Невероятные приключения итальянцев в России - вторая серия
Где была во время оно
Словолитня Ревильона,
там уж нет ее теперь:
там гудят иные липы,
там иной фрамуги скрипы,
там иные линотипы
и не так обита дверь.
Но в строки свинцовой оголь
был одет когда-то Гоголь,
Достоевский, Салтыков.
И остались буквы эти
в керосиновом просвете,
в голубом фонарном свете
до скончания веков!
А. С. Големба
В России знакомые нам уже кэзлоновские литеры, дополненные кириллическими собратьями, появляются в начале 1830-х годов. Мне удалось обнаружить их в изданиях московских типографий Августа Семена и Лазаревых Института Восточных языков, петербургской типографии Плюшара и в образцах словолитни Ревильона.
Итак, начнем с московской типографии и словолитни Августа Ивановича Семена (Auguste René-Semen; 1783, Париж, Франция - 8 марта 1862, Люневиль, Франция).
Август Семен
В 1809 г. Николай Сергеевич Всеволжский основал в Москве крупную типографию. Для закупки оборудования и шрифтов в Париж был отправлен юный француз Август Иванович Семен, женатый на падчерице Всеволжского Адели Мелез. Ранее считалось, что Семен приехал из Франции, сопровождая это оборудование, однако последние находки, сделанные П. А. Дружининым показывают, что это не так. В сопроводительном письме, которое вручил Всеволжский Семену для передачи русскому полномочному посланнику при дворе Наполеона князю А. Б. Куракину, в частности, говорилось: «Сделав в Москве новое заведение Типографии, такой каковой в Отечестве нашем еще никогда не бывало, и соревнуясь достигнуть до такового же совершенства, до какого дошло сие искуство в других землях; я употребил на сие большой капитал, имея в предмете столько пользу общую, сколько и собственный прибыток; и для сего отправлен мною в Париж податель сего письма господин Семен, которому препоручил я заказать российские буквы у Дидота и Жиле, а притом чтоб он вывез с собою искусных художников, как то гравера, литейщика и проч. Я беру смелость поручить Его вашему покровительству во первых как подданного Российского Императора а потом, как человека честного, в коем я беру живейшее участие и которому поручена знатная часть моего имущества». Когда оборудование было привезено и установлено и типография начала свою работу, Семен стал в ней фактором. Николай Николаевич Бантыш-Каменский, отзываясь о типографии Всеволжского, отмечал, что она «чистотою литер, добротою бумаги и тщанием под управлением иностранца, фактора Семена, все другие здешние типографии превышает». Дела шли хорошо, в 1812 г. у Семена родился сын Александр. Позже он пойдет по стопам отца, будет работать корректором в Синодальной типографии, а в 1840-х годах откроет собственную типографию на Софийской улице в доме Аргамакова.
Эту книгу выпустил сын Августа Семена, Александр в своей типографии в 1850 г. Как видим, наш итальянский шрифт все еще в моде.
Но все это будет потом, а в том же 1812 г. произошло еще одно событие, отразившееся на судьбе Августа Семена - вторжение армии Наполеона. Согласно воспоминаниям очевидцев (собранным Т. Толычевой), «перед вступлением Наполеона в Москву, граф Растопчин выслал из столицы некоторых из живших здесь французов: он подозревал их в сношениях с неприятелем. Полиция хватала их везде, сажала на барки и отправляла по течению Оки в Макарьев и в Нижний. Там их поместили в казенные сараи, где они существовали, большей частью, благотворительностью добрых людей. Был схвачен и Семен, но многие из его соотечественников остались при типографии Николая Сергеевича».
Здесь интересно будет ознакомиться с письмом графа Растопчина министру полиции С. К. Вязимитнову от 20 января 1813 г.: Получив этим утром запрос, сделанный мне вашим высокопревосходительством о французе Семене, имею честь отвечать:
Француз Семен, употребленный в типографии г. Всеволожского, человек хитрый и умный, принадлежит, так как и книгопродавец Аллар, к секте иллюминатов. Он покушался много раз завести ложу, и по найденным у него бумагам несколько лет тому назад оказался человеком весьма злонамеренным против правительства, но дело сие способом покровительства осталось без дальнейшего следствия. Участие же, принимаемое в нем г. Всеволжским, происходит от связей семейных, ибо Семен женат на дочери жены г. Всеволжского, которая родом француженка».
