Продолжение.
Название: Эффект бумеранга.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
(Продолжение предыдущего поста).
В маленькой комнате, где Яна хранила икеевские ящики со своей обувью, был только старый длинный диван - чтобы было куда присесть, пока все это перемеряешь. Но им больше было некуда пойти - гостевая спальня внизу была вылизана и полностью готова для того, чтобы там целых два дня жил привередливый Джонни. Впрочем, не было бы этой каморки - они бы все равно трахнулись. Хоть даже просто у стенки, стоя - сейчас было все равно.
Первое шоу, в котором соревновались между собой фигуристы-любители, придумал черти знает в каком году еще Дик Баттон, царствие ему небесное. Но, с остервенением торопливо расстегивая дурацкие пуговички на ковбойской рубашке Лайсачека, Женя думал, что о варианте «кто быстрее другого разденет» в ИСУ еще не слышали. Славный американский парень справился быстрее, и уже успел выправить ему рубашку из брюк и расстегнуть штаны, трогая и поглаживая с выражением счастливого имбецила.
- Все, не могу, - утер испарину на лбу Женя, расстегнув только до середины и стаскивая проклятую рубашку ему через голову. Сдернув джинсы вниз за петли - сразу вместе с плавками. Эван дрожал, прижимаясь к нему так тесно, что они оба едва стояли на ногах.
- Выебать тебя? - спросил Женька, обхватив ему рукой, и аж замерев от ощущения.
Тот только судорожно кивнул, цепляясь за его плечо и тихо постанывая - как тогда, в Сочи. А он смотрел, как ходит кадык на худой шее, и не мог оторваться. Сжимая его задницу, гладя там ребром ладони и чувствуя, как тот уже поплыл. Взгляд у Лайсачека стал совсем умоляющим, когда он сказал, сам уже без голоса:
- Ложись. Лицом вниз, Эван. Понимаешь?
Выудив из кармана брюк дежурную резинку, Женя порвал прямо зубами, морщась от мерзкого вкуса. Смазать было нечем; но он сильно подозревал, что этому виктимному чучелу так даже больше нравится. Он же провоцировал на грубость одним только своим видом - эта нежная шея с темными родинками, сведенные лопатки, бледные ладони - он даже в постель ложился, будто сдаваясь на милость победителя.
Как же глупо было три месяца убеждать себя, что «это только один раз», бессонными ночами снова мечтая о том, чтобы на нем лежать, чувствуя, как он под тобой дергается, просит, стонет. Женька вот даже не хотел об этом думать - не сейчас, сейчас нужно было пользоваться. Эван был уже вовсе не таким зажатым, как в прошлый раз. Напрасно он сомневался - Вейр совершенно точно регулярно его драл, такой он был весь там внутри жаркий и расслабленный. С ним было классно - до слез, до восторженной дрожи, и Женя в исступлении снова и снова целовал взмокшую шею, горящие мочки ушей, гладил плечи. Уже остро и осознанно жалея, что Эван принадлежит не ему.
Он кончил гораздо быстрее, чем думал - но как можно было удержаться, когда тебя так долго, так изощренно дразнили, обещая запретный секс? Но заканчивать вот так не хотелось. Женя перевернул его на спину - мокрого, моргающего слипшимися длинными ресницами. Посмотрел, как тот задыхается, отчаянно глядя, пусть и не говоря ни слова. А потом сполз на пыльный пол и впервые в жизни взял в рот - неловко, и наверное не так, как надо, потому что даже не думал об этом никогда.
Женя понятия не имел, сколько это длилось - минуту, две или пять, но время, проведенное вот так, с его членом во рту, в душной пропитанной запахом пота каморке, он запомнил навсегда. Опыт был из тех, что безжалостно сминают устоявшиеся представления о себе. Потому что ему нравилось, да нет - он просто тащился от этого. Оттого, как Эван толкался в губы, гладя по шее и хрипло повторяя «еще, Женья, пожалуйста еще». Он и не знал раньше, как это - сосать мужчине, доставлять это удовольствие, слушать, как из-за тебя он задыхается в сладчайшей муке. Захлебываться - в самом буквальном смысле, чужой спермой, сглатывая и удивляясь вкусу, стараясь распробовать. И целовать потом - в соленые губы, чувствуя, что это больше, чем любые слова.
Когда уже одевались, Женьку всего колотило - от эмоций, от пережитых острых и ярких телесных ощущений. Эван же, напротив, стал разнеженно-томным - такими бывают женщины после любви. И только сейчас ему стало очевидно, кто из них кого поимел. Как будто это было неясно и раньше.
