Мудрец, созерцающий прекрасное, и любовь
Мудрец, созерцающий прекрасное, боялся любви. Любовь жила неподалеку, была мила и обаятельна и с удовольствием заглядывала к соседям на чай. Любовь приносила с собой радость и утешение, надежду и счастье, вдохновение и смысл жизни, а потому была желанной гостьей.
Но только не для мудреца, созерцающего прекрасное. Он сторонился любви и при встречах делал вид, что не замечает или не узнает ее. А все потому, что любовь страдала клептоманией.
Мудрец, созерцающий прекрасное, не сразу понял это. Раньше он, подобно большинству своих соседей, радовался каждому визиту любви: усаживал ее в кресло, наливал ей ароматный чай, угощал пряниками и домашним вареньем, рассказывал забавные истории и наслаждался в ее обществе предвкушением и трепетом, сладостной мукой и радостью бытия, неутоленным желанием и всепоглощающей нежностью.
Но со временем мудрец, созерцающий прекрасное, стал замечать, что после каждого визита любви у него пропадают ценные и дорогие ему вещи.
Сначала она унесла с собой несколько коробочек покоя. А затем все больше и больше, пока не осталось ни одной, и мудрец позабыл, что значит быть спокойным. Вместе с покоем любовь прихватила с собой пробку от сосуда со свободным временем, и оно стало утекать от мудреца, как вода сквозь песок, оставляя лишь неутолимую жажду. Любовь присвоила себе и остро заточенный карандаш, которым мудрец очерчивал свои границы, и всю картотеку чертогов разума, оставив лишь каталог со своим именем. Она унесла и изящную карту будущих планов, и гроссбух великих свершений, дарящий уверенность, а маленькую записную книжку с контактами друзей разрисовала сердечками и котятами.
В итоге она украла у мудреца, созерцающего прекрасное, его самого. Мудрец больше не был мудр, мудрец не созерцал прекрасное. Он сидел на берегу лесного озера и, расфокусировав взгляд на его блестящей поверхности, предавался мечтаниям - трогательным и смелым, пугающим и волнующим, игривым и многообещающим. Они захватывали его, кружили, поднимали к самым облакам и сбрасывали на землю, а затем вновь поднимали и кружили, ласкали и отвергали.
Глубокой ночью измученный мудрец оторвал взгляд от глади озера, но лишь на секунду: на зеркальной поверхности воды качалась полная луна, совершенная и сияющая. И забыв о своих волнениях и мечтах, мудрец вновь начинал созерцать прекрасное. И как ему казалось вновь обрел себя, поскольку созерцал не то прекрасное, что возникало в его растревоженном любовью уме, а то, что действительно было.
А прекрасное, созерцая мудреца и отражение полной луны на озерной глади, знало, что оно прекрасно везде - и вокруг мудреца, и внутри него.
Мудрец в лунном свете созерцал прекрасное и обещал себе вечно сторонится любви, никогда не подпуская ее к себе и к тому, что особенно ценно ему.
А вечность, созерцая мудреца у ночного озера, знала, что любовь вновь собирается в гости к нему, готовя ему особые подарки: предвкушение и трепет, сладостную муку и радость бытия, неутоленное желание и всепоглощающую нежность.
Но любовь не торопится, потому что еще не придумала, что же ей делать со всем тем хламом, который мудрец, созерцающий прекрасное, вручил ей в прошлый раз, и как вернуть его ему. Мудрец же вновь захочет отблагодарить ее, отдавая все самое ценное и дорогое ему.