Зеркальная рябь. Часть 1
Никон шел по каменной дорожке парка, и можно было подумать, что он просто вышел прогуляться, но мешало одно обстоятельство - мир вокруг него был черно-белым. Деревья стояли неподвижно, и вокруг не было ни души. И стояла такая густая тишина, что в ней тонули его шаги, даже собственного дыхания он не слышал. Он побежал. Но дорожка и ряд высоких деревьев по обе ее стороны не кончались. Он остановился и закричал, но тишина поглотила его крик. Никон схватился за горло и опустился на колени. Все вокруг застыло, словно ожидая чего-то. Он запрокинул голову и посмотрел наверх. Небо было белым, оно засветилось и стало расширяться, поглощая светом верхушки деревьев. Никон закричал.
Крик прорезал его слух, и он понял, что лежит в кровати, но крик не прекращался. Кричал он сам. Солнце пробивалось сквозь шторы и полосками освещало комнату. Снова и снова этот сон, один и тот же почти каждую ночь. Ничего в нем не меняется. Никон поднялся, голова гудела, и во рту пересохло. Наступившую тишину нарушил скрип, как будто провели чем-то острым по стеклу. Никон посмотрел на высокий прямоугольной формы предмет, стоявший в центре комнаты напротив кровати, накрытый куском плотной ткани. Скрип повторился снова. Никон, не обращая на него внимания, ушел в ванную.
В ворохе одежды на полу он откопал мало-мальски чистые штаны и футболку. И твердо для себя решил, что в первый выходной соберет всю эту кучу и отнесет в прачечную через дорогу. Он схватил свою любимую кожаную куртку, которую прошлым вечером аккуратно повесил на спинку стула. В кармане что-то лежало, и Никон вспомнил, что вчера, когда он в местном детском приюте сражался с Мериклами, уворачиваясь от когтистой лапы, врезался в шкаф с одеждой, с которого ему прямо на голову упала книга. Впопыхах он засунул ее в карман и благополучно о ней забыл. Она была размером, как две ладони, в тканевом зеленом переплете с пожелтевшими страницами.
В углу комнаты, служившим ему маленькой кухней, он сделал себе пару бутербродов и налил чай. Удобно устроившись в кресле, Никон открыл книгу. Первая страница гласила о том, что это дневник некой Ванессы Курд. И начат он был пятьдесят лет назад. Эту книжку Никон захватил случайно, но сейчас его распирало любопытство. Он пролистал первые страницы, прихлебывая чай. Ванесса Курд работала воспитателем в этом самом приюте, пришла она туда в свои неполные двадцать лет, чуть младше Никона. Никон задумался, сейчас ей получается семьдесят лет. Интересно жива она или уже нет? Он бегло пробежался по строчкам. Она рассказывала о своей работе, о распорядке дня, о детях, с которыми работала. У нее были любимчики, Эмми пяти лет, Том - восьми, и Джузи - десяти. О них она рассказывает чаще всего. Чтение прервал звон часов в коридоре, который говорил, что уже семь. Никон выругался, сунул дневник в карман, схватил висевшие у двери ремень и сумку с длинной ручкой и выскочил из дома.
Засовывая в рот бутерброд, он вылетел на улицу, и чуть не врезался в велосипедиста. Ловко увернувшись, он запрыгнул на подножку проезжающего мимо трамвая.
Никон работает в мастерской по изготовлению игрушек ручной работы. Работает там не так уж и много людей. Генри - хозяин мастерской, мастер на все руки, он вырезает из дерева такие узоры, что никогда бы никто и не подумал, что этот жирный увалень с толстыми, как сардельки, пальцами способен на такое. Честно, Никон первое время тоже не верил, но он сам все видел. А уж не поверить собственным глазам Никон никак не мог. Генри очень много кричал, особенно на Никона.
Леопольд - отвечал за чистоту и порядок, ремонтировал все, что можно было ремонтировать, и в перерывах на обед подкармливал котов в переулке. Он был седой, сгорбленный, с густыми нависшими над глазами бровями, что придавало ему строгий вид, но на самом деле он был очень добродушным. Он всегда сочувственно улыбался Никону, когда тот получал подзатыльники от Генри.
Леон - чуть старше Никона, высокий, худой. Ходит всегда в клетчатых рубашках и застегивает их на все пуговицы. На нем всегда круглая шляпа с загнутыми полями, и всякий раз, когда он здоровался, то приподнимал ее и кланялся. Никону он казался странным парнем, насвистывающим себе под нос разные мелодии. В лавке он работал, как говорится, с общественностью, а именно: общался с клиентами, принимал заказы, ездил за материалами, в общем, выполнял все поручения вне стен мастерской. Потому что он единственный, кто мог водить их старенький, пыхающий черным густым дымом автомобиль.
И Бри - жена Генри, она занималась шитьем, едой и лезла со своими советами везде, просили ее об этом или нет. Никона она любила, как своего сына, ведь у них по каким-то там медицинским причинам не было детей.
А сам Никон в основном помогал Генри с игрушками, он их разрисовывал и собирал, наряжал в сшитые Бри одежки, и упаковывал. А также отдавал их клиентам, которые по каким-то своим причинам отказывались от доставки.
