Начало фика.
Название: Эффект бумеранга.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
Сиквел к "Последнему сезону".
Джонни был на месте встречи ровно во столько, во сколько они договаривались. Обязательства он соблюдал всегда железно и, сколько Женя его знал, приходил вовремя, невзирая на настроение и самочувствие. Наобнимавшись и нацеловавшись, они с Рудковской уже деловито обсуждали последние поступления в коллекциях. Встрять в разговор Жене было никак невозможно. Во-первых, они стояли посреди огромного зала в Пулково, где шум катящихся чемоданов и цокот шпилек, разговоры, объявления о посадке и высадке заглушали вообще все. А во-вторых... что он, еще недавно топовый фигурист-любитель, мог сказать этим двум профи из мира высокой моды?
Взгляд рассеянно скользил по прическе, одежде; Джонни выглядел, как всегда, очень дорого, шикарно, по-юному свежо. В нем сочеталось все, что так ценили американцы, каким бы русским тот себя не считал. Откровенно пялясь на кипенно-белые кружевные перчатки, облегавшие руки до локтей, Женя вдруг выдал:
- Моя мама такие на свадьбу одевала.
Они обернулись оба - Яна тут же захохотала, потому что знала, что это чистая правда. Джонни поймал его взгляд, комично нахмурил брови, но не выдержал и засмеялся тоже.
- Мама, святое, - утирая слезы ребром ладони, поясняла Янка. - Это он тебе комплимент сделать хотел.
- Да ничего я не хотел, - отмахнулся Женя. - Ну правда, почти один в один. Только у тебя, наверное, размер восьмой, а у нее шесть с половиной.
Вейр только пожал плечами, округлив выразительно глаза и уже совсем напоминая женщину. Так могла бы одеться янина любимая Одри Хэпберн - перчатки, кружевная блузка, однотонные брюки. Лаковые ботильоны и теплое сияние жемчуга на шее. Джонни был хорошенький - именно в том смысле, в котором так говорят про женщин и детей. И поэтому смотреть на него не надоедало.
- А я привез вам сюрприз, - сказал вдруг Вейр, отводя двумя пальцами и без того зафиксированные прядки со лба, - надеюсь, Женя не будет очень против. Но, если что, мы всегда сможем пожить в оте-...
- Вы? - всплеснула руками Рудковская. - И ты молчал?! Какой еще отель, прекрати сейчас же.
Джонни повернулся спиной, кому-то оживленно маша, и Женя посмотрел в ту сторону. И тут же оцепенел и прирос к месту. Потому что в паре метров от них рядом с внушительных размеров чемоданом стоял его бывший соперник. В простой клетчатой рубашке и джинсах, так, что ничем и не выделялся в толпе, кроме роста.
- Эван! - взвизгнула Яна, - с ума сойти!
Лайсачек подошел ближе и слегка склонился, мягко заключив ее в объятия. Он даже не поднял взгляда, не посмотрел на Женю; но только что это меняло? Женька хотел легко отделаться, пожертвовав во имя душевного спокойствия шоу, которое шло вслед за чемпионатом мира. Думая увидеться только где-нибудь в следующем сезоне, когда уже все совсем пройдет. Ага, сейчас.
***
Раньше, до этого, Женя всегда гордился умением в нужный момент взять себя в руки. Но сейчас не получалось. Он так явно отмораживался всю дорогу до машины, что жена не выдержала. Взяла под локоть и яростным шепотом принялась выговаривать, что так себя не ведут, что Джонни - партнер и друг, и если он думает, что можно вот так...
- Да с чего ты взяла что я против? Я за. Пускай живут у нас. Просто не ожидал.
Он не верил, что это сказал. Потому что этой фразой Женька фактически подписывал себе приговор. Прекрасно понимая, что им нельзя с Лайсачеком близко, не говоря ни про какие гости. Ни про какие два дня - а именно столько эта пара собиралась гостить в Питере.
- Слушай, ты, небожитель, - сердито сказала Яна, - сделай нормальное лицо, пожалуйста. Джонни, по-моему, сейчас номер будет бронировать. Мне жутко за тебя стыдно!
Дальше Женя просто не слушал. Она все равно ни черта не понимала. А раз так - решил он мгновенно в приступе острого раздражения от своей беспомощности - будь что будет. Видит Бог, он этого не хотел. Просто так сложились обстоятельства.
Этот лицемерный внутренний монолог продолжался ровно до момента, пока янин водитель не распахнул перед ними двери, впуская в прохладный кондиционированный салон - стоял май, и на улице уже припекало. Яна с Джонни сели впереди, а рядом с ним на заднем сиденье оказался Эван.
Они не разговаривали - Женя бы все равно сейчас не смог отклеить язык от неба. Не смотрели друг на друга - он даже не смел повернуть головы. Но почти сразу же их влажные руки нащупали, нашли друг друга. Пальцы судорожно сжались в замок, и жалкое «я не хотел этого» в его голове уже звучало совсем иначе: «я очень этого хочу». Стискивая руку Эвана в своей, Женя совершенно отчетливо понимал, что иметь совесть - это не про него.
