Шляпка и немножко нервно / «Раба любви» (1975)
Кадр из фильмa «Раба любви» (1975)
Образ популярнейшей актрисы российского немого кино Веры Холодной послужил вдохновением для фильмa «Раба любви» (1975) Никиты Сергеевича Михалкова.
Началось все с того, что еще в 1972-1974 гг. на Мосфильме снимался фильм «Нечаянные радости», режиссером которого выступил молодой художник Рустам Хамдамов без опыта режиссерской работы. Перед директором Мосфильма Сизовым за юного режиссера поручился Кончаловский, работавший с ним в картине «Дворянское гнездо» (1969), который отдал ему свой сценарий ретро-картины о Вере Холодной («Нечаянные радости»), написанный совместно с Фридрихом Горенштейном, так как ему очень понравились костюмы и художественные образы, которые создавал Хамдамов.
Фильм «Нечаянные радости» задумывался как ретро-комедия, но Рустам Хамдамов решил снимать исторический детектив с налётом мистики и пошёл на нетривиальный ход: заготовил два варианта сценария: один - авторства Андрея Кончаловского, для начальства, второй - свой, для работы (снимает историю о двух сестрах-актрисах Вере и Надежде, которые вместе с режиссером Прокудиным-Горским хотят остановить братоубийственную Гражданскую войну с помощью волшебного ковра). Когда руководство «Мосфильма» это обнаружило, режиссёр безуспешно попытался отстоять свое видение, но в результате был отстранён от работы.
Сценарист Андрей Кончаловский предложил встать за режиссёрский пульт своему брату Никите Михалкову. С новым режиссёром фильм снова поменял жанр, став драмой о судьбах русской интеллигенции в эпоху перемен.
Далее Отсюда
Дадим слово Андрею Сергеевичу Кончаловскому:
«Когда-то давно мы с Геннадием Шпаликовым задумали написать сценарий о Вере Холодной для актрисы Инны Гулая. У неё была красота девятнадцатого века, внешне она была очень похожа на Холодную. Мы со Шпаликовым стали придумывать потихоньку сценарий, который назвали «Нечаянные радости», Это должна была быть «ретро-картина»: немая, черно-белая, комедия по жанру. Но потом что-то не сложилось, и дописывали мы эту историю уже с Фридрихом Горенштейном, с которым мне вообще очень повезло. (…) В общем, я пошел к Сизову (директору «Мосфильма»), говорю: «Вот - талантливый студент, ВГИКа выпускник, я за него ручаюсь!» Сизов согласился, и Хамдамов начал снимать «Нечаянные радости».
Но по ходу съемок у него начал возникать какой-то свой фильм в голове. Материал получался красивый, но мы не могли понять, из какой сцены какие кадры. Меня вызвали на худсовет, просили объяснить, что к чему в этом материале, потом вызвали Хамдамова. Он сказал, что сценарий ему не очень нравится, он хочет снимать «свою историю». Это заявление было довольно шокирующим для всех, но - что делать? У режиссера - «свою история», финансирование идет… Тогда его попросили написать хотя бы либретто того, что он снимает. Рустам сказал: «Хорошо!» и…исчез.
Съемки остановили. Спустя несколько месяцев мне сказали, что он где-то в Ташкенте… Видимо, Хамдамов просто решил бросить эту работу. Конечно, он меня сильно подвел - ведь я же за него поручился! Тот же Сизов снова вызвал меня и говорит: «Теперь давай сам выкручивайся!» И тут попался под руку Никита, который тогда собирался снимать «Транссибирский экспресс» (этот сценарий тоже я им подарил)… Никита пришел на брошенную Хамдамовым картину, когда большая часть денег, отпущенных на неё, уже была потрачена. Но он - молодец, выкрутился. То, что он стал снимать, тоже было совсем не похоже на то, что придумывалось мной. Но когда я увидел «Рабу любви», то картина мне очень понравилась. Красиво снятая, музыка красивая, чудесные стихи для песни были написаны нашей мамой - в картине ощущались стилистическое единство и красота. Хотя, повторяю, это была уже абсолютно другая картина, которая ко мне не имела никакого отношения. В фильме рядом с мелодрамой появились комедийные куски - Никите это очень хорошо удается сочетать».
А вот что говорит сам Хамдамов об этой истории:
«- Как вы относитесь к тому, что сделал Михалков с «Нечаянными радостями», превратив их в «Рабу любви»?
- У меня был сценарий Горенштейна и Кончаловского - редкая гадость. Поскольку съемочный процесс сопровождала страшная цензура и всех участников съемок мучили со сценарием, мы с редактором подделывали сценарий, все время всех обманывали, не показывали текст, на худсовет представляли якобы отснятый материал. В тайне я сумел отснять 60% ленты. Сами подумайте: возможно ли было в Советском Союзе снять фильм про то, как две сестры спасают страну от большевиков, собирая ковры и надеясь на то, что, по поверью, все собранные ковры обеспечат мир во всем мире? Мы, конечно, изучили все произведения, где,так или иначе, затрагивается тема ковров. Что-то уже начало получаться - и вдруг… Как будто трактор проехал, и картины не стало. При этом я до сих пор дружу с этой страной и правительством, и мне кажется, что все хорошо. А на самом деле все плохо.