Сегодня ему предстояло разрисовать большую партию марионеток, которые заказал директор того самого приюта, в котором вчера вечером был Никон. Генри работал над ней целые сутки и почти не спал, но это не помешало ему с самого утра наорать на Никона за опоздание.
После полудня Никон решил прерваться на обед, Бри как раз принесла очень вкусные булочки с тмином. Он достал дневник и продолжил чтение. Ванесса описывала почти каждый свой день. Рассказывала о новых детях, описывала смешные и грустные ситуации. Никон уже раздумывал, не выкинуть ли его в окно. Он перевернул очередную страницу и увидел, что разрыв между датами был почти месяц. И первая строчка гласила:
«15 сентября.
Мне очень страшно. Эмми, моя маленькая Эмми, пропала».
Никон перестал жевать и наклонился ближе.
«Ее нигде нет, я обыскала каждый уголок, я спрашивала у детей и у других воспитателей, но почти все лишь пожимали плечами. Кто-то говорил, что видел ее совсем недавно, но где и когда припомнить не смог. Даже подружки Эмми ничего конкретного мне не сказали. Спустя пару дней пропали и ее вещи. Ее как будто и не существовало. Я пошла к директору, но тот лишь отмахнулся от меня, сказав, что он не в состоянии запоминать всех детей. Самое страшное то, что я узнала, что Эмми не первая, кто вот так исчез. Я даже пробралась в архивы, но там не было записей о ней. Эмми кто-то стер из жизни. Я была подавлена. За этот месяц пропало еще несколько детей. И никто, как будто, этого не замечает. Я слышала, как одна воспитательница, звали ее, кажется, Мари, кричала в кабинете у директора. На следующий день я ее уже не видела, а потом к нам пришла новенькая. Мне так страшно…».
Никону пришлось оторваться от дневника, потому что в комнату заглянул Генри, проверить, как идет работа, и накричал на него за то, что тот прохлаждается.
Домой Никон пришел к полуночи и без сил завалился в кровать. И снился ему все тот же сон. Черно-белый парк, густая тишина, крик, которого тонет в ней, и белое небо поглощает все вокруг себя. В этот раз Никон не кричал, он разомкнул веки и уставился на оторванный от стены кусок обоев. Снова раздался скрежет, на этот раз громче и дольше, Никон застонал и поднялся. Сегодня у него предстояла встреча с клиентом, директором приюта. Он собрал в кучу свои вещи, покопался в них. Результат его разочаровал, Генри ругается, если Никон приходит на сделку, как оборванец. Он достал свой потрепанный кошелек и разложился на полу. Посчитав все свои финансы, Никон пришел к выводу, что покупка новой одежды не будет входить в его планы еще несколько месяцев. Если, конечно, Генри вдруг не решит платить ему больше. Никон обреченно вздохнул и растянулся на грязном полу. Под этим ракурсом было хорошо видно, что пора бы заняться уборкой. Снова раздался противный скрежет. Никон подскочил и ударил кулаком по предмету под куском ткани.
- Хватит! - Закричал он, и скрежет резко прекратился.
Выудил из кучи вещей самые приличные, если можно затертые на коленках штаны и помятую рубашку с несколькими оторванными пуговицами назвать приличными, и оделся. Почистил руки жесткой губкой от краски. Вытащил из-под кровати коробку, загрузил в нее все оставшиеся вещи и со спокойной совестью покинул комнату.
Директор приюта, мистер Альберт Фрост, был низеньким, плотным мужчиной в черном костюме, в бежевой рубашке с кружевным воротничком и странным галстуком-веревкой. Его темные волосы были коротко подстрижены. Ходил он, опираясь на трость - в детстве неудачно упал с дерева. С ними были два широкоплечих мужчины, тоже в костюмах. Он мельком окинул взглядом небольшую гостиную. Генри очень долго трудился над ней. Он соорудил небольшую пристройку. «Ну, не буду же я своих покупателей тащить в мастерскую? Тут шумно, пол в опилках. Да и вообще! Натопчут мне тут, да сломают чего-нибудь» - ругался он тогда с Бри, но у нее не было выбора, если Генри что-то решил, то уже никто его не оставит. Лишилась тогда Бри своего красивого палисадника, зато теперь не стыдно было привести приличных людей, таких, как мистер Альберт Фрост. Сюда Генри притащил диван из искусственной кожи, где он его достал не признавался ни в какую, сколько бы его не спрашивали. Сам сделал низенький столик, красил этот столик темно-бордовой краской, конечно же, Никон. Генри раскошелился на ковер, декоративную вазу, картину с подсолнухами. Леопольд починил старый радиоприемник, и теперь в гостиной всегда играла легкая тихая музыка, а Бри позаботилась о том, чтобы тут всегда стоял свежий букетик цветов, и их запах витал в воздухе.