Глядя на Лайсачека, который, опустив голову, застегивал пуговицы - взъерошенного, с проступающим румянцем, лукаво блестящими темными глазами, он с тоской понимал, что не нужно было соглашаться - ни в первый раз, ни, тем более, во второй. Он ведь мог удержаться - чисто теоретически, если бы был чуть более стоек. Наверное.
Они больше не были соперниками, но Женьку не покидало ощущение какого-то подвоха. Чего-то страшного, ширящегося, как трещина на льду у самого берега. У него пока не было времени подумать как следует и разобраться - но эта угроза было совершенно недвусмысленной. И, уже выйдя из комнатки вон и уставившись на часы в прихожей - прошло не так уж и много, он понял. Эван всякий раз давал меньше, чем забирал.
Может быть, дело было еще в моральной неустойчивости после завершения карьеры - он так и не определился, будет ли тренировать, не взял учеников, хотя в Питере уже два года как была школа фигурного катания имени Евгения Плющенко. Не думал, чем вообще займется, хотя подумать определенно стоило. Вместо этого он избегал Эвана, мечтал об Эване и наконец, переспал с ним - в первые же сутки, хотя Лайсачек был чужим партнером.
Наверху, над лестницей, по-прежнему было так же тихо; и Женя уже извелся, пойдя на кухню и сварив себе кофе. Поторчав на солнечном балконе и уйдя обратно. Видеть Лайсачека он не мог, и тот бог знает где шатался, предоставленный сам себе. А потому Женька с сожалением был вынужден признать, что хозяин из него хреновый. Как, впрочем, и муж. И друг. Хотя, Лешка, наверное, насчет друга бы возразил. Ну так это он, может, не знал его по настоящему просто.
Они с Яной ехали в аэропорт к десяти утра. А сейчас, в два часа пополудни, его «я», самооценка, планы на будущее - все лежало в руинах. И, прежде насмехавшийся над манерой пиндосов глотать антидепрессанты всякий раз, когда в жизни что-то не ладилось, Женька только сейчас осознал: жить в голой, ободранной бетонной коробке реальности может быть слишком тяжело.
***
Подобрав под себя ноги, они сидели на низкой софе - в недавно открывшемся марокканском ресторане, который из друзей кто-то посоветовал Яне, принято было так. С потолка шатра из красной ткани, который тут служил отдельным кабинетом, свисали позвякивающие подвески, колыхающиеся от малейшего движения. Растерзанные блюда с кус-кусом и бараниной уже унесли, и сейчас они, расслабленно полулёжа на красных и оранжевых богато декорированных подушках, просто болтали. В начале месяца вышел фильм об основателе империи Сваровски, и Джонни с Эваном его уже видели.
- Понимаете, их секрет был в том, что Даниэль никогда не делал какое-то одно направление приоритетным. Их всегда было много, - Вейр восхищенно блестел глазами. Женя уже знал, что он был в австрийском Ваттенсе, где фирма была основана, тот как-то упоминал вскользь. Джонни, если чем-то увлекался, никогда не имел поверхностных представлении - только полные данные.
- Расскажи, какие? - улыбнулась Яна. - Не было случая даже почитать.
- В первую мировую, когда женщины забросили моду, они переключились на режущие инструменты, - начал прилежно перечислять Вейр. - Ближе к концу века добавили точную оптику, люстры, цветные камни для украшения костюмов. Была ограниченная серия украшений для мебели. Может, я что-то забыл, не знаю. Словом, - развел руками он, - они, как это вы говорите, никогда не клали всех яиц в одну корзину.
- Отлично следуешь примеру, - ущипнула его за бок Янка, намекая на сеть «Вейрландия» с аксессуарами для фигуристов и часовой салон «Белый кролик». Все это принадлежало Джонни и имело кучу филиалов, в том числе в России. Но самое главное - он владел самым крупным и самым известным в мире соревновательным шоу для профессионалов, на которое страстно мечтал попасть каждый фигурист. Сам Женя собирался в первый раз поучаствовать в нем этим летом.
- Это не пример, - отмахнулся Вейр. - Образ мышления. Бизнес - это все-таки не любовь.
- А что любовь? - задумчиво спросила она, - там можно все в одну корзину?
- Только так и можно, - совершенно серьезно ответил Джонни. - Если ты уже выбрал партнера, нужно доверять ему целиком.
- То есть, быть откровенным во всем? - Женя мог бы промолчать, но его так и подмывало спросить о том, что мучало.
- Именно, - кивнул Джонни. - Откровенным полностью, даже если стыдно и неловко. Потому что партнеры, тем более в нашем возрасте - это на всю жизнь, насовсем.
Эван лежал, лениво глядя сквозь полуприкрытые веки, обернувшись вокруг Вейра, как большая собака - подогнув колени и головой уткнувшись в бедро. Он не встревал в разговор, но Джонни улыбнулся чуть смущенно и нежно погладил любовника по волосам. А тот только вздохнул, с совершенно счастливой улыбкой, и закрыл глаза.
