткой щетины. Чужая слюна опьяняла, когда Эван дергался и глухо выстанывал ему в рот, выправляя рубашку из брюк.
Женя больше не мог держать руки при себе. И скоро они уже, не сдерживаясь, гладили и щупали друг друга, слепленные в один горячий ком. Чувствовать его ладони на себе было охренительно. Чтобы чем-то ответить, он залез Эвану под свитер тоже, проводя по длинной гладкой спине, чувствуя, как перекатываются под кожей мышцы. А потом, устав от прелюдий, просто протянул руку вниз и сжал его ширинку, тут же перестав дышать, потому что рука обхватила натягивающий брюки член.
Но Лайсачек не дал больше себя трогать. Вместо этого, опираясь о стенку, он как-то сполз вниз, опустившись перед ним на колени. Уткнулся в носом пах, обхватив бедра. Они еще ничего не сделали, только немного потискались, но Женька уже был на таком взводе, что боялся за себя. Лайсачек возбуждал просто жутко, и от мысли, что он сам хочет ему дать, и хотел всегда, охота было выть.
Брюки у Жени были скроены точно по фигуре и сидели на нем, как влитые. Аккуратно расстегнув молнию, Эван запустил руки ему за пояс сзади, снимая штаны и сглатывая предвкушения. Он очень сильно этого хотел - Женька мог сказать сразу. По тому, как прикрывал глаза, позволяя тереться о свое лицо. Как подполз на коленях ближе и стал хватать его губами за член, прямо через плавки.
- Эван... Эван, хватит, - он задыхался, схватив его за волосы на макушке и оттягивая.
Все было бесполезно, и, вытирая ладонью взмокшее от испарины лицо, Женя в конце концов отпустил, позволив ему делать то, что хочет. Только вздрагивая, когда Лайсачек стянул трусы и его ладони огладили бедра.
Он смотрел прямо в глаза, застыв в ожидании, только легко поглаживая его зад. С полуоткрытым ртом, болезненно сосредоточенный, словом, такой, каким Женьке хотелось его видеть, когда просматривал в ночи все те ролики с соревнований. Положить руку на затылок, коснувшись губ покрасневшей блестящей головкой, было так естественно, как будто он всю жизнь делал это с ближайшими конкурентами. Эван смежил дрожащие веки. Он не противился, и сам обхватил его губами, позволяя скользко толкнуться в рот и достать до самого горла. И в этом его полном подчинении было столько... Так бывший соперник признавал его превосходство. А он - он мечтал об этом так долго и безнадежно, что сейчас был просто ошеломлен тем, с какой готовностью Лайсачек сосал и заглатывал - медленно, так явно наслаждаясь тем что делал, что Женька не мог отвести глаз.
Эван тоже смотрел - временами прикрывая глаза, как будто глядеть на него такого, с ходящими желваками, в поту, было для него слишком. И под конец Женя не мог уже смотреть сам, только ероша темные волосы на его затылке и прижимая к себе. Резко толкаясь и едва держась на ногах, так вымотал Лайсачек своим истинно чемпионским умением брать в рот. Да чтоб ему кто в жизни так отсасывал...
Когда Эван громко сглотнул в тишине, он едва нашел в себе силы разжать пальцы, выпустив его слипшиеся вихры, и отстраниться, чтобы тот снова мог дышать. Он запрокинул голову, и Женька зажмурился, увидев блестящие от спермы губы и влажную прядку, прилипшую ко лбу. Обхватив ладонями его лицо, он погладил - благодарно, желая запомнить это выражение. Так, как туристы пытаются запечатлеть в цифре изменчивые морские виды, чтобы вспоминать уже потом, когда отпуск закончится.
Эван облизнул губы, ластясь к его ладони, подставляясь под ласку, и в груди что-то болезненно сдавило. Таким Женя не видел своего соперника никогда. И если у него сейчас отказывали мозги, то каково в свое время было Вейру? Может быть, Женя сейчас даже ему сочувствовал. Потому что, раз попробовав вот этого, отказаться было уже очень трудно. Во всяком случае, он бы не сумел.
***
Он получил свое, но Эвану хотелось тоже. Эвану было очень-очень надо. Быстро раздевшись, скоро он уже лежал перед ним голый, напряженный, с расставленными коленями. И Женя не мог удержаться, чтоб не помучить, целуя все его длинное, поджарое тело, водя по нему ладонями и просто зверея оттого, как тот дергался, выгибаясь над постелью. Но Эван не просил. Даже тогда, когда живот у него стал совсем скользким, а глаза уже закатывались. Только тихо постанывал с закушенной губой, глядя с мукой и отзываясь на каждое прикосновение долгой дрожью.