Никон предложил гостям чай, но мистер Альберт хмуро покачал головой и сослался на время, которого у него нет. «Время - деньги» - сказал он ему, небрежно бросил на стол конверт и кивнул парням за его спиной. Они быстро перенесли несколько ящиков из гостиной в небольшой прицеп припаркованного перед мастерской автомобиля. Альфред еще раз поблагодарил за работу, и троица уехала восвояси. Никон не ожидал, что так быстро с ними распрощается. Помнится ему, как с некоторыми клиентами приходилось часами сидеть в гостиной, пить чай и слушать долгие и скучные истории про всех, даже очень дальних, родственников. Он два раза пересчитал деньги, прежде чем войти в мастерскую. Генри сидел, сгорбившись, и что-то вырезал. Маленькие завиточки стружки с шорохом сыпались на пол. Дверь на задний двор была открыта, и оттуда доносилось фальшивое пение Бри.
- Проблемы были?
- Нет, сэр.
- На сегодня можешь быть свободен.
- Но ведь…
- Все нормально, отдохни, парень.
Никон положил конверт в выдвижной ящик стола, попрощался с Бри и решил прогуляться в парке. Он устроился под деревом и открыл дневник.
«17 сентября.
Я узнала у одной из воспитателей адрес пропавшей Мари и после работы поехала к ней. Я долго стучала, но мне никто не открывал. Я не знала, живет она одна или с кем-то, но судя по почтовому ящику, доверху набитого газетами, дома давно никто не появлялся. Я побродила вокруг, заглянула в окно кухни, но никого не увидела и ничего не услышала.
Дети не придавали значения пропажам своих друзей, они просто думали, что за ними пришли мама и папа. А воспитатели держали рты на замках, кто много задавал вопросов, в скором времени так же бесследно пропадал. Теперь и я стараюсь вести себя, как будто ничего не происходит. Но ночами я долго не могу уснуть, и из-за этого стала очень рассеянной. Думаю, начать принимать снотворное.
19 сентября.
Пропала Джузи. На этот раз я не стала ее искать, я долго плакала ночью, но я вынуждена смириться и жить дальше.
10 октября.
Здесь происходят ужасные вещи! У меня до сих пор трясутся ноги, и колотится сердце. Если кто-нибудь это читает, остановите их! Спасите бедных маленьких детей, умоляю!»
Никон услышал грохот, это было похоже на грузовой автомобиль, они грохотали так, что казалось, что начинается землетрясение. Он вскочил и побежал на звук. Как он и думал, дом, который уже больше трех месяцев назад был выставлен на продажу, наконец-то нашел своего нового хозяина. От подъездной дорожки отъезжал грузовик, на тротуаре стояли коробки и мебель, и два мужчины несли по ступенькам высокое зеркало. Никон присмотрелся. Это было самое обычное зеркало, в деревянной раме и на стекле не было никаких знаков. Новые жильцы явно неместные. Никон кинулся через дорогу и окликнул мужчин, но они его не услышали и уже вошли в дом, в самый последний момент он увидел в зеркале два красных глаза и хищный оскал.
Никон выругался и кинулся бежать. То слева, то справа мелькали тени, и его преследовал топот и пыхтение. На ходу он откинул крышку своей сумки и свернул в подворотню. С двух сторон были высокие стены домов, с другой забор, за которым густо зарос заброшенный палисадник. Никон достал из сумки мешочек с солью и перцем, рассыпал его полукругом, и развернулся. Он отстегнул от ремня шест сантиметров тридцать длиной, нажал в определенных местах, и с обеих сторон шеста выскользнули два тонких острых лезвия. Во второй руке у него уже был еще один мешочек. Сначала было тихо, потом раздался скрежет и рыкающий смех.
Дело в том, что Никон был один из немногих, кто обладал способностью видеть Мериклов. Это сгорбленные маленькие, но прыткие существа с морщинистой кожей серого цвета, покрытой пятнами, и с длинными ушами выше головы. С висящими почти до пола языками, с которых капала тягучая слюна. Передние лапы с длинными пальцами и острыми когтями свисали вниз, как плети. Серые Мериклы действовали на инстинктах, их основной целью было убивать таких, как мы. А были еще и коричневые, их было в разы меньше, но они разительно отличались от серых. Они держали спины прямо и не волочили языки по полу. В них, казалось, был разум. Они могли делать ловушки, в то время, как серые, сломя голову, бежали на цель. В боях они держались стороной и больше наблюдали. Иногда Никону казалось, что коричневые управляют серыми, отдают им свои ментальные приказы. Но, когда серые проигрывали, их предводители сбегали. Коричневые смотрели тебе прямо в глаза, словно умоляя о чем-то. Порой в их глазах можно было увидеть глубокую печаль. Иногда ни открывали рты и шевелили губами, со стороны это было похоже на попытки говорить, но они могли только мычать, рычать и ржать.
Порталом в мир людей Мериклам служили зеркала. Никон умел запечатывать зеркала, чтобы ни одно такое существо не мешало его спокойной и размеренной жизни, и почти все в городе зеркала он запечатал. Но бывают и такие случаи, как этот.
