Почти весь месяц занимался любимым делом - общался с простыми россиянами, не только в Москве, но и в регионах. Как социолог, посредством фокус-групп. Собирается случайным образом десять человек, сидим, среди них я с диктофоном, рассуждаем просто «за жисть». Самый лучший формат, народу тоже нравится.
Интересовался я, естественно, мнением людей о происходящем, реакции самые разные, целый спектр эмоций. В большинстве - люди кризис чувствуют, особенно на цены жалуются... Хотя и бодрятся, говорят, что «жить можно». Некоторые даже вообще спорят, мол, нет, это не кризис, а так, «определенные кризисные явления». Правда, подумав, обычно говорили, что дальше будет хуже, нынче, мол, только цветочки. Всё описывать не буду, скажу главное и жуткое.
Среди эмоций (а я за ними тщательно слежу, «фокусы» это ведь не столько про информацию, сколько про чувства, какие события больше будоражат) - так вот, эмоции люди высказывали самые разные: там и отчаяние, и апатия, и депрессия, и злость, и патриотический подъем, и самодовольство, и бахвальство… кто-то все еще «верит в победу», кто-то уже сомневается, большинство не в состоянии сформулировать, в чем же «победа» должна заключаться… Но одной эмоции - а я провел более десятка фокус-групп как в Москве, так и в отдалении - не было практически вовсе, ни у кого.
Речь о стыде. Или «нас предали», или «мы еще победим», или даже «не надо было вообще начинать» - но стыда не было. И это, по-моему, очень дурной симптом, показывающий, что общество пока даже не начало выздоравливать. И вполне может так случиться, что они даже и проиграют, и упадут в грязь лицом - но все равно так ничего и не поймут.
Печально. Я это не к тому, чтобы покичиться собственной «моральной правотой» - я на нее не претендую, безусловно, я такая же сволочь, как и все мои дорогие соотечественники. Претензия у меня чисто прагматическая: если все еще не стыдно - значит, пока что мы далеки от единственной дающей шанс на возрождение эмоции - от ужаса в отношении самих себя. Пока все так и будут себя оправдывать (пусть даже собственной слабостью, «а что я могу?») - воз с места не сдвинется.
То что в России никому никого никогда не жалко - это понятно, это мы всегда и без Шнура знали. Но полное отсутствие стыда, а вместо него - опять эта невероятная по своей пошлости жалость к себе, к нам несчастненьким, «которых все обижают» - это все-таки открытие. Слушаешь, как упоенно люди жалеют «русский народ» - и только охреневаешь. Облажались ведь по полной, предали всех, руки по локоть в крови, ничего не могут, ничего не умеют - но нет, стыда ни капли.
Ничто не берет. Действительно, в этом, по всей видимости, и заключается главная трагедия русского народа.