Все рассуждения о морали и долге, о том что можно и нельзя, вдруг разлетелись легкими бессмысленными фантиками. Женька не мог не отвечать. Не теперь - уже зная, каким жарким податливым воском Эван может быть в его руках. Зная, что он хочет точно так же - иначе зачем так жаться коленом к его ноге, трогая ладонь изнутри. Они только начали путь к дому, а его уже нестерпимо хотелось поцеловать прямо тут, в машине. И Женька бы так и сделал, если бы только их хоть на минуту оставили наедине.
За то время, что прошло с Игр, он всю голову себе сломал, пытаясь понять, в чем дело. Лайсачек не был смазливым или хорошеньким - он был мужик безо всяких но. А к мужикам Женю не тянуло. Всерьез - ни разу за всю карьеру, несмотря на все зазывные взгляды и приставания. Но проклятому организму на все это было класть, потому что стоило ему приблизиться к Эвану, как ладони взмокали, дышать становилось нечем, а член вставал. Как сейчас - опустив глаза, он увидел, что молния на ширинке аж морщилась, до того ее распирало.
Лайсачек скосил глаза, посмотрев тоже. А потом крупно сглотнул, прикрыл глаза и улыбнулся - радостно, как ребенок, мечтающий об увиденной в витрине игрушке. И Женя, стиснув зубы, подумал отчаянно: да ебись оно все конем, ну что я могу сделать? На полном ходу выпрыгнуть?
- Что молчите, ребята? - спросил Вейр через некоторое время, полуобернувшись и переведя взгляд с одного на другого. - Соревноваться больше не надо, забыли? Женя, будь с ним ласковый, хорошо?
- Да, Женьк, - в тон ему начала Яна, зевая и сонно моргая - встать пришлось рано, - обещай не обижать гостя.
- Постараюсь, - выдавил из себя он, тут же исправившись, - В смысле, мне пока перестроиться сложно.
- Боже мой. Чемпионы, - сказал Вейр иронично-снисходительно. Как будто это слово никак не относилось к нему самому, и это не он приклеивал на потолок будущий национальный титул, мечтая о нем, как о манне небесной.
- Наверное, всегда можно найти что-то общее. Я готов попробовать.
Эван плохо понимал по-русски - он вдруг в очередной раз вспомнил это. С момента встречи в аэропорту они с Яной и Вейром честно старались говорить на английском, но вот только все время сбивались, автоматически, что ли, синхронизируя язык с часовым поясом. Но Лайсачек откашлялся и ответил, удивив даже Яну:
- Я тоже готов. И можешь быть со мной грубый, если хочешь.
Принужденно засмеявшись вместе со всеми, он выждал, пока впереди сидящие отвернутся и, взяв этого шутника за волосы на макушке, рывком оттянул назад. Эван не издал ни звука, только молча выгнувшись в кресле. Улыбаясь с таким выражением счастливого мазохиста, что Женьке стоило больших усилий разжать пальцы. Коллега явно сказал это специально - не иначе полюбоваться, насколько ему уже срывает крышу.
- Вот ты ж сука, - только и сказал он тихо себе под нос, - Но как же я хочу тебя уделать. Кто бы знал.
Эван посмотрел искоса, томным влажным взглядом, словно говоря: ну потерпи. Лайсачек мог плохо знать русский - но зачем слова, если ваши желания на сто процентов совпадают? А ведь Женя понял еще тогда, в Сочи - раз попробовав его, отказаться уже не сможет. Потому и избегал встречи всеми силами. То есть, по крайней мере, пытался.
***
Пообедали у них дома - у Янки все было готово для торжественного обеда, как в ресторане, потому что Вейр предупреждал заранее. Хоть и не афишировал в твиттере - ну это чтобы поклонницы не встречали. Женя разворачивал на коленях салфетку, накладывал себе салата и тыкал вилкой в еду словно в коматозе. Если так честно, он вообще ничего не соображал. Потому что, входя в дом, оказался позади Эвана.
Он даже не понимал, как это вышло. Но в итоге носом Женя утыкался Лайсачеку в шею над воротником куртки, тащась от знакомого запаха, прижимаясь своим стояком к его заднице. И уже потянулся обнять, чтобы притиснуть к себе еще крепче, как поймал на себе случайный взгляд Джонни. Мгновенно придя в себя и отшатнувшись, когда понял, что творит.
А Эвану это нравилось, он мог сказать сразу. Не рисковать и подставляться, конечно - а вот это, чувствовать, как его вожделеют. Разувался он, будто нарочно, медленно, будто на нем были не ботинки, а коньки с туго зашнурованным голеностопом. Яна и Джонни уже прошли в гостиную, а этот стоял, согнувшись, распутывая свои блядские шнурки, и его было не обойти.
Он застыл, воровато оглянувшись на дверной проем. Лайсачека ужасно хотелось потрогать еще, погладить, почувствовать как прогибается поясница под рукой. Но он только зло пихнул бедром, проходя мимо. Ну уж нет.
- Вы там идете? - позвала Яна. Женя пошел на зов, а когда обернулся, в прихожей Лайсачека уже не было. И судя по тому, как хлопали двери и щелкали кнопки выключателя, тот заперся в сортире. Вот тут Женька очень хорошо его понимал. Но жена тянула за руку, Джонни что-то говорил, а он вот даже не мог понять, о чем они.