Теперь трое таких уродцев медленно приближались к нему. Они смотрели на него своими красными залитыми кровью глазами и принюхивались. Один из них резко кинулся вперед. Никон взмахнул рукой с мешочком, соль дождем разлетелась в стороны, и Мерикл схватился за морду и завизжал. Это было как команда остальным, второй прыгнул, разводя свои лапы в стороны, а третий решил напасть снизу. Никон отпрыгнул назад, махнул ножом и отсек второму руку, он пролетел над Никоном и врезался в стену, в это время третий напоролся на дорожку соли. Его лапы зашипели, и он повалился на спину. Пришел в себя первый, его голова покрылась волдырями, и один глаз теперь был закрыт. И он стал еще злее, оскалив свои острые, как лезвия, клыки, он кинулся на Никона. Никон ловко увернулся, и Мерикл врезался в безрукого второго, который уже собрался напасать на Никона сзади. Третий так и катался на спине.
Тут из-за ограды перелетело еще двое. Один был коричневого цвета, единственный из всех, а второй с большой неестественной головой. Коричневый был умней, он держал камень, который он, не раздумывая, запустил в Никона. Пока Никон отвлекся на то, чтобы камень не размозжил ему череп, большеголовый подскочил к нему и полоснул лапой по икре. По телу прошлась жгучая боль. Никон вскрикнул и врезался спиной в стену. Очень вовремя он выставил перед собой нож, на него тут же напоролся прыгнувший на Никона одноглазый. Но это было ошибкой и для самого Никона, второе лезвие ножа вошло ему в плечо. Хорошо, что в плечо, сантиметром ниже и правее и с парнем можно было попрощаться. Никон стиснул зубы и резко вытащил нож, обмякшее тело одноглазого полетело на камни. Он осыпал солью однорукого. Отсек голову подползающему к нему Мериклу, с обожженными ногами. Лягнул каблуком большеголового. Тот упал в рассыпанную вокруг соль, завизжал и задергался. Коричневый стоял поодаль и наблюдал. Никон выпрямился, с пальцев капала кровь. Он посмотрел на коричневого, тот оскалился. Никон с яростью вставил нож в большую голову барахтавшегося в соли Мерикла. Коричневый оскалился сильней и попятился. Никон прекратил страдания и однорукого. И когда все соратники пали, коричневый развернулся и кинулся бежать. Никон сделал последний рывок, и метнул в него нож, но он даже не долетел до него и со звоном покатился по камням. Никон медленно отступил назад, пока не уперся в стену и сполз на пол. Дрожащими руками он облил себе рану прозрачной жидкостью и зашипел сквозь зубы. Нож насквозь не прошел, и Никон надеялся, что рана не глубокая. Он, как мог, перевязал ее, и также поступил с расцарапанной икрой. Здесь он тоже почти вышел сухим из воды, Мерикл лишь зацепил его. Хромая и оглядываясь, он побрел домой, но больше за ним никто не охотился, пока.
Мало кто из людей верил в существование Мериклов, наверное, потому что они не трогали тех, кто их не видел. Они как будто не видели их тоже, но зато они знатно гонялись за такими, как Никон. Будь оно неладно. Одна женщина лет шестидесяти, которая тоже снимала комнату в том же доме, что и Никон, прониклась к нему. С ней он познакомился в прошлом году, когда не смог доползти до своей комнаты после стычки с Мериклами. Она вышла в коридор на шум и нашла там Никона. Женщина практически спасла ему жизнь. Звали ее Марта, в юности она работала медсестрой, и теперь вышла на пенсию. Марта была рада вспомнить свои медицинские знания и снова спасать жизни. Пусть даже и одну, и ни один раз.
Она промыла и перевязала его раны, накормила супом и даже предложила остаться, но Никону было спокойней находиться в своей комнате. Поэтому он вежливо отказался, и, придя к себе, почти сразу уснул.
Он все также стоял среди черно-белых деревьев. Потом побежал, и вдруг за спиной, как гром, раздался голос:
- Эй, парень!
Никон обернулся, споткнулся и упал. Но было все также тихо вокруг, его дыхание, шаги - все меркло. Мужчина склонился над парнем, он был цветным пятном в черно-белом мире. Блондин с голубыми глазами и загорелой кожей, в синих штанах и бежевой футболке.
- Ты кто?
Никон открыл рот, он шевелил губами, но не издал ни одного звука. Мужчина огляделся.
- Ясно. Вот почему тут так тихо. Это, наверное, как личный маленький ад. - Мужчина понял по выражению лица Никона, что попал в точку. - Сейчас приведу тебя в чувства, - с этими словами он влепил ему такую пощечину, что парень еще и приложился головой о камни.
Никон ощутил боль, отдаленную, как это и бывает во снах. Он застонал, и, к его удивлению, услышал собственный голос.
- Так-то лучше. Ты кто? - Повторил свой вопрос мужчина.
- Это я должен у тебя спросить, - обижено потирая щеку, проворчал Никон. - Ты же сломал мой сон.
Мужчина закатил глаза и скрестил на груди руки.
- Я - Гарри.
- Я - Никон.
- Очень хорошо, Никон. Где ты живешь?
Никон поднялся на ноги и посмотрел на небо. Оно было серым и явно не собиралось сжигать все вокруг себя.
- Эдерфест.
- Эдерфест? Это в Европе где-то?
- В Европе где-то, - повторил Никон, оглядываясь.
Странно было видеть всю ту же черно-белую безмолвную картину, когда сам мог говорить.
Гарри помолчал.
- Ты же видишь их, да?
Никон напрягся.