Женя отвернулся - ему с некоторых пор вообще было тяжело видеть их вместе. Кажется, он чего-то глобально не понимал. Потому что Лайсачек не был таким вот идеальным партнером, о котором говорил Джонни. Он изменял ему за спиной, уже не первый раз. Впрочем, Джонник всегда был немного наивным и верил в чудеса, - подумал он снисходительно, и от этой мысли гложущая ревность будто бы немного поутихла. В конце концов, пусть обнимаются. Он все равно урвет свое. Не сейчас, так позже; к его неудовольствию, Вейр уже сутки практически не отходил от Эвана, не оставляя ему никаких шансов. Может, чуял что-то, черт его знает. А Лайсачек послушно следовал за ним, обнимал, сажал на колени, очень трогательно ухаживал - так, что его порой от этой приторной супружеской сладости начинало подташнивать. Даже с Яной спать не тянуло - мысли все были о том, как было с Эваном в последний раз, и как этого хочется еще.
***
Музыка в клубе была такой громкой, что при разговоре тут едва можно было слышать собеседника. Но они уже особо и не говорили - ну, может, перебрасывались время от времени парой фраз. Цветные яркие блики подсвечивали принт на яниной майке на бретельках, джоннин пиджак со стразами. Женя сидел, глотая какой-то коктейль с абсентом из широкого бокала. Он был уже порядком пьян, и это все только усугубляло. Завтра утром у них уже был самолет. А ему очень хотелось Эвана - хотя бы еще разочек, как угодно, но тот упорно не реагировал на якобы случайные прикосновения и пристальные взгляды. Будто не понимая, чего он может от него хотеть.
Но сейчас - Женя вздрогнул и чуть не расплескал алкоголь на себя, когда его рука осторожно приобняла за спину, а сам Эван придвинулся, жарко касаясь боком, давая возможность дышать собой, чувствовать эту желанную близость, которой так не хватало. Он скосил глаза вбок, посмотрев на него, и Лайсачек улыбнулся - знакомо-искушающе, проведя ногтями по его рубашке, так что Женьку выгнуло. А потом поднялся, посмотрев на остальных и кивнув в сторону сортира.
Он продержался, наверное, секунд пять, а потом отставил бокал и пошел следом - торопливо, ускоряя шаг, словно боясь, что Эван не дождется. Хотя, ведь сам позвал, кажется. Но Лайсачек ждал, как он и надеялся - у зеркала, привалившись плечом к стене рядом с диспенсером для салфеток. Когда Женя зашел, они встретились глазами - и вот уже он заталкивал его в кабину, трясущимися, как у наркомана, руками, закрывая задвижку и еще подергав для надежности.
Эван не стал вырываться, когда он притиснул его в углу, задирая рубашку, расстегивая штаны, и стал жадно ласкать - не отрываясь от его губ, кусая и засасывая. Это было так охренительно классно - как будто всего предыдущего опыта для него больше не существовало. И Женя гладил его тело, мысленно воя от того, что мог наслаждаться всем этим только вот так, нелегально. Думая о том, что хотел бы провести вместе целую ночь - чтобы Эван был только его.
Но, как бы ни было хорошо, он все же помнил, что времени у них сейчас совсем немного. А потому с сожалением развернул Лайсачека лицом к стенке, доставая из кармана пакетик со жидким гелем, который купил в аптеке тайком, очень надеясь на повторение. Навязчивая идея присвоить чужую собственность очень сильно давала по мозгам - он мечтал трахнуть Эвана без презерватива, вот так просто, кожа к коже, быть в нем, владеть им.
Поначалу, когда он, взяв за бедра, только коснулся смазанным членом его дырки, Эван дернулся. Но он держал крепко, не пуская, надавливая и в конце концов насаживая его на себя, так, что в глазах темнело от возбуждения. Пригвождая к стене раз за разом, всхлипывая от облегчения, от радости, что можно.
После Эван стоял неподвижно, глядя сверху вниз на него, сидящего на крышке унитаза. Вытерев его салфетками, тщательно и бережно, Женька увидел прямо перед лицом покачивающийся член и не смог притворяться. Он снова хотел его в рот, как тогда, и Эван понял и дал ему сам, входя в полуоткрытые покрасневшие губы, используя его, как Жене это было нужно. И он даже не мог сказать, на каком конце лучше. С ним как угодно было хорошо, пьяняще до головокружения, и вот это все он должен был потерять уже очень скоро, когда они с Вейром уедут. Отчаяние подхлестывало, и он сосал с закрытыми глазами, потерянный в этом, стараясь сделать так, чтобы Эвану понравилось. Потому что это от его желания зависело, будет у них что-то еще, или нет. Как-нибудь попозже - уж теперь-то Женя не собирался пропускать ни одного совместного шоу.