- Женя, ты горишь весь, - потрогав его щеку, сказала наконец Янка, неуверенно потрогав еще и лоб. - Глаза блестят. Простыл что ли? О господи, только этого не хватало.
- Янусь, я здоров, - как-то сумев сосредоточиться на вопросе, ответил он, - серьезно, все нормально. Не обращай внимания.
Та только покачала головой, переглянувшись с Джонни, и тот понимающе фыркнул - мол да, они те еще дети, глаз да глаз.
- Раз так, побудь с гостями, я пойду на стол накрою. Антонина Николаевна поможет.
Тетя Тоня - это Янка при Вейре звала как положено, была их экономкой чуть не с самого начала брака. И хотя Женя терпеть не мог когда в его вещах кто-то рылся, и пенял на это еще первой, Маше, тут даже он делал исключение. Потому как Антонина женщина была очень порядочная и к своим обязанностям относилась с исключительным рвением. Но только сейчас он бы сам с удовольствием переливал в супницу суп, грел жаркое, что угодно - только бы не находиться рядом с Лайсачеком.
Женя очень смутно помнил, как прошло время до того, как сели за стол. Эти двое сидели на диване, Лайсачек обнимал Вейра - руками поперек груди. И тот так довольно жмурился, рассказывая всякие свои новости, и как долетели, что было видно - счастлив. Счастлив потому, что сейчас в объятиях человека, которого любит. Глядя на это, Женьке больше всего хотелось уронить себе на голову пресс-папье. Он вот прямо сейчас, начиная с порога, делал то, что делать было никак нельзя. По привычке представив реакцию Лехи, если бы сказал ему, Женя так и услышал обалдевшее ягудинское «а ты не охуел, касатик?» Но что самое паршивое, нормального выхода из этой ситуации в принципе не было.
Это было все равно, что подавать заявку на чемпионат, уже с травмой, понимая, что нормально не откатаешь. И сняться нельзя - федерация по головке не погладит, и выполнять прыжки, когда от боли кривятся губы - кромешный ад. Сейчас было ровно то же самое. Что бы Женя не выбрал, он все равно оказывался неправ.
Он, кажется, только в эти полчаса, пока сидел напротив, изредка взглядывая в темные ласковые глаза, и понял, в чем дело. Эван так умел отдаваться, как ни одна женщина в его жизни. Он и представить раньше не мог, что можно вот так - соблазнять без единого слова. Показывая свое желание и полную покорность так ясно, как ясна искушенному зрителю пантомима на балетной сцене.
Но вот смотреть в глаза Джонни было невыносимо. Женьке казалось, что у него горит вся рожа, и что по нему все видно. Он ведь как воришка-карманник сейчас был. Который только и ждет, пока человек в вокзальной давке зазевается, чтобы стянуть у него бумажник. А Джонни, он казался не то что открытым - распахнутым настежь, с этим лучистым взглядом, худенький-гибкий-легкий. Он сел к Эвану на колени потом уже, видимо, перестав стесняться, и порой посреди разговора запрокидывал голову и они целовались.
В конце стало совсем ужасно - Джонни сходил в прихожую и приволок альбом, который подарили фанатки в каком-то из штатов. Раскрыл и стал показывать; а там этих фотографий были, наверное, сотни, и все с подписями и датами. Альбом был про них с Эваном - про весь их путь рядом, от юниорских лет и до того времени, когда Джонни уже больше не соревновался. Он переворачивал страницы, и Женя видел, словно в ускоренной съемке, как они оттесняли друг друга с пьедестала. Притирались боками, мучаясь и терпя поражение, но не сдаваясь, пока не оказались совсем рядом, рука в руке. Уже не как соперники, а как пара, для которой все это было выстрадано. Впрочем, тогда, в Сочи, Эван так и говорил.
За обедом он сначала он почти не поднимал от тарелки глаз, усиленно жуя, как будто вот прямо так проголодался. Эван сидел напротив, и у Жени было просто чудовищное искушение протянуть руку и под столом коснуться его колена. Он сдерживал себя как мог - трепался, рассказал специально для Джонни в сто пятидесятый раз в красках, как Мишин застукал его с мячом на заднем дворе катка и со злости сломал палец. Ногой, которой выбил мяч. Вейр ахал и закрывал щеки ладонями - ему-то наставники попадались помягче.
Но только когда экономка убрала тарелки, внеся десерты и уставив ими весь стол, терпение у него совсем закончилось. Ладони аж зудели, когда, придвинув кресло поближе, Женя осторожно нащупал под скатертью ногу Эвана, погладив и сжав колено. Глядя при этом вовсе не на него, а на Джонни, который что-то веселое и интересное рассказывал. Силясь улыбнуться, хотя от дикого желания лицо сводило в жуткий оскал.
Лайсачек ответил сразу же. Благодарно огладив его руку, запястье, не отпуская, хотя Женьке вроде как надо было делать вид, что лакомится сладким. Он и сам не хотел отпускать - это было полное сумасшествие, ласкаться почти на виду, возбуждаясь и изнывая от обжигающего жара, который плавил мороженое, только поднесенное на ложечке к губам.