В октябре 1814 г. иллюминат Семен возвращается из Нижнего Новгорода, куда был выслан, в Москву в типографию Всеволжского. Здесь он продолжил работу фактором вплоть до продажи типографии Министерству Просвещения в 1817 г. 8 (20) августа 1818 г. Семена назначают инспектором Синодальной типографии - на этой должности он будет оставаться 40 лет. В 1820 г. он берет в аренду типографию Медико-хирургической академии, а в конце 1820-х годов открывает на Кисловке в доме Ланга собственную типографию и при ней словолитню. Кроме того, на Кузнецком мосту в доме Каразина Семеном была открыта книжная лавка и библиотека для чтения. В изданном Сергеем Глинкой в 1829 г. «Путеводителе в Москве» об этой типографии говорится так: «Типография г. Семена отличается и красотой иностранных, и чистотой российских букв. Многие сочинения и переводы, напечатанные в ней, свидетельствуют об искусстве и рачении содержателя сей типографии. Напечатав в 1819 году книгу искусных образцов, у него находящихся, прибавил он еще армянские буквы, дотоле не существовавшие в Москве». В своей типографии Семен использовал шрифты Дидо, которые впоследствии модифицировал. При этом словолитня Семена производила шрифты не только для нужд типографии, но и на продажу.
Издание типографии Семена 1834 г. Обратите внимание на то, как набрано слово МОСКВА (с латинской K). Можно предположить, что у Семена был лишь оригинальный шрифт, без кириллических букв и это слово он набрал используя латинские.
Книги, изданные Семеном в 1835 и 1836 годах. Никаких изменений, наш шрифт используется только для надписи МОСКВА.
1840 г. Наконец-то.
Семен был женат дважды: во второй раз - на Шарлотте Буве (Charlotte Bouvat, 1803 - 20 мая (1июня) 1829, Москва, Россия). Помимо упомянутого выше Александра, у него было еще пятеро детей: Мария (после замужества она будет носить фамилию Гларнер), Луиза, Франц, Георгий и Август. Первый классный чин он получил за отличное усердие в январе 1919 г., в 1852 г. был произведен в коллежские советники (жалованье вместе со столовыми и квартирными составляло 1200 руб.). В 1837 г. Семен получает личное дворянство. В 1827 г. был награжден золотой табакеркой, в 1833 г. - бриллиантовым перстнем, в 1836 г. - орденом Святого Станислава III степени, в 1840 г. - знаком отличия за 20 лет беспорочной службы, в 1846 г. - орденом Святой Анны III степени, в 1856 г. - орденом Святого Владимира IV степени.
1 октября 1846 г. Семен продает свою типографию зубному лекарю 1-го Московского кадетского корпуса К. К. Жоли, названия при этом типография не меняет.
После 1857 г. Семен возвращается во Францию, где и остается до смерти в 1862 г.
Также в Москве в начале тридцатых годов можно обнаружить итальянский шрифт в изданиях Лазаревской типографии Института восточных языков.
Институт восточных языков был основан в 1815 г. как благородный пансион на средства семьи Лазаревых (Лазарян) армянского происхождения. Типография при институте появляется в 1829 г. - Лазаревыми была куплена петербургская типография И. Иоаннесова (Овсепа Ованисяна) и перевезена в Москву. Для этой типографии за границей было закуплено оборудование, шрифты, а вскоре при ней образована собственная словолитня. Эта словолитня вскоре начала снабжать армянскими шрифтами другие находящиеся в России армянские типографии.
1833 г. Обратите внимание на конструкцию кириллических букв, особенно К, на хвостик у Я.
Годом позже. Буквы построены по-другому. Загадка. Мне не удалось больше найти примеров использования такого варианта кириллицы этого шрифта.
Издание типографии Лазаревых Института восточных языков 1838 г. Ер решен по-другому.
Перенесемся теперь из Москвы в Петербург и посмотрим на то, как итальянский шрифт проникал в тамошние издания. Начнем с типографии Плюшара.
Основанная Александром Ивановичем Плюшаром (1777, Валансьен, Франция - 15 (27) августа 1827, Онфлер, Франция) типография по праву считалась одной из лучших в России.