Лайсачек уже давно ушел. Но, рассматривая себя перед зеркалом, в теплом радужно переливающемся свечении галогеновых лампочек, Женька не мог выйти обратно таким. Потому что у него было лицо Дориана Грея - то, что на самом деле, а не на картине в парадной раме. Со следами всех пороков на свете, усталое, измученное лицо человека, который запутался в своей собственной лжи и не знает, что с этим делать.
Наклонившись помыть руки, он вдруг почувствовал, как обручальное кольцо соскользнуло с пальца. Упав на самый край раковины, оно подпрыгнуло и отлетело на пол, в дальний угол, звеня по кафелю и крутясь волчком. Выругавшись, он пошел подобрать, а когда сумел, колечко тоже пришлось помыть с мылом. Своему отражению при этом Женя в глаза смотреть уже не мог.
***
Прощание в зале ожидания было вполне себе ничего - они с Эваном обнялись, и Женя даже позволил себе погладить его спину поверх куртки. Поцеловав руку Яне, тот улыбнулся и, махнув на прощанье рукой, покатил оба их чемодана к выходу, куда, где уже виднелся ожидающий пассажиров рейса автобус. Женька смотрел вслед, тоскливо и жадно, пока не потерял его ярко-красную дутую куртку в толпе. И только тогда заметил, что рядом все еще стоит Джонни, вздрогнув и нервно облизнув губы.
- Яна, - мягко попросил Вейр, - ты позволишь украсть твоего мужа ненадолго? Очень нужно сказать пару слов с глазу на глаз.
- Конечно, - пожала плечами жена, - ну, я пойду уже. Женька, догонишь. Хорошо вам долететь.
Джонни улыбнулся, но странно, одними губами. Так, как в слепящих созвездиях вспышек американцы улыбаются соперникам, стоя в очереди за бортиком катка. Это Женя был русским, а потому не улыбался вообще.
Но как только Яна отвернулась и, поправив сумку на плече, пошла прочь, лицо Джонни стало совсем иным. Оно изменилось буквально на глазах, вдруг став заостренным и очень злым. На нем был дорогой жакет с лисьим мехом - потому что в самом конце мая вдруг резко похолодало и с неба посыпался снег. И Жене казалось, что то же случилось с Вейром - только недавно такой теплый и приветливый, сейчас он словно излучал поток смертоносной радиации.
- Женечка, - начал он звенящим голосом. - Я хочу сказать тебе вот что. Ты, должно быть, помнишь, что я говорил тогда, в ресторане. Про откровенность между партнерами. Помнишь ведь?
Он только кивнул, напряженно глядя в глаза, уже начиная понимать, к чему все идет.
- Эван - не идеальный, может быть, партнер. Но для меня - самый лучший, - сказал Джонни, улыбаясь тонко и зло. - Женя, я узнал обо всем, еще летя с ним из Сочи. А сейчас - ты знаешь, я ему разрешил. Да, ты меня совершенно верно понял.
- Но... зачем? - только и мог вымолвить он, дрожа под курткой в ознобе и силясь понять, что происходит.
- Такие, как ты, Женя, не умеют вовремя остановиться. Четвертая олимпиада - я, знаешь, глазам поверить не мог, когда ты пару лет назад сделал заявление об участии.
- Но при чем...
- Послушай, - перебил его Вейр. - На первый раз я бы тебя простил, честно. Адреналин, соревнования, бывает. Но ты ведь не остановился на этом, так? Женя, а разве мама не учила тебя в детстве не брать чужое?
Он стоял, медленно выдыхая, отхлестанный его словами, словно меткими ударами раскрытой ладонью - н-на, на тебе.
- Хочешь знать, зачем я позволил ему с тобой спать? Хорошо, я скажу, - Вейр улыбнулся, не сдерживая торжества, жуткой улыбкой театральной маски. Розовые от блеска губы ярко выделялись на бледном даже под слоем бронзанта лице. - Я знал, что будет дальше. Ты и тут не сможешь остановиться и разрушишь все, что у тебя есть. Эффект бумеранга, понимаешь?
Женя смотрел на него, сжимая челюсти, мучительно осознавая, что все так и есть. И от этого даже дышать было тяжело. Изо рта Вейра вылетело облачка пара, когда он пригладил мех на груди, подняв прозрачные, как хрустальные камушки, глаза.
- А вот теперь квиты, - обронил он легко, а затем развернулся на каблуках и пошел к автобусу, оставляя узкие следы на занесенном поземкой асфальте.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
(Продолжение предыдущего поста).