Они долго пили чай - Джонни, который, как всегда, почти ничего не съел, был ужасно охоч до всяких русских традиций. И это для него Янка специально завела самовар - в травяном настое без сахара калорий не было совсем, хоть обпейся. Он отпивал из своей чашки тоже - разомлев хуже, чем от алкоголя, охуев настолько, что гладил Эвана под скатертью везде, докуда мог дотянуться. Бешеными от похоти глазами глядя ему в глаза и не понимая, как сможет выйти из-за стола вообще. Ведь Лайсачек отвечал, трогая в ответ, желая его так же сильно.
Когда стол был полностью убран, Яна встала, потянувшись и прогнув спину, как кошка.
- Жень, мы с Джонником наверх поднимемся, эскизы посмотрим, померяем всякое. Не скучайте, ладно? Покажи человеку дом, он же первый раз у нас тут. Антонину я отпустила.
Домом жена гордилась, и не зря - обставленный с любовью, дорого и уютно, он нравился всем, кто к ним приходил. Красиво инкрустированные резные кресла, бирюзовые обои, музейное строгое изящество - тут было чем полюбоваться. Но только что он мог сейчас Эвану показать, если все, чего хотелось - выволочь его из-за стола и уже нагнуть?
- Ян, можно тебя на секунду? - он посмотрел просительно, и Рудковская, обойдя стол, подошла, склонившись.
- Ну, что еще такое?
- Янусь, - едва слышным шепотом попросил он, держась из последних сил, отпихивая от себя чужие настойчиво гладящие руки. - Не оставляй меня с ним, а? Пожалуйста.
Она реагировала вполне предсказуемо - о, он очень хорошо знал эту бритвенно-острую складку на месте губ.
- Так, Евгений, - сказала она тихо, раздувая ноздри - а ну живо прекращай паясничать. Не срами меня перед людьми. Пожалуйста, - она больно ущипнула ногтями за ухо, давая понять, что сносить его выкрутасы больше не намерена.
Подвох был в том, что Женька действительно по жизни мог вот так на ровном месте стать асоциальным, устав от каких-то обязательных встреч, нужных людей. Не зря ведь лехина любимая Тарасова в мемуарах писала: через десять лет в большом спорте психика превращается в утиль. И Яна каждый раз вот так была вынуждена вправлять ему мозги. И потому сейчас была уверена, что это тоже не более чем каприз чемпиона, привыкшего, что ему все и во всем потакают.
Разговаривать тут больше было не о чем. Нахмурившись, он мрачно обронил: «Ну, как знаешь». В каком-то ступоре наблюдая, как Джонни отставил пустую чашку, встал и вслед за Яной поднялся по витой кованой лестнице на второй этаж, где была у них спальня. Наконец, затих даже стук каблуков - двое наверху уединились, чтобы раздевать и снова наряжать друг друга, словно девочки, играющие в куклы. Шея словно одеревенела; повернуться и посмотреть на Эвана он просто не мог.
Стояла звенящая тишина, и только пылинки танцевали в потоках света, лившихся из высоких окон. Тканая салфетка сползла с колен, плавно спланировав на начищенный паркет. Раздался звук отодвигаемого кресла, шаги. Он ждал, завороженно глядя на сверкающий солнечный блик на эмалевом блюдце, пока руки Лайсачека мягко не коснулись плеч. В этом был весь Эван. Он только предлагал - но делал это так, что отказаться было невозможно. И Женька запрокинул голову, глядя, как он склоняется ближе, ближе - пока их губы не встретились в поцелуе, слаще которого у него не было.
Как он вспоминал потом, это, наверное, была точка невозврата. Когда так целуешь кого-то - с закрытыми блаженно глазами, обнимая за шею и дыша через нос, невозможно потом говорить, что ты не хотел. Но уже понимая, что сейчас будет, Женя все равно нашел в себе силы спросить между двумя глотками воздуха:
- Ты зачем это сделал, а? Тебя Джонник мало ебет?
Получилось зло и грубо, но иначе он сейчас сформулировать не умел.
Эван даже не подумал обидеться - он каким-то непостижимым образом понимал его всегда верно. Чуя, что это он от беспомощности перед ним такой, оттого, что хочет его очень.
- Соскучился, Женья, - сказал он на ухо шепотом, гладя по груди. - Думал, ты на шоу приедешь.
- Твою мать. А знаешь, почему не поехал? - спросил он, притянув за волосы его голову к себе. - Из-за тебя. Знал, что одного раза не хватит. И... пойдем отсюда, не на виду же.
- Хорошо, - послушно сказал Эван, и Женя встал, задвигая за собой кресло.
- Показать дом, да? - сжимая зубы, спросил он непонятно кого, обхватив эваново запястье. - Давай начнем сразу с койки, ты же за этим сюда пришел.
Лайсачек смотрел так, как смотрит, блестя лилово-карими глазами навыкате, породистая борзая - будто бы все понимая, а на деле - животное животным. Кажется, он его даже не слышал, потому что уже совершенно нагло тянул женину руку к себе вниз, глядя без выражения и тяжело дыша. Невменяемый, какой был тогда, в Сочи, только поднявшись с колен. Ему просто надо, прямо сейчас - вдруг понял Женя, содрогаясь от чувственного озноба, продравшего по позвоночнику.
- Пойдем, Эван, - хрипло сказал он, сгребая его одной рукой за шиворот и таща за собой. - Начнем экскурсию.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
Сиквел к "Последнему сезону".
