Характер физических законов
Время от времени я возвращаюсь к этой теме. Сейчас возвратился, размышляя над загадкой жизни.
Фундаментальные физические законы весьма и весьма специфичны. Они:
a) математически просты (первые открытые законы, законы Ньютона, посильны пониманию хороших школьников),
b) упорядочены по нарастающей сложности (классические законы проще квантовых и релятивистских, а не наоборот),
c) элегантны (удовлетворяют многим симметриям и инвариантностям, ожидаемым и неожиданным),
d) вселенски-универсальны (строго те же законы везде, от масштаба Хиггс-бозона до видимой вселенной; т.е. в размахе 45 порядков космоса),
e) невероятно точны (до 12 десятичных знаков),
f) асимптотически-истинны (классическая физика есть мат. предел квантовой, СТО и ОТО),
g) почти-неоткрываемы (открывались на пределе человеческих возможностей)
h) антропны (совместимы с появлением разумной жизни),
Суммируя, можно сказать, что законы достаточно сложны, чтобы обеспечить возможность разумной жизни, и притом достаточно просты, чтобы оказаться познаваемыми этими разумными существами. Законы лежат на пересечении требований простоты и сложности, в той узкой области, где их познаваемость только и обеспечивается. Чем может объясняться столь специальный характер физических законов? Почему среди бесконечного множества возможных уравнений наш мир структурирован столь дружественно не к жизни даже, и даже не просто к разумной жизни, а к жизни, столь разумной, что этот разум способен открывать структуру космоса в размахе 45 порядков и с точностью до 12 знаков? Иными словами - почему вселенная является пифагорейской?
Подчеркну, что т.н. антропный принцип, в любой из своих версий, не схватывает этого важного обстоятельства, странной (unreasonable, по Вигнеру) познаваемости фундаментальных законов. В лучшем случае, антропный принцип увязан лишь с разумной жизнью, но не с глобальным познанием Космоса. Последнее требует не только определенного ума антропосов, но и достаточную простоту и элегантность фундаментальных законов, их доступность для человеческого ума, и не когда-нибудь вообще, не через тысячу лет научного прогресса, а на пороге научной революции - без такой доступности не было бы и революции. Законы более чем антропны - они антропно познаваемы. По замечанию философа Робина Коллинза (Университет Мессии, Механиксбург, Пенсильвания), законы удовлетворяют самореферентному принципу познаваемости или открываемости (discoverability): открываемы не только законы, но и сам этот принцип. Но почему же этот удивительный принцип реализован в нашей вселенной? Длительное и весьма заинтересованное изучение предлагаемых и мыслимых ответов привело автора этих строк к выводу, что лишь один из них выдерживает критику - признание Разумного Замысла, Intelligent Design вселенной. Других возможностей объяснить столь обширную и глубокую познаваемость математической структуры космоса никто никогда не предлагал; судя по всему, их и нет. Читателю здесь предлагается не поверить автору на слово, а воспринять его категоричность как интеллектуальную провокацию, попробовать найти хоть одно непротиворечивое объяснение принципу познаваемости, отличное от Разумного Замысла. Автору этого не удалось - но кто знает, не проглядел ли он чего? Если увидите - дайте знать, пожалуйста. Основоположник математической физики Галилей начертал ее кредо: книга природы написана на языке математики. Кредо неявно предполагает, что сия математика в принципе доступна для человеческого ума, что она достаточно проста, чтобы постепенно открываться. Оно также предполагает некую красоту этой математики. Если природа есть книга, замечает прот. Кирилл Копейкин, то у нее должен быть смысл («Что есть реальность? Размышляя над произведениями Эрвина Шредингера», Изд. СПб Университета, 2014). Каким бы этот смысл ни был, характер физических законов указывает, что их познаваемость есть существенная его часть.
“Many people think that modern science is far removed from God. I find, on the contrary, that it is much more difficult today for the knowing person to approach God from history, from the spiritual side of the world, and from morals; for there we encounter the suffering and evil in the world, which it is difficult to bring into harmony with an all-merciful and all-mighty God. In this domain we have evidently not yet succeeded in raising the veil with which our human nature covers the essence of things. But in our knowledge of physical nature we have penetrated so far that we can obtain a vision of the flawless harmony which is in conformity with sublime reason.”(Hermann Weyl, The Open World, 1932)
«Многие люди думают, что современная наука далеко отодвинулась от Бога. Я же нахожу, что, напротив, сегодня знающему человеку много труднее прийти к Богу со стороны истории, духовной стороны мира и морали, поскольку там мы сталкиваемся со страданием и злом в мире, что трудно привести в гармонию со всемилостивым и всемогущим Богом. В этой области мы очевидно еще не преуспели в приподнятии покрывала, которым наша человеческая природа окутывает сущность вещей. Но в нашем познании физической природы мы проникли столь глубоко, что можем обрести видение той безукоризненной гармонии, что находится в согласии с высоким разумом.» (Герман Вейль, Открытый Мир, 1932)
Михаил Аркадьев увидел в этой цитате неожиданный аспект расщепления двух культур, прошедший мимо внимания Чарльза Сноу, автора статьи «Две культуры и научная революция». Вслед за тем он заметил, однако, что «видение безукоризненной гармонии, что находится в согласии с высоким разумом», общее для основоположников научной революции XX века, на самом деле коснулось довольно немногих не только в гуманитарной, но и в научной среде. Увы, это именно так. Борюсь с этим, но не борьба ли то с ветряными мельницами?