От такого Лайсачека у Женьки просто мутилось в голове, и он уже едва держался сам, когда раскатывал на себе блестящий от смазки презерватив, неумело и, наверное, слишком осторожно растягивая Эвана. Он помог сам, оттолкнув его руку и надевшись на собственные пальцы, дыша сквозь зубы. Просить было уже не нужно. Как только Эван перестал, он сжал мускулистые голени, придвинувшись к нему и, глядя в потемневшие глаза, медленно задвинул до конца, пока тот не захрипел, сжимаясь на нем.
Такое лицо он видел у Лайсачека не раз - совсем открытое, радостное оттого, что исполнялась мечта. Только раньше это было на награждениях, когда он улыбался на камеры, прилаживая только что одетую на шею медаль. Прижавшись грудью к его совершенно плоской груди, Женька слышал, как мощными толчками бьется сердце, дыша ему в шею и толкаясь сам, чувствуя, как нарастает сладкий, невыносимо приятный зуд. Он сам уже почти кончал, когда Эван приподнялся и, схватив за шею, поцеловал в губы, положив его руку себе на член.
Зажмурившись, Женя стал вбиваться в него так, что кровать заходила ходуном, стукаясь о стенку. Лайсачек протяжно вздохнул, стиснув его изнутри, и растрепанная голова мотнулась вбок. И он просто не смог ничего больше сделать, переживая этот момент с ним вместе, - точно так же, как недавно, стоя на подиуме.
Лежа с ним щекой к щеке, Женя потянулся, пригладив влажный висок, запуская пальцы Эвану в волосы. Лайсачек лежал тихо, но когда он приподнялся на локте и взглянул на него, то увидел, что тот совершенно по-детски, умиротворенно улыбается. Слова тут были совершенно неуместны, но Женька наклонился и, смущаясь, шепнул:
- Спасибо. Мне это было нужно.
- Знаю, - ответил тот совершенно по-вейровски, ухмыляясь, - Я тоже хотел, Женья.
***
После обоих вырубило - Женя еще помнил, как наваливалось блаженное оцепенение, сковывая по рукам и ногам, не давая шевельнуться. Пришел в себя он оттого, что Эван приподнялся на локте, хриплым со сна голосом сказав:
- Слушай, я есть хочу. Пойдем вниз, перекусим? Я в душ.
Женя промычал что-то утвердительное, закинув руки назад и от души зевнув. Лайсачек поднялся и ушел, шлепая по полу пятками босых ног; вскоре он услышал шум бегущей воды. В желудке и правда уже урчало - за завтраком же выпил только кофе с тонким ломтиком кекса. Сейчас было пять часов - время ужинать, и судя по лайсачекову предложению, у него все обстояло ровно так же.
Он повалялся так еще немного, дождавшись, пока Эван выйдет. Тот появился на пороге ванной без ничего, вытирая взъерошенные волосы маленьким полотенцем и улыбаясь. Между ними все было так просто и ясно, - сейчас, уже насытившись, они не имели друг к другу претензий.
Обсохнув, они с Лайсачеком спустились в ресторан, не сговариваясь, заказав все то же, что и всегда. Привычки иногда сильнее людей, и Женя порой всерьез подозревал, что будет питаться нежирным мясом и салатом до конца своих дней. Сидеть за столиком друг напротив друга было забавно; от этого Женьке было даже как-то щекотно внутри. Было так странно - трахаться совершенно дико, разнузданно, дорвавшись наконец, но неловко улыбаться и отводить глаза при обычном разговоре. Впрочем, это длилось недолго. Они стали обсуждать знакомых, курьезы, планы, вспоминать свои Олимпиады и напряжение исчезло само собой; в голове что-то щелкнуло и все встало на свои места. Это было завершение лично для них, конец карьеры, жирная точка над i. И вот теперь можно было спокойно разойтись. Оставалось, правда, еще кое-что. И он не выдержал, спросил:
- Слушай, а что у вас с Вейром? В смысле, как это вышло?
- А, - понимающе кивнул Эван, - сейчас расскажу. Вот, прожую только.
Запив минералкой с пузырьками, серебрящимися на просвет, он поставил стакан и вздохнул, видимо, обдумывая, как сказать, чтоб вышло проще и доходчивей.
- После Ванкувера он решил уйти - меня не спросил, естественно. А я так тосковал по... вот этому, что между нами, что не мог отпустить. Но и вернуть не мог - он уже официальное прошение подал о смене статуса. Я тогда к нему приехал - через всю страну, в Джерси. Ну, и сделал все, чтобы снова как-то быть вместе. Это, знаешь, для нас был единственный способ.
Эван опустил голову, вздохнув, и после недолгого молчания снова заговорил:
- У меня после победы было все - деньги, слава, внимание. Но только я скоро понял, что без его подъебов, дурацких мнений, без нашего флирта мне нахуй все это не сдалось. Если нет Джонни. Скучал по нему ужасно. Так и сказал, когда заявился тем летом в Линдхёрст.