Джонни был на месте встречи ровно во столько, во сколько они договаривались. Обязательства он соблюдал всегда железно и, сколько Женя его знал, приходил вовремя, невзирая на настроение и самочувствие. Наобнимавшись и нацеловавшись, они с Рудковской уже деловито обсуждали последние поступления в коллекциях. Встрять в разговор Жене было никак невозможно. Во-первых, они стояли посреди огромного зала в Пулково, где шум катящихся чемоданов и цокот шпилек, разговоры, объявления о посадке и высадке заглушали вообще все. А во-вторых... что он, еще недавно топовый фигурист-любитель, мог сказать этим двум профи из мира высокой моды?
Взгляд рассеянно скользил по прическе, одежде; Джонни выглядел, как всегда, очень дорого, шикарно, по-юному свежо. В нем сочеталось все, что так ценили американцы, каким бы русским тот себя не считал. Откровенно пялясь на кипенно-белые кружевные перчатки, облегавшие руки до локтей, Женя вдруг выдал:
- Моя мама такие на свадьбу одевала.
Они обернулись оба - Яна тут же захохотала, потому что знала, что это чистая правда. Джонни поймал его взгляд, комично нахмурил брови, но не выдержал и засмеялся тоже.
- Мама, святое, - утирая слезы ребром ладони, поясняла Янка. - Это он тебе комплимент сделать хотел.
- Да ничего я не хотел, - отмахнулся Женя. - Ну правда, почти один в один. Только у тебя, наверное, размер восьмой, а у нее шесть с половиной.
Вейр только пожал плечами, округлив выразительно глаза и уже совсем напоминая женщину. Так могла бы одеться янина любимая Одри Хэпберн - перчатки, кружевная блузка, однотонные брюки. Лаковые ботильоны и теплое сияние жемчуга на шее. Джонни был хорошенький - именно в том смысле, в котором так говорят про женщин и детей. И поэтому смотреть на него не надоедало.
- А я привез вам сюрприз, - сказал вдруг Вейр, отводя двумя пальцами и без того зафиксированные прядки со лба, - надеюсь, Женя не будет очень против. Но, если что, мы всегда сможем пожить в оте-...
- Вы? - всплеснула руками Рудковская. - И ты молчал?! Какой еще отель, прекрати сейчас же.
Джонни повернулся спиной, кому-то оживленно маша, и Женя посмотрел в ту сторону. И тут же оцепенел и прирос к месту. Потому что в паре метров от них рядом с внушительных размеров чемоданом стоял его бывший соперник. В простой клетчатой рубашке и джинсах, так, что ничем и не выделялся в толпе, кроме роста.
- Эван! - взвизгнула Яна, - с ума сойти!
Лайсачек подошел ближе и слегка склонился, мягко заключив ее в объятия. Он даже не поднял взгляда, не посмотрел на Женю; но только что это меняло? Женька хотел легко отделаться, пожертвовав во имя душевного спокойствия шоу, которое шло вслед за чемпионатом мира. Думая увидеться только где-нибудь в следующем сезоне, когда уже все совсем пройдет. Ага, сейчас.
***
Раньше, до этого, Женя всегда гордился умением в нужный момент взять себя в руки. Но сейчас не получалось. Он так явно отмораживался всю дорогу до машины, что жена не выдержала. Взяла под локоть и яростным шепотом принялась выговаривать, что так себя не ведут, что Джонни - партнер и друг, и если он думает, что можно вот так...
- Да с чего ты взяла что я против? Я за. Пускай живут у нас. Просто не ожидал.
Он не верил, что это сказал. Потому что этой фразой Женька фактически подписывал себе приговор. Прекрасно понимая, что им нельзя с Лайсачеком близко, не говоря ни про какие гости. Ни про какие два дня - а именно столько эта пара собиралась гостить в Питере.
- Слушай, ты, небожитель, - сердито сказала Яна, - сделай нормальное лицо, пожалуйста. Джонни, по-моему, сейчас номер будет бронировать. Мне жутко за тебя стыдно!
Дальше Женя просто не слушал. Она все равно ни черта не понимала. А раз так - решил он мгновенно в приступе острого раздражения от своей беспомощности - будь что будет. Видит Бог, он этого не хотел. Просто так сложились обстоятельства.
Этот лицемерный внутренний монолог продолжался ровно до момента, пока янин водитель не распахнул перед ними двери, впуская в прохладный кондиционированный салон - стоял май, и на улице уже припекало. Яна с Джонни сели впереди, а рядом с ним на заднем сиденье оказался Эван.
Они не разговаривали - Женя бы все равно сейчас не смог отклеить язык от неба. Не смотрели друг на друга - он даже не смел повернуть головы. Но почти сразу же их влажные руки нащупали, нашли друг друга. Пальцы судорожно сжались в замок, и жалкое «я не хотел этого» в его голове уже звучало совсем иначе: «я очень этого хочу». Стискивая руку Эвана в своей, Женя совершенно отчетливо понимал, что иметь совесть - это не про него.