Вот что о семье Плюшаров рассказывает Николай Иванович Греч: «типографщик Александр Плюшар, сколько могу думать, еврейского происхождения, прибыл в Петербург в 1806 году, из Брауншвейга, где имел типографию в товариществе с известным Фошем (Fauché), агентом Людовика ХVIII, сделавшимся жертвою Бурбонской неблагодарности. Плюшар был вызван в Петербург, для основания порядочной типографии при министерстве иностранных дел, предпринявшем тогда небольшой журнал в осьмушку, подъ заглавием Journal du Nord, для противодействия французским журналам Наполеона, воевавшего в то время с Россией.
Плюшар действительно завел первую в России хорошую типографию, и не без успеха. В 1808-1819 годах перепечатывал он французские романы и т. п. Он был человек легкомысленный, хвастун, но добрый и услужливый. В 1821 году переехал я в третий этаж дома Коссиковского (что был потом Pyадзе, а ныне Кононова), в котором Плюшар со своей типографией занимал второй этаж. Это совместничество не только не мешало ни одному из нас, но и подавало нам случай делать друг другу взаимные услуги.
Дом Коссиковского, Невский проспект, 15
В 1824 году, в ночи с Александрова дня, воры забрались в квартиру Плюшара, жившего летом на даче, разломали железный шкаф, где хранились касса и разные драгоценности и расхитили все, что могли. При расследовании этого дела я оказывал соседу всевозможное пособие и содействие, провожал его на следствиях, служил ему переводчиком и т. п. Признаюсь, в этом случае руководился и и любопытством в психологическом и юридическом отношении. Настоящих воров не нашли. Подозрение пало на приказчика его, эльзасского уроженца. Его посадили в тюрьму, где он выучился делать картонажи, а потом он был освобожден при коронации Николая I, в 1826 году, по милостивому манифесту. - Это обстоятельство еще более скрепило хорошие отношения между нами. Дети Плюшара, Адольф и Евгений, воспитывались с моими сыновьями в пансионе Муральта. Евгений Плюшар сделался живописцем. Адольф последовал отцу, учился в Париже у Дидота и, по кончине отца, вступил в обладание eгo типографией и книжной при ней лавкой».
Итак, после случая со взломом, обеспечившего бывшего приказчика Плюшара новой профессией, сам Александр Иванович отправился развеяться во Францию, откуда уже не вернулся. Типография же перешла к его вдове Софии Генриетте Фредерике, урожденной Вагнер (1782, Брауншвейг, Германия - 1857) которая и управляла ей до совершеннолетия сына Адольфа. События же, связанные с Итальянским шрифтом относятся как раз к тому периоду, когда типографией заведовал Адольф Александрович Плюшар.
Здесь мы снова предоставим слово Н. И. Гречу. Вот что он писал в ноябре 1832 г. на страницах «Северной пчелы»: «По части промышленности должен упомянуть о превосходной словолитне, устроенной А. А. Плюшаром. Он привез с собой из Парижа искусных мастеров, все инструменты и снадобья и, перелив все буквы своей собственной типографии, берется теперь и работать на других. Я заказал ему новый, красивый шрифт для „Северной пчелы" на 1833 год. - Буквы, отлитые им для Русского Словаря Ф. И. Рейфа, чрезвычайно хороши».
«Чрезвычайно хорошие буквы», отлитые Плюшаром для изданного Н. И. Гречем в 1835 г. словаря Рейфа.
Вернувшись из Парижа, Адольф Плюшар принялся расширять и укреплять предприятие, основанное отцом, по всем направлениям - как типографию со словолитней, так и книготорговлю и издательские проекты. На мануфактурной выставке 1832 г. типография Плюшара была удостоена серебряной медали.
Знакомый нам итальянский шрифт все чаще стал появляться на обложках изданий как самого Плюшара, так и других издателей:
Типография Вдовы Плюшар и сыновей, 1834 г.
Типография Плюшара, 1836 г.
Типография Плюшара, 1837 г.
Дела шли достаточно хорошо до тех пор, пока он не взялся за издание многотомного «Энциклопедического лексикона» - это отдельная история, которой мы здесь в подробностях касаться не будем. В итоге, как вспоминает Григорий Павлович Небольсин,«Плюшар, получив большие деньги за Словарь от множества подписчиков, промотал значительную часть собранного им на издание капитала» и в 1839 г. был признан несостоятельным. Однако это обстоятельство не сломило его и он не впал в хандру подобно своему отцу. До конца дней он занимался издательскими проектами, на Выставке русской мануфактурной промышленности, проходившей в 1861 г. в Петербурге демонстрировал электротипию, а под конец жизни чуть не стал королем наружной рекламы, получив концессию на свой «Проект щитовых и столбовых объявлений», но этому помешали внезапная болезнь и смерть.
