Ущелье Акпай
Хоть товарищи и смеялись, что Акпай «солнечный» только в кавычках, но на спуске он выглядел очень даже дружелюбно и жизнерадостно.
Облака клубились, но в целом было приятно: живописная долина под нами, разлив реки. Правда в последние годы по этому руслу уже пару раз сходил сель. Но сходил по руслу, а не сметая всё на своем пути и выходил к к водопаду Белогорка, четыре года назад мы как раз переезжали с Витей его последствия ( здесь мой первый выезд и переезд последствий селя).
Основная группа уже отдыхала на склоне, сидела и смотрела на всадников, что шли низом, приближаясь к озеру. Озеро показалось мне похожим на пламенное сердце, видимо был запал и прилив горного романтизма. Забегая вперёд сообщу, что на обратном пути разглядел в его очертаниях сочную киргизскую самсу.
нам предстояло уйти левее, к ледникам, встать там лагерем и попытаться взойти на гору Металлист. Ещё немного и она покажется слева за сыпухой.
Все ушли вперед, спуск хоть был и несложный, но меня контролировал Гена, шёл замыкающим и слушал мои глупые вопросы и отвлечения на фотографирование всякой всячины. То травка какая, то каменюка мне кажется похожим на золотой самородок.
Камень оказался обычным куском горной породы, коих вокруг сыплется тьма. Идем дальше.
А чуть ниже уже состоялась встреча двух различных типов цивилизаций: хомо туристикус и хомо чабанус сошлись в далеком ущелье на высоте примерно 3500 метров. Каждый новый человек в таких краях обязательно общается: что видели, откуда шли, куда идете, а как там - есть проход или нет и прочие философские вопросы.
Старый чабан больше походит на вождя индейцев. И лошадь у него соответствующая.
Молодой и улыбчивый пастух смеется, когда его фотографирую.
Средний товарищ всем показалось, что скорее он не чабан, а охотник. Его больше интересовало кого из зверей мы встречали, наверняка где-то рядом есть у него бооольшое ружжьё. Карамультук.
Посидели, обсудили перевалы. Оказалось, что человек-туристикус иногда даже больше о горах знает чем местный человек-чабанус. Вокруг цветут грибы. Странно видеть их на высотах, где уже нет ни одного деревца.
Только горные альпийские травы вдоль ручьев.
Дружная бригада восточных богатырей (а мне они напомнили Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алёшу Поповича на киргизский лад - так же взрослый, средний и молодой) отправились к своим коровам.
Мы остались и очень быстро они превратились в три далекие точки.
Прошли ещё немного, дальше уже особо некуда. Пора разбивать лагерь.
Ставим палатки. Здесь нам стоять пару дней и пытаться одолеть вершину предстоит.
Солнечный Акпай очень быстро закончился. Сверху затянуло.
При расчищении площадки под лагерь приходится выворачивать камни, чтобы потом на них не лежать и не стонать ночью. Под камнем оказывается червяк. Миха возмущен: куда катится мир и климат сползает в какую сторону. Говорит, что в 80-ых найти червяка в горах было почти невозможно.
После разбивки лагеря забиваемся все в ввосьмером в самую большую палатку и начинаем дегустировать кильку. Килька идет хорошо, особенно под киргизские напитки с градусами в районе сорока.
Лица у сотоварищей теплеют, розовеют и улыбаются.
А на улице в это время лупит крепкий августовский град. Не с яйцо, конечно, но твердый, сочный и частый горный град сыплет и сыплет.
Градины лупят по палатке, по камням и траве и как-бы склоняют к пьянству и желание покидать палатку пропадает.
Напиться мне помешала сила воли изжога, потом кончился град и пошел местность изучать.
Идет Витя с новой лепешкой и подозрительно смотрит на меня.
Вроде:
- Чего ты вылез? В палатке тепло, сухо, немного кильки осталось и наливают.