Все рассуждения о морали и долге, о том что можно и нельзя, вдруг разлетелись легкими бессмысленными фантиками. Женька не мог не отвечать. Не теперь - уже зная, каким жарким податливым воском Эван может быть в его руках. Зная, что он хочет точно так же - иначе зачем так жаться коленом к его ноге, трогая ладонь изнутри. Они только начали путь к дому, а его уже нестерпимо хотелось поцеловать прямо тут, в машине. И Женька бы так и сделал, если бы только их хоть на минуту оставили наедине.
За то время, что прошло с Игр, он всю голову себе сломал, пытаясь понять, в чем дело. Лайсачек не был смазливым или хорошеньким - он был мужик безо всяких но. А к мужикам Женю не тянуло. Всерьез - ни разу за всю карьеру, несмотря на все зазывные взгляды и приставания. Но проклятому организму на все это было класть, потому что стоило ему приблизиться к Эвану, как ладони взмокали, дышать становилось нечем, а член вставал. Как сейчас - опустив глаза, он увидел, что молния на ширинке аж морщилась, до того ее распирало.
Лайсачек скосил глаза, посмотрев тоже. А потом крупно сглотнул, прикрыл глаза и улыбнулся - радостно, как ребенок, мечтающий об увиденной в витрине игрушке. И Женя, стиснув зубы, подумал отчаянно: да ебись оно все конем, ну что я могу сделать? На полном ходу выпрыгнуть?
- Что молчите, ребята? - спросил Вейр через некоторое время, полуобернувшись и переведя взгляд с одного на другого. - Соревноваться больше не надо, забыли? Женя, будь с ним ласковый, хорошо?
- Да, Женьк, - в тон ему начала Яна, зевая и сонно моргая - встать пришлось рано, - обещай не обижать гостя.
- Постараюсь, - выдавил из себя он, тут же исправившись, - В смысле, мне пока перестроиться сложно.
- Боже мой. Чемпионы, - сказал Вейр иронично-снисходительно. Как будто это слово никак не относилось к нему самому, и это не он приклеивал на потолок будущий национальный титул, мечтая о нем, как о манне небесной.
- Наверное, всегда можно найти что-то общее. Я готов попробовать.
Эван плохо понимал по-русски - он вдруг в очередной раз вспомнил это. С момента встречи в аэропорту они с Яной и Вейром честно старались говорить на английском, но вот только все время сбивались, автоматически, что ли, синхронизируя язык с часовым поясом. Но Лайсачек откашлялся и ответил, удивив даже Яну:
- Я тоже готов. И можешь быть со мной грубый, если хочешь.
Принужденно засмеявшись вместе со всеми, он выждал, пока впереди сидящие отвернутся и, взяв этого шутника за волосы на макушке, рывком оттянул назад. Эван не издал ни звука, только молча выгнувшись в кресле. Улыбаясь с таким выражением счастливого мазохиста, что Женьке стоило больших усилий разжать пальцы. Коллега явно сказал это специально - не иначе полюбоваться, насколько ему уже срывает крышу.
- Вот ты ж сука, - только и сказал он тихо себе под нос, - Но как же я хочу тебя уделать. Кто бы знал.
Эван посмотрел искоса, томным влажным взглядом, словно говоря: ну потерпи. Лайсачек мог плохо знать русский - но зачем слова, если ваши желания на сто процентов совпадают? А ведь Женя понял еще тогда, в Сочи - раз попробовав его, отказаться уже не сможет. Потому и избегал встречи всеми силами. То есть, по крайней мере, пытался.
***
Пообедали у них дома - у Янки все было готово для торжественного обеда, как в ресторане, потому что Вейр предупреждал заранее. Хоть и не афишировал в твиттере - ну это чтобы поклонницы не встречали. Женя разворачивал на коленях салфетку, накладывал себе салата и тыкал вилкой в еду словно в коматозе. Если так честно, он вообще ничего не соображал. Потому что, входя в дом, оказался позади Эвана.
Он даже не понимал, как это вышло. Но в итоге носом Женя утыкался Лайсачеку в шею над воротником куртки, тащась от знакомого запаха, прижимаясь своим стояком к его заднице. И уже потянулся обнять, чтобы притиснуть к себе еще крепче, как поймал на себе случайный взгляд Джонни. Мгновенно придя в себя и отшатнувшись, когда понял, что творит.
А Эвану это нравилось, он мог сказать сразу. Не рисковать и подставляться, конечно - а вот это, чувствовать, как его вожделеют. Разувался он, будто нарочно, медленно, будто на нем были не ботинки, а коньки с туго зашнурованным голеностопом. Яна и Джонни уже прошли в гостиную, а этот стоял, согнувшись, распутывая свои блядские шнурки, и его было не обойти.
Он застыл, воровато оглянувшись на дверной проем. Лайсачека ужасно хотелось потрогать еще, погладить, почувствовать как прогибается поясница под рукой. Но он только зло пихнул бедром, проходя мимо. Ну уж нет.
- Вы там идете? - позвала Яна. Женя пошел на зов, а когда обернулся, в прихожей Лайсачека уже не было. И судя по тому, как хлопали двери и щелкали кнопки выключателя, тот заперся в сортире. Вот тут Женька очень хорошо его понимал. Но жена тянула за руку, Джонни что-то говорил, а он вот даже не мог понять, о чем они.