1837 год. Издательская деятельность Плюшара кипит, на «Энциклопедический лексикон» возлагаются большие надежды.
Что же за человек был Адольф Плюшар? Михаил Лонгинов вспоминает о нем так: «Я знал хорошо Адольфа Александровича Плюшара. Особенно часто видался я с ним в 1841-1842 годах. Он жил тогда в Средней Подьяческой, близ Большого театра, около которого группировались все главные интересы нашего тогдашнего кружка театралов, непременных посетителей балета и оперы (в то время Русской и Немецкой всегда с танцами, а еще не Итальянской). Плюшар жил тогда вместе с Львом Ивановичем Шарпантье, воспитанником знаменитого Фильда, занимавшим тогда, под именем Леонова, амплуа первого тенора в Русской опере. В качестве первого певца и очень красивого молодого человека, Леонов был в то время за кулисами великим „пленителем сердец" и большим нашим приятелем. Плюшар быль человек умный, предприимчивый и решительный. Он имел отличные манеры и все признаки хорошего воспитания. Под учтивой и скромной наружностью в нем скрывалось много настойчивости и энергии. Дела его тогда были уже очень плохи; но это по-видимому нисколько не смущало его; он бодро боролся с невзгодами и измышлял средства для поправления дел. За давностью лет, я не помню в чем они состояли; но помню, что Плюшару приходилось беспрестанно ходить из за них по разным присутственным местам, должностным лицам, книжным лавкам и пр. В иное утро случалось ему обходить пешком пол-города по грязным (в то время) улицам Петербурга, и все таки он умел как-то возвращаться домой таким же чистеньким, каким он выходил из дому. A одевался Плюшар щеголевато, и парик его быль всегда причесан волосок к волоску. Помнится, в конце 1842 года хлопотал он об издании сборника переводных с французского языка статей, под заглавием: «Сорок сороков повестей, тысяча анекдотов» и пр. или что-то подобное. Сборник этот начал действительно выходить. В числе переводчиков были молодые люди, тогда темные, но приобретшие впоследствии литературную известность, как напр. Григорович, живший одно время с Леоновым и Плюшаром. Покойный Надеждин, по привычке своей подвергать иностранные имена грубому обрусению, называл Плюшара: „Плюхардий"».
Несколько с иного ракурса открывается нам А. А. Плюшар в воспоминаниях Дмитрия Васильевича Григоровича: «Плюшар, которого Погодин звал почему-то Плюхардием, олицетворял тип обедневшего вивера, жуира; полное расстройство его дел не вылечило его от старых привычек; не владея далеко прежними средствами, он продолжал посещать театры, занимая всегда место в первом ряду кресел, обедал в лучших ресторанах и одевался франтом с иголочки. В беседах с нами он выказывал плохо сдержанную желчь; бедствия и неудачи свои приписывал он невежеству русской публики, не дозревшей до оценки важности энциклопедического лексикона и не поддержавшей его в свое время. Благодаря старым связям его отца, знакомству с Кукольником, Гречем, Булгариным и книгопродавцами, он еще кое-как держался, печатая различные мелкие издания».
Дополняет портрет Плюшара Владимир Петрович Бурнашев: «красивый мужчина, впрочем черезчур театрального и эффектного вида, занимавшийся до приторности своей внешностью и не пропускавший ни одного зеркала, чтобы не взглянуть в него на свою напыщенно-величавую фигуру, смахивавшую, правда сказать, на восковую парикмахерскую вывеску».
Последним в списке претендентов на первенство в использовании итальянского шрифта в России назовем Жоржа (Егора) Ревильона (30 апреля 1802 - 24 марта (5 апреля) 1859, Санкт-Петербург, Россия). Имя это наверняка известно большинству людей, сколь-нибудь интересующихся историей отечественной типографики. Однако, если разобраться глубже, окажется, что достоверных сведений об этом человеке и его деятельности не так много, гораздо больше предположений и догадок. Итак, что же о нем известно точно. Известно, что был он француз, основавший в 1830 г. в Санкт-Петербурге первую словолитню, не относившуюся к какой-либо типографии, а существовавшую как самостоятельное предприятие. Словолитня эта, размещавшаяся между Красным и Синим мостами, в Демидовом переулке, дом 4 (Шпехта), вскоре стала снабжать шрифтами, политипажами и типографским оборудованием типографии по всей России, ассортимент шрифтов ее год от года увеличивался. Известно также, что Ревильон ввел в России международную систему типографских измерений по системе Дидо (в пунктах и квадратах), одним из первых начал применять для шрифтов собственные названия.