В маленькой комнате, где Яна хранила икеевские ящики со своей обувью, был только старый длинный диван - чтобы было куда присесть, пока все это перемеряешь. Но им больше было некуда пойти - гостевая спальня внизу была вылизана и полностью готова для того, чтобы там целых два дня жил привередливый Джонни. Впрочем, не было бы этой каморки - они бы все равно трахнулись. Хоть даже просто у стенки, стоя - сейчас было все равно.
Первое шоу, в котором соревновались между собой фигуристы-любители, придумал черти знает в каком году еще Дик Баттон, царствие ему небесное. Но, с остервенением торопливо расстегивая дурацкие пуговички на ковбойской рубашке Лайсачека, Женя думал, что о варианте «кто быстрее другого разденет» в ИСУ еще не слышали. Славный американский парень справился быстрее, и уже успел выправить ему рубашку из брюк и расстегнуть штаны, трогая и поглаживая с выражением счастливого имбецила.
- Все, не могу, - утер испарину на лбу Женя, расстегнув только до середины и стаскивая проклятую рубашку ему через голову. Сдернув джинсы вниз за петли - сразу вместе с плавками. Эван дрожал, прижимаясь к нему так тесно, что они оба едва стояли на ногах.
- Выебать тебя? - спросил Женька, обхватив ему рукой, и аж замерев от ощущения.
Тот только судорожно кивнул, цепляясь за его плечо и тихо постанывая - как тогда, в Сочи. А он смотрел, как ходит кадык на худой шее, и не мог оторваться. Сжимая его задницу, гладя там ребром ладони и чувствуя, как тот уже поплыл. Взгляд у Лайсачека стал совсем умоляющим, когда он сказал, сам уже без голоса:
- Ложись. Лицом вниз, Эван. Понимаешь?
Выудив из кармана брюк дежурную резинку, Женя порвал прямо зубами, морщась от мерзкого вкуса. Смазать было нечем; но он сильно подозревал, что этому виктимному чучелу так даже больше нравится. Он же провоцировал на грубость одним только своим видом - эта нежная шея с темными родинками, сведенные лопатки, бледные ладони - он даже в постель ложился, будто сдаваясь на милость победителя.
Как же глупо было три месяца убеждать себя, что «это только один раз», бессонными ночами снова мечтая о том, чтобы на нем лежать, чувствуя, как он под тобой дергается, просит, стонет. Женька вот даже не хотел об этом думать - не сейчас, сейчас нужно было пользоваться. Эван был уже вовсе не таким зажатым, как в прошлый раз. Напрасно он сомневался - Вейр совершенно точно регулярно его драл, такой он был весь там внутри жаркий и расслабленный. С ним было классно - до слез, до восторженной дрожи, и Женя в исступлении снова и снова целовал взмокшую шею, горящие мочки ушей, гладил плечи. Уже остро и осознанно жалея, что Эван принадлежит не ему.
Он кончил гораздо быстрее, чем думал - но как можно было удержаться, когда тебя так долго, так изощренно дразнили, обещая запретный секс? Но заканчивать вот так не хотелось. Женя перевернул его на спину - мокрого, моргающего слипшимися длинными ресницами. Посмотрел, как тот задыхается, отчаянно глядя, пусть и не говоря ни слова. А потом сполз на пыльный пол и впервые в жизни взял в рот - неловко, и наверное не так, как надо, потому что даже не думал об этом никогда.
Женя понятия не имел, сколько это длилось - минуту, две или пять, но время, проведенное вот так, с его членом во рту, в душной пропитанной запахом пота каморке, он запомнил навсегда. Опыт был из тех, что безжалостно сминают устоявшиеся представления о себе. Потому что ему нравилось, да нет - он просто тащился от этого. Оттого, как Эван толкался в губы, гладя по шее и хрипло повторяя «еще, Женья, пожалуйста еще». Он и не знал раньше, как это - сосать мужчине, доставлять это удовольствие, слушать, как из-за тебя он задыхается в сладчайшей муке. Захлебываться - в самом буквальном смысле, чужой спермой, сглатывая и удивляясь вкусу, стараясь распробовать. И целовать потом - в соленые губы, чувствуя, что это больше, чем любые слова.
Когда уже одевались, Женьку всего колотило - от эмоций, от пережитых острых и ярких телесных ощущений. Эван же, напротив, стал разнеженно-томным - такими бывают женщины после любви. И только сейчас ему стало очевидно, кто из них кого поимел. Как будто это было неясно и раньше.