- Женя, ты горишь весь, - потрогав его щеку, сказала наконец Янка, неуверенно потрогав еще и лоб. - Глаза блестят. Простыл что ли? О господи, только этого не хватало.
- Янусь, я здоров, - как-то сумев сосредоточиться на вопросе, ответил он, - серьезно, все нормально. Не обращай внимания.
Та только покачала головой, переглянувшись с Джонни, и тот понимающе фыркнул - мол да, они те еще дети, глаз да глаз.
- Раз так, побудь с гостями, я пойду на стол накрою. Антонина Николаевна поможет.
Тетя Тоня - это Янка при Вейре звала как положено, была их экономкой чуть не с самого начала брака. И хотя Женя терпеть не мог когда в его вещах кто-то рылся, и пенял на это еще первой, Маше, тут даже он делал исключение. Потому как Антонина женщина была очень порядочная и к своим обязанностям относилась с исключительным рвением. Но только сейчас он бы сам с удовольствием переливал в супницу суп, грел жаркое, что угодно - только бы не находиться рядом с Лайсачеком.
Женя очень смутно помнил, как прошло время до того, как сели за стол. Эти двое сидели на диване, Лайсачек обнимал Вейра - руками поперек груди. И тот так довольно жмурился, рассказывая всякие свои новости, и как долетели, что было видно - счастлив. Счастлив потому, что сейчас в объятиях человека, которого любит. Глядя на это, Женьке больше всего хотелось уронить себе на голову пресс-папье. Он вот прямо сейчас, начиная с порога, делал то, что делать было никак нельзя. По привычке представив реакцию Лехи, если бы сказал ему, Женя так и услышал обалдевшее ягудинское «а ты не охуел, касатик?» Но что самое паршивое, нормального выхода из этой ситуации в принципе не было.
Это было все равно, что подавать заявку на чемпионат, уже с травмой, понимая, что нормально не откатаешь. И сняться нельзя - федерация по головке не погладит, и выполнять прыжки, когда от боли кривятся губы - кромешный ад. Сейчас было ровно то же самое. Что бы Женя не выбрал, он все равно оказывался неправ.
Он, кажется, только в эти полчаса, пока сидел напротив, изредка взглядывая в темные ласковые глаза, и понял, в чем дело. Эван так умел отдаваться, как ни одна женщина в его жизни. Он и представить раньше не мог, что можно вот так - соблазнять без единого слова. Показывая свое желание и полную покорность так ясно, как ясна искушенному зрителю пантомима на балетной сцене.
Но вот смотреть в глаза Джонни было невыносимо. Женьке казалось, что у него горит вся рожа, и что по нему все видно. Он ведь как воришка-карманник сейчас был. Который только и ждет, пока человек в вокзальной давке зазевается, чтобы стянуть у него бумажник. А Джонни, он казался не то что открытым - распахнутым настежь, с этим лучистым взглядом, худенький-гибкий-легкий. Он сел к Эвану на колени потом уже, видимо, перестав стесняться, и порой посреди разговора запрокидывал голову и они целовались.
В конце стало совсем ужасно - Джонни сходил в прихожую и приволок альбом, который подарили фанатки в каком-то из штатов. Раскрыл и стал показывать; а там этих фотографий были, наверное, сотни, и все с подписями и датами. Альбом был про них с Эваном - про весь их путь рядом, от юниорских лет и до того времени, когда Джонни уже больше не соревновался. Он переворачивал страницы, и Женя видел, словно в ускоренной съемке, как они оттесняли друг друга с пьедестала. Притирались боками, мучаясь и терпя поражение, но не сдаваясь, пока не оказались совсем рядом, рука в руке. Уже не как соперники, а как пара, для которой все это было выстрадано. Впрочем, тогда, в Сочи, Эван так и говорил.
За обедом он сначала он почти не поднимал от тарелки глаз, усиленно жуя, как будто вот прямо так проголодался. Эван сидел напротив, и у Жени было просто чудовищное искушение протянуть руку и под столом коснуться его колена. Он сдерживал себя как мог - трепался, рассказал специально для Джонни в сто пятидесятый раз в красках, как Мишин застукал его с мячом на заднем дворе катка и со злости сломал палец. Ногой, которой выбил мяч. Вейр ахал и закрывал щеки ладонями - ему-то наставники попадались помягче.
Но только когда экономка убрала тарелки, внеся десерты и уставив ими весь стол, терпение у него совсем закончилось. Ладони аж зудели, когда, придвинув кресло поближе, Женя осторожно нащупал под скатертью ногу Эвана, погладив и сжав колено. Глядя при этом вовсе не на него, а на Джонни, который что-то веселое и интересное рассказывал. Силясь улыбнуться, хотя от дикого желания лицо сводило в жуткий оскал.
Лайсачек ответил сразу же. Благодарно огладив его руку, запястье, не отпуская, хотя Женьке вроде как надо было делать вид, что лакомится сладким. Он и сам не хотел отпускать - это было полное сумасшествие, ласкаться почти на виду, возбуждаясь и изнывая от обжигающего жара, который плавил мороженое, только поднесенное на ложечке к губам.