Демидов переулок. Офорт Леонида Строганова.
Словолитня располагалась в доме №4, а владельцы и персонал жили в доме №3
В 1841 г. «Северная пчела» писала: «Господин Ревильон, находясь по своим, не только торговым, но и родственным связям, в постоянных сношениях с одним из первых парижских резчиков-художников, мог бы удовлетворить самым взыскательным требованиям господ издателей и типографщиков и исполнить все их прихоти без исключения». Помимо прочих услуг, у Ревильона можно было заказать шрифт по своему рисунку. Известно, что словолитцами у Ревильона были Иоганн и Иоганн Иоганнович Наппа. После смерти основателя, словолитню возглавил его сын Адольф (1826 - 14 сентября 1881 г.), который сумел ее расширить. Однако с конца пятидесятых годов фирма уже начинает сдавать позиции. Если после прошедшей в 1844 г. в Москве выставки произведений мануфактурной промышленности представленные Ревильоном оттиски шрифтов называли превосходными, то после аналогичной выставки, прошедшей в 1861 г. в Санкт-Петербурге, отзывы были уже гораздо прохладнее: «все, что выставлено этим экспонентом, очень хорошо, но нового и особенного ничего не представляет». В 1865 г. часть инвентаря словолитни Ревильона приобретает Осип Леман, а двумя годами позже то, что осталось переходит к Маврикию Вольфу.
Дальше начинается область догадок. Так, Шицгал, отмечая отсутствие материалов о Ревильоне и его словолитне, выдвигает такое предположение: «Шрифты словолитни Плюшара последнего периода […] сходны с образцами Ревильона. Это дает основание предположить, что Ревильон в начале тридцатых годов вошел в компанию с Плюшаром по владению словолитней». Также он считает, что Ревильон был одним из мастеров, привезенных Плюшаром из Парижа. Сидоров же прямо называет Ревильона преемником Плюшара. Между тем, в уже упоминавшейся выше статье о словолитне Ревильона в «Северной пчеле» 1841 г. говорится: «Прежде все лучшее в этом роде выходило из-под станков г-на Плюшара, который и сам имеет богатую словолитню; ныне типография г-на Плюшара, вероятно, исключительно занятая печатанием Энциклопедического Лексикона, не производит никаких особенно замечательных по типографскому изяществу книг…». Таким образом, очевидно, что словолитни Ревильона и Плюшара существовали каждая сама по себе. Кроме того, А. И. Кудрявцев утверждал, что именно словолитня Ревильона первой перестала отливать строчную т с тремя вертикалями, заменив ее уменьшенной копией прописной. Это также не соответствует действительности: наиболее ранний известный на сегодня случай применения такой одноногой строчной т относится к 1827 г. («Собрание славянских памятников», типография Воспитательного Дома).
Дополню теперь список предположений собственными. Думаю, Ревильон приехал в Россию с женой - парижанкой Еленой-Маргаритой, урожденной Бонжур (8 июня 1805 г., Париж, Франция - 2 февраля 1846 г., Санкт-Петербург, Россия). Помимо сына Адольфа, у них был предположительно, как минимум еще один - Луи, живописец.
Однако, вернемся к теме повествования. Первый свой каталог (1837 г.) Ревильон печатал в Париже, в типографии Лакрампа. Последующие печатались уже в России. К сожалению, мне не удалось ознакомиться с содержимым первого каталога - могу лишь предполагать, был ли там Итальянский шрифт. Однако в последующих он был точно:
Из образцов словолитни Ревильона и компании 1841 г.
Обратите внимание, как решена фита у Ревильона...
...и как у Плюшара
Были и другие, более поздние, варианты реализации в металле кириллической части итальянского шрифта:
Книги, отпечатанные в типографии Экспедиции заготовления Государственных бумаг в 1837, 1838 и 1839 годах
Ай да Пушкин!..