- Кого?
- Мериклов?
Никон нахмурился, но все равно кивнул. Ему показалось, что Гарри облегченно выдохнул и поднял голову. Никон тоже посмотрел наверх, небо начало поглощать деревья, свет растекался быстро, Гарри и Никон посмотрели друг на друга, и когда свет уже полностью поглотил их, он услышал далекое: «До встречи».
Продолжение
Крик прорезал его слух, и он понял, что лежит в кровати, но крик не прекращался. Кричал он сам. Солнце пробивалось сквозь шторы и полосками освещало комнату. Снова и снова этот сон, один и тот же почти каждую ночь. Ничего в нем не меняется. Никон поднялся, голова гудела, и во рту пересохло. Наступившую тишину нарушил скрип, как будто провели чем-то острым по стеклу. Никон посмотрел на высокий прямоугольной формы предмет, стоявший в центре комнаты напротив кровати, накрытый куском плотной ткани. Скрип повторился снова. Никон, не обращая на него внимания, ушел в ванную.
В ворохе одежды на полу он откопал мало-мальски чистые штаны и футболку. И твердо для себя решил, что в первый выходной соберет всю эту кучу и отнесет в прачечную через дорогу. Он схватил свою любимую кожаную куртку, которую прошлым вечером аккуратно повесил на спинку стула. В кармане что-то лежало, и Никон вспомнил, что вчера, когда он в местном детском приюте сражался с Мериклами, уворачиваясь от когтистой лапы, врезался в шкаф с одеждой, с которого ему прямо на голову упала книга. Впопыхах он засунул ее в карман и благополучно о ней забыл. Она была размером, как две ладони, в тканевом зеленом переплете с пожелтевшими страницами.
В углу комнаты, служившим ему маленькой кухней, он сделал себе пару бутербродов и налил чай. Удобно устроившись в кресле, Никон открыл книгу. Первая страница гласила о том, что это дневник некой Ванессы Курд. И начат он был пятьдесят лет назад. Эту книжку Никон захватил случайно, но сейчас его распирало любопытство. Он пролистал первые страницы, прихлебывая чай. Ванесса Курд работала воспитателем в этом самом приюте, пришла она туда в свои неполные двадцать лет, чуть младше Никона. Никон задумался, сейчас ей получается семьдесят лет. Интересно жива она или уже нет? Он бегло пробежался по строчкам. Она рассказывала о своей работе, о распорядке дня, о детях, с которыми работала. У нее были любимчики, Эмми пяти лет, Том - восьми, и Джузи - десяти. О них она рассказывает чаще всего. Чтение прервал звон часов в коридоре, который говорил, что уже семь. Никон выругался, сунул дневник в карман, схватил висевшие у двери ремень и сумку с длинной ручкой и выскочил из дома.
Засовывая в рот бутерброд, он вылетел на улицу, и чуть не врезался в велосипедиста. Ловко увернувшись, он запрыгнул на подножку проезжающего мимо трамвая.
Никон работает в мастерской по изготовлению игрушек ручной работы. Работает там не так уж и много людей. Генри - хозяин мастерской, мастер на все руки, он вырезает из дерева такие узоры, что никогда бы никто и не подумал, что этот жирный увалень с толстыми, как сардельки, пальцами способен на такое. Честно, Никон первое время тоже не верил, но он сам все видел. А уж не поверить собственным глазам Никон никак не мог. Генри очень много кричал, особенно на Никона.
Леопольд - отвечал за чистоту и порядок, ремонтировал все, что можно было ремонтировать, и в перерывах на обед подкармливал котов в переулке. Он был седой, сгорбленный, с густыми нависшими над глазами бровями, что придавало ему строгий вид, но на самом деле он был очень добродушным. Он всегда сочувственно улыбался Никону, когда тот получал подзатыльники от Генри.
Леон - чуть старше Никона, высокий, худой. Ходит всегда в клетчатых рубашках и застегивает их на все пуговицы. На нем всегда круглая шляпа с загнутыми полями, и всякий раз, когда он здоровался, то приподнимал ее и кланялся. Никону он казался странным парнем, насвистывающим себе под нос разные мелодии. В лавке он работал, как говорится, с общественностью, а именно: общался с клиентами, принимал заказы, ездил за материалами, в общем, выполнял все поручения вне стен мастерской. Потому что он единственный, кто мог водить их старенький, пыхающий черным густым дымом автомобиль.
И Бри - жена Генри, она занималась шитьем, едой и лезла со своими советами везде, просили ее об этом или нет. Никона она любила, как своего сына, ведь у них по каким-то там медицинским причинам не было детей.
А сам Никон в основном помогал Генри с игрушками, он их разрисовывал и собирал, наряжал в сшитые Бри одежки, и упаковывал. А также отдавал их клиентам, которые по каким-то своим причинам отказывались от доставки.
Сегодня ему предстояло разрисовать большую партию марионеток, которые заказал директор того самого приюта, в котором вчера вечером был Никон. Генри работал над ней целые сутки и почти не спал, но это не помешало ему с самого утра наорать на Никона за опоздание.