Потом ночью были сумасшедшие звезды. Облака ушли, и небо над ущельем светилось миллиардами точек, мигали спутники. Ровно в 22-00 по Киргизскому времени Илон Маск запустил поезд из спутников и они шли ровной полосой, штук двадцать или двадцать пять и пропадали в зените. А ещё падали настоящие, не рукотворные метеориты. Вспыхивали и сгорали. И как и в детстве не успевал загадать желание. Стоял и только соберешься что-то заветное сформулировать - раз и вспышка погасла. И внутри вроде и счастье и вроде ты не успел поймать удачу, не успел прожить ещё одну новую жизнь. Стоял и думал путано и радостно: вот интересно, будет ли сын так же смотреть на звезды? В общем распирало от восторга и величия мира и хотелось чтобы была какая-то близкая душа, которая тоже чувствовало это восхищение. Ещё хотелось изучить созвездия на старости лет и наконец-то узнать где Орион, куда стремится этот ночной охотник, а где созвездие Лебедя и что за яркий треугольник, который люблю наблюдать из разных точек нашей планеты. А над ущельем, как раз повдоль между хребтами горел ярчайший Млечный Путь.
А потом ночью было холодно в палатке. Я в своей одноместке в этом походе первый раз все дни спал вольно - один. А ночью проснулся и стал натягивать кофту на коленки, зажимать ладонями ступни ног. Пока флиску на колени тянул поясница застыла. И это у меня хороший, жирный и вполне качественный спальник. Лежал и думал, что два Витька и Серега втроем напыхтели теплом, да ещё небось горячим перегаром надышали, а Гена с Ирой и Миха с Ольгой вообще вчетвером и небось у них тепло, как в бане. Понял, почему древние люди жались в стада в пещерах. Встал рано, ибо застыл. Пошёл гулять с рассветом.
Вокруг иней.
Ночью был минус и иней лежал на земле, хрустел на травах.
Маленькие лужи подернулись острыми корками льда. Ручьи не замерзли. Но трава вся поседела.
Выходило солнце.
Приблизил вершину Металлиста. При увеличении на вершине виден какой-то железный рукотворный столб или штырь. Если подниматься на неё то только по леднику.
Вот проснутся старшие товарищи и пусть решают, как туда лезть. Пока просто осматриваюсь.
На склонах растет осока и горечавка холодная цветет.
Склон, который открыт солнцу покрт зелеными пятнами. Тилакоспермум Дернистый одним из первых осваивает каменистые склоны.
Змееголовник безбородый покрыт льдом словно хрусталем, но не вянет. Стоит прямо и крепко. На таких высотах цветы привыкли к морозу ночью и злому солнцу днем. Среди змееголовника два желтых шафранных мака.
Солнце выходит и пейзаж оживает.
Появляются тени и яркие освещенные пятна. Из-за холмов сыпухи торчит гора похожая на крепкую женскую грудь.
Мятликовые растут. В детстве похожую траву тянули вверх, обрывая и собирая семена в пучок и загадывали:
Курочка или петушок. Если хвост торчащий - петушок. Если пучок меленький - курочка. Кто не отгадал, тот проиграл. Никаких тебе игр на смартфоне.
Солнце все выше. Склоны всё контрастнее.
Стали проспаться птицы. Пытаешься снять, а на фото только лоскутное одеяло горных камней покрытых лишайниками.
Потом увидишь - щелкнешь.
И на каждый шаг пяток фото.
И так приближаешься, пока не получается сносное фото молоденькой, желоторотой краснобрюхой горихвостки.
Жеторотая она потому что птенец. Краснобрюхая потому что это её жизненое кредо.
А потом она вспорхнула и ты со сбитым дыханием лезешь на новый склон, чтобы уже других пытаться снять - гималайских завирушек. По одной.
И парами.
И снова по одной.
Пока скакал за птичками, народ начал просыпаться и выходить на рассветное солнышко. Ходит задумчивый Витя Грибков.
А у меня всё завирушки в кадре.
Вот уже к Вите присоединился Миша.
А у меня неожиданно вылезли горная корова из какой-то ложбины.
И даже два веселых быка. Ну, думаю, сейчас бодать будут.
Забодали ли меня быки, взобрались ли мы на гору Металлист и другие приключения в горах Тянь-Шаня опишу в следующем выпуске.
Не переключайтесь.