Он внимательно слушал, кивая - все было очень понятно, никаких вопросов. Женя и раньше слышал про них - рассказывали, как Вейр обижался на то, что партнер не хочет официально обнародовать их отношения, редко где с ним появляется. Зная Джонни, это можно было понять. Но теперь он видел и другую сторону, лайсачековы мотивы - по-человечески, они вызывали сочувствие тоже. Было смешно так рассуждать, конечно - но может, Эван даже не был прирожденным геем, как Вейр. Просто и правда не мог отпустить.
- У тебя ведь был твой Алекс, - напомнил Эван, наклонив голову вбок и глядя искоса.
- Да не, - мотнул головой Женя, - у нас все было проще. Когда этот герой слился из спорта, я просто на время потерял стимул. Стимул, понимаешь, а не смысл. К тому же, драгоценный Алекс до сих пор никуда не девался, в гости друг к другу ходим. Видимся.
Они замолчали, только переглядываясь, кажется, думая об одном и том же. У них с Эваном было не так. Они дали друг другу так много, как только могли - напоследок, плюнув на этические условности. И жалеть тут было не о чем.
***
Жена уже была в автобусе - пошла пораньше, занять места и набраться свежих сплетен. Не происходило ничего особенного - ну, проиграла Лизавета Аделине; но никто не лупил друг друга телескопической дубинкой по голени, как это принято в политкорретной Америке. Да и Мишин, вроде, не особо сильно расстроился.
Крупных скандалов - как с Бережной, Пылевой или грузинским саночником, в Сочи не случилось; но люди и без этого находили, о чем потрепать языком. Лично он не находил в этом ничего интересного; но Яна была женщина, им это было свойственно от природы.
Он заприметил их, еще выходя из дверей лифта. Джонни сидел, поставив на колени нарядную сумку, с обмотанным вокруг тонкой шеи шарфом того же цвета. Умело подкрашенный, оживленный, он казался счастливым и довольным жизнью. Лайсачек прислонился к стене, и они что-то вполголоса обсуждали. Вейр не любил забиваться в автобус, потеть и слушать чужие разговоры - за время всех туров, проведенных вместе, Женя уже выучил все его привычки наизусть.
Он еще раздумывал, стоит ли здороваться - одет был неприметно, очки тоже на пол-морды, спасибо Яне, умеет подбирать. Но тут Джонни привстал и воскликнул «Женя!» таким восторженным, радостным голосом, что он вздохнул и пошел к ним.
- Женечка. Извини меня пожалуйста, что я тогда так написал. В твиттере, - Вейр заглядывал в лицо, просительно, как тогда, в Брисбене, еще совсем мальчишкой. Он помнил огромные зеленые глазищи в опушке длинных ресниц и это: «С ума сойти, Женя. Неужели и я когда-нибудь так смогу?». Но Джонни не смог. Джонни был из совершенно другого теста, и потому у него на стене не висело олимпийских медалей.
Он вздохнул, думая, как бы получше ответить. И тут почувствовал осторожное прикосновение к пальцам - это Эван, стоя рядом, трогал его руку, осторожно гладя изнутри. «Я помню», - говорили эти касания, - «а ты, ты будешь меня помнить, Женья?»
- Я очень люблю Россию, но иногда такой патриот, - неловко пояснил Вейр, хотя и ежу было ясно, что дело не в этом.
- Ничего, Джонни, - сказал он, глядя без улыбки. - Зато теперь мы квиты.
Тот заморгал непонимающе, а потом улыбнулся, кажется, оценив его шутку. Не в полной мере; для этого, впрочем, у него не было достаточно информации. Не глядя, Женя сжал руку Лайсачека - нежно и крепко, отвечая сразу на все. А потом отпустил и, прикрыв глаза в качестве «goodbye», покатил свой багаж к выходу, не оглядываясь. Для них с Эваном это все равно был последний сезон.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
Таймлайн: Сочи-2014.
(Продолжение предыдущего поста)
В свое время, глядя на церемонии награждения других спортсменов, он никогда не мог понять, отчего вполне взрослые люди смотрят мутными глазами, отвечая что-то невнятное. Тебе было больно? Не знаю. А страшно? Не знаю. Что ты сейчас чувствуешь, став олимпийским чемпионом? Я ничего не чувствую. Зато сейчас он отлично понимал, что это такое. Полное выпадение из реальности. Расслабление всего - фокуса внимания и, кажется, даже тонуса крупных мышц - ему приходилось прилагать усилия, чтоб не заваливаться вперед - тянула одетая на шею медаль. Было такое ощущение, что это камень, привязанный на шею утопленнику - таких увесистых до того, кажется, еще не было.
Где-то краем сознания Женя понимал, что сейчас должен радоваться. Ведь именно о таком завершении карьеры - на верхней ступени пьедестала почета, он мечтал. К этому стремился, совершенно сознательно принося в жертву здоровье, которое у человека, как известно, только одно. Этим грезил, когда ехал сюда, осатанев от дружеских напутствий друзей и родственников, которые не желали понимать, что он - живой, и может просто не выдержать.