После полудня Никон решил прерваться на обед, Бри как раз принесла очень вкусные булочки с тмином. Он достал дневник и продолжил чтение. Ванесса описывала почти каждый свой день. Рассказывала о новых детях, описывала смешные и грустные ситуации. Никон уже раздумывал, не выкинуть ли его в окно. Он перевернул очередную страницу и увидел, что разрыв между датами был почти месяц. И первая строчка гласила:
«15 сентября.
Мне очень страшно. Эмми, моя маленькая Эмми, пропала».
Никон перестал жевать и наклонился ближе.
«Ее нигде нет, я обыскала каждый уголок, я спрашивала у детей и у других воспитателей, но почти все лишь пожимали плечами. Кто-то говорил, что видел ее совсем недавно, но где и когда припомнить не смог. Даже подружки Эмми ничего конкретного мне не сказали. Спустя пару дней пропали и ее вещи. Ее как будто и не существовало. Я пошла к директору, но тот лишь отмахнулся от меня, сказав, что он не в состоянии запоминать всех детей. Самое страшное то, что я узнала, что Эмми не первая, кто вот так исчез. Я даже пробралась в архивы, но там не было записей о ней. Эмми кто-то стер из жизни. Я была подавлена. За этот месяц пропало еще несколько детей. И никто, как будто, этого не замечает. Я слышала, как одна воспитательница, звали ее, кажется, Мари, кричала в кабинете у директора. На следующий день я ее уже не видела, а потом к нам пришла новенькая. Мне так страшно…».
Никону пришлось оторваться от дневника, потому что в комнату заглянул Генри, проверить, как идет работа, и накричал на него за то, что тот прохлаждается.
Домой Никон пришел к полуночи и без сил завалился в кровать. И снился ему все тот же сон. Черно-белый парк, густая тишина, крик, которого тонет в ней, и белое небо поглощает все вокруг себя. В этот раз Никон не кричал, он разомкнул веки и уставился на оторванный от стены кусок обоев. Снова раздался скрежет, на этот раз громче и дольше, Никон застонал и поднялся. Сегодня у него предстояла встреча с клиентом, директором приюта. Он собрал в кучу свои вещи, покопался в них. Результат его разочаровал, Генри ругается, если Никон приходит на сделку, как оборванец. Он достал свой потрепанный кошелек и разложился на полу. Посчитав все свои финансы, Никон пришел к выводу, что покупка новой одежды не будет входить в его планы еще несколько месяцев. Если, конечно, Генри вдруг не решит платить ему больше. Никон обреченно вздохнул и растянулся на грязном полу. Под этим ракурсом было хорошо видно, что пора бы заняться уборкой. Снова раздался противный скрежет. Никон подскочил и ударил кулаком по предмету под куском ткани.
- Хватит! - Закричал он, и скрежет резко прекратился.
Выудил из кучи вещей самые приличные, если можно затертые на коленках штаны и помятую рубашку с несколькими оторванными пуговицами назвать приличными, и оделся. Почистил руки жесткой губкой от краски. Вытащил из-под кровати коробку, загрузил в нее все оставшиеся вещи и со спокойной совестью покинул комнату.
Директор приюта, мистер Альберт Фрост, был низеньким, плотным мужчиной в черном костюме, в бежевой рубашке с кружевным воротничком и странным галстуком-веревкой. Его темные волосы были коротко подстрижены. Ходил он, опираясь на трость - в детстве неудачно упал с дерева. С ними были два широкоплечих мужчины, тоже в костюмах. Он мельком окинул взглядом небольшую гостиную. Генри очень долго трудился над ней. Он соорудил небольшую пристройку. «Ну, не буду же я своих покупателей тащить в мастерскую? Тут шумно, пол в опилках. Да и вообще! Натопчут мне тут, да сломают чего-нибудь» - ругался он тогда с Бри, но у нее не было выбора, если Генри что-то решил, то уже никто его не оставит. Лишилась тогда Бри своего красивого палисадника, зато теперь не стыдно было привести приличных людей, таких, как мистер Альберт Фрост. Сюда Генри притащил диван из искусственной кожи, где он его достал не признавался ни в какую, сколько бы его не спрашивали. Сам сделал низенький столик, красил этот столик темно-бордовой краской, конечно же, Никон. Генри раскошелился на ковер, декоративную вазу, картину с подсолнухами. Леопольд починил старый радиоприемник, и теперь в гостиной всегда играла легкая тихая музыка, а Бри позаботилась о том, чтобы тут всегда стоял свежий букетик цветов, и их запах витал в воздухе.
Никон предложил гостям чай, но мистер Альберт хмуро покачал головой и сослался на время, которого у него нет. «Время - деньги» - сказал он ему, небрежно бросил на стол конверт и кивнул парням за его спиной. Они быстро перенесли несколько ящиков из гостиной в небольшой прицеп припаркованного перед мастерской автомобиля. Альфред еще раз поблагодарил за работу, и троица уехала восвояси. Никон не ожидал, что так быстро с ними распрощается. Помнится ему, как с некоторыми клиентами приходилось часами сидеть в гостиной, пить чай и слушать долгие и скучные истории про всех, даже очень дальних, родственников. Он два раза пересчитал деньги, прежде чем войти в мастерскую. Генри сидел, сгорбившись, и что-то вырезал. Маленькие завиточки стружки с шорохом сыпались на пол. Дверь на задний двор была открыта, и оттуда доносилось фальшивое пение Бри.