Руководство к умственным вычислениям, или Теория задач, которые должны быть разрешены в уме без помощи пера, составленное Ж. Б. Леруа. - Москва: тип. Н. Степанова, 1843
Подводя итог. Неизвестно на сегодняшний день, кому именно принадлежит первенство в применении в России Итальянского шрифта. Однако с уверенностью можно сказать, что этот шрифт из Англии попал сперва во Францию, был там освоен, доработан и переработан…
Итальянский шрифт в парижских изданиях
Épreuves de caractères / Ch. Laboulaye et Cie, successeurs de Firmin-Didot, Molé, Lion, 1853
…после чего благодаря французским связям вышеперечисленных словолитцев Итальянский шрифт попал в Россию и был дополнен кириллической частью. Вообще, Франция оказала в описываемый период огромное влияние на русскую типографику.
В России этот шрифт не стал просто типорафским чудачеством, годящимся разве что для цирковых афиш и тому подобной продукции. Он прочно обосновался на титулах книг на два десятилетия. И не просто книг - изданий классиков русской литературы.
«Но в строки свинцовой оголь был одет когда-то Гоголь…»
Университетская типография, Москва, 1842 г.
Еще одно свидетельство того, что этот шрифт в Российской империи был в моде и действительно нравился людям:
Рождественский Н. Ф. Законы государственного благоустройства и благочиния : Лекции. - СПб., 1848
Оформитель не был никак ограничен шрифтовым ассортиментом типографии, но даже в рукописном издании использовал итальянский шрифт.
К началу шестидесятых годов Итальянский шрифт в том виде, в котором его создавал Кэзлон, практически исчезает со страниц российских изданий.
1843 г.: Итальянский шрифт красуется на титуле Образцов шрифтов типографии и словолитни Императорской Академии Наук
1862 г.: мода прошла. Шрифт еще присутствует в каталоге, но нужно постараться, чтобы найти его.
Это, конечно, не означает, что итальянские шрифты в России исчезли вообще. Наоборот, они получили достаточно большое распространение - но в несколько измененном виде. От первоначальной идеи создатели новых итальянских шрифтов оставляли, как правило, лишь значительные утолщения в верхней и нижней части символов. Внутренние же штрихи имели практически одинаковую толщину. Обычно эти шрифты были узкими - таким образом при их использовании можно было вместить в афишной, например, строке, больше информации. Именно такого вида символы ассоциируются сегодня с названием «итальянский шрифт»:
В СССР художники часто рисовали надписи итальянскими шрифтами при оформлении юбилеев революционных событий 1917 года и т. п., но в числе типографских шрифтов после стандартизации посчастливилось остаться лишь одному итальянскому. Так, в разработанный в 1931 г. ОСТ 3503 вошел Узкий египетский шрифт:
Образцы шрифтов типографии издательства ЦК Компартии Узбекистана, Ташкент, 1975
Источник
Интересно, что иногда при оформлении изданий художники иногда ожидаемо, а иногда и совершенно неожиданно вспоминали и о шрифте Кэзлона:
Когда Мстислав Добужинский оформлял издание Лермонтовской «Казначейши» 1913 г., шрифт Кэзлона давно вышел из моды. Возможно, то, что Добужинский нарисовал буквы в одной из надписей очень похожими на тот забытый шрифт - это исторический отсыл к первым прижизненным изданиям как стихов, так и прозы Лермонтова, где итальянский шрифт Кэзлона красовался на титуле:
В том же 1913 году М. Я. Чемберс вспоминает об этом шрифте при создании обложки «Стишков»:
Вполне объяснимо появление его на обложке книги Шицгала:
А. Г. Шицгал Русский типографский шрифт. Издательство «Книга», М. 1985 г.
Художник Н. А. Седельников
А вот репортерские записи о Нюрнбергском процессе:
Борис Полевой В конце концов. Издательство «Советская Россия», 1969
Макет и оформление книги Вл. Медведева и Э. Розен
На западе этот шрифт также не был совсем забыт:
Peignot et fills, 1900
Photo-Lettering's "Americana Alphabets" specimen booklet
Herb Lubalin Study Center of Design & Typography at Cooper Union; East Village, Manhattan
На сегодня существует несколько цифровых версий, в большей или меньшей степени близких к оригиналу. В частности, в 2010 г. Честер Дженкинс (Chester Jenkins) на основе шрифта Кэзлона создал Arbor для The New York Times Magazine, подтвердив, что графические и образные возможности итальянских шрифтов далеко не исчерпаны:
Но ни в одной из существующих на сегодня реализаций нет кириллицы.