Бронзу взял Адам Риппон, неимоверно счастливый от этого. Два спортсмена одной страны на одном подиуме, бла бла - точно так же когда-то говорили про них с Лешкой. Он не видел, но ему рассказали - Эван упал с каскада, сильно ушиб колено. Немного напутал с дорожкой шагов, но в конце просто прыгнул еще каскад, вне программы, вместо финального вращения; так делали все, когда дело было швах. Сейчас он стоял по правую руку. Правая рука царя - подумал Женька со смешком, криво улыбнувшись - его снимали. Все-таки золотому медалисту не след стоять с такой постной рожей, даже если он перенервничал и сейчас вот-вот завалится с этого сооружения.
Женя не помнил, как уходил с арены, как добрался до номера - все было в каком-то тумане, как будто ты напился с тоски и перебрал так, что до кровати донесли на плече. Вокруг суетились, что-то объясняя: «Проблемы со здоровьем, преследовавшие Евгения в последнее время...» Он не запоминал. Все это было неважно, потому что золото он получил. Было еще что-то - но оно ускользало, не давая зацепить за хвост, и Женя не смог. Даже раздеться помогла Яна, до того все было плохо. Вырубился он моментально - как будто выключили рубильник; видимо, мозгу требовалась полная перезагрузка с проверкой всех жестких дисков. Как выяснилось позже, видок на награждении у него был ну совсем не чемпионский. Краше, как без обиняков выразился Мишин, в гроб кладут.
***
- Женька, ты живой? - она ласково потрепала за ухом, заглядывая в глаза. - Прогуляться за сувенирами отпустишь? Или пойдем вместе, королевская особа.
- Я царская морда, - сказал он меланхолично, лежа в кровати голышом и поглаживая шелковистую ленту, что была продета в медаль. Сам тяжелый кругляш покоился где-то на солнечном сплетении. - Не, Ян. Ничего не хочу. Выдохся вот.
Яна любила внимание и его поклонников. Понимая, как много значат фаны для фигуриста - это же источник колоссальной моральной, а зачастую и финансовой поддержки. Дура Маша, помнится, идя с ним под руку в толпе женщин с цветами, говорила: «Женя, посмотри, какие странные, кривые люди. Ни у кого из них нет таких волос, как у меня, такой кожи...» Сейчас Женька не мог уже понять, почему из всех, с кем встречался, в жены взял самую глупую. Чисто мужской выбор - мысленно издевался он сам над собой, да и жениться барину было явно пора, не все ведь жопу морозить на катке.
А Янка была другой. Она вообще фантастическая была женщина - как только встретила его, все решила буквально в считанные дни. Ее прежней семьи - мужа, детей, для нее больше не существовало. Был только он, Женя, и их будущая жизнь, его планы и карьера - свои планы она готова была целиком подстроить под него, как главный приоритет. Он просто не мог представить себе мужика, который на такое не повелся бы; а ведь плюс к тому, Рудковская была хороша собой, умна, имела собственный бизнес. О том, что решил быть с ней, Женя не жалел ни минуты.
- Накрашусь и пойду тогда, - она процокала каблуками мимо, подойдя к зеркалу и с задумчивым видом уставившись в отражение, будто там показывали что-то новое. - Скоро не жди. Буду на связи, если что, - Яна засунула в накладной карман блузки мобильник. - Поскучай без меня немножко, Жень. А то надоела, наверное, уже тебе.
Нотки кокетства в голосе он распознавал безошибочно, а потому только улыбнулся, глядя, как она отвинчивает колпачок туши. Теперь у Яны было это смешное выражение лица, которое делают все женщины, когда красят ресницы. Да и не женщины тоже.
- Поскучаю, ладно, - он откинулся на подушку, зевая во все горло и думая, не заказать ли уже завтрак, раз все равно разбудили. - Вернешься, отзвонись. Я тут где-нибудь поблизости шататься буду. Пятнадцать минут славы, все дела.
- Ой-ой, - поддразнила она ехидным голосом. - У тебя уже десять раз по пятнадцать было. Как я, простая смертная, смею рядом с тобой дышать.
- Ян, не нуди, - поморщился он. - Ты жена олимпийского чемпиона или где? Вот и веди себя соответствующе.
Глянув через плечо, она отвернулась и примолкла, видимо, сообразив, что шутки шутками, а он пару дней назад сделал то, что в обозримом прошлом больше никому не удавалось. И тихо, без всяких там обид, продолжила собираться - судя по пищащему телефону, Янку уже где-то поджидали знакомые. А может, это было по делам - свою сеть салонов она в свое время начала развивать, отстроив первые три именно в Сочи. И, раз уж все равно были здесь, она могла заехать - Яна ведь даже все коллекции для своих бутиков заказывала лично. Ибо, как она любила повторять, if you want something to be done well, do it yourself.