Глядя на Лайсачека, который, опустив голову, застегивал пуговицы - взъерошенного, с проступающим румянцем, лукаво блестящими темными глазами, он с тоской понимал, что не нужно было соглашаться - ни в первый раз, ни, тем более, во второй. Он ведь мог удержаться - чисто теоретически, если бы был чуть более стоек. Наверное.
Они больше не были соперниками, но Женьку не покидало ощущение какого-то подвоха. Чего-то страшного, ширящегося, как трещина на льду у самого берега. У него пока не было времени подумать как следует и разобраться - но эта угроза было совершенно недвусмысленной. И, уже выйдя из комнатки вон и уставившись на часы в прихожей - прошло не так уж и много, он понял. Эван всякий раз давал меньше, чем забирал.
Может быть, дело было еще в моральной неустойчивости после завершения карьеры - он так и не определился, будет ли тренировать, не взял учеников, хотя в Питере уже два года как была школа фигурного катания имени Евгения Плющенко. Не думал, чем вообще займется, хотя подумать определенно стоило. Вместо этого он избегал Эвана, мечтал об Эване и наконец, переспал с ним - в первые же сутки, хотя Лайсачек был чужим партнером.
Наверху, над лестницей, по-прежнему было так же тихо; и Женя уже извелся, пойдя на кухню и сварив себе кофе. Поторчав на солнечном балконе и уйдя обратно. Видеть Лайсачека он не мог, и тот бог знает где шатался, предоставленный сам себе. А потому Женька с сожалением был вынужден признать, что хозяин из него хреновый. Как, впрочем, и муж. И друг. Хотя, Лешка, наверное, насчет друга бы возразил. Ну так это он, может, не знал его по настоящему просто.
Они с Яной ехали в аэропорт к десяти утра. А сейчас, в два часа пополудни, его «я», самооценка, планы на будущее - все лежало в руинах. И, прежде насмехавшийся над манерой пиндосов глотать антидепрессанты всякий раз, когда в жизни что-то не ладилось, Женька только сейчас осознал: жить в голой, ободранной бетонной коробке реальности может быть слишком тяжело.
***
Подобрав под себя ноги, они сидели на низкой софе - в недавно открывшемся марокканском ресторане, который из друзей кто-то посоветовал Яне, принято было так. С потолка шатра из красной ткани, который тут служил отдельным кабинетом, свисали позвякивающие подвески, колыхающиеся от малейшего движения. Растерзанные блюда с кус-кусом и бараниной уже унесли, и сейчас они, расслабленно полулёжа на красных и оранжевых богато декорированных подушках, просто болтали. В начале месяца вышел фильм об основателе империи Сваровски, и Джонни с Эваном его уже видели.
- Понимаете, их секрет был в том, что Даниэль никогда не делал какое-то одно направление приоритетным. Их всегда было много, - Вейр восхищенно блестел глазами. Женя уже знал, что он был в австрийском Ваттенсе, где фирма была основана, тот как-то упоминал вскользь. Джонни, если чем-то увлекался, никогда не имел поверхностных представлении - только полные данные.
- Расскажи, какие? - улыбнулась Яна. - Не было случая даже почитать.
- В первую мировую, когда женщины забросили моду, они переключились на режущие инструменты, - начал прилежно перечислять Вейр. - Ближе к концу века добавили точную оптику, люстры, цветные камни для украшения костюмов. Была ограниченная серия украшений для мебели. Может, я что-то забыл, не знаю. Словом, - развел руками он, - они, как это вы говорите, никогда не клали всех яиц в одну корзину.
- Отлично следуешь примеру, - ущипнула его за бок Янка, намекая на сеть «Вейрландия» с аксессуарами для фигуристов и часовой салон «Белый кролик». Все это принадлежало Джонни и имело кучу филиалов, в том числе в России. Но самое главное - он владел самым крупным и самым известным в мире соревновательным шоу для профессионалов, на которое страстно мечтал попасть каждый фигурист. Сам Женя собирался в первый раз поучаствовать в нем этим летом.
- Это не пример, - отмахнулся Вейр. - Образ мышления. Бизнес - это все-таки не любовь.
- А что любовь? - задумчиво спросила она, - там можно все в одну корзину?
- Только так и можно, - совершенно серьезно ответил Джонни. - Если ты уже выбрал партнера, нужно доверять ему целиком.
- То есть, быть откровенным во всем? - Женя мог бы промолчать, но его так и подмывало спросить о том, что мучало.
- Именно, - кивнул Джонни. - Откровенным полностью, даже если стыдно и неловко. Потому что партнеры, тем более в нашем возрасте - это на всю жизнь, насовсем.
Эван лежал, лениво глядя сквозь полуприкрытые веки, обернувшись вокруг Вейра, как большая собака - подогнув колени и головой уткнувшись в бедро. Он не встревал в разговор, но Джонни улыбнулся чуть смущенно и нежно погладил любовника по волосам. А тот только вздохнул, с совершенно счастливой улыбкой, и закрыл глаза.
