Уроки музыки
Не слишком-то и многое: квартал,
фонарь, чья конкуренция с аптекой
сочувствия не вызовет, портал
и свет на этаже, где с некой,
подчеркнуто томительной тоской,
давно уже раскаявшись в капризе,
расхаживает барышня. "К Элизе"
решительно отвергнуто.
"С такой
едва ли что получится. Ты пей,
пей, я угощаю, мне зачтется.
Я, видишь ли, не то, что бы, но с ней..."
Узоры. Иней. Улыбнется
(хотя довольно криво) и - коньяк,
как спирт, на выдохе. Движенье
вполне профессиональное (вот так
же пианист при вдохновенье
закидывает голову, В.Ер)
и так же отраженье пианиста
дробится между стеклами: пример
пародии на образ пародиста.
Всё дальше, тише, дольше.
Тень, эрзац. Игра в существование, не больше.
Девятый час. Рефреном всех дурац-
ких оправданий его столь же
дурацкой неприличности зима
за окнами меж мертвыми, живыми
бубнит не то безумные слова,
не то несуществующее имя
(и даже чье неважно). Господи!
Милей уж тем такой зимой идея ада,
что там у них как минимум теплей.
Куда страшнее принцип променада
(с утра, по воскресениям) - мороз.
Да плюс еще дешевые уроки.
И к барышне летящие, вразнос,
традиционно вычурные строки
оттягивают полу сюртука
при барском полужесте повторенья:
"Коньяк! Лангет.".
Манжет. Рука,
слегка откорректировав волненье
случайной тёмной пряди, упадет
на стылый подоконник. Братья Гриммы
уже, поди, заждались. Новый год,
хрустальный звон. Детали мнимы
как тень атласных юбок. Кружева
и взгляд через стекло и сквозь ресницы.
“Он не придет!” Как заклинание. Нева
отсюда не видна. Из всей столицы,
сейчас, увы, доступен лишь фонарь.
Ну, может два и даже три. Ряды прохожих,
настойчиво штурмующих январь,
таких отсюда серых и похожих,
что взгляд невольно просится назад,
но медлит, перелистывая блики.
Фонарь, им освещаемый фасад -
практически бесспорные улики:
он не придет! Последний взгляд в окно
и трогательное хлопанье в ладошки,
при коем с отражением в одно
сольется изумруд любимой брошки.
Уже почти спасенная, почти
легко, речитативом, с полутакта,
шутя сбежав по клавишам, прости-
тельно фальшивя (“Так-то! Так-то!”),
вспорхнет сквозь анфиладу в никуда,
лишь то и оставляя в поле зренья,
что веером слетевшие года.
И где-то на девятом дне рожденья
исчезнет уж и вовсе. Силуэт
еще качнется, вспыхнет и растает.
Едва лишь в том кафе погасят свет,
и репетитор, странное “кто знает...”
пробормотав, очнется ото сна,
когда куда-то кем-то подгоняем
(угрюмое, тупое “Вот те на”
в ответ на - сквозь зевоту - “закрываем”)
шагнет в мороз. И занавес. И снег.
Ни свиста, ни, тем более, оваций.
Усталое подергиванье век,
ленивая возня у декораций
рабочих сцены, полумрак
(сначала гибнет рампа и, чуть позже,
свеча суфлера). Наш дурак
выходит вон. В мороз. Мороз же
столь дикой, столь слепящей синевы,
что зрение отказывает в бликах
и скорости течению Невы
ли, Стикса ли, отказывает в криках
пернатым слух. Остатки коньяка,
бог весть как оказавшись под рукою,
реки не оживляют, и река
течет все неохотнее. С рекою
вообще сплошные странности, туман
ли в том причиной или что там:
какой-то ускользающий обман,
какая-то неточность, поворотом
сюжета что ли вызванная; бред,
в котором очень холодно, в котором
и кислый привкус драхмы, и манжет
рассеянной Элизы (бутафором
из прихоти оставленный). И то
(аккорд, созвучие, надежды),
что исстари рифмуется с одежды
небрежным ворохом. Никто,
надеюсь, не посетует? Плюмаж,
колготы, ленты, шелк, подвязки -
стремительно нахлынувшей развязки
разбросанный по креслам антураж.
...Но это ладно. Это где-то там,
где, рассыпая кудри в реверансе
ему еще внимали, где он сам,
еще ни бэ, ни мэ ни в преферансе,
ни в ценах на спиртное отвечал
на каждое движение партнерши,
и чем самозабвеннее, тем тверже.
Паркет, ливреи, первый бал...
Но это ладно. Все в конце концов -
простуда, нервы - сводится к аптеке.
Почти осатаневший философ
в почти заиндевевшем человеке
(приставленном прохожими к столбу,
но вечно падающем) тщится
хоть как-то оправдать свою судьбу,
но, плюнув, засыпает. Ему снится,
увы, не перспектива (пальмы, плес,
чего-то там на чем-то колыханье,
бедро, полумифический кокос) -
дурная бесконечность, умиранье:
зима, январь, Россия и звонок
безадресный, нелепый, наудачу;
кафе, озноб.
И пародийный Блок,
бледнея, запинаясь о порог,
в кармане пересчитывает сдачу.