- Но ведь Михалков использовал ваши рисунки в работе над «Рабой любви»?
- Да, использовал. Но они помогли ему как мертвому припарка. И вообще у него в фильме получилось все другое».
Безусловно, Никита Михалков снял совсем другое кино, и кстати, от Веры Холодной в нем тоже практически ничего нет, легкий отзвук: Гражданская война, оккупированный белыми Юг России, осень вместо зимы, двое дочек и мама (Холодная взяла в Одессу мать и только дочь Женю), киноэкспедиция, возможное сочувствие актрисы красным (об этом пишет в своих воспоминаниях сестра Софья, но что еще она могла написать, живя и работая в СССР), невероятная популярность.
Став режиссёром, Никита Михалков для начала поменял название, превратив «Нечаянные радости» в «Рабу любви», и переписал сценарий. Из фильма убрали героев Татьяны Самойловой и Олега Янковского, остальные актёры в знак солидарности покинули проект сами. Новый режиссёр ввёл в сюжет других персонажей и пригласил на съёмки уже знакомых ему актёров: Александра Калягина, Олега Басилашвили, Юрия Богатырева и Евгения Стеблова. От прежнего хамдамовского фильма осталась только Елена Соловей.
Актриса Ольга Николаевна Воскресенская, которую играет Елена Соловей, влюбляется в оператора Потоцкого (Родион Нахапетов), который тайно работает на красных, она тяготится картонными, далекими от жизни фильмами, в которых играет, теми самыми пресловутыми салонными мелодрамами и не знает, эмигрировать ли ей или вернуться в Москву. Ее образ экзальтированной, восторженной богемной красавицы одновременно и немного комичен и пронзителен, как последние кадры с уходящим трамваем.
Огромная заслуга в том, что фильм получился именно таким, какой он есть, оператора Павла Лебешева, который снимал на открытой диафрагме, используя высокочувствительную пленку, благодаря чему, лица, закрытые широкополыми шляпами, были хорошо видны, а главная героиня словно светится, как святая (отчасти она такая и есть).
Художник по костюмам фильма - Алина Будникова. Михалкову и его команде досталось кино с сильно урезанным бюджетом, от «Нечаянных радостей», по разной информации, осталось немногое: черное пальто Соловей из финальной сцены, парик из первого эпизода и шляпы. В результате, костюмы пришлось брать готовые, из подбора, конечно, образ михалковской Воскресенской близок хамдамовской Вере Николаевне (от интонацией игры до макияжа), но это не плагиат.
Елена Соловей рассказывает в интервью:
«Я оказалась единственной, кто соединил эти две картины: «Рабу любви» и «Нечаянные радости», но не чувствовала себя предательницей по отношению к Хамдамову. Недоброжелатели утверждали, что Михалков украл у Рустама парики и костюмы. В парике из «Нечаянных радостей» я появляюсь лишь на несколько минут, когда идут кадры черно-белого кино, в котором снимается моя героиня. А что касается костюмов, то денег на пошив новых просто не хватало и костюмеры подобрали мне одежду на «Мосфильме», из «Нечаянных радостей» взяли только черное пальто, в котором Ольга Вознесенская уезжает на трамвае в финальной сцене».
Кино в кино / «Раба любви»
Безусловно, огромные шляпы, украшенные цветами и шляпами и отсылающие к моде начала века, задают тон в гардеробе героини Соловей. Светлая блузка с оборками и узкая приталенная юбка, немного расширяющаяся книзу - ближе к моде начала века, когда фигура женщины должна была быть похожа на цветок: узкий стебель тела венчал цветок - головка с пышной прической и огромной шляпой. Заметьте, как тонко сочетаются костюмы героев в этой сцене: зеленая жилетка Потоцкого и зеленая юбка Воскресенской, Алина Будникова проделала отличную работу, особенно учитывая обстоятельства этой работы.
Гармония цветов в костюмах будущей пары Потоцкий и Воскресенская
Прекрасен сиреневый ансамбль: воздушное многослойное пальто, прихваченное поясом на талии, из-под которого виднеется белое платье, украшенное вышивкой и кружевом (длиной чуть выше щиколоток), сумочка, перчатки и тюрбан с розой. Стилистически оно, на наш взгляд, наиболее близко эпохе второй половины 1910-х гг. из всего гардероба актрисы.
Впрочем, не менее интересны и другие костюмы Ольги: прямое бархатное сине-зелено-коричневое платье с фантазийным рисунком, очень в стиле Мариано Фортуни (и силуэтом и цветом), зефирно-белое платье, многослойное желто-черное (мы видим его пару секунд), черное платье с серебряной вышивкой, в котором героиня снимается в последнем эпизоде.
Платье в экспозиции подлинных костюмов XIX- начала XX вв. на Мосфильме
Меховая курточка на Елене Соловей ранней осенью на юге смотрится странно, но этот выбор оправдан сюжетом, она кутается в меха, чтобы согреть себя, застуженную просмотром страшной хроники террора, шляпа-тюрбан, расшитая пайетками дополняет этот траурный образ.
Черно-белый ансамбль героини в сцене объяснения в любви уже намекает на драматичный финал, а последующая трагическая развязка просто требует траурного черного в одежде и макияже актрисы.