Женя отвернулся - ему с некоторых пор вообще было тяжело видеть их вместе. Кажется, он чего-то глобально не понимал. Потому что Лайсачек не был таким вот идеальным партнером, о котором говорил Джонни. Он изменял ему за спиной, уже не первый раз. Впрочем, Джонник всегда был немного наивным и верил в чудеса, - подумал он снисходительно, и от этой мысли гложущая ревность будто бы немного поутихла. В конце концов, пусть обнимаются. Он все равно урвет свое. Не сейчас, так позже; к его неудовольствию, Вейр уже сутки практически не отходил от Эвана, не оставляя ему никаких шансов. Может, чуял что-то, черт его знает. А Лайсачек послушно следовал за ним, обнимал, сажал на колени, очень трогательно ухаживал - так, что его порой от этой приторной супружеской сладости начинало подташнивать. Даже с Яной спать не тянуло - мысли все были о том, как было с Эваном в последний раз, и как этого хочется еще.
***
Музыка в клубе была такой громкой, что при разговоре тут едва можно было слышать собеседника. Но они уже особо и не говорили - ну, может, перебрасывались время от времени парой фраз. Цветные яркие блики подсвечивали принт на яниной майке на бретельках, джоннин пиджак со стразами. Женя сидел, глотая какой-то коктейль с абсентом из широкого бокала. Он был уже порядком пьян, и это все только усугубляло. Завтра утром у них уже был самолет. А ему очень хотелось Эвана - хотя бы еще разочек, как угодно, но тот упорно не реагировал на якобы случайные прикосновения и пристальные взгляды. Будто не понимая, чего он может от него хотеть.
Но сейчас - Женя вздрогнул и чуть не расплескал алкоголь на себя, когда его рука осторожно приобняла за спину, а сам Эван придвинулся, жарко касаясь боком, давая возможность дышать собой, чувствовать эту желанную близость, которой так не хватало. Он скосил глаза вбок, посмотрев на него, и Лайсачек улыбнулся - знакомо-искушающе, проведя ногтями по его рубашке, так что Женьку выгнуло. А потом поднялся, посмотрев на остальных и кивнув в сторону сортира.
Он продержался, наверное, секунд пять, а потом отставил бокал и пошел следом - торопливо, ускоряя шаг, словно боясь, что Эван не дождется. Хотя, ведь сам позвал, кажется. Но Лайсачек ждал, как он и надеялся - у зеркала, привалившись плечом к стене рядом с диспенсером для салфеток. Когда Женя зашел, они встретились глазами - и вот уже он заталкивал его в кабину, трясущимися, как у наркомана, руками, закрывая задвижку и еще подергав для надежности.
Эван не стал вырываться, когда он притиснул его в углу, задирая рубашку, расстегивая штаны, и стал жадно ласкать - не отрываясь от его губ, кусая и засасывая. Это было так охренительно классно - как будто всего предыдущего опыта для него больше не существовало. И Женя гладил его тело, мысленно воя от того, что мог наслаждаться всем этим только вот так, нелегально. Думая о том, что хотел бы провести вместе целую ночь - чтобы Эван был только его.
Но, как бы ни было хорошо, он все же помнил, что времени у них сейчас совсем немного. А потому с сожалением развернул Лайсачека лицом к стенке, доставая из кармана пакетик со жидким гелем, который купил в аптеке тайком, очень надеясь на повторение. Навязчивая идея присвоить чужую собственность очень сильно давала по мозгам - он мечтал трахнуть Эвана без презерватива, вот так просто, кожа к коже, быть в нем, владеть им.
Поначалу, когда он, взяв за бедра, только коснулся смазанным членом его дырки, Эван дернулся. Но он держал крепко, не пуская, надавливая и в конце концов насаживая его на себя, так, что в глазах темнело от возбуждения. Пригвождая к стене раз за разом, всхлипывая от облегчения, от радости, что можно.
После Эван стоял неподвижно, глядя сверху вниз на него, сидящего на крышке унитаза. Вытерев его салфетками, тщательно и бережно, Женька увидел прямо перед лицом покачивающийся член и не смог притворяться. Он снова хотел его в рот, как тогда, и Эван понял и дал ему сам, входя в полуоткрытые покрасневшие губы, используя его, как Жене это было нужно. И он даже не мог сказать, на каком конце лучше. С ним как угодно было хорошо, пьяняще до головокружения, и вот это все он должен был потерять уже очень скоро, когда они с Вейром уедут. Отчаяние подхлестывало, и он сосал с закрытыми глазами, потерянный в этом, стараясь сделать так, чтобы Эвану понравилось. Потому что это от его желания зависело, будет у них что-то еще, или нет. Как-нибудь попозже - уж теперь-то Женя не собирался пропускать ни одного совместного шоу.