Они долго пили чай - Джонни, который, как всегда, почти ничего не съел, был ужасно охоч до всяких русских традиций. И это для него Янка специально завела самовар - в травяном настое без сахара калорий не было совсем, хоть обпейся. Он отпивал из своей чашки тоже - разомлев хуже, чем от алкоголя, охуев настолько, что гладил Эвана под скатертью везде, докуда мог дотянуться. Бешеными от похоти глазами глядя ему в глаза и не понимая, как сможет выйти из-за стола вообще. Ведь Лайсачек отвечал, трогая в ответ, желая его так же сильно.
Когда стол был полностью убран, Яна встала, потянувшись и прогнув спину, как кошка.
- Жень, мы с Джонником наверх поднимемся, эскизы посмотрим, померяем всякое. Не скучайте, ладно? Покажи человеку дом, он же первый раз у нас тут. Антонину я отпустила.
Домом жена гордилась, и не зря - обставленный с любовью, дорого и уютно, он нравился всем, кто к ним приходил. Красиво инкрустированные резные кресла, бирюзовые обои, музейное строгое изящество - тут было чем полюбоваться. Но только что он мог сейчас Эвану показать, если все, чего хотелось - выволочь его из-за стола и уже нагнуть?
- Ян, можно тебя на секунду? - он посмотрел просительно, и Рудковская, обойдя стол, подошла, склонившись.
- Ну, что еще такое?
- Янусь, - едва слышным шепотом попросил он, держась из последних сил, отпихивая от себя чужие настойчиво гладящие руки. - Не оставляй меня с ним, а? Пожалуйста.
Она реагировала вполне предсказуемо - о, он очень хорошо знал эту бритвенно-острую складку на месте губ.
- Так, Евгений, - сказала она тихо, раздувая ноздри - а ну живо прекращай паясничать. Не срами меня перед людьми. Пожалуйста, - она больно ущипнула ногтями за ухо, давая понять, что сносить его выкрутасы больше не намерена.
Подвох был в том, что Женька действительно по жизни мог вот так на ровном месте стать асоциальным, устав от каких-то обязательных встреч, нужных людей. Не зря ведь лехина любимая Тарасова в мемуарах писала: через десять лет в большом спорте психика превращается в утиль. И Яна каждый раз вот так была вынуждена вправлять ему мозги. И потому сейчас была уверена, что это тоже не более чем каприз чемпиона, привыкшего, что ему все и во всем потакают.
Разговаривать тут больше было не о чем. Нахмурившись, он мрачно обронил: «Ну, как знаешь». В каком-то ступоре наблюдая, как Джонни отставил пустую чашку, встал и вслед за Яной поднялся по витой кованой лестнице на второй этаж, где была у них спальня. Наконец, затих даже стук каблуков - двое наверху уединились, чтобы раздевать и снова наряжать друг друга, словно девочки, играющие в куклы. Шея словно одеревенела; повернуться и посмотреть на Эвана он просто не мог.
Стояла звенящая тишина, и только пылинки танцевали в потоках света, лившихся из высоких окон. Тканая салфетка сползла с колен, плавно спланировав на начищенный паркет. Раздался звук отодвигаемого кресла, шаги. Он ждал, завороженно глядя на сверкающий солнечный блик на эмалевом блюдце, пока руки Лайсачека мягко не коснулись плеч. В этом был весь Эван. Он только предлагал - но делал это так, что отказаться было невозможно. И Женька запрокинул голову, глядя, как он склоняется ближе, ближе - пока их губы не встретились в поцелуе, слаще которого у него не было.
Как он вспоминал потом, это, наверное, была точка невозврата. Когда так целуешь кого-то - с закрытыми блаженно глазами, обнимая за шею и дыша через нос, невозможно потом говорить, что ты не хотел. Но уже понимая, что сейчас будет, Женя все равно нашел в себе силы спросить между двумя глотками воздуха:
- Ты зачем это сделал, а? Тебя Джонник мало ебет?
Получилось зло и грубо, но иначе он сейчас сформулировать не умел.
Эван даже не подумал обидеться - он каким-то непостижимым образом понимал его всегда верно. Чуя, что это он от беспомощности перед ним такой, оттого, что хочет его очень.
- Соскучился, Женья, - сказал он на ухо шепотом, гладя по груди. - Думал, ты на шоу приедешь.
- Твою мать. А знаешь, почему не поехал? - спросил он, притянув за волосы его голову к себе. - Из-за тебя. Знал, что одного раза не хватит. И... пойдем отсюда, не на виду же.
- Хорошо, - послушно сказал Эван, и Женя встал, задвигая за собой кресло.
- Показать дом, да? - сжимая зубы, спросил он непонятно кого, обхватив эваново запястье. - Давай начнем сразу с койки, ты же за этим сюда пришел.
Лайсачек смотрел так, как смотрит, блестя лилово-карими глазами навыкате, породистая борзая - будто бы все понимая, а на деле - животное животным. Кажется, он его даже не слышал, потому что уже совершенно нагло тянул женину руку к себе вниз, глядя без выражения и тяжело дыша. Невменяемый, какой был тогда, в Сочи, только поднявшись с колен. Ему просто надо, прямо сейчас - вдруг понял Женя, содрогаясь от чувственного озноба, продравшего по позвоночнику.
- Пойдем, Эван, - хрипло сказал он, сгребая его одной рукой за шиворот и таща за собой. - Начнем экскурсию.