- Проблемы были?
- Нет, сэр.
- На сегодня можешь быть свободен.
- Но ведь…
- Все нормально, отдохни, парень.
Никон положил конверт в выдвижной ящик стола, попрощался с Бри и решил прогуляться в парке. Он устроился под деревом и открыл дневник.
«17 сентября.
Я узнала у одной из воспитателей адрес пропавшей Мари и после работы поехала к ней. Я долго стучала, но мне никто не открывал. Я не знала, живет она одна или с кем-то, но судя по почтовому ящику, доверху набитого газетами, дома давно никто не появлялся. Я побродила вокруг, заглянула в окно кухни, но никого не увидела и ничего не услышала.
Дети не придавали значения пропажам своих друзей, они просто думали, что за ними пришли мама и папа. А воспитатели держали рты на замках, кто много задавал вопросов, в скором времени так же бесследно пропадал. Теперь и я стараюсь вести себя, как будто ничего не происходит. Но ночами я долго не могу уснуть, и из-за этого стала очень рассеянной. Думаю, начать принимать снотворное.
19 сентября.
Пропала Джузи. На этот раз я не стала ее искать, я долго плакала ночью, но я вынуждена смириться и жить дальше.
10 октября.
Здесь происходят ужасные вещи! У меня до сих пор трясутся ноги, и колотится сердце. Если кто-нибудь это читает, остановите их! Спасите бедных маленьких детей, умоляю!»
Никон услышал грохот, это было похоже на грузовой автомобиль, они грохотали так, что казалось, что начинается землетрясение. Он вскочил и побежал на звук. Как он и думал, дом, который уже больше трех месяцев назад был выставлен на продажу, наконец-то нашел своего нового хозяина. От подъездной дорожки отъезжал грузовик, на тротуаре стояли коробки и мебель, и два мужчины несли по ступенькам высокое зеркало. Никон присмотрелся. Это было самое обычное зеркало, в деревянной раме и на стекле не было никаких знаков. Новые жильцы явно неместные. Никон кинулся через дорогу и окликнул мужчин, но они его не услышали и уже вошли в дом, в самый последний момент он увидел в зеркале два красных глаза и хищный оскал.
Никон выругался и кинулся бежать. То слева, то справа мелькали тени, и его преследовал топот и пыхтение. На ходу он откинул крышку своей сумки и свернул в подворотню. С двух сторон были высокие стены домов, с другой забор, за которым густо зарос заброшенный палисадник. Никон достал из сумки мешочек с солью и перцем, рассыпал его полукругом, и развернулся. Он отстегнул от ремня шест сантиметров тридцать длиной, нажал в определенных местах, и с обеих сторон шеста выскользнули два тонких острых лезвия. Во второй руке у него уже был еще один мешочек. Сначала было тихо, потом раздался скрежет и рыкающий смех.
Дело в том, что Никон был один из немногих, кто обладал способностью видеть Мериклов. Это сгорбленные маленькие, но прыткие существа с морщинистой кожей серого цвета, покрытой пятнами, и с длинными ушами выше головы. С висящими почти до пола языками, с которых капала тягучая слюна. Передние лапы с длинными пальцами и острыми когтями свисали вниз, как плети. Серые Мериклы действовали на инстинктах, их основной целью было убивать таких, как мы. А были еще и коричневые, их было в разы меньше, но они разительно отличались от серых. Они держали спины прямо и не волочили языки по полу. В них, казалось, был разум. Они могли делать ловушки, в то время, как серые, сломя голову, бежали на цель. В боях они держались стороной и больше наблюдали. Иногда Никону казалось, что коричневые управляют серыми, отдают им свои ментальные приказы. Но, когда серые проигрывали, их предводители сбегали. Коричневые смотрели тебе прямо в глаза, словно умоляя о чем-то. Порой в их глазах можно было увидеть глубокую печаль. Иногда ни открывали рты и шевелили губами, со стороны это было похоже на попытки говорить, но они могли только мычать, рычать и ржать.
Порталом в мир людей Мериклам служили зеркала. Никон умел запечатывать зеркала, чтобы ни одно такое существо не мешало его спокойной и размеренной жизни, и почти все в городе зеркала он запечатал. Но бывают и такие случаи, как этот.
Теперь трое таких уродцев медленно приближались к нему. Они смотрели на него своими красными залитыми кровью глазами и принюхивались. Один из них резко кинулся вперед. Никон взмахнул рукой с мешочком, соль дождем разлетелась в стороны, и Мерикл схватился за морду и завизжал. Это было как команда остальным, второй прыгнул, разводя свои лапы в стороны, а третий решил напасть снизу. Никон отпрыгнул назад, махнул ножом и отсек второму руку, он пролетел над Никоном и врезался в стену, в это время третий напоролся на дорожку соли. Его лапы зашипели, и он повалился на спину. Пришел в себя первый, его голова покрылась волдырями, и один глаз теперь был закрыт. И он стал еще злее, оскалив свои острые, как лезвия, клыки, он кинулся на Никона. Никон ловко увернулся, и Мерикл врезался в безрукого второго, который уже собрался напасать на Никона сзади. Третий так и катался на спине.