***
Выходя из лифта на первом этаже, он вдруг остановился - что-то на периферии зрения привлекло внимание. Оглядевшись, возле стенда с противопожарным инвентарем Женя заметил его. Не узнать Лайсачека было невозможно - этот рост, характерный профиль, угловатые движения. В горле мгновенно пересохло, потому что Женька одновременно хотел и не хотел этой встречи. Они спокойно могли разминуться - но почему-то его все равно несло туда, где Эван стоял, что-то оживленно рассказывая своему дизайнеру.
Веру Вонг не узнать было так же трудно - ее тощая, высохшая фигура в нелепом платье была отличной иллюстрацией выражения «сапожник без сапог». Все, кого она одевала, выглядели королями и королевами Нарнии; Вера же на любом фото была такой, что жена выражалась просто: кошмар. Решив, что плевать, и он просто пройдет мимо, Женя уже поравнялся с ними, когда услышал оклик.
- Женья.
Он произносил его имя на какой-то китайский манер, но это было не смешно. Это волновало, как и все в этом проклятом Лайсачеке, на котором он уже помешался.
- Что?
Он обернулся, остановившись и молча глядя исподлобья. Не представляя, что Эван хочет ему сказать сейчас. Но тот ничего говорить не стал. Достав из нагрудного кармана блокнот, он торопливо отодрал листочек, вынул ручку и что-то быстро нацарапал. А потом, сложив пополам, отдал молча, без единого слова - но вложив прямо ему в руку, так, что Женьку жарко передернуло от этого прикосновения. Смерив его внимательным взглядом, тот постоял еще немного и отошел, взяв Веру под локоть и направившись по коридору, куда им там было нужно.
Несколько минут Женя стоял просто в ступоре, прикрыв глаза, переживая снова и снова это острое ощущение тактильного контакта, и как он смотрел - тревожно, непроизвольно облизывая губы. Наконец придя в себя, он развернул листок, едва разобрав на нем торопливые каракули: «Я в 1007. Приходи через два часа. Пожалуйста.» Скомкав листок в кулаке, он тут же расправил снова, и, подойдя к урне, порвал на мелкие клочки, ссыпав с ладони. Это был просто финиш. Речи о том, чтобы отказаться, не было - Женя его хотел. Но только предстоящие два часа еще нужно было как-то переждать и не сойти с ума. Закусив костяшки пальцев, он быстро прокрутил в уме варианты, чем заняться, выбрав самый оптимальный: позвонить Ягудину.
Во-первых, это чисто по-человечески было приятно - ну, в контексте их ебнутых отношений, конечно. Послушать, как тот поздравляет, исходя ядом, но не смея как-то показать это. Развести на откровенность - долго держаться Лешка все равно никогда не умел. И уже обложив друг друга по матери, спокойно обсудить новости, рассказать, как дела. Это был гарантированный способ отключить голову, отвлечься, поэтому Женя прибегал к нему крайне редко - во время семейных скандалов или полного раздрая по поводу работы.
Достав телефон, он подышал на дисплей, протерев микрофибровой салфеткой. Ягудин был на быстром вызове; но в те секунды, пока дозванивался, Женя еще успел подумать по инерции, что надо бы засечь два часа - за разговором время летело незаметно. Умоляя мироздание, чтобы дорогой Леша снял трубку - сейчас он был ему нужен, как никогда.
- Ну привет, лузер! - жизнерадостно сказал он в трубку, когда тот наконец буркнул свое «алё». - Как поживаешь?
Лузером он Лешку вовсе не считал, но таковы были правила игры. Однако, вопреки обыкновению, тот отчего-то не повелся. Вместо этого спросив:
- Жень, ты в порядке? Тебя в новостях показывали. Как дохлый был вообще.
Он замер, вцепившись в ограждение возле лифта, слыша, как Ягудин сглатывает на том конце и ждет ответа. Волновался, вот ты ж черт. Не все равно ему.
- Оклемался уже, - сказал он растроганно, забыв, зачем вообще звонил. Испортив нахрен всю задумку, потому что после такого дразнить Лёху своей медалью было уже никак невозможно. - Вот, в себя прихожу. Нервы как атрофировались. Блядь, Лёш, это так тяжело, ты молодец, что ушел. Это я тут пер, как терминатор, все не мог остановиться. Я не мешаю тебе там?
- Не мешаешь, - помолчав, сказал Ягудин. - Я, может, тут все время был как на иголках, ждал, что ты позвонишь. Урод.
***
Разговаривать он в конце концов ушел в холл, забившись в угол дивана и загородившись развернутой газетой - чтоб не приставали. К счастью, Лёшка никуда не торопился и на эти два часа был весь его - это Таня очень удачно решила погулять с дочкой. Когда по времени прошло два часа ровно, Женя сказал, что ему срочно надо бежать, и, засунув телефон в карман, вытер мокрые ладони о газету, смяв в большой ком и кинув в урну.