Лайсачек уже давно ушел. Но, рассматривая себя перед зеркалом, в теплом радужно переливающемся свечении галогеновых лампочек, Женька не мог выйти обратно таким. Потому что у него было лицо Дориана Грея - то, что на самом деле, а не на картине в парадной раме. Со следами всех пороков на свете, усталое, измученное лицо человека, который запутался в своей собственной лжи и не знает, что с этим делать.
Наклонившись помыть руки, он вдруг почувствовал, как обручальное кольцо соскользнуло с пальца. Упав на самый край раковины, оно подпрыгнуло и отлетело на пол, в дальний угол, звеня по кафелю и крутясь волчком. Выругавшись, он пошел подобрать, а когда сумел, колечко тоже пришлось помыть с мылом. Своему отражению при этом Женя в глаза смотреть уже не мог.
***
Прощание в зале ожидания было вполне себе ничего - они с Эваном обнялись, и Женя даже позволил себе погладить его спину поверх куртки. Поцеловав руку Яне, тот улыбнулся и, махнув на прощанье рукой, покатил оба их чемодана к выходу, куда, где уже виднелся ожидающий пассажиров рейса автобус. Женька смотрел вслед, тоскливо и жадно, пока не потерял его ярко-красную дутую куртку в толпе. И только тогда заметил, что рядом все еще стоит Джонни, вздрогнув и нервно облизнув губы.
- Яна, - мягко попросил Вейр, - ты позволишь украсть твоего мужа ненадолго? Очень нужно сказать пару слов с глазу на глаз.
- Конечно, - пожала плечами жена, - ну, я пойду уже. Женька, догонишь. Хорошо вам долететь.
Джонни улыбнулся, но странно, одними губами. Так, как в слепящих созвездиях вспышек американцы улыбаются соперникам, стоя в очереди за бортиком катка. Это Женя был русским, а потому не улыбался вообще.
Но как только Яна отвернулась и, поправив сумку на плече, пошла прочь, лицо Джонни стало совсем иным. Оно изменилось буквально на глазах, вдруг став заостренным и очень злым. На нем был дорогой жакет с лисьим мехом - потому что в самом конце мая вдруг резко похолодало и с неба посыпался снег. И Жене казалось, что то же случилось с Вейром - только недавно такой теплый и приветливый, сейчас он словно излучал поток смертоносной радиации.
- Женечка, - начал он звенящим голосом. - Я хочу сказать тебе вот что. Ты, должно быть, помнишь, что я говорил тогда, в ресторане. Про откровенность между партнерами. Помнишь ведь?
Он только кивнул, напряженно глядя в глаза, уже начиная понимать, к чему все идет.
- Эван - не идеальный, может быть, партнер. Но для меня - самый лучший, - сказал Джонни, улыбаясь тонко и зло. - Женя, я узнал обо всем, еще летя с ним из Сочи. А сейчас - ты знаешь, я ему разрешил. Да, ты меня совершенно верно понял.
- Но... зачем? - только и мог вымолвить он, дрожа под курткой в ознобе и силясь понять, что происходит.
- Такие, как ты, Женя, не умеют вовремя остановиться. Четвертая олимпиада - я, знаешь, глазам поверить не мог, когда ты пару лет назад сделал заявление об участии.
- Но при чем...
- Послушай, - перебил его Вейр. - На первый раз я бы тебя простил, честно. Адреналин, соревнования, бывает. Но ты ведь не остановился на этом, так? Женя, а разве мама не учила тебя в детстве не брать чужое?
Он стоял, медленно выдыхая, отхлестанный его словами, словно меткими ударами раскрытой ладонью - н-на, на тебе.
- Хочешь знать, зачем я позволил ему с тобой спать? Хорошо, я скажу, - Вейр улыбнулся, не сдерживая торжества, жуткой улыбкой театральной маски. Розовые от блеска губы ярко выделялись на бледном даже под слоем бронзанта лице. - Я знал, что будет дальше. Ты и тут не сможешь остановиться и разрушишь все, что у тебя есть. Эффект бумеранга, понимаешь?
Женя смотрел на него, сжимая челюсти, мучительно осознавая, что все так и есть. И от этого даже дышать было тяжело. Изо рта Вейра вылетело облачка пара, когда он пригладил мех на груди, подняв прозрачные, как хрустальные камушки, глаза.
- А вот теперь квиты, - обронил он легко, а затем развернулся на каблуках и пошел к автобусу, оставляя узкие следы на занесенном поземкой асфальте.