Тут из-за ограды перелетело еще двое. Один был коричневого цвета, единственный из всех, а второй с большой неестественной головой. Коричневый был умней, он держал камень, который он, не раздумывая, запустил в Никона. Пока Никон отвлекся на то, чтобы камень не размозжил ему череп, большеголовый подскочил к нему и полоснул лапой по икре. По телу прошлась жгучая боль. Никон вскрикнул и врезался спиной в стену. Очень вовремя он выставил перед собой нож, на него тут же напоролся прыгнувший на Никона одноглазый. Но это было ошибкой и для самого Никона, второе лезвие ножа вошло ему в плечо. Хорошо, что в плечо, сантиметром ниже и правее и с парнем можно было попрощаться. Никон стиснул зубы и резко вытащил нож, обмякшее тело одноглазого полетело на камни. Он осыпал солью однорукого. Отсек голову подползающему к нему Мериклу, с обожженными ногами. Лягнул каблуком большеголового. Тот упал в рассыпанную вокруг соль, завизжал и задергался. Коричневый стоял поодаль и наблюдал. Никон выпрямился, с пальцев капала кровь. Он посмотрел на коричневого, тот оскалился. Никон с яростью вставил нож в большую голову барахтавшегося в соли Мерикла. Коричневый оскалился сильней и попятился. Никон прекратил страдания и однорукого. И когда все соратники пали, коричневый развернулся и кинулся бежать. Никон сделал последний рывок, и метнул в него нож, но он даже не долетел до него и со звоном покатился по камням. Никон медленно отступил назад, пока не уперся в стену и сполз на пол. Дрожащими руками он облил себе рану прозрачной жидкостью и зашипел сквозь зубы. Нож насквозь не прошел, и Никон надеялся, что рана не глубокая. Он, как мог, перевязал ее, и также поступил с расцарапанной икрой. Здесь он тоже почти вышел сухим из воды, Мерикл лишь зацепил его. Хромая и оглядываясь, он побрел домой, но больше за ним никто не охотился, пока.
Мало кто из людей верил в существование Мериклов, наверное, потому что они не трогали тех, кто их не видел. Они как будто не видели их тоже, но зато они знатно гонялись за такими, как Никон. Будь оно неладно. Одна женщина лет шестидесяти, которая тоже снимала комнату в том же доме, что и Никон, прониклась к нему. С ней он познакомился в прошлом году, когда не смог доползти до своей комнаты после стычки с Мериклами. Она вышла в коридор на шум и нашла там Никона. Женщина практически спасла ему жизнь. Звали ее Марта, в юности она работала медсестрой, и теперь вышла на пенсию. Марта была рада вспомнить свои медицинские знания и снова спасать жизни. Пусть даже и одну, и ни один раз.
Она промыла и перевязала его раны, накормила супом и даже предложила остаться, но Никону было спокойней находиться в своей комнате. Поэтому он вежливо отказался, и, придя к себе, почти сразу уснул.
Он все также стоял среди черно-белых деревьев. Потом побежал, и вдруг за спиной, как гром, раздался голос:
- Эй, парень!
Никон обернулся, споткнулся и упал. Но было все также тихо вокруг, его дыхание, шаги - все меркло. Мужчина склонился над парнем, он был цветным пятном в черно-белом мире. Блондин с голубыми глазами и загорелой кожей, в синих штанах и бежевой футболке.
- Ты кто?
Никон открыл рот, он шевелил губами, но не издал ни одного звука. Мужчина огляделся.
- Ясно. Вот почему тут так тихо. Это, наверное, как личный маленький ад. - Мужчина понял по выражению лица Никона, что попал в точку. - Сейчас приведу тебя в чувства, - с этими словами он влепил ему такую пощечину, что парень еще и приложился головой о камни.
Никон ощутил боль, отдаленную, как это и бывает во снах. Он застонал, и, к его удивлению, услышал собственный голос.
- Так-то лучше. Ты кто? - Повторил свой вопрос мужчина.
- Это я должен у тебя спросить, - обижено потирая щеку, проворчал Никон. - Ты же сломал мой сон.
Мужчина закатил глаза и скрестил на груди руки.
- Я - Гарри.
- Я - Никон.
- Очень хорошо, Никон. Где ты живешь?
Никон поднялся на ноги и посмотрел на небо. Оно было серым и явно не собиралось сжигать все вокруг себя.
- Эдерфест.
- Эдерфест? Это в Европе где-то?
- В Европе где-то, - повторил Никон, оглядываясь.
Странно было видеть всю ту же черно-белую безмолвную картину, когда сам мог говорить.
Гарри помолчал.
- Ты же видишь их, да?
Никон напрягся.
- Кого?
- Мериклов?
Никон нахмурился, но все равно кивнул. Ему показалось, что Гарри облегченно выдохнул и поднял голову. Никон тоже посмотрел наверх, небо начало поглощать деревья, свет растекался быстро, Гарри и Никон посмотрели друг на друга, и когда свет уже полностью поглотил их, он услышал далекое: «До встречи».
Продолжение