Выждав для приличия еще чуть-чуть, он вызвал лифт, прочитав на указателе внутри, какой этаж ему нужен. Номер Лайсачека оказался в самом конце коридора и, пока он шел, по бокам вспыхивала и гасла энергосберегающая подсветка. Постучав, Женя прислонился к стене; сердце колотилось просто сумасшедше. Это надо было придумать - два часа ожидания и много раз повторенное про себя его «пожалуйста».
Дверь мягко отворилась. Эван держался за ручку, опустив глаза, и Женька прошел в номер мимо него, подождав, пока тот закроет и повернется лицом. Тут было темно - занавешенные шторы и выключенный свет, мягкие серые сумерки, скрадывающие очертания предметов. Это было совершенно невыносимо; они стояли рядом, тяжело дыша, ожидая, кто теперь сделает первый шаг. Женя протянул руки, обняв его за талию. Но Эван тут же отступил - назад, к стене, пока не уперся лопатками. Подойдя совсем вплотную, Женька посмотрел ему в лицо, надавив на плечи - слишком высокий. И тот послушно сполз спиной по стенке, немного согнув колени.
Целоваться сначала не получалось - они только неловко тыкались губами и носами, сталкиваясь и мешая друг другу. Но когда, наконец, удалось найти нужное положение - Женька прижал его к стене, бедрами, всем телом, целуя глубоко, взасос, захлебываясь от жадности. Он просто не мог остановиться, чувствуя мягкую податливость его рта, уколы короткой щетины. Чужая слюна опьяняла, когда Эван дергался и глухо выстанывал ему в рот, выправляя рубашку из брюк.
Женя больше не мог держать руки при себе. И скоро они уже, не сдерживаясь, гладили и щупали друг друга, слепленные в один горячий ком. Чувствовать его ладони на себе было охренительно. Чтобы чем-то ответить, он залез Эвану под свитер тоже, проводя по длинной гладкой спине, чувствуя, как перекатываются под кожей мышцы. А потом, устав от прелюдий, просто протянул руку вниз и сжал его ширинку, тут же перестав дышать, потому что рука обхватила натягивающий брюки член.
Но Лайсачек не дал больше себя трогать. Вместо этого, опираясь о стенку, он как-то сполз вниз, опустившись перед ним на колени. Уткнулся в носом пах, обхватив бедра. Они еще ничего не сделали, только немного потискались, но Женька уже был на таком взводе, что боялся за себя. Лайсачек возбуждал просто жутко, и от мысли, что он сам хочет ему дать, и хотел всегда, охота было выть.
Брюки у Жени были скроены точно по фигуре и сидели на нем, как влитые. Аккуратно расстегнув молнию, Эван запустил руки ему за пояс сзади, снимая штаны и сглатывая предвкушения. Он очень сильно этого хотел - Женька мог сказать сразу. По тому, как прикрывал глаза, позволяя тереться о свое лицо. Как подполз на коленях ближе и стал хватать его губами за член, прямо через плавки.
- Эван... Эван, хватит, - он задыхался, схватив его за волосы на макушке и оттягивая.
Все было бесполезно, и, вытирая ладонью взмокшее от испарины лицо, Женя в конце концов отпустил, позволив ему делать то, что хочет. Только вздрагивая, когда Лайсачек стянул трусы и его ладони огладили бедра.
Он смотрел прямо в глаза, застыв в ожидании, только легко поглаживая его зад. С полуоткрытым ртом, болезненно сосредоточенный, словом, такой, каким Женьке хотелось его видеть, когда просматривал в ночи все те ролики с соревнований. Положить руку на затылок, коснувшись губ покрасневшей блестящей головкой, было так естественно, как будто он всю жизнь делал это с ближайшими конкурентами. Эван смежил дрожащие веки. Он не противился, и сам обхватил его губами, позволяя скользко толкнуться в рот и достать до самого горла. И в этом его полном подчинении было столько... Так бывший соперник признавал его превосходство. А он - он мечтал об этом так долго и безнадежно, что сейчас был просто ошеломлен тем, с какой готовностью Лайсачек сосал и заглатывал - медленно, так явно наслаждаясь тем что делал, что Женька не мог отвести глаз.
Эван тоже смотрел - временами прикрывая глаза, как будто глядеть на него такого, с ходящими желваками, в поту, было для него слишком. И под конец Женя не мог уже смотреть сам, только ероша темные волосы на его затылке и прижимая к себе. Резко толкаясь и едва держась на ногах, так вымотал Лайсачек своим истинно чемпионским умением брать в рот. Да чтоб ему кто в жизни так отсасывал...
Когда Эван громко сглотнул в тишине, он едва нашел в себе силы разжать пальцы, выпустив его слипшиеся вихры, и отстраниться, чтобы тот снова мог дышать. Он запрокинул голову, и Женька зажмурился, увидев блестящие от спермы губы и влажную прядку, прилипшую ко лбу. Обхватив ладонями его лицо, он погладил - благодарно, желая запомнить это выражение. Так, как туристы пытаются запечатлеть в цифре изменчивые морские виды, чтобы вспоминать уже потом, когда отпуск закончится.
Эван облизнул губы, ластясь к его ладони, подставляясь под ласку, и в груди что-то болезненно сдавило. Таким Женя не видел своего соперника никогда. И если у него сейчас отказывали мозги, то каково в свое время было Вейру? Может быть, Женя сейчас даже ему сочувствовал. Потому что, раз попробовав вот этого, отказаться было уже очень трудно. Во всяком случае, он бы не сумел.
***
Он получил свое, но Эвану хотелось тоже. Эвану было очень-очень надо. Быстро раздевшись, скоро он уже лежал перед ним голый, напряженный, с расставленными коленями. И Женя не мог удержаться, чтоб не помучить, целуя все его длинное, поджарое тело, водя по нему ладонями и просто зверея оттого, как тот дергался, выгибаясь над постелью. Но Эван не просил. Даже тогда, когда живот у него стал совсем скользким, а глаза уже закатывались. Только тихо постанывал с закушенной губой, глядя с мукой и отзываясь на каждое прикосновение долгой дрожью.
От такого Лайсачека у Женьки просто мутилось в голове, и он уже едва держался сам, когда раскатывал на себе блестящий от смазки презерватив, неумело и, наверное, слишком осторожно растягивая Эвана. Он помог сам, оттолкнув его руку и надевшись на собственные пальцы, дыша сквозь зубы. Просить было уже не нужно. Как только Эван перестал, он сжал мускулистые голени, придвинувшись к нему и, глядя в потемневшие глаза, медленно задвинул до конца, пока тот не захрипел, сжимаясь на нем.
Такое лицо он видел у Лайсачека не раз - совсем открытое, радостное оттого, что исполнялась мечта. Только раньше это было на награждениях, когда он улыбался на камеры, прилаживая только что одетую на шею медаль. Прижавшись грудью к его совершенно плоской груди, Женька слышал, как мощными толчками бьется сердце, дыша ему в шею и толкаясь сам, чувствуя, как нарастает сладкий, невыносимо приятный зуд. Он сам уже почти кончал, когда Эван приподнялся и, схватив за шею, поцеловал в губы, положив его руку себе на член.
Зажмурившись, Женя стал вбиваться в него так, что кровать заходила ходуном, стукаясь о стенку. Лайсачек протяжно вздохнул, стиснув его изнутри, и растрепанная голова мотнулась вбок. И он просто не смог ничего больше сделать, переживая этот момент с ним вместе, - точно так же, как недавно, стоя на подиуме.
Лежа с ним щекой к щеке, Женя потянулся, пригладив влажный висок, запуская пальцы Эвану в волосы. Лайсачек лежал тихо, но когда он приподнялся на локте и взглянул на него, то увидел, что тот совершенно по-детски, умиротворенно улыбается. Слова тут были совершенно неуместны, но Женька наклонился и, смущаясь, шепнул:
- Спасибо. Мне это было нужно.
- Знаю, - ответил тот совершенно по-вейровски, ухмыляясь, - Я тоже хотел, Женья.
***
После обоих вырубило - Женя еще помнил, как наваливалось блаженное оцепенение, сковывая по рукам и ногам, не давая шевельнуться. Пришел в себя он оттого, что Эван приподнялся на локте, хриплым со сна голосом сказав:
- Слушай, я есть хочу. Пойдем вниз, перекусим? Я в душ.
Женя промычал что-то утвердительное, закинув руки назад и от души зевнув. Лайсачек поднялся и ушел, шлепая по полу пятками босых ног; вскоре он услышал шум бегущей воды. В желудке и правда уже урчало - за завтраком же выпил только кофе с тонким ломтиком кекса. Сейчас было пять часов - время ужинать, и судя по лайсачекову предложению, у него все обстояло ровно так же.
Он повалялся так еще немного, дождавшись, пока Эван выйдет. Тот появился на пороге ванной без ничего, вытирая взъерошенные волосы маленьким полотенцем и улыбаясь. Между ними все было так просто и ясно, - сейчас, уже насытившись, они не имели друг к другу претензий.
Обсохнув, они с Лайсачеком спустились в ресторан, не сговариваясь, заказав все то же, что и всегда. Привычки иногда сильнее людей, и Женя порой всерьез подозревал, что будет питаться нежирным мясом и салатом до конца своих дней. Сидеть за столиком друг напротив друга было забавно; от этого Женьке было даже как-то щекотно внутри. Было так странно - трахаться совершенно дико, разнузданно, дорвавшись наконец, но неловко улыбаться и отводить глаза при обычном разговоре. Впрочем, это длилось недолго. Они стали обсуждать знакомых, курьезы, планы, вспоминать свои Олимпиады и напряжение исчезло само собой; в голове что-то щелкнуло и все встало на свои места. Это было завершение лично для них, конец карьеры, жирная точка над i. И вот теперь можно было спокойно разойтись. Оставалось, правда, еще кое-что. И он не выдержал, спросил:
- Слушай, а что у вас с Вейром? В смысле, как это вышло?
- А, - понимающе кивнул Эван, - сейчас расскажу. Вот, прожую только.
Запив минералкой с пузырьками, серебрящимися на просвет, он поставил стакан и вздохнул, видимо, обдумывая, как сказать, чтоб вышло проще и доходчивей.
- После Ванкувера он решил уйти - меня не спросил, естественно. А я так тосковал по... вот этому, что между нами, что не мог отпустить. Но и вернуть не мог - он уже официальное прошение подал о смене статуса. Я тогда к нему приехал - через всю страну, в Джерси. Ну, и сделал все, чтобы снова как-то быть вместе. Это, знаешь, для нас был единственный способ.
Эван опустил голову, вздохнув, и после недолгого молчания снова заговорил:
- У меня после победы было все - деньги, слава, внимание. Но только я скоро понял, что без его подъебов, дурацких мнений, без нашего флирта мне нахуй все это не сдалось. Если нет Джонни. Скучал по нему ужасно. Так и сказал, когда заявился тем летом в Линдхёрст.
Он внимательно слушал, кивая - все было очень понятно, никаких вопросов. Женя и раньше слышал про них - рассказывали, как Вейр обижался на то, что партнер не хочет официально обнародовать их отношения, редко где с ним появляется. Зная Джонни, это можно было понять. Но теперь он видел и другую сторону, лайсачековы мотивы - по-человечески, они вызывали сочувствие тоже. Было смешно так рассуждать, конечно - но может, Эван даже не был прирожденным геем, как Вейр. Просто и правда не мог отпустить.
- У тебя ведь был твой Алекс, - напомнил Эван, наклонив голову вбок и глядя искоса.
- Да не, - мотнул головой Женя, - у нас все было проще. Когда этот герой слился из спорта, я просто на время потерял стимул. Стимул, понимаешь, а не смысл. К тому же, драгоценный Алекс до сих пор никуда не девался, в гости друг к другу ходим. Видимся.
Они замолчали, только переглядываясь, кажется, думая об одном и том же. У них с Эваном было не так. Они дали друг другу так много, как только могли - напоследок, плюнув на этические условности. И жалеть тут было не о чем.
***
Жена уже была в автобусе - пошла пораньше, занять места и набраться свежих сплетен. Не происходило ничего особенного - ну, проиграла Лизавета Аделине; но никто не лупил друг друга телескопической дубинкой по голени, как это принято в политкорретной Америке. Да и Мишин, вроде, не особо сильно расстроился.
Крупных скандалов - как с Бережной, Пылевой или грузинским саночником, в Сочи не случилось; но люди и без этого находили, о чем потрепать языком. Лично он не находил в этом ничего интересного; но Яна была женщина, им это было свойственно от природы.
Он заприметил их, еще выходя из дверей лифта. Джонни сидел, поставив на колени нарядную сумку, с обмотанным вокруг тонкой шеи шарфом того же цвета. Умело подкрашенный, оживленный, он казался счастливым и довольным жизнью. Лайсачек прислонился к стене, и они что-то вполголоса обсуждали. Вейр не любил забиваться в автобус, потеть и слушать чужие разговоры - за время всех туров, проведенных вместе, Женя уже выучил все его привычки наизусть.
Он еще раздумывал, стоит ли здороваться - одет был неприметно, очки тоже на пол-морды, спасибо Яне, умеет подбирать. Но тут Джонни привстал и воскликнул «Женя!» таким восторженным, радостным голосом, что он вздохнул и пошел к ним.
- Женечка. Извини меня пожалуйста, что я тогда так написал. В твиттере, - Вейр заглядывал в лицо, просительно, как тогда, в Брисбене, еще совсем мальчишкой. Он помнил огромные зеленые глазищи в опушке длинных ресниц и это: «С ума сойти, Женя. Неужели и я когда-нибудь так смогу?». Но Джонни не смог. Джонни был из совершенно другого теста, и потому у него на стене не висело олимпийских медалей.
Он вздохнул, думая, как бы получше ответить. И тут почувствовал осторожное прикосновение к пальцам - это Эван, стоя рядом, трогал его руку, осторожно гладя изнутри. «Я помню», - говорили эти касания, - «а ты, ты будешь меня помнить, Женья?»
- Я очень люблю Россию, но иногда такой патриот, - неловко пояснил Вейр, хотя и ежу было ясно, что дело не в этом.
- Ничего, Джонни, - сказал он, глядя без улыбки. - Зато теперь мы квиты.
Тот заморгал непонимающе, а потом улыбнулся, кажется, оценив его шутку. Не в полной мере; для этого, впрочем, у него не было достаточно информации. Не глядя, Женя сжал руку Лайсачека - нежно и крепко, отвечая сразу на все. А потом отпустил и, прикрыв глаза в качестве «goodbye», покатил свой багаж к выходу, не оглядываясь. Для них с Эваном это все равно был последний сезон.